Андрей Зарин
Двоевластие. Роман о временах царя Михаила Федоровича

© Российское военно-историческое общество, 2023

© Оформление. ООО «Проспект», 2023

Предисловие к серии

Дорогой читатель!

Мы с Вами живем в стране, протянувшейся от Тихого океана до Балтийского моря, от льдов Арктики до субтропиков Черного моря. На этих необозримых пространствах текут полноводные реки, высятся горные хребты, широко раскинулись поля, степи, долины и тысячи километров бескрайнего моря тайги.

Это – Россия, самая большая страна на Земле, наша прекрасная Родина.

Выдающиеся руководители более чем тысячелетнего русского государства – великие князья, цари и императоры – будучи абсолютно разными по образу мышления и стилю правления, вошли в историю как «собиратели Земли Русской». И это не случайно. История России – это история собирания земель. Это не история завоеваний.

Родившись на открытых равнинных пространствах, русское государство не имело естественной географической защиты. Расширение его границ стало единственной возможностью сохранения и развития нашей цивилизации.

Русь издревле становилась объектом опустошающих вторжений. Бывали времена, когда значительные территории исторической России оказывались под властью чужеземных захватчиков.

Восстановление исторической справедливости, воссоединение в границах единой страны оставалось и по сей день остается нашей подлинной национальной идеей. Этой идеей были проникнуты и миллионы простых людей, и те, кто вершил политику государства. Это объединяло и продолжает объединять всех.

И, конечно, одного ума, прозорливости и воли правителей для формирования на протяжении многих веков русского государства как евразийской общности народов было недостаточно. Немалая заслуга в этом принадлежит нашим предкам – выдающимся государственным деятелям, офицерам, дипломатам, деятелям культуры, а также миллионам, сотням миллионов простых тружеников. Их стойкость, мужество, предприимчивость, личная инициатива и есть исторический фундамент, уникальный генетический код российского народа. Их самоотверженным трудом, силой духа и твердостью характера строились дороги и города, двигался научно-технический прогресс, развивалась культура, защищались от иноземных вторжений границы.

Многократно предпринимались попытки остановить рост русского государства, подчинить и разрушить его. Но наш народ во все времена умел собраться и дать отпор захватчикам. В народной памяти навсегда останутся Ледовое побоище и Куликовская битва, Полтава, Бородино и Сталинград – символы несокрушимого мужества наших воинов при защите своего Отечества.

Народная память хранит имена тех, кто своими ратными подвигами, трудами и походами расширял и защищал просторы родной земли. О них и рассказывает это многотомное издание.

В. Мединский, Б. Грызлов

Михаил Федорович – царь-юноша, чистый сердцем

В 1913 году массовым тиражом была изготовлена юбилейная монета – серебряный рубль с изображениями царей Николая II и Михаила Федоровича, помещенными рядом, лицом к лицу. Держава праздновала 300-летие монархического правления Романовых, не зная, что через год грянет Первая мировая, через четыре – Романовы потеряют престол, а через пять – императорская семья подвергнется расстрелу. Никто, ни один человек, не мог вообразить себе, до каких степеней дойдет глумление над родом Романовых после того, как их виднейшие представители будут уничтожены, а их власть – растоптана.

Юбилейный рубль «300 лет дома Романовых». 1913

Красивая монета. Надо отдать должное художнику – он прекрасно передал дух культурного преемства между старомосковскими государями и российскими императорами. Очень русская и очень христианская монета.

Полюбуемся ею. Наверное, сейчас, в 2023 году, когда прошло еще сто десять лет, стоило бы всмотреться в историю павшей династии «без гнева и пристрастия». Было ли ее восшествие на престол исторической случайностью? Чего более достойны Романовы по итогам трех веков правления Россией – восхищения или порицания? Есть ли между счастливыми временами, когда империя могла позволить себе выпуск настоящего произведения искусства в количестве полутора миллионов экземпляров в серебре, и нашей эпохой связь, общность, перспектива?

Осенью 1612 года земское ополчение приняло капитуляцию у польского гарнизона Кремля и отбросило иноземных захватчиков от Москвы. Начало зимы 1612/1613 годов прошло в хлопотах, связанных с созывом средневекового аналога учредительного собрания – земского собора. Люди съезжались медленно, люди съезжались трудно. Земский собор открылся лишь в начале января 1613 года. Его заседания проходили в Успенском соборе Кремля.

До Москвы добрались многие сотни «делегатов», представлявших города и области России. По некоторым сведениям, их число превышало тысячу, но большинство историков придерживается мнения, что в Москве собралось 500–700 человек. Точных данных на сей счет нет. В итоговой грамоте Собора стоят подписи и упомянуты имена лишь части делегатов. По этому документу устанавливаются личности менее 300 участников Собора. По нему же ясно, что их было намного больше, но сколько именно – установить невозможно. В целом ряде случаев один человек подписывался за целую группу «выборных» от какого-то города или области. В таких случаях численность всей группы выборных не указывается.

Собрали тех, кто сумел прибыть: иные опустевшие земли и послать-то никого не могли. К тому же страна была переполнена шайками «воровских» казаков и бандами авантюристов всякого рода. А тех, кто смог приехать, ждали голод, холод и разруха послевоенной Москвы. Худо им приходилось в разоренной, морозной Москве. Пищу, жилье и даже дрова трудно было отыскать в призрачном городе, занятом большей частью заиндевелыми печищами да заснеженными пустырями, на окраинах которых робко теснились свежие дома-скорострои. Закопченные церкви вздымали к небу скорбные пальцы колоколен, печально плыл над развалинами звон, утративший прежнюю мощь.

Осенью 1612 года там даже ратники земского ополчения порой умирали от голода. Так что само появление на Соборе означало акт гражданского мужества.

Те «выборные», кто доехал до столицы, представляли огромную территорию и могли совокупным своим голосом говорить за всю державу. Среди них присутствовали выходцы из разных социальных групп – аристократии, дворянства, стрельцов, казаков, купцов, ремесленников, духовенства. Затесалось даже небольшое количество крестьян. В документах Собора их именовали «уездными людьми».

Собор всей земли совершал великое дело восстановления русской государственности. Главной задачей его стало избрание нового монарха. Собственно, монархический выбор, совершенный в 1613 году, отражает настроения если не всех «выборных», то, во всяком случае, абсолютного большинства: «А без государя Московское государство ничем не строится и воровскими заводы на многие части разделяется и воровство многое множится, – справедливо считали участники Собора. – А без государя никоторыми делы строить и промышлять и людьми Божиими всеми православными християны печися некому»^[1].

Но определение наилучшего претендента на трон проходило в спорах и озлоблении. Участники собора не быстро решили эту задачу и не единодушно. «Многое было волнение людям: каждый хотел по своему замыслу делать, каждый про кого-то [своего] говорил, забыв писание: “Бог не только царство, но и власть кому хочет, тому дает; и кого Бог призовет, того и прославит”. Было же волнение великое», – сообщает летописец. Иначе говоря, борьба мнений, агитация сильных «партий», посулы и тому подобные прелести избирательного процесса не обошли стороной и Собор 1613 года.

Земские представители выдвинули больше дюжины кандидатур нового монарха.

Легче всего оказалось «отвести» предложение, относившиеся к польскому правящему дому. Весьма скоро ушел из поля зрения собравшихся королевич Владислав: хватит, нахлебались от поляков!

Неизвестный художник. Портрет шведского принца

Карла-Филиппа. Около 1621

Позднее пропал из обсуждения герцог Карл-Филипп, сын шведского короля. По Новгороду, захваченному шведами, знали: их правление тоже не мед. Древняя московская аристократия с презрением относилась к относительно «молодому» шведскому королевскому семейству. Иван Грозный вообще назвал его «мужичьим». Как подчиниться нашим князьям и боярам человеку, уступавшему значительной их части в родовитости? С другой стороны, одиннадцатилетний шведский отрок не смог бы удержаться на русском престоле без поддержки высшей знати, а следовательно, зависел бы от нее. Поэтому кандидатура его держалась довольно долго, и даже велись переговоры на сей счет с его старшим братом, королем Густавом-Адольфом. Сам Пожарский одно время склонялся к «шведскому варианту», предвидя тяготы войны на два фронта – с Речью Посполитой и Швецией, – а также прикидывая возможности получить от шведов поддержку против более опасного врага^[2].

Но в людях оставалось сильным воодушевление, рожденное недавней победой над чужеземными войсками. К чему, недавно освободившись от власти иностранцев, опять сажать их себе на шею? Карл-Филипп сгинул из списка претендентов вслед за Владиславом. Дмитрий Михайлович не стал настаивать на его кандидатуре.

Идея самозванчества потускнела в глазах всей земли. Насмотрелись на «государей Димитриев Ивановичей»! Сколько крови из-за них пролилось! Мука, сводившая судорогой все тело России, научила наш народ: нельзя заигрывать с ложными «цариками» ради собственной корысти… кончится плохо. Царь должен быть истинный. По крови и по Божественному изволению. Все прочие варианты несут неминуемое зло. В 1605 году Лжедмитрий I венчал свою жену Марину Мнишек как русскую царицу; формально она имела некоторые полупризрачные права на трон; но раз сам государь ложный, то и царица, им венчанная, тоже ненастоящая. Поэтому быстро отказались от Марины Мнишек и ее сына «воренка», – а значит, и от мира с атаманом Заруцким, поддерживавшим их силою казачьих сабель. Заруцкий обладал сильной армией, активно действовавшей на юге России. Оплотом Заруцкого стала Астрахань, и оттуда его люди постарались разнести семена нового заговора по всей земле. Непродолжительное время их действия имели успех. Однако в мае 1614 года Астрахань была взята правительственными войсками, а в июне последний отряд Заруцкого был разгромлен. Сам атаман, Марина Мнишек и «воренок» окажутся в плену. За упорные претензии на русский престол им придется расплатиться жизнью.

Отказ от этих кандидатур был единодушно высказан на Соборе и прозвучал в грамотах, рассылавшихся от имени его участников по городам и землям в 1613 году: «И мы, со всего собору и всяких чинов выборные люди, о государьском обиранье многое время говорили и мыслили, чтобы литовсково и свейсково короля и их детей и иных немецких вер и никоторых государств иноязычных не християньской веры греческого закона на Владимирьское и на Московское государство не обирати и Маринки и сына ее на государство не хотети, потому что польсково и немецково короля видели к себе неправду и крестное преступление и мирное нарушение, как литовской король Московское государство разорил, а свейской король Великий Новъгород взял обманом за крестным же целованьем. А обирати на Владимирское и на Московское государство и на все великие государства Росийсково царствия государя из московских родов, ково Бог даст»^[3].

Собор склонился к тому, чтобы выбрать кого-то из высшей русской аристократии. По разным источникам известны лица, предложенные участниками Собора для избрания на царство.

Наиболее длинный список претендентов содержит средневековый литературный памятник «Повесть о Земском соборе».

Вот как в ней изложено все дело избрания: «Князи ж и боляра московские мысляще на Россию царя из вельмож боярских и изобравше седмь вельмож боярских: первый князь Феодор Иванович Мстиславской, вторый князь Иван Михайлович Воротынской, третей князь Дмитрей Тимофиевич Трубецкой, четвертой Иван Никитин Романов, пятый князь Иван Борисович Черкасской, шестый Феодор Иванович Шереметев, седьмый князь Дмитрей Михайлович Пожарской, осмый причитается князь Петр Иванович Пронской, но да из тех по Божии воли… хто будет царь… да жеребеют…^[4] А с казаки совету бояра не имеющи, но особь от них».

Г.А. Афонасьев.

Портрет Дмитрия Тимофеевича Трубецкого.

Гравюра начала XIX в. с оригинального портрета XVII в.

Позднее казаки все же назовут своего кандидата или, вернее, кандидата, подсказанного им частью московского боярства: «Атаман же казачий глагола на соборе: “Князи и боляра и все московские вельможи… не по Божии воли, но по самовластию и по своей воле вы избираете самодержавнаго. Но по Божии воли и по благословению благовернаго и благочестиваго, и христолюбиваго царя государя и великого князя Феодора Ивановича всея Руси при блаженной его памяти, кому он, государь, благословил посох свой царской и державствовать на России… Феодору Никитичю Романову^[5]. И тот ныне в Литве полонен, и от благодобраго корене и отрасль добрая и честь, сын его князь Михайло Федорович. Да подобает по Божии воли на царствующим граде Москве и всея Руси да будет царь государь и великий князь Михайло Федорович…” И многолетствовали ему»^[6].

«Повесть о Земском соборе» в общих чертах передает обстановку, сложившуюся при избрании нового государя. Правда, в ней названы далеко не все претенденты. Другие источники сообщают, что среди кандидатов, предлагавшихся на русский престол, звучали также имена князя Д. М. Черкасского, популярного у казаков и к тому же весьма знатного аристократа; князя Ивана Васильевича Голицына – не менее родовитого вельможи; князя Ивана Ивановича Шуйского – томившегося в польском плену младшего брата ранее свергнутого царя Василия Шуйского.

Кандидатом номер один являлся князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой. Ему принадлежало формальное первенство в объединенной земской освободительной армии, а до того Дмитрий Тимофеевич признавался старшим из военачальников Первого земского ополчения – его имя писали на грамотах ополчения первым. Да и обращаясь к руководству ополчения, в грамотах из городов его тоже называли на первом месте. После ухода Заруцкого Дмитрий Тимофеевич единолично руководил Первым земским ополчением. Князь лично участвовал в отражении Ходкевича летом 1612-го. В октябре 1612 года именно его подчиненные взяли штурмом Китай-город. Когда к Москве подошли отряды короля Сигизмунда, Трубецкой вместе с Пожарским отбросил их.

Но он проиграл. Одна из повестей о Смутном времени рассказывает: «Князь же Дмитрей Тимофиевич Трубецкой учрежаше… пиры многие для казаков и в полтора месяца всех казаков… зазывал к себе на двор по вся дни, чествуя, кормя и поя честно и моля их, чтоб быти ему на России царем и от них бы казаков похвален же был. Казаки же честь от него приимающе, ядяще и пиюще и хваляще его лестию, а прочь от него отходяще в свои полки и браняще его и смеющеся его безумию такову. Князь же Дмитрей Трубецкой не ведаше лести^[7] их казачьей». А когда монарший венец окончательно ушел от Дмитрия Тимофеевича, он тяжело переживал свое поражение: «Лицо у него ту с кручины почерне, и [он] паде в недуг, и лежа три месяца, не выходя из двора своего», – рассказывали современники. Почему же так вышло? Видимо, Дмитрий Тимофеевич оказался в странном положении: он никому не был до конца своим, хотя и до конца чужим его тоже никто не мыслил.

Свой для казаков? Не вполне. Ведь князь возвысился прежде всего как глава дворянской части первого ополчения. Дворянской, а не казачьей. Свой для дворян? Но их он не сумел защитить от казачьего буйства и, наверное, в их глазах выглядел как предатель своего круга, заигрывающий с социально чуждой стихией. Свой для аристократии? Да, верно! Однако молодой вельможа в аристократической среде был всего лишь одним из «игроков» – не самым знатным, не самым опытным по части интриг, не самым авторитетным из царедворцев. Трубецкой играл в свою пользу и достаточного для победы числа союзников не нашел.

Отчасти предводителя земцев подвело одно неприятное обстоятельство генеалогического свойства. Шуйские, Мстиславские, Романовы, Черкасские, Глинские, Сабуровы и некоторые другие рода знатнейших людей царства соединены были с династией московских Рюриковичей-Калитичей брачными узами. А Трубецкие – нет! Ни одного брака, прямо связывающего Трубецких с Московским монаршим домом, заключено не было.

У князя Д. М. Пожарского, казалось бы, знаменитого героя, имелось меньше всего шансов на избрание среди всех кандидатов. Он всем им заметно уступал в знатности. Его стали бы терпеть в государях менее, чем терпели Бориса Годунова и Василия Шуйского. И какой из этого выход? Бросить дворян-ополченцев на уничтожение всех более знатных персон Московского царства? Порубить несколько десятков Рюриковичей, Гедиминовичей, а также выходцев из старомосковских боярских родов? Даже если бы у Дмитрия Михайловича возникла столь безумная мысль, войско бы не послушалось его приказа. А если бы нашелся отряд, готовый услужить своему воеводе, его скоро уничтожили бы казаки. По свидетельствам многочисленных источников, сила казачья в 1613 году абсолютно превосходила силу дворянства^[8], собравшегося в Москве, а боярство раскололось на «партии».

Надо с радостью и почтением принять решение Дмитрия Михайловича – смириться. Ему не стать государем. Но этого ли ради он бил сумбуловцев под Пронском в 1610 году, дрался на московских баррикадах в 1611-м, пил смертную чашу с Ходкевичем? По-божески, совершив положенное, князь должен был отойти. И он отошел. Не одолел его дух Смуты. Не победил его соблазн. Вот верное поведение для доброго христианина! И в будущем Пожарский никогда, ни единым словом или поступком, не покажет своего сожаления об утраченных возможностях. Он поступил правильно. Ради Христа и ради России так и нужно было поступить.

Из прочих претендентов особого внимания заслуживает князь Федор Иванович Мстиславский. Он происходил из Гедиминовичей, притом знатность его абсолютно превосходила всех прочих князей Гедиминовичей, выставлявшихся на выборах: Голицыных и Трубецких. Мстиславские брачно были связаны и с московскими Рюриковичами. Один из предков Федора Ивановича женился на родной внучке Ивана Великого! А сам Федор Иванович в начале XVII столетия считался наиболее знатным аристократом во всей России. Если бы при выборах на русский трон главную роль играла кровь, т. е. высота происхождения, Федор Иванович безусловно победил бы. Но знатность имела значение всего лишь одного из факторов, которые брали в расчет участники Собора. Не единственного. Ее, разумеется, учитывали.

Недостаток знатности отвел от престола нескольких кандидатов, в частности князя Д. М. Пожарского, Ф. И. Шереметева, а также И. Н. Романова (Иван Никитич Романов приходился дядей Михаилу Федоровичу Романову, но Михаил Федорович был сыном старшего из братьев Никитичей – Федора, во иночестве Филарета, а Иван Никитич – пятым из сыновей Никиты Романовича Захарьина-Юрьева, прародителя Романовых; это по местническим счетам резко снижало уровень его знатности). Однако политическая позиция и действия претендентов на протяжении Смуты имели не меньшее значение.

Князь Пронский, высокородный Рюрикович, – не заметен ни в большом добре, ни в большом зле. Смута как будто прошла мимо него, взрослого человека. Он вел себя пассивно. Князь Черкасский показал себя скверным полководцем. Но все это маленькие грехи. А вот князь Мстиславский открыл полякам ворота Кремля. Он возглавлял Семибоярщину, и именно он привел Россию к униженному положению. Дать ему царское звание после этого означало – ни во что поставить подвиг земского ополчения.

Михаил Федорович Романов был связан с прежними царями Рюриковичами, хотя и не кровно. Сестра его деда, Анастасия Романовна, стала первой женой Ивана IV. А сам дед, Никита Романович, женился на Евдокии Александровне Горбатой-Шуйской. Князья Горбатые-Шуйские являлись высокородными Рюриковичами, потомками великих князей из Суздальско-Нижегородского дома. Но все же к истинным Рюриковичам Романовы оказались в лучшем случае «прислонены». А для титулованных потомков Рюрика и Гедимина естественнее было бы покоряться монарху, теснее связанному с одним из великих царственных домов.

И все же выдвижение Романовых в претенденты на трон – никоим образом не случайность.

Михаила Федоровича выдвигала на престол сильнейшая аристократическая партия. Что такое Романовы? Ветвь древнего боярского семейства Захарьиных-Юрьевых. В их жилах вовсе не текло царской крови, они всегда являлись слугами московских государей. Но их предки находились при дворе московских государей как минимум с середины XIV века; родоначальником этого семейства и нескольких других является крупный великокняжеский служилец Андрей Кобыла. На протяжении всего XVI века предки Михаила Федоровича оказывались в Боярской думе, ходили в чинах окольничих и собственно бояр, воеводствовали в больших городах, водили в бой полки и целые армии^[9].

Романовы и их предки – Юрьевы, Захарьины, Кошкины – высокий род, пусть и род слуг княжеских, а не князей. И вместе с ними роль таких же слуг, не имеющих царской крови в артериях и венах, играли многочисленные старинные рода московского боярства – Салтыковы, Сабуровы, Морозовы, Головины, Колычевы, Пушкины, Шереметевы, Шеины, Плещеевы, Бутурлины. Все эти рода и множество других, не столь именитых, составляли социально близкую Романовым среду. Они-то, как видно, в нужный час собрали деньги для казаков, мобилизовали собственных бойцов, проявили дипломатические способности и нажали на недовольных, где надо…

Князья боролись разрозненно, всяк за себя. Нетитулованная же знать выставила всего два рода на выборы, а когда Шереметевы решили поддержать Романовых, вся ее мощь сконцентрировалась в единой точке. Общими усилиями наладили связи с властями Троице-Сергиева монастыря, богатейшими купцами и казачеством. Троицкие власти предоставили сторонникам Михаила Федоровича свое московское подворье обители для совещаний. Купцы дали средства на ведение «предвыборной кампании». Казачьи атаманы обеспечили военную силу, поддержавшую эту «партию».

Михаила Федоровича выдвигала на престол партия со скверной репутацией. Среди московского боярства его сторонниками были И. Н. Романов – открытый пособник поляков, Б. М. Салтыков – племянник предателя Михаила Салтыкова, Федор Иванович Шереметев – член Семибоярщины, и князь Б. М. Лыков – давний враг Пожарского. Видимо, отчаявшись в собственном успехе, поддержали его и князья Черкасские. Между тем один из них, И. Б. Черкасский, когда-то сражался с земскими ополченцами…

Но он сам, юноша Михаил Федорович, чистый от всех грехов Смуты, в нравственном отношении стоял намного выше столпов Семибоярщины, «тушинских бояр» и откровенных слуг польской власти. А они составляли большинство среди выдвинутых кандидатур. Михаил Федорович – отрок, не знавший ни державной науки, ни боевых действий, ни интриг, ни убийств, ни предательства. Он ни перед кем ни в чем не виноват и никому не сделал зла. Это личность с целомудренной душой.

Михаил Федорович вроде бы не годился по малолетству. На соборных заседаниях вокруг имени его идут жестокие баталии – те «за», те «против», – а ему еще не исполнилось шестнадцати лет. Он не обладает никаким опытом управленческой или военной деятельности. К тому же более двух лет он не виделся с отцом – энергичным политиком, следовательно, не мог у него учиться. Пожарский отчетливо понимал: пока царь не повзрослеет, державой будут вертеть либо казаки, либо монаршие родичи. А эти, последние, как уже говорилось, выглядели людьми сомнительных достоинств. На Соборе не раз поднимались разговоры о малолетстве претендента. Более того, ушлые интриганы откровенно говорили: «Молод и разумом еще не дошел и нам будет поваден».

Но земское освободительное движение привело в Москву, притом к самым верхам общества, и хороших администраторов, и отважных полководцев. Они-то, включая тех же Пожарского с Трубецким, станут хранителями династии. А отец Михаила Федоровича, когда вернется из плена, удалит от власти самых наглых корыстолюбцев.

Итак, Михаил Федорович победил.

Победил он по трем главным причинам:

Во-первых, за ним стояла самая сильная аристократическая коалиция.

Во-вторых, его поддержала Церковь.

В-третьих, и главное, страна возрождалась из руин, из грязи, из пепелищ. Она начинала жить с чистого листа. И в такой ситуации лучшим оказался тот царь, которого никто не имел оснований упрекнуть в неблаговидных деяниях смутных лет. Михаил Федорович был чист. Чистота его внушала добрую надежду.

И все устроилось ко благу России. Господь благословил царствие Михаила Федоровича. Страна с трудом, но поднялась, принялась восстанавливать силы.

Должно быть, это хорошо и правильно, когда народ, с невыносимой болью очищающий себя от греха, делает своим царем невинного отрока. Безгрешная его душа в сердце стонущей, полуразрушенной державы, под защитой сабель и пищалей, в окружении древних святынь и современной скудости, милее была Богу, чем душа какого-нибудь прожженного интригана. Он ведь, наверное, и молился чище – за свой народ, за свою землю… Его слабость, его чистота лучше защищали страну, нежели бешеный темперамент столпов Смуты. Он почувствовал дух Смуты, он видел, как поддаются вельможи соблазнам бесчинства, но сам не узнал падения. И Владыка Небесный был милосерден и щедр к молоденькому государю. Столько милосердия и щедрости не досталось ни многомудрому Борису Годунову, ни многоопытному Василию Шуйскому…

Посольство Земского Собора, прибывшее в Костромской Ипатьевский монастырь,

сообщает Михаилу Романову об избрании его на царство.

«Книга об избрании на царский престол и венчании на царство царя Михаила Федоровича». 1673

Имя Михаила Федоровича окончательно восторжествовало на соборных заседаниях 21 февраля 1613 года. Под сводами Успенского собора, главного для всей русской земли, его нарекли государем.

Дальнейшее изложено в «Новом летописце»: «Он же [Михаил Федорович], благочестивый государь, того и в мыслях не имел и не хотел: был он в то время у себя в вотчине, того и не ведая, да Богу он угоден был… Власти же и бояре и все люди начали избирать из всех чинов [кого] послать бить челом к его матери, к великой государыне старице иноке Марфе Ивановне, чтобы всех православных христиан пожаловала, благословила бы сына своего, царя государя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии, на Московское государство и на все Российские царства, и у него, государя, милости просить, чтобы не презрел горьких слез православных христиан. И послали на Кострому из всех чинов рязанского архиепископа Феодорита и с ним многих властей черных, а из бояр Федора Ивановича Шереметева, и изо всех чинов всяких людей многих. Они же пошли и пришли на Кострому, он же, государь, был в то время в Ипатцком^[10] монастыре»^[11].

Сам молодой монарх и его мать инокиня Марфа долгое время сомневались, стоит ли принимать соборное решение. Работа государя после смерти Федора Годунова и предательской передачи Василий Шуйского полякам выглядела одной из опаснейших. Сумеют ли земцы защитить Михаила Федоровича? Нет ли обмана и вероломства в их предложении? Но посольство уговорило обоих. Не напрасно светским его главой назначили боярина Федора Ивановича Шереметева: он происходил из той же общественной среды, что и Романовы, и принадлежал к такому же старомосковскому боярскому роду, как и они. Шереметевы приходились Романовым отдаленной родней: у обоих родов был один предок – московский боярин начала XV века Федор Андреевич Кошка. Инокиня Марфа и ее сын могли рассчитывать: кровь-то одна, чай, не выдадут…

Романовы отправились в Москву. «Люди же Московского государства встретили его с хлебами, а власти и бояре встретили за городом с крестами. И пришел государь к Москве на свой царский престол в лето 7121 (1613) году после Великого дня в первое воскресение на день Святых жен Мироносиц. На Москве же была радость великая, и пели молебны»^[12].

11 июля состоялось венчание на царство, а вслед за ним начались большие торжества.

Князь Дмитрий Михайлович Пожарский и князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой получили почетное место среди тех, кто участвовал в ритуале. Это исключительно важно! Вся жизнь старомосковского общества зависела от четко расчерченных позиций всех сколько-нибудь значимых лиц во время публичных ритуалов. По той роли, которую дали Пожарскому, можно судить, сколь высоко ценило его новое правительство: «Венчал его, государя, царским венцом казанский митрополит Ефрем и все власти Московского государства. А в чинах были бояре: с каруною и осыпал [деньгами] боярин князь Федор Иванович Мстиславский, с скипетром – боярин князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, с шапкою – Иван Никитич Романов, с яблоком – Василий Петрович Морозов. За царским платьем ходил на Казенный двор боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский да казначей Никифор Васильевич Траханиотов. И как платье принесли в палату в золотую, и в соборную церковь платье послали с боярином Василием Петровичем Морозовым да с казначеем Никифором Траханиотовым, а с яблоком был боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский. В тот же день пожаловал государь многих в бояре и окольничьи, были столы у государя три дня»^[13].

Скипетр «Большого наряда» (слева) и держава.

Конец XVI – начало XVII в.

Принадлежали царю Михаилу Федоровичу

На протяжении нескольких лет после этого события военные действия продолжались. Шведы сделали попытку взять Псков, но потерпели под его стенами поражение. Лишь в 1617 году московскому правительству удалось заключить мир со Шведской короной. Россия вернула себе Новгород Великий, однако, в соответствии со Столбовским мирным договором, потеряла Орешек, Ям, Копорье, Ивангород, земли по Неве и на побережье Финского залива, утратив, таким образом, выход к Балтийскому морю.

В 1617 году польский королевич Владислав, отвергнутый претендент на царский престол, ворвался в русские пределы. Он легко взял Дорогобуж и Вязьму, потерял множество людей под Можайском, а Клин и Тверь отбились от его отрядов. Владислав подступил с армией к Москве. Однако все попытки поляков отбить российскую столицу окончились к чести русского оружия. В декабре 1618 года Московское государство заключило с Речью Посполитой Деулинское перемирие. Обе страны истощили свои силы в противоборстве, но положение России было просто катастрофическим. Власть держалась на честном слове, страна пережила ужасное разорение. Поэтому пришлось за возможность мирной передышки отдать Смоленск, Новгород Северский, Дорогобуж, Серпейск, Чернигов, Стародуб и еще около десятка городов с уездами. Кроме того, поляки обязались вернуть многочисленных русских пленников, в том числе задержанных ими послов, среди которых был митрополит Филарет – отец Михаила Федоровича Романова.