Анна Данилова
Париж на час

6
Седов

На улице потемнело, Седов машинально включил лампу. Большая, с блестящим, изумрудного цвета продолговатым плафоном, она как ни старалась, не могла добавить уюта в казенную холодноватую обстановку кабинета следователя следственного комитета.

Дело только открыто, а документов уже целая папка, и это самое начало! Можно себе представить, что будет дальше. Опросы свидетелей, результаты экспертиз, протоколы допросов…

Первым человеком, с которым Седову удалось побеседовать о жертве, была его жена, точнее – теперь уже вдова, Лариса. Задавая ей вопросы и не всегда получая ответ, Валерий предположил, что супруги жили каждый своей жизнью, хотя что-то все-таки удерживало их друг возле друга. Возможно, привычка, даже привязанность, но, скорее всего, устроенный быт, комфорт, теплая и уютная нора, куда каждый может возвратиться после пережитых страстей, чтобы прийти в себя, отдохнуть, а то и зализать раны, нанесенные кем-то другим, третьим.

Итак, супружеская пара Михаил Вершинин и Лариса, его жена. Как это ни странно, но похищенная, вернее, добытая незаконным путем женская щетка для волос из квартиры Вершининых сыграла довольно важную роль в сборе информации об этой паре. Следов Вершинина в квартире нет, не считая его крови на полу да смазанных отпечатков пальцев на ручке входной двери. А вот «пальчики» его супруги Ларисы повсюду: на посуде в кухне, в ванной комнате, в спальне… Создавалось такое впечатление, будто бы Лариса вообще там проживала, пользовалась зубной щеткой, касалась мыльницы, дверных косяков, чашек и рюмок, ручек буфета и сахарницы, некоторых предметов интимного характера, точнее, сексуального, которых было немало в спальне. Что она, такая чистая с виду женщина, могла делать в этой берлоге разврата и грязи? Только одно – встречаться там со своим любовником. Или любовниками. Может, это она снимала эту квартиру для встреч? Но тогда что помешало ей превратить эту квартиру в уютное чистое гнездышко?

Так рассуждал Седов поначалу, до того, как второй раз допросил хозяйку квартиры – Катю.

– Да, я сдавала квартиру, но не этому мужчине… – Лицо Екатерины Рыжовой, белое в тот момент, когда она увидела распростертое на полу тело мужчины, порозовело, она часто задышала. Все, кто видел ее в этот момент, подумали, что ей стало плохо, что еще немного и она лишится чувств. Алик Гарин даже потянулся к своему чемоданчику за нашатырем.

– А кому? – Седов вывел ее из комнаты в кухню, усадил за стол. Со стороны могло показаться, что это он хозяин, а не наоборот, настолько неуверенно она себя вела в собственной квартире.

– Его зовут Иван, фамилию не знаю.

Она сидела напротив Валерия и хлопала густо накрашенными ресницами. Ярко-оранжевая помада на губах была слегка размазана. Большие черные глаза смотрели испуганно.

– Я правда не знаю, я паспорт не смотрела. Он показался мне таким серьезным человеком, солидным. Денег вперед дал за полгода. С чего бы мне интересоваться его фамилией? Вы же понимаете меня?

– Как вы с ним связываетесь?

– Он просто переводит мне деньги на карточку, вот и все. Хотя… Постойте! Я вспомнила! Его фамилия Халин.

– Вы все-таки видели его паспорт?

– Нет, конечно. Просто однажды, когда я пришла сюда, мне нужно было взять кое-что с антресолей, я увидела на зеркале… Ох… зеркала-то нет…

Она приподнялась со стула, чтобы выглянуть в прихожую и проверить, не ошиблась ли она. – А куда оно делось-то?

– Так что вы увидели на зеркале?

– Надпись! Кто-то написал красной помадой: «Ваня Халин – дурак!».

– И как вы думаете, кто это мог быть?

– Да откуда ж мне знать? – фыркнула она, отворачиваясь от Седова. – Женщина, кто ж еще!

– И вы запомнили такую сложную фамилию?

– Так я же сфотографировала ее.

– Зачем?

– Чтобы показать Миле, – густо покраснела Катя. – Подружке своей. Просто так. Потому и запомнила.

– А у вас сохранилось это фото?

– Думаю, да. В гугл-фото. Могу найти.

– Пожалуйста. И как давно это было?

– Примерно с неделю тому назад.

– А что вам показалось интересным в этой надписи?

– Честно?

Тут она усмехнулась, проворно достала из кармашка своего платья маленькую пачку сигарет, зажигалку и закурила.

– Здесь хоть какая-то движуха. Какие-то отношения. Чувства. Любовь. Ненависть…

– Ненависть? – перебил он ее. – С чего вы взяли?

– Так его же убили!

– В смысле? Кого?

– Как кого? Мужика этого… Думаете, он здесь оказался случайно? Уж точно связан как-то со всеми теми, кто бывал здесь, в этой квартире.

– Вы так спокойно говорите об этом, словно вам что-то известно.

– Вы такой странный… – Она снова усмехнулась, затянулась дымом и выпустила его куда-то в сторону, чтобы подальше от Седова. – Мужчины снимают квартиры для встреч с женщинами. Ведут параллельную жизнь. Уж так они устроены. Вот и Ваня этот…

– Так у вас есть какие-то предположения, кем этот человек, я имею в виду жертва, мог приходиться Халину?

– Уверена, что они никак не могли поделить женщину. Вы так смотрите на меня, словно я сморозила какую-то глупость.

Седов не нашелся, что ей ответить. Она была права. Даже среди знакомых Седова было немало мужчин, его коллег или друзей, которые снимали квартиры для свиданий. И не всегда это делалось ради какой-то одной женщины.

– Вы, Катя, сказали все это… о мужчинах, потому что разозлились на своего квартиранта?

– Ну да! – Она нервно дернулась и запустила пальцы в густую рыжую шевелюру, в другой руке у нее по-прежнему дымилась сигарета. – Зачем, вот скажите мне на милость, все это?! (Она обвела рукой вокруг себя). Не хватало еще и меня приплести ко всему этому…

– Вы не могли бы хоть как-то охарактеризовать вашего квартиранта?

– Нет. Обычный человек. Не знаю, чем занимается. Женат или нет. Хотя, скорее всего, женат.

Она на самом деле, похоже, не знала ничего о своем квартиранте. И если сначала, едва переступив порог квартиры, выглядела испуганной: все-таки в ее квартире произошло убийство, то потом просто откровенно злилась на квартиранта, поэтому ее скупые характеристики относительно него были окрашены во все скверные тона неприязни.

– Скажите, Катя, вы когда-нибудь видели здесь женщин? Ну, может, вот так пришли неожиданно, а в квартире ваш квартирант не один…

– Я что-то не пойму никак, на что вы намекаете. Вы думаете, что Ваня открыл бы мне, если бы был в квартире не один? С какой стати? Я же сказала вам, что деньги он мне присылает на карту, у нас как бы нет причин видеться лично, и я уважительно отношусь к тайне его личной жизни…

Она приготовилась уже выдать Седову очередную чуть ли уже не обвинительную тираду, как он остановил ее:

– Но вы же видели зеркало с надписью губной помадой. Значит, вошли сюда самостоятельно, пользуясь собственными ключами, так? Катя, пожалуйста, не отпирайтесь. Вы что, думаете, что мне интересно копаться в вашей жизни? Поверьте, мне от вас нужно только одно – узнать как можно больше информации о вашем квартиранте и обитателях этой квартиры, то есть о его любовнице или любовницах. Вы же сами понимаете, что это убийство может быть как-то связано с ними.

– Вы – полиция, вот и ищите убийцу, – она вдруг потеряла всякий интерес к разговору, окончательно расслабилась, успокоилась и захлопнулась, как раковина-беззубка.

– Хорошо, мы так и поступим, – вздохнул Седов, почувствовавший вдруг сильную усталость и готовый вот прямо сейчас, когда за посетительницей захлопнется дверь, прилечь на кожаном диване в кабинете и поспать. – Рассмотрим вторую версию.

– В смысле? – напряглась она.

– Судите сами: убийство произошло в вашей квартире, и вы только что подтвердили, что у вас есть ключи и вы можете свободно в отсутствие Ивана Халина войти туда. Получается, что к убийству может быть причастен как Иван, так и вы, гражданка Рыжова.

– Но я не убивала его! – вдруг воскликнула она со слезами на глазах. – Я и видела-то его всего один раз!

– Кого? – Седов очнулся, желание спать пропало. Он словно проснулся от колокольного звона, а то и от набата. – Вершинина?

– Его звали Михаилом, больше я о нем ничего не знаю. Разве только то, что он большая сволочь!

…

– И что, ты задержал ее? – спросила Саша, ставя перед Седовым тарелку с супом с фрикадельками. – Вот так запросто подловил ее, и она, говоря вашим языком, раскололась?

Он после допроса подозреваемой в убийстве Рыжовой вернулся домой поздно ночью и был удивлен тем, с какой нежностью и любовью встретила его жена. Ни слова упрека, ни лишнего вопроса, ничего – только забота и желание доставить ему удовольствие. Она ведь и суп ему приготовила его любимый. И глядя на него, улыбалась, то и дело наклонялась к нему, стараясь лишний раз прикоснуться, поцеловать, приобнять. Они не виделись всего лишь сутки, а Саша за это время словно помолодела.

– Ты сегодня какая-то не такая… – Он поймал ее, схватил за руку и усадил к себе на колени. – И пахнешь, как апельсин, и сияешь… Разрумянилась, а волосы… Что ты сделала со своими волосами? Покрыла их золотом?

– Покрасила, – сказала она, краснея. – Нравится?

– Очень. Ты помолодела, в тебе появилось что-то такое… Не знаю, как и сказать. Может, я что-то пропустил? Может, у нас праздник и ты приготовилась по этому поводу, а я забыл?

– Нет, Валера. Просто у меня приняли мои эскизы, и уже с завтрашнего дня я начинаю работать.

– Не понял… А Маша? Ты нашла няню и мне ничего не сказала? – От этой мысли он даже есть расхотел и отодвинул от себя тарелку.

– Нет-нет, она не няня… Это мама моего заказчика, Ольга Дмитриевна. Она сказала, что присмотрит за Машенькой. У нее внук примерно такого же возраста, и она нянчится с ним, заодно побудет с Машей. Я договорилась.

– И кто такая эта Ольга Дмитриевна? Можно поподробнее?

– Она – потрясающая женщина! Вот посмотришь на нее и ни за что не дашь ей ее возраст…

И Саша, забывшись, принялась рассказывать ему о своей новой знакомой, которой, оказывается, можно доверять, как самой себе. Она так долго и в подробностях рассказывала ему об этой даме, что он даже как-то успокоился. Что ж, если женщина серьезная, может, ей действительно можно доверить дочку?

– Ты можешь почитать о ней в интернете, – продолжала заливаться Саша, ухаживая за ним, подкладывая жаркое и подливая коньяк. – Она – владелица клининговой компании, кроме этого у нее несколько магазинов итальянской одежды и бижутерии.

– Так ты будешь работать в ее доме? Расписывать стены?

– Нет, в доме ее сына. Он тоже бизнесмен, и его никогда не бывает дома. Да и дом-то его какой-то весь белый, бездушный, словно необитаемый, – захлебываясь эмоциями, рассказывала Саша. – Вот мне и поручили вдохнуть в него жизнь, понимаешь! Дом – как чистый лист бумаги! Ты представляешь, какое поле деятельности! Как я могу там развернуться! Тебе чай с лимоном?

И только уже перед самым сном, когда Валерий прилег на диване в гостиной, сморенный обильным ужином и коньяком, Саша, завершив все свои дела на кухне и сняв фартук, присела к нему и спросила, как продвигается дело Вершинина.

– Я же тебе говорил, что оно обещает быть сложным, – вздохнул он. – Представляешь, сначала хозяйка квартиры, увидев труп, сказала, что не знает этого человека. Она и вела-то себя относительно спокойно, как человек, который на самом деле ни в чем не виноват. Я и хотел-то от нее одного – побольше узнать о квартиранте, его зовут Иван Халин. Но она вдруг начала мне дерзить, как-то странно и очень уж смело себя повела, мол, вы полиция, вот и занимайтесь, ищите убийцу. Ну, тогда я и сказал, что следствие подозревает не только Халина, но и ее саму, хозяйку квартиры. И тогда она вдруг призналась мне, причем совершенно неожиданно, что знакома с Вершининым…

Седов рассказывал жене о своих делах, о Рыжовой, а сам смотрел на нее и чувствовал, как она почему-то отдаляется от него. Вроде бы совсем рядом, вот она, сидит на диване, и его рука обнимает ее за талию, и она такая красивая, милая, вроде бы полностью принадлежит ему и все делает для него, а за стеной спит маленькая Маша, но что же тогда так напрягает? Что? Неужели он постепенно превратился в собственника, которому важно, чтобы его жена сидела дома (какое хрестоматийное понятие!) и не работала? Чтобы никто из мужчин не мог ею любоваться так, как он. Чтобы никто не видел ее каштановых кудрей, нежной матовой кожи, блестящих сияющих глаз, сочных губ… Но когда, когда он сам-то обратил внимание на нее? Что в ней изменилось, когда она превратилась в прежнюю, юную Сашу? Ведь еще пару дней тому назад она была другая, домашняя, пропахшая запахом молока, слегка растрепанная, во фланелевых штанах и футболке, а сейчас на ней какая-то длинная зеленая юбка, белая трикотажная блузка с большим декольте… Одежда домашняя, но в то же самое время какая-то кокетливая, яркая, привлекающая внимание.

– …получается, что эта твоя Рыжова была любовницей Вершинина и его убили в квартире, которую она сдавала Ивану Халину?

– Да. – Он улыбнулся, еще не понимая, искренне ли Саша интересуется этим делом или расспрашивает его из вежливости. Хотя разве Саша вообще когда-либо была с ним не искренна?

– Странно…

– Что странно?

– Да все! Зачем ей было признаваться в том, что она была любовницей Вершинина? Ведь она могла бы промолчать! А так… ты задержал ее?

– Пока нет.

– Значит, отпустил все-таки, да? Подписка о невыезде?

Он рассмеялся. Так странно было слышать от Саши эти слова.

– Да. Задержал ее, чтобы взять отпечатки пальцев, а потом отпустил, конечно.

– Но ты мог бы представить ее в роли убийцы?

– Мог. Убийцы подчас выглядят такими беззащитными, хрупкими и нежными…

– Ты так смотришь на меня… Думаешь, я способна была бы на убийство?

– Не знаю… Никто не знает. Это очень сложный вопрос. Саша, ты счастлива? – спросил он и сразу же смутился. Он никогда еще не задавал ей таких вопросов. Все эти разговоры о любви и счастье он считал пустыми, подброшенными в воздух затасканными словами, поскольку любовь должна была, по его мнению, проявляться чувствами и действиями, а счастье – просто сиять в глазах. Вот как у Саши сейчас.

– Очень, – сказала она. – А ты?

Вместо ответа он привлек ее к себе и обнял.

7
Лера

– Ты почему постоянно прикрываешь рот рукой?

– Я же тебе с самого начала сказала, что не могу встретиться с тобой, потому что у меня проблема с зубами. Но ты настоял, теперь мы с тобой здесь, и я просто не знаю, как себя вести.

Разговор происходил в ресторане, в маленькой кабинке, отгороженной бархатными, винного цвета портьерами. За столиком сидели двое: Лера Самсонова, зрелая ухоженная блондинка в черном вечернем платье, и ее молодой любовник Макс, белобрысый парень с крепкими белыми зубами и мощной челюстью.

Она на самом деле не знала, как ей себя с ним вести. Не приди она на свидание – он может обидеться. Объяснять по телефону, что у нее проблемы со здоровьем, означало напомнить ему о большой разнице в возрасте между ними. А рассказать ему правду – он просто посмеется над ней.

Он молодой, грубый и глупый. И ничего уже тут не поделаешь. Высокий, видный, красивый и очень сексуальный Макс привносил в жизнь Леры столько эстетического и физического наслаждения, что отсутствие у него мозгов ему прощалось. Успешный риелтор, хозяйка небольшой конторы по продаже недвижимости, Лера, несколько лет тому назад обустроив свой быт и купив роскошный красно-белый «Ситроен», теперь все свои лишние деньги тратила на удовольствия, в число которых входил и Макс.

– Пару дней мы не будем с тобой встречаться, – волнуясь, проговорила Лера, продолжая прикрывать пальцами губы. Она уже сто раз пожалела, что согласилась встретиться с Максом. Почему-то именно сейчас, когда она чувствовала себя уязвимой, травмированной, когда ей захотелось от молодого любовника не секса, а нормального человеческого сочувствия, нежности и заботы, он, вероятно, не способный на такие чувства, вдруг вызвал в ней отвращение. Он сидел перед ней, расправляясь с огромным куском жареного мяса, разрывая его своими белыми зубами-имплантами, подаренными ему, возможно, прежней любовницей, и ей показалось, что он, бросая на нее насмешливые взгляды, как-то нехорошо улыбается, смеется над ней. Над ее возрастом (хотя ей всего-то 42 года), над ее любовью к нему, привязанностью и желанием принадлежать ему.

Внезапно она чихнула, да так неловко, открыв некрасиво рот и издав громкий, похожий на резкий крик звук, схватила рукой, той самой, что прикрывала губы, салфетку, и тут Макс, увидев черную дыру между ее двумя передними резцами, от удивления открыл рот, и кусок мяса, который он жевал, упал к нему на тарелку, прямо в вырезанную из помидора розу. В другой ситуации Лера бы расхохоталась, но только не сейчас, когда он, увидев ее без зуба, произнес, растягивая гласные, мерзкое матерное слово – долгое и отвратительное, как повисший в воздухе плевок. У этого распространенного в просторечье матерного слова много значений и эмоциональных оттенков, его произносят зачастую просто как грязноватую связку между словами. На этот раз оно выражало одновременно досаду и насмешку.

Лера почувствовала, как покраснела, ее бросило в жар, она схватила еще одну салфетку и прикрыла ею весь свой рот, после чего вскочила из-за стола, открыла сумочку, достала деньги, швырнула их на стол и, бросив на ходу: «Исчезни из моей жизни!», быстрым шагом направилась к выходу. Ее корежило от рыданий, горло сдавило, плечи сжались, а челюсти свело, словно судорогой. Обида, копившаяся все эти месяцы общения с Максом, просто парализовала ее, когда она поняла, что мужчина, к которому она относилась с такой нежностью и заботой, на которого тратила так много денег, выполняя все его желания, совсем не видит в ней человека. Мало того, что он сейчас глумился над ее беззубостью, он даже не спросил, как это могло произойти, что она потеряла зуб. Хотя, конечно, вряд ли ему в голову могло прийти, что это случилось не по вине стоматолога, который недостаточно хорошо вправил ей имплант, а в результате нападения на нее… Кто знает, расскажи она ему правду, может, он посмеялся бы над ней с еще большей степенью цинизма.

Какое счастье, что она не сделала ни одного глотка шампанского и ей не придется вызывать такси, а утром возвращаться на эту парковку за своим автомобилем!

Лера села в машину, завела ее, но тут же выключила, обняла руль и разрыдалась уже страшно, закатываясь, захлебываясь в слезах. И только немного успокоившись, смогла взять себя в руки и завести мотор. Как ни странно, но она почувствовала облегчение. Все, Макса она послала куда подальше. Теперь она сможет наконец спокойно пожить, не напрягаясь. Просто расслабиться, ходить по дому в пижаме, без макияжа или с маской на лице или волосах, есть то, что ей нравится, смотреть фильмы, которые ей нравятся, и просто наслаждаться тишиной в доме. И чистотой, кстати. Хотя Макс и не жил у нее, но часто бывал и ночевал, с его присутствием в квартире нарушался привычный порядок вещей, появлялось много мусора, посторонних неприятных запахов, исходящих от переполненных пепельниц, туалета, носков (которые сам Макс называл «сырками»), соленой рыбы… А заплеванная раковина! И грязные потеки в ванне? А россыпь черных волосков на итальянской кружевной скатерти, над которой неряха Макс подстригал свои усики?!

Лера была уже рада поскорее вернуться в свою квартиру, некогда оскверненную появлением этого отвратительного Макса, и чуть ли не извиниться перед ней за всю ту грязь, что он принес своим появлением. Но больше всего хотелось, конечно, расположиться на диване, укрыться пледом, включить телевизор и просто отдохнуть, расслабиться.

Она приняла душ, надела халат и хотела уже было прилечь, как раздался звонок в дверь. Она вздрогнула, словно ее кто-то толкнул. Неужели это Макс пришел извиняться? До него дошло, предположила она с горечью, что захлопнулась кормушка, что теперь, пока он не найдет очередную богатую дуру, некому будет оплачивать съемную квартиру, все его расходы – бензин, сигареты, одежду, рестораны, алкоголь… Нет-нет, она не откроет ему, пусть хоть до утра трезвонит в дверь.

И действительно, звонки продолжались. Ну, конечно, он же видел, что она дома, в окнах горит свет.

Звонки были громкие, нервные, Лера на цыпочках подошла к двери и заглянула в глазок. Это не Макс! А совершенно другой мужчина!

– Кто вы? – спросила она в паузе между звонками.

– Валерия Семеновна Самсонова?

– Да, это я.

– Моя фамилия Седов. Я следователь следственного комитета, – в глазке появилось какое-то удостоверение, которое она, конечно же, не могла разглядеть. – Откройте, пожалуйста.

– А что случилось?

Но на этот раз он ей ничего не ответил. Лера открыла. Мужчина снова показал ей удостоверение, она внимательно прочла фамилию следователя. Седов Валерий Николаевич.

– Так что случилось-то? Что-то с Максом? Натворил чего?

– Вы позволите пройти?

– Да, извините… Проходите, пожалуйста. Просто не каждый же день на моем пороге появляется следователь. Сразу скажу, я с ним рассталась. Буквально сегодня, пару часов назад. Так что, что бы он ни натворил, я не сделаю ничего, чтобы ему помочь. Вот так. Ни копейки не дам, чтобы его не сажали в камеру. Так что он сделал? Что-нибудь разбил в ресторане?

Произнеся это, она вдруг поняла, что сморозила полную глупость. Во-первых, она действительно только что рассталась с Максом, а потому вряд ли за это время он успел сделать что-то такое, чем заинтересовался бы следователь следственного комитета. Возможно, Макс совершил что-то противозаконное раньше и вот только теперь вышли на нее, Леру, его подружку. За те пару минут, что они рассаживались со следователем в гостиной, она успела прокрутить в голове несколько версий, что мог бы натворить трусливый Макс, чтобы его разыскивали. Обобрал женщину? Украл что-то ценное? Занял денег и не вернул?

– Валерия Семеновна, кто-нибудь, кроме вас, пользуется автомобилем «Ситроен», номерной знак…

Лера вскочила и бросилась к окну – новенький красно-белый «Ситроен» стоял прямо напротив подъезда. Слава тебе, господи, его не украли!

Она вернулась на свое место, пока еще не понимая, как может визит следователя быть связан с ее машиной.

– Нет, никто не пользуется, я не давала ему, и он не ездил. Я сама купила ему «Тойоту», не новую, конечно, ей всего пять лет… Так что нет, на «Ситроене» езжу только я сама. А в чем дело-то?

– Это вы вчера приезжали утром на улицу Руставели, дом номер…

– Ну да, была я там вчера. У меня встреча с клиенткой была, а что?

– В какой квартире?

– Номер девять. А что?

– Вы можете назвать фамилию вашей клиентки?

– Могу. Вот только блокнот открою. Подождите минутку.

Она вернулась с блокнотом, принялась его листать. Она никак не могла понять цель визита следователя. А потому начала уже напрягаться – он еще ни слова не сказал о Максе! И при чем здесь ее машина?

– Вот, видите запись? «Мария Михайловна». Фамилию она мне не назвала. Сказала, что хотела бы купить квартиру, но прийти ко мне в офис не может, потому что у нее распухло лицо, она сказала еще на эмоциях, что посадит мужа за побои… Еще говорила что-то про развод. Она плакала, говорила, что ей нужно поскорее съехать с Руставели, потому что она боится, что в один прекрасный день ее убьют… Я ее спросила еще, как она собирается покупать квартиру, будет ли брать ипотеку, на что она ответила мне, что деньги ей дадут родители, что они ненавидят ее мужа и будут только рады, если она с ним разведется. Вот такая история. А-а-а-а…

Она вдруг закрыла рот рукой. Но теперь уже ее жест был совершенно другой, не такой, как при Максе, когда она просто прикрывала черную дыру между зубами, а вызванный мыслью о предполагаемой трагедии, как если бы она подсознательно приглушила готовый вырваться «ах!» по поводу несчастного случая или не дай бог смерти несостоявшейся клиентки.

– Так он ее все-таки… того? Убил?

– Кто? Кого? – Следователь сощурил глаза и теперь смотрел на нее пристально, прожигая взглядом.

– Ну, эту, Марию Михайловну… Хотя, скорее всего, это я просто не так поняла, это не отчество, а, скорее, фамилия Михайлова, девчонка-то была совсем молодая, если судить по голосу. Мария Михайлова. Это ее убили? Да?

Следователь сделал пометки в своем блокноте.

– Значит, вы приезжали на улицу Руставели, чтобы встретиться с гражданкой Марией Михайловой, чтобы помочь ей купить квартиру, так?

– Да, так.

– И сколько по времени вы у нее пробыли?

– Да нисколько! Она не открыла мне, хотя я звонила достаточно долго. Я тогда еще разозлилась на нее, а сейчас вот понимаю, почему она так и не открыла. Бедняжка, она тогда ведь могла быть еще живая… Если бы я догадалась и просто взялась бы за ручку, вдруг бы дверь оказалась открыта, и я могла бы ей помочь…

– Вы знакомы с Михаилом Вершининым?

– Вершининым? Подождите, дайте подумать… Фамилия знакомая, но вот так сейчас вспомнить не могу… Не знаю… А что? Это фамилия ее мужа?

– Вот, взгляните, – и следователь протянул ей фотографию, на которой было изображено лицо мужчины с закрытыми глазами.

Лера почувствовала, как комната ее поплыла – вместе с итальянской витриной, набитой фарфором и хрусталем, книжным шкафом и симпатичным следователем…