Анна Идесис
Земля святых
– Вам же я помог! Вы же нуждались, я поделился с вами. И вообще, кто-то сказал, что сегодняшний святой – это вчерашний грешник?
– Вот это нас и сбило с толку! – Лука поднял палец вверх.– По всем признакам вы должны были мимо пройти, я к вам прицепиться, ввязаться с вами в драку, в которой возможно и прибить вас, а вы неожиданно сделали поступок, который никто не ожидал, нас это чрезвычайно удивило, потому что ошибки случаются иногда, но они дорогого стоят! То есть если мы ошиблись…
Бомж задумался, вся его фигура выражала напряженную работу мысли. Он внимательно посмотрел на скучающего, тот глядел в ответ жалобно.
– Ну ладно, – промолвил бомж после некоторого раздумья, видимо на что-то решившись, – посмотрим, что из этого получится. Нужно выбираться отсюда! Евграфий, действуй!
Именно в тот момент, когда нищий произнес эти слова, что-то странное стало происходить с охранявшим их полицейским. Неожиданно для себя дежурный стал слышать тоненькие, как эхо в горах, голоса, которые наперебой твердили ему:
– Выпусти, выпусти, камера номер два, выпусти!
– Отпусти, ну отпусти же их!
– Отпускай, кому говорят, скотина пьяная!
Голоса его слегка напугали, но он принял их на счет выпитой им за обедом рюмки, и посчитал, что с пьянством нужно заканчивать, а то так и до белой горячки не далеко. Позже раздался пронзительный звонок – на проводе был начальник районного отделения полиции собственной персоной:
– Романюк, ты сегодня на смене?
– Так точно, я!
– Кто там у тебя сидит сейчас?
– Да бомж и мажор какой-то! Хулиганство мелкое – не поделили подаяние! – дежурный хмыкнул в трубку, радуясь своей шутке.
– Отпустить! – голос начальника стал тверже металла.
– То есть, как отпустить?
– А вот так! Вещи им все верни изъятые и на выход!
Романюк хотел было что-то возразить, но начальник уже повесил трубку. Не колеблясь, привыкший точно исполнять распоряжения начальства, и не задумываться над формальностями, он проследовал по коридору к злополучной камере номер два, в которой томились узники.
– Задержанные на выход! – строго произнес он. Вид его был при этом сытый, сонный и ленивый, липкие слова он растягивал до предела. Романюк никогда особо не вдавался в подробности виновности или невиновности правонарушителей. Это не входило в его компетенцию. У него были другие приземлено – житейские заботы – от него веяло домашним обедом и рюмкой дешевого коньяка выпитой после принятия съестного, которое жена собрала на дежурство. Весь мир для него остановился в точке удовольствия вызванной блаженным расслабленным состоянием и покоем, изредка прерываемым резким телефонным звонком и тогда он, пересиливая лень, брал трубку и отвечал на многочисленные сообщения, фиксировал их в журнале, а потом, после окончания дежурства, передавал этот журнал сменщику. На выходе из отделения скучающий неожиданно повернулся к Луке.
– Ну, всего вам, надеюсь, что еще как-нибудь еще встретимся!
– Уж это обязательно, не сомневайтесь!
И скучающий повернулся и пошел прочь, не оборачиваясь и не проронив ни слова. Долго смотрел ему вслед бомж, а над головой его в вечерних сумерках отсвечивало последними отблесками заката, уходящее солнце. Когда в конце улицы скучающий посмотрел назад, фигура бомжа все еще была на том же месте, и опять его пробрал мороз – в лучах заходящего солнца увидал он одинокую фигуру нищего, и три тени за ним, одна – бомжа, другая – тощая, уродливая тень с крючковатым носом, и третья – собаки с острой мордой на длинных лапах, причем морда была развернута в его сторону, как будто собака принюхивалась, готовясь к прыжку. Однако в физическом мире этих двоих не существовало. На следующий день проснулся Михаил с тяжелой головой и минут пять соображал, что все вчерашние события были на самом деле, а не просто приснились ему. Неотчетливым и не реальным вспоминалось лицо и фигура Луки – сразу стерлось из памяти. Как на картине современного художника, где отсутствуют четкие контуры и события представляются нагромождением светлых и темных пятен. Через время он пытался разыскать Луку, обошел все арбатские переулки и забегаловки, но тот как в воду канул, никто про него не мог сказать ничего вразумительного. Даже в психлечебнице справки наводил, но безуспешно. Потому что, только через время, сообразил скучающий, что в суете, связанной с выяснением своей дальнейшей судьбы, он забыл спросить о самом главном…
