Анна Каролина
Защитник

© Anna Karolina 2020 by Agreement with Grand Agency.

© Бочарова Я. В., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2022

Глава первая

– Один из нас сегодня умрет, – говорит Ясмина, обхватывает коктельную соломинку бледно-розовыми губами и делает глоток коктейля «Джин Физз».

Николас смотрит на нее с другой стороны стола:

– Тебе все покоя не дает предсказание той гадалки?

Она откидывается на спинку стула, обтянутую бордовой искусственной кожей:

– Да, не дает. Уж слишком много ее предсказаний сбылось. Например, она сказала, что я буду изучать что-то связанное с экономикой, а еще у меня будут трудности с отношениями…

Николас вздыхает. Скользит взглядом по густой рождественской елке у входа, украшенной красными шарами и гордой звездой на верхушке. Потом пытается прочитать, что написано на пивных этикетках, которыми обклеена стенка у барной стойки. Они сидят в местной пивной в Транеберге. Этим вечером здесь в центре внимания рождественский шведский стол, накрытый вдоль одной из обитых панелями стен. Немногочисленные посетители, которые по разным причинам предпочли отмечать Рождество в баре, то и дело наполняют тарелки.

Николас, конечно, любит свою сестру-двойняшку, но иногда она вбивает себе в голову очень уж странные вещи и становится невыносимой. Как раз сейчас такой случай: гадалка сказала, что одному из них никогда не исполнится тридцать. Ясмина вовсе не из тех, кто отказывается руководствоваться здравым смыслом или, как некоторые предпочитают называть столь глупое поведение, проявляет свое духовное начало, но с тех пор, как около года назад она сходила к провидице, эта идея крепко засела у нее в голове.

– Гадалки всегда говорят что-нибудь эдакое, что можно истолковать по-разному, – пытается возразить Николас и подносит бокал с «Гиннессом» ко рту. – Ерунда все это.

– Может, и так. Но я все равно чувствую: что-то должно случиться.

Николас смотрит на часы в мобильном телефоне. 21:03. – Итак, ты всерьез думаешь, будто кто-то из нас умрет в течение трех часов.

Ясмина убирает за ухо прядку длинных темных волос:

– Ну ладно, может, я и преувеличиваю. Но тебе не кажется, что здесь совсем не весело?

– Совсем не кажется. – Николас рассматривает сестру, пытаясь понять, не беспокоит ли ее что-то еще.

Но нет, в последнее время у него, наоборот, сложилось впечатление, что она спокойна и даже иногда бывает в приподнятом настроении.

– Ладно, – предлагает он, – составим друг другу компанию до полуночи и докажем, что гадалка – просто обманщица.

– Ха! – Ясмина пожимает плечами. – А что нам еще остается? Отправиться к семейству Моретти и поздравлять их с Рождеством?

Николас с сестрой улыбаются друг другу, словно соревнуясь, чья улыбка шире. Праздновать Рождество с семьей? Да ни за что! Ему приходит в голову мысль, что нужно было поменять фамилию на Карлссон или что-нибудь в этом роде. Хотя что бы это изменило?

Не желая показаться невежливым, он поднимает бокал и салютует выпивохе, который сидит за несколько столов от них. Алкаш уже третий раз пытается привлечь его внимание – даже для алкогольного забвения нужна компания. Почему бы и нет? Все-таки сегодня сочельник.

Когда пьяница в поношенной футболке вылезает из-за стола и направляется к ним, Николас успевает пожалеть о своем поступке. Он с удивлением понимает, что мужчина обут только в деревянные башмаки, на ногах у него нет даже носков. Все эти условности типа «приодеться к Рождеству» явно прошли мимо него.

– Это ведь ты? – ухмыляется пьяница, обнажая дырку на месте переднего зуба. – Николас Моретти, футболист? – Он необычно произносит слова – так говорят в землях, где живут мумми-тролли, то есть в Финляндии, – да и язык у него заплетается, и в конце концов он лишь приветственно потрясает кулаком, не справившись с продолжением фразы. – Ты играл в какой-то команде в России. Ведь так? А потом взял и испарился, совсем как та чертова зарплата.

– Ну, может, и так…

– А о чем ты думал, когда подался к русским? Тебя мобилизовали, что ли? – Он смеется своей собственной шутке и слишком уж близко подсаживается к Николасу.

Ясмина наклоняется над столом и говорит, пытаясь перекричать глухой гул голосов и рождественскую музыку:

– Мы с братом кое-что празднуем сегодня. Так что просим нас извинить.

Алкаш пристально смотрит на нее, будто она говорит по-японски или по-инопланетянски, а потом толкает Николаса под руку так, что тот расплескивает пиво по красной скатерти:

– Слушай, а вот тот матч чемпионата Европы против Испании… Тебе ведь ничего не мешало, ты должен был пробить по воротам, а не пасовать.

Николас берет салфетку и невозмутимо вытирает мокрые пятна. Ох уж эти знатоки!

– А потом, в следующем раскладе, против тебя было двое защитников, но тогда ты пробил. Какого черта?! Ты как рассуждал? Ну теперь-то я пробью, потому что я какого-то хрена не пробил в первый раз. Так, что ли? Моретти пробил, но мяч у него никуда к черту не полетел.

– Слушай, я с удовольствием поговорю о футболе, но в следующий раз. Мы тут с сестренкой кое-что отмечаем, сказали же уже.

– В смысле, у вас дети, что ли, будут? – Не получив ответа, финн поочередно таращится на них обоих, а потом поднимается, опираясь о стол сжатыми кулаками: – Ну с Рождеством вас тогда. Черт!

Он медленно уходит и подсаживается к пожилой паре, чьи тарелки наполнены шведскими фрикадельками, селедкой и традиционной запеканкой «Искушение Янссона».

Пожилая женщина отшатывается, когда финн наклоняется вперед и трогает брошь у нее на груди – фигурку ангела, отливающую красным. Выражения их лиц явно свидетельствуют о том, что и с ними финн тоже надолго не задержится. – Ну, что будем праздновать? – Николас усмехается, глядя на сестру.

– Может быть, то, что нам завтра исполняется по тридцать лет? – Она шевелит соломинкой кусочек лимона в бокале.

– Какой неудачный день, чтобы праздновать день рождения, – Рождество.

– Ну да, так и есть. – Ясмина поднимает бокал: – С Рождеством, братик. И поздравляю заранее. За нас, за единственных здравомыслящих Моретти.

– И за Дугласа, – произносит Николас, отпив из бокала и слизнув пену с верхней губы.

Ясмина продолжает, выпив еще глоток:

– За нашего младшего братика, благо он еще не облажался так, как мы. – Она берет свою сумочку. – А между прочим, знаешь что? Меня пригласили на временную позицию в агентство инноваций, где я работала прошлым летом. Там с марта кто-то уходит в отпуск по уходу за ребенком.

– Поздравляю. У нас тогда действительно есть повод, чтобы отметить.

– А то! Пошли. – Она поднимается, многозначительно помахивая перед ним сумочкой, и удаляется.

Николас понимает, что это означает, а еще понимает, что этого делать не следует. Но все равно залпом допивает остатки пива и идет за сестрой к туалету, где свободны все три кабинки. Свет здесь приглушен, а несколько горящих свечей на полочке над умывальником источают аромат корицы. Ясмина толкает его внутрь средней кабинки и закрывает за ними дверь. Насыпает четыре дорожки белого порошка на крышку унитаза.

– Откуда это у тебя?

– Как будто тебе не все равно.

Она опускается на колени, подбирает волосы и зажимает пальцем одну ноздрю. Втягивает порошок через обрезанную коктельную соломинку. Меняет ноздрю. Вдыхает. Поднимается и вытирает нос тыльной стороной ладони.

– Угощайся. – Она протягивает соломинку Николасу и тот ее берет, хотя и не хочет этого.

Он не употребляет уже месяц. К тому же папаша обещал ему работу в секретариате футбольного клуба, но только при условии, что он будет держаться подальше от наркотиков. Все тело нетерпеливо зудит, гудит каждый нерв… Только сегодня, всего разочек… Все-таки сегодня сочельник.

Николас втягивает дорожки решительно и уверенно, чтобы не успеть ни о чем пожалеть.

Твою мать! Все равно ему не хочется на эту каторгу, которую выбил для него папаша в какой-то отчаянной попытке снова склеить их отношения. Джорджио оскандалился, и ничего уже нельзя исправить, сколько ни старайся.

Когда наступает приход, глаза Ясмины блестят, как у ребенка, который только что открыл свой лучший рождественский подарок. Николасу вспоминаются коньки, которые им подарили в детстве на Рождество, когда им было лет пять или шесть. В те времена все было хорошо, тогда мама была еще жива и они были совершенно обычной семьей.

– С чертовым Рождеством, дорогая двойняшка!

Волосы Ясмины зацепились за туалетный ершик, и они вываливаются из кабинки, заходясь в приступах смеха. Николас не понимает, как это произошло, но, когда сестра поворачивается к нему, ершик болтается у нее на волосах. Неожиданно они оказываются лицом к лицу с финном, который, похоже, следил за ними.

Он стоит, прислонившись к умывальнику, и, прищурившись, внимательно их разглядывает:

– У вас еще есть?

Николас хочет ответить, но Ясмина становится прямо перед алкашом:

– Мне нужно руки помыть.

Он скользит по ней взглядом, задерживаясь на сумочке:

– Дайте мне немножко, и я никому не скажу.

Ясмина смеется:

– А что, ты думаешь, я могу тебе дать? – Движением руки она просит его отойти в сторону.

Глаза мужчины опасно темнеют.

– Мы уходим, – говорит Николас, идет к двери и приоткрывает ее. – К черту его!

Мужик выглядит опасным, настоящий маньяк, но, что еще хуже, Николас знает: Ясмине нравится вступать в перепалки. Это ведь просто алкоголик, хочет сказать Николас сестре, но в последнее мгновение решает придержать язык за зубами. Не нужно никого провоцировать.

Финн – мужик крепкий, руки у него грубые, видно, прежде чем погрузиться в алкогольный туман, он занимался тяжелым трудом.

– Чертовы молокососы, – бормочет финн им вслед, когда Ясмина наконец следует за братом.

Он придерживает для нее дверь и сам уже почти выходит из туалета, как она ловко протискивается мимо него обратно и бросает что-то в финна.

Что это было?

Только не это! Унитазный ершик. Финн издает дикий вой.

Они несутся к своему столу и в спешке одеваются. Выбегают из пивной, натягивая на себя куртки, срезают путь через темную пустую парковку.

– А, черт, шарф забыла! – Ясмина останавливается и осматривается.

– Черт с ним.

– Но он же совсем новый.

– Мы не будем возвращаться. Забудь. Это ему рождественский подарок.

Она театрально вздыхает, но не отстает от Николаса, который продолжает быстро скользить по снежной каше. Только бы финн за ними не погнался. Он быстро оглядывается через плечо – никого! Но тут Николас что-то замечает краешком глаза. Смотрит наверх, на многоэтажный дом, стоящий немного в отдалении, где в каждом окне горят свечи в рождественских подсвечниках. В одном из окон он видит кошку. Наверное, это она и промелькнула? Кошка просто огромна, и, чем больше Николас смотрит на нее, тем больше она становится. Наконец кошка двоится и превращается… в двух кошек.

Он закрывает глаза. Понимает, что это приход.

Да какая разница, две кошки, одна кошка? Лишь бы от мумми-тролля сбежать.

Они переходят улицу, смеются над приключением с унитазным ершиком и выясняют, в какую часть тела финна он угодил.

– Жаль, но всего лишь в плечо, – говорит Ясмина.

– И куда мы сейчас направимся? – спрашивает Николас, когда у него промокают ботинки и он наконец понимает, какая на улице холодная и промозглая погода. – Может, к тебе?

– Логично. Я живу неподалеку. – В глазах Ясмины мелькает страх. – Ты ведь останешься до полуночи?

– Само собой, – отвечает Николас, хотя ее беспокойство и смешно. – А что у тебя есть?

Сверху раздается скрежещущий звук, и он приседает на корточки, инстинктивно закрыв руками голову. Раздается удар по асфальту – всего в нескольких сантиметрах от них падает ледяная глыба, разлетаясь на острые, как стекло, осколки.

– Какого ч… – Николас бросает взгляд наверх, на черепицу дома, рядом с которым они находятся.

С края крыши угрожающе свисает еще один кусок льда. Он прикрывает собой Ясмину.

– Я же сказала! – произносит она с паникой в голосе. – Одному из нас никогда не исполнится тридцать.

– Ну же, успокойся. – Николас обнимает сестру одной рукой, и в этот момент слышит еще какой-то странный звук и поворачивает голову в его сторону.

На этот раз это не кусок льда, а деревянные башмаки финна, грохочущие по асфальту.

Николас беззвучно чертыхается, толкает Ясмину локтем в бок и мотает головой в сторону, мол, пора сматываться.

Они уходят по пешеходной части тротуара, то и дело оглядываясь. Но финн не сдается, продолжает метаться между уличными фонарями, отбрасывая длинные тени, следует за ними, пошатываясь, но целеустремленно.

– Не надо было тебе бросать в него ершик, – запыхавшись, говорит Николас сестре.

Они переходят железнодорожные пути и направляются к площади Альвикс-торг, сбегают вниз по лестнице к остановке скоростного трамвая, где стоят несколько человек и смотрят им вслед.

Снова взгляд через плечо. Какого черта?! Финн с грохотом сбегает вниз по лестнице, перескакивая через ступеньки, а последние и вовсе преодолевает одним большим прыжком.

Вот ведь упрямый паразит! Чего ему еще надо?

Глава вторая

Спустя несколько минут они вбегают в прихожую квартиры Ясмины, запирают за собой дверь и переводят дыхание. Николас, согнувшись, упирается руками в колени и прислоняется к стене, ловит растерянный взгляд сестры и понимает, что они думают об одном и том же. Что за сумасшедший!

Николас аккуратно выглядывает в окошко рядом с дверью и с облегчением понимает, что снаружи пусто. Возможно, им удалось оторваться от проклятого алкаша.

Они снимают верхнюю одежду, и Ясмина клятвенно обещает, что больше ни с кем не будет скандалить.

– Хочется в это верить, – говорит Николас, поднимается по лестнице на второй этаж, где и находится студия площадью сто квадратных метров.

Он обычно говорит, что Ясмина снимает крутую двухэтажную квартиру, но она всегда снижает градус пафоса, утверждая, что это самая обычная квартира, ведь на первом этаже нет ничего, кроме прихожей.

Николас давно задается вопросом: откуда у сестры деньги на все это? Бедная студентка платит за квартиру четырнадцать или шестнадцать тысяч в месяц. Понятно, что у него есть кое-какие догадки по этому поводу, но он тактично воздерживается от расспросов. Пока Ясмине хорошо и ее все устраивает, он не будет вмешиваться.

На втором этаже Ясмина включает рождественскую музыку, зажигает свечи в подсвечниках и танцует сама с собой, двигаясь по краю пушистого ковра. За ее спиной виднеется возвышение, на котором она устроила кровать. Прямо на полу лежат два матраса в окружении подушек, одеял и пушистых накидок. Интерьер выглядит так, будто какая-то фея махнула волшебной палочкой и все стало белым, серым и розовым.

Высокие окна со шпросами, кухонный островок со столешницей в тон серым лакированным дверцам ящичков, несколько столиков, табуретки и пуфики.

Через мгновение она берет в руку невидимый микрофон и подпевает Томми Чёрбергу под высокие ноты «О святая ночь». Николас идет к холодильнику и вытаскивает две банки пива. Морщится, когда Ясмина берет особенно высокую ноту. Откупоривает банку зубами, протягивает одну бутылку сестре, и в этот момент голос подает попугай Ясмины. Николас подходит к позолоченной клетке, свисающей с крюка под потолком рядом с кухонным островком, и смотрит на серого жако:

– Привет, Пелле. Как у тебя сегодня дела?

– Пошел в жопу, – скрипит птица.

– Вот как. Ты не в настроении?

– Пошел в жопу.

Он поворачивается к Ясмине:

– Тебе нужно научить его чему-нибудь еще, кроме «пошел в жопу», – кричит он, чтобы перекричать песню.

– Уже научила.

– Что?

Она танцует, скользя по полу, подстраиваясь под новую мелодию – «Вифлеемскую звезду» на стихи Виктора Рюдберга^[1].

Николасу кажется, что внизу, в прихожей, раздается какой-то звук, и он шикает на сестру. Кто-то стучит? Ясмина замолкает, и теперь звук слышен отчетливее. Да, кто-то стучит в дверь.

– Кто бы это мог быть? – шепчет он.

– Не знаю.

Ясмина тихонько пробирается к лестнице.

– Подожди. А вдруг это он? Тот финн?

В глазах Ясмины плещется паника. Николас знает, о чем думает сестра, про себя проклиная ту ведьму, чьи слова засели у нее в голове. И все равно не выдерживает и смотрит на часы в мобильном телефоне.

22:13. До полуночи остается чуть меньше двух часов, и тогда предсказанная опасность минует. Он спускается за Ясминой в прихожую и стоит у нее за спиной, пока та смотрит в глазок.

– Это Санта-Клаус, – говорит она со смехом. – Думаю, я его знаю.

И она открывает замок.

– Нет, подожди!

Николас не успевает остановить сестру. Ясмина открывает дверь, и на пороге появляется человек, наряженный Санта-Клаусом. Он стоит на приступке и раскачивается, как флагшток на сильном ветру. Два шага назад, шаг вперед. У него огромный живот… или это подушка, которую он подложил под камзол. На носу очки в серебристой оправе. Человек не может сфокусировать взгляд на них и заплетающимся языком произносит:

– Нельзя ли тут разжиться рюмочкой?

Николас протискивается мимо Ясмины и берется за дверную ручку:

– Похоже, тебе уже хватит.

Николас пытается закрыть дверь, но гость засовывает в дверной проем ногу в сапоге:

– Эй, а чего это ты такой неприветливый? Я ничего плохого не имел в виду.

– Не сомневаюсь, но все-таки будь так добр, убирайся восвояси.

Санта-Клаус не двигается. Понял ли он вообще, что сказал Николас? Незнакомец, похоже, не совсем в себе и держится за дверь, чтобы стоять прямо. Николас отпихивает его ногу и пытается захлопнуть дверь, но что-то по-прежнему мешает ей закрыться.

Пальцы Санта-Клауса! Он изрыгает проклятия, распахивает дверь и вталкивает Николаса в тесную прихожую. Они врезаются в стену между вешалок и курток. Ясмина вскрикивает. У Николаса нет шансов: Санта-Клаус весит килограммов на пятьдесят больше и крепко держит противника за руки. Только если удастся оттолкнуть его обратно к двери, к приступку, может, тогда получится от него отделаться. Николас упирается пятками в пол, напрягает свои сильные ноги футболиста и делает бросок вперед. Ноги его скользят из-за мокрых носков, но понемногу он продвигается вперед… шаг… другой. Хватается за дверной косяк, третий шаг делает по инерции. Они оба скатываются с приступка, Санта-Клаус падает на спину, Николас оказывается сверху. Сквозь длинную бороду слышатся вздох и бульканье, как будто легкие незнакомца лопаются. После этого он замирает.

Николас откатывается в сторону. Он потянул плечо, но в остальном в порядке.

– Что за хрень?! – Ясмина падает на колени, прикладывает ухо к губам Санта-Клауса, щупает ему пульс. – Что ты натворил?!

Николас смотрит на лежащего у его ног человека, на съехавшую набок бороду, на разбитые стекла очков. Как будто сквозь пелену он видит, как Ясмина кладет ладони незнакомцу на грудь и начинает считать вслух, одновременно ритмично надавливая на грудную клетку: один, два, три, четыре, пять, шесть…

В голове Николаса роится тысяча мыслей. Санта-Клаус мертв. И это он его убил.

Одиннадцать, двенадцать, тринадцать… Он не хотел, это он…

На семнадцатом счете Санта-Клаус вздрагивает. Ясмина отклоняется назад, тяжело дышит, ждет, внимательно следя за незнакомцем. То же делает и Николас – ждет. Неотрывно смотрит на грудь незадачливого пьяницы. Двигается ли она? Дышит ли он? Через несколько секунд Санта-Клаус снова вздрагивает. Николас выдыхает, складывая перед собой руки в благодарственном жесте. Издав еще несколько свистящих звуков, незнакомец отталкивает Ясмину. Она торопливо вскакивает, перебирается поближе к брату, и только теперь он понимает, как у него замерзли ноги. Носки насквозь промокли, и они Ясминой оба переминаются с ноги на ногу.

Санта-Клаус тяжело поднимается, плохо держась на ногах, но так и остается в полусогнутой позе, упираясь руками в колени. Он пыхтит, откашливается, раскачивается, не понимая, что с ним приключилось.

– Если что, черт, наверное, я… – Он поправляет очки на переносице. – Если что, черт, наверное, я слегка перебрал, извините, если что…

Он вываливается на улицу, держась за поясницу.

– Я пошел, черт, спасибо.

Николас и Ясмина пятятся обратно в квартиру, видят, как незнакомец спотыкается о стойку для велосипедов и исчезает за живой изгородью можжевельника.

Чертов Санта!

Боковым зрением Николас улавливает какое-то движение на улице, смотрит в сторону дома на другой стороне улицы и видит, как за шторой быстро исчезает голова. Или это опять галлюцинация? Как та кошка? Он фокусирует взгляд и понимает, что кто-то действительно выглядывает из-за шторы. Пожилая женщина с волнистыми волосами.

Что за черт! Только бы она не позвонила полицаям.

Ясмина и Николас входят в прихожую, Николас запирает дверь и для верности дергает ручку.

Ну и вечерок!

– Дерьмо! – бормочет Ясмина, пока они снова поднимаются на второй этаж квартиры. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо!..

Николас направляется прямиком к холодильнику:

– Мне нужно выпить что-то покрепче. У тебя, кроме пива, что-нибудь есть?

– Нет, но я знаю, что тебе нужно.

Произнеся еще раз «дерьмо», Ясмина приносит сумочку, которую до этого бросила на кухонный островок, роется в ней и возвращается назад, уже немного оправившись от состояния шока, в котором пребывала. Она подходит к брату, пританцовывая под песню Джорджа Майкла «Последнее Рождество». Показывает кулак, в котором что-то зажато.

– Что это такое?

Ясмина раскрывает ладонь, на которой лежат несколько светло-желтых таблеток:

– Прими две.

– Это бензодиазепины? Рогипнол?

– Просто прими.

Он проглатывает таблетки, запивая только что открытым пивом. Не отрывая губ от горлышка бутылки, спрашивает:

– Что это был за кретин?

– Он живет за несколько домов отсюда. Я думала, он нормальный, болтали с ним пару раз на улице.

– Чертов клоун!

Ясмина наклоняет голову, проглатывает таблетку и скользит к кухонному островку, ступая, как балерина. Делает пируэт, бросается на мраморную столешницу, извивается и эротично обнимает ее.

Николас садится на диван, откидывается на спинку. Хотел бы он расслабиться так же, как сестра, стать таким же сумасшедшим. Все-таки они вместе лежали в утробе, давились одними и теми же околоплодными водами. Но генам до этого, похоже, нет никакого дела, общая у них только внешность. Смуглая кожа и темные волосы от итальянца-отца, стройные фигуры – от матери. Они всегда выглядели моложе своих лет, и Ясмине это всегда нравилось. Но Николаса это не радовало. Кому охота, чтобы его всю жизнь считали миленьким мальчиком?

Ясмина подходит к нему с миской фундука, ставит ее на стол, отодвигает его ноги, чтобы освободить себе место на диване, берет орех и ковыряет его кухонным ножом. Николас вздрагивает от одной мысли, что у нее может соскользнуть рука.

– А щипцов для орехов у тебя нет?

– Где-нибудь валяются, но и так сойдет. Ой! – Из свежего пореза на ладони начинает сочится кровь.

Ясмина морщиться и подносит ладонь ко рту.

– Давай сюда. Я попробую.

Ясмина протягивает брату нож, Николас кладет орех на стол и ударяет по нему рукояткой. Орех отлетает в сторону и катится по полу.

Выругавшись, он откладывает нож в сторону, неверными шагами идет на кухню и начинает рыться в ящиках. Среди поварешек и венчиков находит щипцы для орехов:

– Держи.

Ясмина берет щипцы и раскалывает скорлупу. Спрашивает брата, хочет ли он орех, но пол вдруг ускользает из-под ног. Кажется, что они плывут на пароме среди высоченных волн. Он расставляет ноги, чтобы держать равновесие, раскидывает руки:

– На «Титанике». Мы на «Титанике».

– Что ты несешь? Иди сядь.

– Ты что, не видишь? Все качается.

Ясмина усаживает его на диван:

– Да, ты прав. Мы тонем, тонем…

Они разражаются хохотом, но все быстро проходит, когда «Титаник» переворачивается.

– Что это за таблетки?

– Что надо, гарантирую. – Она скрещивает два пальца.

Ну и хрень! Николас кладет голову на колени сестре, чтобы справиться с приступом головокружения. Ждет, что вот-вот преодолеет очередную жизненную веху. Тридцатник. Еще чуть-чуть, и можно праздновать. Он тянется за телефоном и проверяет время – 23:37. Бросает взгляд вверх, на сестру, но та спит с приоткрытым ртом, откинувшись на спинку дивана. Отлично. Теперь ей не о чем беспокоиться. До двенадцати осталось всего двадцать минут.

Разве что-то еще может произойти?