Анна Павловская
Мария, дочь Бургундии
Жизнь ее протекала в целом спокойно, периодически сотрясаемая событиями печальными, но вполне естественными: умерла ее мать Изабель, у которой всегда было слабое здоровье; скончался герцог Филипп, он правил без малого пятьдесят лет; на руках у своего обожаемого сына ушла из жизни ее бабушка Изабелла, это случилось в 1471 году, через три года после своего супруга. В 1470 году много шума наделало прибытие в наши земли низложенного английского короля Эдуарда IV со знатной свитой. Через несколько месяцев он отбыл назад и вернул свой трон, окончательно разгромив Ланкастеров. Были и радостные события, например, брак Карла Смелого и Маргариты Йоркской, вылившийся в одно из самых праздничных и помпезных событий столетия.
Став герцогом, Карл почти все время отсутствовал, ведя боевые действия в разных уголках своей обширной державы, отбиваясь от врагов и захватывая новые земли. Мария после 1468 года в компании с мачехой, с которой они полюбили друг друга, вела свой спокойный и размеренный образ жизни. Брак Карла и Маргариты напугал претендентов на руку вашей матери, возникла реальная угроза появления наследника Бургундского герцогства. Но через некоторое время стало ясно, что судьба уготовила Маргарите участь заботливой мачехи, а не матери, так что все пошло своим чередом.
Маргарита Йоркская, сестра двух английских королей, она никогда об этом не забывала, дама весьма твердая в своих убеждениях, бескомпромиссная, решительная. Она была герцогу Карлу не просто супругой, но и соратницей, помогала во всех делах: управляла его землями в его отсутствие, выбивала деньги на его военные кампании, вела обширную дипломатическую переписку, прежде всего с Англией, искала союзников, заручалась поддержкой. О, с ней было нам трудно, она горда, решительна и не терпит чужого мнения. Но для Марии она стала ангелом-хранителем, особенно в то время, когда все несчастья мира свалились на голову нашей бедной девочки. Я лично за это ей все и всегда прощала и всегда старалась поддерживать мирные отношения. Сейчас уже мы редко сталкиваемся, но когда она прибыла в нашу страну и стала опекать нашу принцессу, было нелегко.
Жизнь Марии была довольно безмятежной, чего нельзя сказать об общей ситуации в наших землях. Все это время, от ее рождения в 1457 году до катастрофы 1477 года, в воздухе чувствовалось напряжение. Герцогский двор все больше дробился на противоборствующие части, интриговавшие друг против друга. До смерти старого герцога борьба в основном велась между его сторонниками и теми, кто поддерживал его наследника, все больше забиравшего власть в свои руки. После смерти стали противостоять не только старая и новая элита, но и сторонники профранцузской политики и носители яростных антифранцузских настроений.
В городах стали появляться странные люди, поползли самые разные слухи. Когда в Брюгге появились случаи заболевания чумой, к счастью, немногочисленные, немедленно заговорили об отравлении колодцев, даже обвинили бегинок, ухаживавших за больными, есть у нас в нижних землях такие, что-то вроде монашек.
К тому же, мне кажется, к концу жизни что-то серьезным образом мучило старого герцога Филиппа и герцогиню Изабеллу, и это были не просто личные отношения. Как будто они знали об угрозе, нависшей над нашими землями, и не могли ничего изменить.
Вскоре началась череда странных событий, о которых стоит вам знать. Я не могу связать их воедино и тем более объяснить их, но они испугали нас всех. Началось все, во всяком случае мы оказались непосредственно втянуты в события, со смерти Беатрис, португальской принцессы, первой жены Адольфа де Равенштейна. Случилось это в 1462 году. Сеньор де Равенштейн, как обычно, находился с герцогом Филиппом, а Беатрис с сыном (маленькая дочь к этому времени уже скончалась) была в их доме в Брюгге. Смерть наступила мгновенно, причем при таких обстоятельствах, что никто не сомневался – она была отравлена. Адольф поспешил домой, приехала в Брюгге и герцогиня Изабелла, родная тетка усопшей, собрались и другие близкие, чтобы поддержать несчастного супруга. Все недоумевали: кому была нужна смерть жизнерадостной, слегка эксцентричной и самовольной португалки? У себя дома она уже не представляла никакой политической угрозы, там к тому времени прочно обосновался ее кузен, король Альфонсу V (его родная сестра – ваша бабка Элеонора, мать Максимилиана), и даже обзавелся наследником, нынешнем королем Жуаном II. В интригах бургундского двора она не участвовала, словом, ее насильственная смерть нам всем показалась загадкой, тем более что ее убийцу так и не нашли.
Правда, уже после ее смерти выяснилось, что мы далеко не все о ней знали. Оказалось, что, находясь вне двора, она вела странную жизнь. Эта любительница ярких и роскошных нарядов, одетая всегда по-королевски, как и подобало ей по рангу, шумная и эмоциональная, веселая и вызывающая, всегда бывшая центром внимания, считавшаяся многими легкомысленной и пустой, вела и другую, тайную жизнь: носила на теле власяницу, надетую прямо на голое тело, проводила ночи напролет в молитвах, питалась водой и хлебом и в отсутствие мужа спала на соломенной подстилке. По Брюгге поползли слухи о существовании какой-то загадочной секты, члены которой принадлежат к высшему обществу, занимаются самоистязанием, а потом убивают друг друга. Удивительно, как быстро возникают и распространяются такие глупости, как легко они обрастают подробностями, увязывают все концы с концами и принимают форму истины. Тайна здесь, конечно, была, но понять мы ее так и не смогли. Обсуждая детали этого дела, мы обратили внимание на то, что похожим образом погибли и братья Беатрис.
Ее отец, Педро, герцог Коимбры, был выдающимся политиком. Хотя начать, наверное, надо было бы с его отца, Жуана I. Молине вам о нем не рассказывал? Вот удивительно, он любит героические истории. Тем более что Жуан происходит из Бургундской династии, изучением которой так увлекается наш поэт, хотя и боковой ветви. К тому же он ваш прапрадед, причем дважды, с обеих сторон, – и материнской, и отцовской. Внебрачный сын португальского короля, он сумел привлечь на свою сторону кортесов и стать у власти. Этому предшествовали, как водится в тех южных странах, кровавые события: борьба с невесткой, племянником, оппозицией внутри страны и внешними противниками, кастильскими войсками, за которыми стояла Франция. Когда, наконец, все они были разбиты, началось мирное обустраивание страны. Жуан прославился как мудрый, образованный и гуманный король, не зря его называли Добрым, а иногда и Великим. Он был Великим магистром Ависского ордена, осадил и захватил Сеуту на африканском побережье, обеспечив своим кораблям беспрепятственный проход вдоль южной границы Средиземного моря, еще и потребовав от Папы Римского признания этого поступка новым Крестовым походом.
Но главным его успехом, по моему мнению, являлся его брак. Ваша прапрабабка Филиппа Ланкастерская была дочерью знаменитого Джона Гонта, сына английского короля Эдуарда III. Кстати, он родился в Генте, отсюда и его прозвище, его мать была графиней Эно, Голландии и Зеландии. От этого Гонта пошли все Ланкастеры. И что удивительно, и нынешний король Генрих VII Тюдор тоже его потомок, только от внебрачной связи. Филиппа была превосходно образована, свободно читала на латыни и греческом, прекрасно знала поэзию, была не только умна, но и деятельна. Вопреки португальской традиции того времени, она активно вмешивалась в политику, причем не только внутреннюю, но и английскую, и общеевропейскую. Величие ее супруга Жуана во многом основано и на ее деяниях.
Этот брак дал удивительное потомство, все их дети оказались замечательными. Дуарте стал королем и получил прозвище Философ, или Красноречивый, в свободное от управления королевством время он писал ученые трактаты и поэмы. Педро считался одним из самых образованных принцев своего времени. Энрике, известный как Генрих Мореплаватель, прославился не только своими великими завоеваниями, но и открытием новых земель, и достижениями в области навигации. Бедняга Фернанду с детства интересовался религиозными вопросами, он был захвачен в плен во время военной экспедиции на север Африки, умер в плену и был причислен Папой Римским к лику блаженных мучеников. Ну а единственной дочерью Жуана и Филиппы была ваша прабабка Изабелла, мать Карла Смелого, тоже женщина исключительная.
Дети Педро, второго по счету сына, как вы, наверное, знаете из рассказов, после трагической гибели своего отца были вынуждены бежать из Португалии от преследований со стороны своего кузена Альфонсу V. Трое из них оказались при Бургундском дворе под покровительством своей тетки Изабеллы. Все это было за 15 лет до описываемых мною событий, и португальское семейство к этому времени успело примириться. Так что смерти, произошедшие с детьми Педро, трудно связать с вопросами престолонаследия. Первой умерла дочь Педро Изабелла, жена того самого Альфонсу V, который преследовал ее семью, говорят, любимая жена. Никто не сомневался, что ее отравили. Далее был отравлен Жуан Антиохийский, один их тех принцев, кто рос при Бургундском дворе. В его гибели винили тещу, Елену Палеолог, и интриги вокруг трона Кипра, но кто знает? За ним последовал его брат Жайем, также росший в наших землях, он был епископом Арраса, потом тетушка Изабелла посоветовала ему отправиться в Рим, где он стал кардиналом, большая редкость для его юного возраста, только-только за 20, после чего он внезапно скончался. Далее пришел черед нашей Беатрис, жены Адольфа. Наконец, через пару лет после нее внезапно умер Педро, коннетабль Португалии, давно примирившийся с королем и служивший ему. Он, кстати, был женихом Маргариты Йоркской, вашей бабушки, но брак не состоялся. Вне всяких сомнений, он был отравлен. Ему, единственному, удалось дожить до солидного тридцатисемилетнего возраста, остальные погибли, не дотянув и до тридцати. Правда, говорят, в монастыре в Португалии до сих пор жива их сестра-монахиня, но она не в счет. Трудно объяснить эти смерти случайным совпадением. Но и отыскать, что их объединяет, тоже почти невозможно. Нам это не удалось.
Впрочем, вскоре всеобщее внимание привлекли новые драматические события при дворе, и бедная Беатрис была забыта. В личном услужении у герцога Филиппа находился некий Жан Кустэн. Герцог ему очень доверял и осыпал его своими милостями. Супругой Жана была Изабо Машфуэн («Это нынешняя жена мессира Оливье де ла Марша», – вспомнила Маргарет рассказы Молине.) Пренеприятнейшая особа, я вам скажу, но умеет найти подход к людям, если захочет. Сейчас она стала очень набожной, а когда-то была той еще штучкой.
Так вот, эта Изабо до крайности сдружилась с вашей бабкой Изабель. Бедняжка была очень одинока, Карл все время был в разъездах, ее единственным утешением была малютка Мария, но этого недостаточно. Вот она и приблизила к себе эту самую Изабо, бойкую на язык и весьма неглупую. Дошло до того, что они стали одеваться в одинаковые платья, может, вы не знаете, но у нас это делается в знак близкой дружбы. Карл Смелый и его сводный брат Антуан Бастард часто в юности носили одинаковые одежды. Все это страшно не нравилось Карлу. Тем более что Кустэн стал тоже очень близок к стареющему Филиппу, которому было трудно без него обходиться. Вроде бы этот Кустэн был еще и ставленник семьи Круа, которой в то время Карл объявил войну. Все это привело к конфликту, в результате которого, согласно официальной версии, Жан Кустэн решил отравить наследника Бургундского герцогства, чтобы сохранить при дворе позиции, свои и своей жены. Он отпросился у Филиппа и отправился в Дижон, он был родом из тех мест, а дядя Изабо был мэром этого города. Отсутствовал он почти полгода, что привлекло внимание двора, так как все знали, что часто болевший в то время Филипп нуждался в нем.
В Дижоне он познакомился с каким-то чиновником, рассказал о своих планах, не раскрывая личности того, кого собирается отравить. Этот его новый знакомый отправился в Италию, чтобы купить яд. Кустэн, получив яд, вернулся в Брюссель, где в это время находился герцогский двор. При этом он бросил своего приятеля, не сдержав обещания найти ему хорошее место. Все это очень странно. Конечно, известно, что Италия и Испания – страны яда, но при необходимости его и здесь достать можно, невелика редкость. И зачем было привлекать какого-то неизвестного? Тем более что он его в итоге и выдал, приехав во Фландрию за обещанной наградой. Кустэна схватили по приказу Карла. А потом и казнили, хотя Филипп и пытался спасти его жизнь.
Известно, что перед смертью Кустэн сделал на исповеди какое-то страшное признание. Оно так поразило священника, что он позвал Карла Смелого и попросил Кустэна повторить сказанное. Никто не слышал, о чем шла речь, они стояли в стороне, но их было хорошо видно. Говорят, что, услышав признание, Карл отшатнулся, страшно побледнел и несколько раз перекрестился. После чего Кустэна отвели на казнь. Карл никому, насколько мне известно, не рассказал об услышанном. У правителей есть свое бремя, которое, увы, им часто приходится нести в одиночку. Но, думаю, он знал о причинах смерти Беатрис, о покушении на его жизнь и о других смертях, случившихся в те годы, больше, чем другие.
И гибель вашего деда, самого Карла, разве она не удивительна? Дело в том, что даже в наше ужасное время есть определенные правила ведения войны. Правители такого ранга, как Карл, носят знаки отличия, чтобы даже в пылу битвы можно было заметить их среди других воинов. Ни один рыцарь не поднял бы руку на правителя такого уровня, каким был ваш дед. Его противник Рене Лотарингский устроил ему пышные похороны, оказывая всевозможные почести.
Что касается рядовых воинов, в данном случае обвиняют швейцарских наемников, они интересуются не честью, но наживой. И в этом случае живой герцог Бургундии дал бы им больше, чем мертвый. Да, конечно, они завладели его имуществом, большая часть которого потом была у них изъята. Но живой герцог, да еще и такой! Это же огромный выкуп, который, не сомневаюсь, за него заплатили бы его жена и дочь, даже если бы им пришлось продать все, что только можно. Ни один наемник, не говоря уже об обычных воинах, не будет убивать правителя такого масштаба. Конечно, во время битвы бывают случайности. Но тело герцога было изрублено на куски. Значит, либо он снял опознавательные знаки, сознательно желая умереть, – в это я не поверю никогда, у него было слишком много честолюбивых планов на жизнь, – либо он был сознательно убит кем-то, кому за это заплатили. Или кто хотел его убить.
Я уже не буду говорить ничего о гибели вашей матери. Превосходная наездница, с малолетства выросшая, можно сказать, в седле, находившаяся на своем любимом коне, спокойном и послушном. Как могло случиться то, что случилось? Да, конечно, всегда может произойти непредвиденное несчастье, случай, неудача. Но тут как-то уж больно все совпало. В последние месяцы ваша мать была явно чем-то удручена. Все списывали на смерть ее малютки, вашего младшего братца Франциска. Но уже прошло время, более того, не все об этом знали, но уж я-то была в курсе, она ожидала новое дитя. Все складывалось удачно, но казалось, что что-то ее угнетает. Она ничего не рассказывала, но я-то знала ее лучше других. Какие-то странные письма, которые она сжигала, подозрительные люди, с которыми она встречалась один на один. Что-то происходило, а она прятала все в себе, не делилась ни с кем, ни со мной, ни с мачехой, которой доверяла полностью, ни с мужем, который был ей так близок. И вдруг – внезапная гибель, неудачное падение с коня. Нет, ее убили, вот что я вам скажу!
Все эти странные смерти окружали нашу жизнь в те годы. Но уже совсем поздно. Не хотите ли вы спать, дитя мое?
Глава 3. Нечаянная любовь
Уже была глубокая ночь. Несколько раз меняли свечи и приносили теплое пиво для мадам де Альвен. Маргарет согрелась и забыла о нападении. Ее увлекла история жизни ее матери. Люди, события, интриги – все связалось в единый узел. Многое ей становилось ясно, но еще больше запутывалось. «Рука Господа хранит меня. Я разберусь», – думала Маргарет.
– О нет, я совсем не хочу спать, мне хорошо, – возразила она. – Я так рада, что мы наконец-то можем вволю поговорить. Все это для меня очень важно. Но у меня по-прежнему есть один вопрос, одно сомнение. Моя мать. Она предстает в рассказах как нечто эфемерное, неземное и воздушное. Я не вижу ее живой и реальной женщиной. Неужели у нее в жизни не было ничего, что было таким, как у всех, реальным и живым? Какие-то слабости, недостатки, наконец? Она же была земной, а не небесной Марией.
– Иногда я в этом сомневалась, – ответила старая дама. – Она была слишком прекрасна для этой жизни. Или так нам виделось, по крайней мере.
Жанна задумалась. Маргарет сидела тихо, пытаясь представить ту жизнь, которую описывала старая гувернантка ее матери. Это было не так уж давно. Но сколько же всего переменилось! Удивительная вещь – время…
– Ну хорошо, – решилась Жанна, – я не хотела вам рассказывать об этом. Думала, что важно сохранить для вас светлый и чистый образ вашей матери, тем более что она такой и была. Но я поняла, что вы правы, не надо делать из нее бесплотный дух. Она была живой и веселой, созданной для любви и счастья не менее, чем для той роскоши и власти, которые ее окружали почти всю ее жизнь. Ее много любили. Но беда была в том, что все любившие ее делились на две части: те, кто мечтал жениться на ней и овладеть, нет, не ею, а ее землями, и те, кто боготворил ее, видя в ней живое воплощение кто Девы Марии, кто Бургундии, кто Великой Богини Любви. Я знала только одного человека, который любил саму Марию – милую, добросердечную, искреннюю, ласковую, наверное, не слишком умную. О, она была прекрасно образована, но понимала больше сердцем, чем головой. Она даже не могла быть капризной, все ее желания исполнялись, а окружающие, то есть все мы, оберегали и лелеяли каждый ее шаг. Напрасно считается, что капризны богатые, нет, это те, кто ничего не имеет, но всего хочет, вот они-то часто и живут в зависти и неудовлетворенных желаниях, портящих характер.
Она не любила власть. Простите, моя дорогая, но уже в вашем юном возрасте я вижу у вас задатки правительницы. Кто бы ни был ваш будущий муж, вы захотите властвовать, потому что вы мудры и целеустремленны, в вас есть честолюбие ваших предков, хотя и нет гордыни. Заметьте, я считаю, что это очень хорошо. Признаюсь, что это то, чего не хватает нашему новому герцогу, вашему брату. У него есть гордыня, но нет честолюбия. В вашей матери не было ни того, ни другого. Для нее управление Бургундией было служением, долгом, она родилась и выросла с этим, не мучаясь ненужными сомнениями. Она была нежной женой и любящей матерью, но оставалась правительницей, потому что иначе было нельзя. И даже шла наперекор мужу, хотя и не любила этого.
Так удивительно ли, что ее сердце отозвалось на чувство, в котором не были замешаны ни обширные земли, ни королевские короны, ни священное почитание? Да, ваша мать полюбила, хотя и понимала всю безнадежность своей любви. Не люди или обстоятельства помешали ее чувству. Был момент, когда она могла бросить все и отдаться своему чувству, кто знает, что бы сейчас было… Нет, его отобрала Бургундия, которой вашу мать приучили служить до последнего дыхания. Что она и делала.
Жанна горестно смотрела в камин. Печальные воспоминания нахлынули на нее. Не такими далекими они и были. Во всяком случае для нее. Потом она взглянула на Маргарет, устроившуюся в глубоком кресле посреди подушек и покрывал, порозовевшую и заинтересованную, и начала своей рассказ.
– Давайте перенесемся в конец 1476 года. Наверное, мы уже предчувствовали беду, но торжества в тот год были особенно шумными и веселыми. Вы еще не знаете, как в наших краях проходят праздники! Наш суровый и строгий народ веселится так, что удержу нет. А уж Праздник дураков и двенадцать дней Рождества отмечается так, что потом весь год вспоминаются, до следующего декабря. Да, уже полстолетия назад Папа и его Собор ввелизапрет на проведение этих безумных гуляний, а парижские богословы вынесли строжайшее осуждение столь недуховному празднованию Великого праздника, но в нижних землях это мало кого остановило, не знаю уж, как в других местах.
Вы, конечно, знаете историю той странной войны. Я никогда не могла понять ее смысла, да и не я одна. Словно какая-то одержимость напала на вашего деда Карла, какое-то затмение разума, да простится мне такая дерзость! Я всего лишь женщина, и хотя и провела всю жизнь при герцогском дворе, но далеко не всегда могла разобраться в политических интригах того смутного времени. Мое дело было следить за дочерью герцога, за ее здоровьем, физическим состоянием, душевным спокойствием, благополучием, даже воспитание и образование ее были не в моей компетенции. Этим занималась Анна де Равенштейн, ее тетка. К политическим наукам и премудростям ее приобщала мачеха Маргарита и советники герцога. Сам герцог с дочерью о делах герцогства беседовал мало, предпочитая совместное чтение книг и игру в шахматы в те редкие минуты, когда им удавалось оказаться вместе.
Но и мне, далекой от политики, было понятно, что происходит что-то странное, непредвиденное. Доверенные лица герцога находились в заметном смятении. Старые соперники, как старики де Круа, вдруг возвратились к Бургундскому двору, чтобы вскоре умереть. Давние союзники, как Иоланда Савойская или герцог Милана Галеаццо Сфорца, отвернулись от Карла Смелого.
А ведь начало событий было впечатляющим. Триумфальный захват Лотарингии в предыдущем 1475 году и торжественная инаугурация Карла в Нанси ровно за год до описываемых событий стали вершиной его славы завоевателя. Он смог объединить свои северные земли через захваченную им Лотарингию и Эльзас, полученный у Сигизмунда Габсбурга, герцога Австрии и Тироля, с южными бургундскими землями. Добрый король Рене был готов передать под его покровительство Прованс, а задушевный друг герцогиня Иоланда, ненавидевшая всей душой своего брата короля Людовика XI, – Савойю. Это было бы то самое грандиозное, великое и могущественное государство в Европе, которое Карл видел в своих амбициозных мечтах. Английский король Эдуард был его шурином и союзником, с императором Фердинандом III они только что договорились о браке своих детей (правда, в который уже раз!), Милан и Венеция, Римский Папа Сикст IV, Испания и Португалия, все поддерживали Карла. Людовик XI был слишком осторожен, чтобы лезть на рожон в этой ситуации, и вел переговоры с Карлом о возможном урегулировании спорных вопросов. Одни только швейцарцы сражались за свои земли и соседние с ними земли Савойи, но сами по себе они ничего в то время не значили, так, группа забияк и наемников.
И вдруг что-то случилось. Все стало разлетаться вдребезги, и мы, дамы, сидевшие в своем великолепном дворце, никак не могли разобраться, что же пошло не так. Поражение при Грансоне. Поражение при Муртене. Швейцарские войска дважды за один год нанесли поражение герцогу, его репутация непобедимого воина была разрушена, а престиж на мировой арене стал заметно падать. А в начале октября этот юнец Рене Лотарингский смог отвоевать Нанси! Конечно, не без помощи Людовика, но какой удар по самолюбию Карла.
Поведение нашего герцога стало непредсказуемым. Казалось, в тот злополучный 1476 год им овладел дух саморазрушения. Те связи, которые с таким трудом устанавливали его предки, он рвал решительно и бесповоротно. Иоланду Савойскую, говорят, она была не только его союзником, но и влюблена в него, Карл обвинил в сговоре с Людовиком и приказал арестовать вместе с малолетним сыном, герцогом Филибертом, он был кузеном вашего знакомца Филиберта. Миссию эту поручили Оливье де Ла Маршу. Наш доблестный рыцарь страдал неимоверно, но приказ выполнил, хотя и упустил, до сих пор так и не знаю, случайно ли, маленького герцога, которому удалось найти убежище у своего дядюшки короля Людовика. Иоланду держали в заключении, зачем? Никто не мог понять. В итоге она примирилась со своим братцем Людовиком, которого ненавидела всю жизнь, и с его помощью сбежала из плена.
Карл стал чрезмерно подозрительным и всех обвинял в измене. Его одолевала ненависть к Людовику XI, он не мог справиться со своими чувствами даже ради благоденствия своих земель. Ему казалось, что весь мир против него, его идеалы и принципы были разрушены. Его прадед, дед и отец не гнушались подкупа, лести, хитрости и интриг, если речь шла о возвышении Бургундии. Они прекрасно знали цену своему окружению, но принимали его таким, какое оно есть, одаривали, обласкивали, возвышали. И им служили, им подчинялись, с ними заключали союзы. Карл же захотел въехать в историю на белом коне и с развевающимися знаменами, он не желал подстраиваться под людей и события. Он был избалован, что там говорить, получил слишком много, оставалось только терять.
После неудачных попыток отвоевать у швейцарцев земли своего верного союзника Жака Савойского, графа Ромона, Карл бросил все силы на возвращение Нанси. Это стало одержимостью. Осада началась в октябре и продолжалась до описываемых мною событий. У нас было мало известий с места событий, мы довольствовались слухами. Было ясно, что армия устала, началось дезертирство. От герцога шли письма с требованиями – денег, людей, амуниции, провианта, артиллерии, пороха. В какой-то момент нам показалось, что это всего лишь только нелепая случайность и удача вот-вот вернется к бургундскому герцогу. Говорили, что силы и провиант жителей Нанси на исходе, к тому же они чувствовали себя брошенными на произвол судьбы, герцог Рене так и не получил желанную поддержку от французского короля и продолжал находиться при дворе Людовика. Нанси был готов сдаться. Может быть, нам просто не хотелось смотреть правде в глаза. Но рождественских празднеств в тот год мы все ждали с особым нетерпением.
Начиная со второй половины декабря подготовка к торжествам шла полным ходом и при герцогском дворе, которым в его отсутствие заправляла его супруга Маргарита. Праздновать Рождество и все последующие дни было решено в Брюгге, во дворце Принсхофф, который незадолго до этого был расширен и приукрашен. Маргарита, правда, любила свой дворец в Мехелене, но Мария обожала Брюгге, так что остановили свой выбор на последнем. Карл участвовал в осаде Нанси, но обе женщины его тайно ожидали к празднику. Увы, им не суждено было его больше увидеть…
Марии исполнилось девятнадцать. Она была хороша собой, прекрасно пела и танцевала. Любила и простые развлечения, с нетерпением ждала народных гуляний. Карл не позволял своей дочери «низких» развлечений, призывая ее постоянно помнить о своем величии, но Маргарита была гораздо более демократична и понимала, что ничего плохого от веселья и радости не будет. Более того, с политической дальновидностью, которая ей свойственна, она сознавала, что Мария любима в народе, ее считали «своей» и гордились тем, что она не чурается простых забав. Герцог был великолепен в своем блеске и величии, но Мария была близка и понятна простым жителям Фландрии. Что, впрочем, ей не помогло в ближайшем будущем.
В компании своих друзей и верных рыцарей Мария радовалась предстоящим праздникам. Их собралось множество, бургундские празднества в ту пору еще славились своими застольями, пышностью и весельем. Были и постоянно находившиеся при дворе кузены де Круа Карл и Вильгельм, Филипп Клевский, присоединился к компании его кузен Иоганн со своими младшими братьями, смогли вырваться на праздники из-под Нанси Жак Савойский и Филипп, сын Антуана. Были, конечно, и дамы: девочки из семейства де Круа и Клев и многие другие. Но царицей всех празднеств неизменно была Мария, это ей полагалось по статусу и было заслужено ею лично.
Я говорю о молодежи. Сподвижники Карла находились вместе с ним под Нанси, супруги их составляли нам компанию. Были приглашены и все видные семейства Брюгге. Прибыли и посланники из разных земель, оказать уважение и заодно поразузнать, что происходит в землях герцога. Слухи о том, что Карл сдает позиции, распространились повсеместно и вызвали волнения, все гадали, в какую сторону склонится чаша весов в европейской политике.
Зима была холодной, и вся юная компания с удовольствием каталась на коньках по каналам города, который уже начали украшать рождественскими декорациями – ветвями остролиста и плюща, флагами и вымпелами. Каждый день устраивались танцы, пения, игры в мяч в особо отведенной для этой цели зале во дворце. Готовили карнавальные костюмы, дурачились, придумывали шалости и розыгрыши.
Но самым любимым занятием оставалась охота. Каждый день молодежь всей толпой отправлялась в новое место, помогая пополнить праздничные запасы дичи, ну, во всяком случае, они так считали. На самом деле эти выезды создавали больше проблем, всю это огромную ораву надо было не только обслуживать конюхам, псарям, сокольничим, пажам, приставленным к охотничьим службам, но и целой армии поваров и слуг, так как молодежь на свежем воздухе все время была голодна.
Ваша мать обожала охоту и была отличная наездница. Она никогда не уставала и могла предаваться любимому занятию с утра до вечера. Конечно, у нее было все: лучшие скаковые лошади, охотничьи собаки со всего света, превосходно натренированные ловчие птицы, которых свозили отовсюду – от холодной Исландии, славившейся своими хищными птицами, до степной Монголии. Охотились с гончими на оленей, загоняли кабана, какой же без него рождественский стол. Но больше всего Мария любила соколиную охоту и была большая мастерица в этом деле.
В библиотеке герцогов собраны самые лучшие манускрипты, посвященные охоте. Один из них составлен Гастоном III, графом де Фуа, виконтом де Беарн, сто лет назад, его «Книга об охоте» детально расписывает все способы охоты, виды дичи, охотничьих собак и ловчих птиц. Она прекрасно иллюстрирована и была посвящена герцогу Бургундии Филиппу Смелому. Она незаменима для тех, кто любит охотиться. В библиотеке есть и копия знаменитой книги об искусстве охоты с птицами, написанной императором Фридрихом II, страстным любителем птичьей охоты. А экземпляр книги о короле Модусе ваш прадед Филипп заказал лучшим художникам и переписчикам, ее роскошными иллюстрациями можно наслаждаться бесконечно. Так вот, в одной из них, кажется, в последней, говорится о трех условиях, которые необходимы для того, чтобы быть настоящим охотником: «Первое – очень любить птиц, второе – быть любимым ими, третье – чтобы охота быть подлинной страстью». Все это справедливо по отношению к вашей матери. Самые любимые ее птицы проживали с ней в ее комнатах, она не могла расстаться с ними. Помню, как был поражен ее молодой муж Максимилиан, когда на третий день после свадьбы обнаружил в своей супружеской спальне целый птичник. Решив, что свадебная пора уже завершилась и началась нормальная жизнь, Мария вернула в свои покои всех своих любимых ястребов и соколов. Ну и, конечно, собак, которых в ее комнатах тоже проживало великое множество. Не говоря уже о громкоголосом огромном зеленом попугае, привезенном ей в подарок из каких-то экзотических стран. На пиры, приемы, прогулки она ходила, непременно держа на руке сокола или ястреба. Это было модно, говорило о ее царственном статусе и просто ей нравилось.
