Анkа Б Троицкая
Отражание
Молодой я зажал ключ в кулаке, полез в карман черного плаща и вынул сигареты со спичками. Он не нагибаясь зажег спичку и прикурил. Странно. Я такого не помню. Я курил в молодости, но в тот день…
– Приятель, да у тебя проблемы покруче моих, – сказал он, – как тебя зовут?
До сих пор его голос был глухим и испуганным. Теперь он взял себя в руки и говорил ровнее и увереннее. Голос все еще был мой, но слова… И вдруг стало ясно, почему он не такой. Его голос глубже, а говор – с легким акцентом. Это не мой говор!
Я сначала похолодел от ужаса, и тут же меня бросило в жар. Мысли смешались и перепутались. Я попытался поймать ускользающую от меня, как змейка, логику. Не подзабыл ли я чего от удара по голове?
– Я… Я тоже Павел. Поторопись, ради бога. Там во дворе, на детской площадке… машина.
Ощущение было такое, как, наверное, бывает у артиста на сцене, когда вдруг партнер произносит слова не по сценарию.
– Тезка значит. Ты так говоришь, будто я должен тебя знать. Зачем ты здесь? Что с тобой стряслось?
Почему он говорит с акцентом? Я даже не могу понять, с каким! Я был так растерян, что не успел среагировать, когда он быстро нагнулся и осветил мне лицо. На меня, действительно, смотрел я… но не совсем. Что-то в этом лице не то, не это лицо я привык видеть в зеркале, даже освещенное маленьким лепестком пламени. Минуту назад я знал, что он подумывал позвонить чёрт знает куда, приняв меня за чёрт знает кого… А теперь что? Если я более не знаю, что он скажет, как я могу знать, что он думает и, что еще хуже, что он сделает. Я сказал на всякий случай заготовленную фразу:
– Павел, не делай глупостей! – но тут же неожиданно для себя добавил, – Пожалуйста. Раз уж ты меня увидел, давай поговрим в машине.
Он смотрел на меня молча некоторое время и не двигался с места. Я отвернулся в глупой попытке снова спрятать лицо. Оно грязное, и он мог еще меня и не узнать. Но не тут-то было. Он нагнулся, стянул с меня капюшон и сказал-таки то, что собирался сказать, но не сказал я несколько лет назад.
– Нет, ты мне сейчас скажи, ты мне кто? Выкладывай.
Мне ничего не оставалось. Я слабел с каждой минутой, и голова шла кругом. А ведь именно в тот момент мне срочно нужно было сообразить, что делать дальше. На ум пришло только одно – врать. Я собрал все свои силы.
– Ты, Паша, меня знаешь, просто забыл. В машине будем ехать – повспоминай. Бояться тебе нечего. Ни с кем из криминальных элементов ты не знаком настолько близко, чтобы они знали твоё имя, и чтобы их голос был тебе так чудовищно знаком. Я прав? Ты должен помочь мне. Я понимаю, тебе хотелось бы постоять, подумать. А что, если я тут умру? Ты же всю жизнь будешь носить это на своей совести…
– Иди ты к черту! – сказал он мне зло, и у меня мороз пошел по коже от этих слов.
А ведь он может меня предать и поступить совсем не по плану. Как же так? Ведь все здесь до сих пор было таким родным и знакомым. Почему все как надо, только я не тот? Должно же в нем что-то быть моим?
Вероятно, все же было. Он поднял меня без церемоний и потащил вниз по лестнице. Меня затрясло.
– Что у тебя с руками?
– Обжог.
– Больно?
– Да… нет. Я уже не чувствую.
Этот короткий диалог меня немного успокоил. Но когда он внизу подогнал машину ближе, меня опять охватила паника. Во дворе уже было немного светлее, и я увидел перед собой не зеленую, а темно-синюю машину. Перед глазами все поплыло. Значит, я все-таки схожу с ума.
И опять произошло то, чего не должно было. Я потерял-таки сознание как только назвал адрес.
Очнулся я в машине рядом с тем Павлом, который был вовсе не я, хотя вроде бы и… Было уже достаточно светло, чтобы разглядеть его как следует. Он смотрел на дорогу и ехал довольно быстро. Несомненно, он копия меня молодого, но кожа у него, вроде как смуглее, скулы выше и волосы темнее. Я уже не боялся. Меня охватило странное равнодушие к тому, что будет дальше. Так теряет интерес ребенок к игре, если правила оказались слишком сложны. Синяя машина, не зеленая. И Андреич никогда не был рыжим, а центральная улица перед институтом никогда не была такой широкой. Поди и ключ от моей квартиры не подошел бы к его двери.
Я скосил глаза за окно. Город по-прежнему был тем же. А чего я ожидал увидеть? Американские небоскребы? Летающие тарелки? Нет, конечно, но теперь я был твердо уверен, что прибыл я не туда, куда собирался отправиться Добровольский.
– Эй, Павел… – прошипел я, – как твоя фамилия?
– Каримов.
Меня затрясло в истерическом смехе, который тут же превратился в кашель. У нас с ним, оказывается, и отцы разные… или деды. Этот Павел – не я, вот уж точно. Тогда куда он меня везет? Я опять заволновался и приподнялся.
Машина замедлила ход и подьехала к профессорскому дому. Вернулась боль, да такая, что смешалась с моим безумием и принялась создавать уж и вовсе необъяснимые галлюцинации. Из дома вышел человек, очень похожий на нашего Данаева – такой же здоровенный, но несколько старше. Вероятно, тот самый его брат и хозяин дома. Незнакомый мне более Павел и этот Данаев выволокли меня из машины и вдвоем понесли к дверям. Брат профессора что-то объяснял тому Павлу, но я не мог ничего понять. Я пробормотал кое-как: «Спасибо, Паша», и в следующую минуту дверь захлопнулась перед его носом, оставив растерянного парня во дворе.
Я повалился на половик, но меня подхватили и подняли сильные руки. В прихожей стоял какой-то одуряющий запах не то эфира, не то чего-то подобного. Я снова услышал голос этого Данаева, на этот раз обращенный прямо ко мне:
– Ого, Паша, да ты и впрямь тут еле жив!
Я стиснул зубы. Человек, который не мог меня знать, нес меня к Раме большого зеркала. Боль заполнила собой весь мир.
– Не бойся, кричи, если хочется. Тут все спят от снотворного газа. Тебя никто не услышит.
Через миг прошлое осталось позади. Меня погрузили в санитарную машину и тут же принялись колоть шприцами, резать на мне одежду и делать что-то еще… – мне было все равно. Я проваливался в долгожданную темноту, в ничто, но… в своем времени.
Боже мой! Я выжил! Я был обработан, перебинтован и лежал на чистой постели в больнице. Сколько времени прошло? Я достаточно осведомлен и даже при современной технологии на все операции и пересадки кожи, которые мне полагались, нужно несколько дней. Обошлось без сильного сотрясения мозга, но руками пользоваться я ещё долго не смогу. Я осмотрел пальцы в сеточке вакуумной перевязки. Вспомнил, что в первый раз меня разбудили голоса. Приходил кто-то в халате и делал мне укол, после которого я опять уснул. Потом я жил в сознании большую часть дня. Ко мне приходили ребята из лаборатории и сам профессор. Приходил Добровольский с фруктами и извинениями, будто это он виноват в случившемся.
Один раз профессор пришел один. Мы поговорили о работе, но касательно эксперимента Данаев избегал подробностей. У меня была куча вопросов, и я спросил его напрямик, где я был, кто мне помог в том доме, и вообще, что со мной произошло?
– Я бы с удовольствием ответил тебе, если бы сам все понимал до конца.
– Но это были вы? Откуда? Он был похож на вас. Oн усыпил жильцов. Никакого брата у вас нет, не так ли? И почему там был не совсем я?
Данаев подумал и, видимо, решил, что рано или поздно придется объясняться.
– Понимаешь, Паш. Мы не во времени открыли тот портал.
– А в чем?
– Что ты помнишь про Теорию Мультивселенной?
– Все. Вильям Джеймс, 1995 год.
– Не совсем то же самое, но термин тот же. Наши мини порталы действительно заглядывали в недавнее прошлое и будущее, но не в нашу вселенную. Другие мало чем отличались от наших, поэтому мы и не замечали разницы. А ты нам показал, что чем дальше, тем больше отличий… несколько лет вероятностей. Время и пространство взаимосвязаны совсем не так, как мы предполагали, и ты не поверишь, как мы это обнаружили.
Мне вдруг вспомнились бутерброды Добровольского, и я подумал, что все это хорошо бы как следует переварить. Я сидел на кровати в своей отдельной палате, и мне страшно захотелось откинуться на подушки, закрыть глаза и обдумать все одному. Но любопытство оказалось сильнее.
– Рассказывайте.
