Андрей Владимирович Кудин
Ангел-строитель
Завернув за угол дома, Прохоров увидел вдалеке строительный городок, к которому вела пустынная асфальтная дорога. Слово «пустынная» пришло ему на ум неспроста: по ней никто не шёл, и никто не ехал, и по обе стороны её было только голое поле. Он невольно остановился. Налюбовавшись загадочным пейзажем, перекинул с одного плеча на другое майку, которую всё же решил прихватить с собой, и странно ухмыльнувшись, размашисто и бодро зашагал по асфальту.
В магических лучах света купались яркие разноцветные бытовки городка. Вдруг при виде них Прохорова кольнула мысль: ведь это чужая стройка, зачем он сюда идёт? Никита… но он ушёл в неизвестном направлении…может быть, его здесь и не будет. Какого чёрта его потянуло в этот… Но внезапно все мысли исчезли.
То, что он увидел, могло только присниться. Бытовки были не бытовками вовсе, а двухэтажными домиками на колёсах. И хотя в остальном всё было так, как должно быть (ходили люди в рабочих костюмах, стояла строительная техника), городок всё равно выглядел нереально. Хотя… если отбросить подобные мысли и на минуту представить, что перед тобой обыкновенный строительный городок, то можно просто получить приятное впечатление. Бытовки выглядели очень и очень симпатично, и было очевидно, что за их привлекательной внешностью скрывается комфортное помещение. Успокаивало Прохорова и то, что никто из рабочих не обращал на него внимание. Здесь не было слышно громких голосов, музыки. Вместо звуков из радиоприёмника, в воздухе разносился щебет птиц, и как ни странно, это было приятно, это напомнило ему детство, проведённое в деревне. «Надо же, какая тишина и спокойствие. Просто сказка. Всё чистенько, аккуратненько, нет, ну надо же! И чувствуешь себя… как-то уверенней, как-то по-человечески, что ли…» Он прошагал мимо рабочего, стоявшего возле бытовки и курившего трубку. «Элита… да-а-а, нам с ними не состязаться. Не выношу запаха дыма, но этот табак пахнет…». Прохоров оглянулся на курильщика, который даже не взглянул в его сторону (вероятно, куда больше его занимали птицы на проводах), и затем убеждённо закончил мысль: «Пахнет на самом деле приятно». Он улыбнулся, подумав о том, что будет, что рассказать своим. Да, уж ещё как будет!
Внезапно Прохоров застыл и прислушался: до него всё же донеслись звуки музыки, которые поначалу он не воспринял как музыкальные, больно уж непривычными они были для его слуха. «Что это? Моцарт какой-то, что ли?.. Хм, с каких это пор строители перешли на классическую музыку?!» На миг ему представилась следующая картина: двери бытовки раскрыты настежь, в ней за столом спит рабочий, а по радио передают классику, которую никто не слушает. Но его ждала очередная неожиданность.
По мере его приближения к дальнему концу городка музыка становилась всё громче. Наконец, он нашёл, откуда она доносится. Подошёл к бытовке с открытой дверью и заглянул внутрь. К его изумлению в ней стояло фортепиано, и человек в робе играл на нём в окружении нескольких слушателей.
Немо понаблюдав за происходящим, Прохоров попятился от двери и тихо сам себе произнёс:
– Что всё это значит? Никита…
Он посмотрел вокруг, голова его от этого закружилась.
– Никита, где ты?! – заголосил на всю округу, уже не боясь привлечь к себе внимание. – Где ты, чёрт тебя побери?!
Не на шутку встревоженного Прохорова кто-то взял за руку.
– Эй, эй, друг! Что-то случилось?
Мягкий дружеский голос сразу же успокоил его. Перед ним стоял пожилой, полный мужчина с довольно приятной, хотя и, вновь-таки, несколько необычной наружностью.
– У вас что-то случилось? – повторил он свой вопрос. И тут стало ясно, что именно было в нём необычным. Этот человек походил на индейца с книжной обложки. Книгу эту не так давно Прохоров держал в руках. Она лежала на столе у сына, – от нечего делать он взял её, пролистал несколько страниц и положил обратно. Хотел спросить, о чём она – опять же, от нечего делать – но не спросил – забыл, естественно.
– Я ищу здесь одного человека… Мы шли с ним сюда, а потом он исчез куда-то. Прорабом тут у вас должен работать.
Мужчина пристально посмотрел на него. От его взгляда Прохорову стало не по себе.
– Если ты ищешь друга, то тебе нужно просто немного подождать. Вероятно, он отлучился по каким-нибудь делам.
– Делам…– повторил Прохоров как-то неопределённо. – Так значит подождать… И сколько же ждать? Не знаю, как у вас здесь, а у меня рабочий день до двадцати минут пятого. Сколько сейчас времени, не подскажешь, гм, не подскажете?
Но мужчина только молча смотрел на него, будто изучал.
– Да что у вас все какие-то странные! Эй, сколько сейчас времени? – обратился Прохоров к рабочему, прошедшему только что мимо него.
– Времени? – остановился тот в растерянности. Подумав секунду, заулыбался и сказал: – Хороший вопрос. Знать бы, сколько сейчас времени, ха-ха-ха. – И ушёл, продолжая, по-видимому, смеяться.
Прохорова начинало это злить. Он хотел, было, высказаться перед предыдущим незнакомцем, но голос его прозвучал в пустоту:
– Чёрт, что за народ такой!
Он прошёлся по опустевшему городку, засунув руки в карманы, рассматривая удивительные обители строителей, вид которых мог вызывать только бесконечную симпатию, умиление или что-либо подобное, но никак не желание покритиковать. На одной из них висела табличка с надписью: «Отделочники». Прохоров замер, глядя на поле подсолнухов, изображённое на брусчатых стенах. Потом сделал шаг к двери, которая была приоткрыта, немного нерешительно потянул её на себя, заглянул внутрь. Несколько человек, сидевших за столом, тотчас обернулись на скрип двери. Прохоров решил войти.
– Добрый день…гм, прошу прощения… Я собственно… – растерянно начал он. – Вижу вы всё ещё сидите, хотя мне казалось, обед давным-давно должен был закончиться. Собственно, у меня остановились часы и я, по правде говоря, совсем сбился со счёту, сколько сейчас времени…
Прохоров приблизил к себе часы и постучал по ним.
– Похоже, не гоняют вас прорабы, – не то, что у нас теперь. Эххх, я б тоже так посидел бы! Видать, не жизнь у вас, а малина. А я с соседней стройки, из «ДСК», ну, в общем, неподалёку тут работаю. Меня ваш прораб сюда привёл по работе – я, кстати, тоже отделкой занимаюсь…
Среди людей, внимательно и спокойно выслушавших его, Прохоров увидел того, с кем разговаривал пять минут назад.
– Интересно у вас написано, – он указал пальцем через плечо на дверь, – «Отделочники». А кто именно: маляры, штукатуры, плотники, или всё вместе?
Пару человек молча переглянулись, отчего у Прохорова возникла мысль, что он, возможно, говорит на иностранном для них языке.
– А вы, кстати, кто будете, не россияне часом?
И снова молчание, и снова пару человек переглянулись. Но потом кто-то сказал:
– Да вы не стойте на пороге, проходите, присаживайтесь!
– Проходите, проходите, – приглашал другой. – Обед ещё не закончился, вы правы.
– Может быть, желаете чем-нибудь угоститься? – произнёс третий.
– Нет, не желаю, – ответил Прохоров, усаживаясь на повёрнутое к нему кресло. – Что-то сегодня странно себя чувствую, хотя вам эта информация совершенно ни к чему… Я только хочу найти вашего прораба…
– Как именно вы себя чувствуете? – поинтересовался пожилой человек в бейсболке со смуглым, орлиным лицо. Человек этот тоже походил на индейца.
Его вопрос словно током ударил Прохорова. Или это и был ток?.. «Это ещё что?.. И знобить начинает… Снова дрожь какая-то, холодно становится…»
– А можно дверь закрыть? – попросил он. – Холодно жутко. Возомнил, что лето на улице. А погода-то в это время страшно обманчивая.
– Простите меня, что вот так вот завалился к вам, – чуть погодя продолжил он. – Просто… – но прервался, так как осознал, что смотрит на пирог со свечами. -
О, вижу у вас тут праздник – день рождения отмечаете?
– Может, всё-таки перекусите?
– Простите ещё раз, что я тут вторгся… совсем не к месту. Спасибо, конечно, за предложение, но мне, пожалуй, пора. – Он встал и уверенно направился к двери. Но на пороге почувствовал себя совсем плохо.
Кто-то помог ему сесть и накинул на плечи что-то тёплое.
– Как же вы пойдёте так?
– Вам определённо стоит согреться и перекусить.
После недолгой паузы Прохоров, кивнув на пирог, произнёс:
– Яблочный?
– Яблочный.
– Можно кусочек? С детства люблю яблочные пироги. Нет, вы простите, что я вот так… Впрочем, вам, наверное, и мои извинения надоели… Интересные вы люди, добрые уж очень, таких не бывает. Видать, зарплату высокую получаете? – Задавая этот вопрос, Прохоров улыбнулся, дабы показать, что спрашивает из доброго побуждения.
В очередной раз люди за столом переглянулись. Неужто не услышали вопроса, или не поняли его? «Дурак ты, Прохоров, кто ж такие вопросы напрямую задаёт!» – отчитал он себя.
– Ну да ладно… понимаю, что дело не только в этом. У нас просто все зациклены на зарплате, поэтому я и спросил.
– Ну, пирог вижу, а где же остальное, где водка? Или у вас не день рождения? – на этот раз натянуто улыбнулся он.
Один из рабочих поставил на стол бутылку.
– А всё ясно, от начальства прячете. Надо ж, а мне эта мысль и в голову не пришла…
– Как ваше состояние? – снова спросил пожилой с орлиным лицом.
– Спасибо, сейчас, кажется, получше, – произнёс Прохоров, чувствуя, что пронзительный взгляд этого человека вынуждает его вести себя более сдержанно.
Одна рука поставила перед ним стакан, другая медленно наполнила его, – на удивление, до самых краёв, на столе даже образовалась небольшая лужица.
– Ну-с, который из вас именинник?
Ответа не последовало. Только кто-то положил руку ему на плечо, на что Прохоров не отреагировал, так как решил, что его просто подбадривают. Он резко выдохнул, поднеся стакан ко рту, невнятно проговорил «ну, будем!» и полностью опорожнил его.
– Что было в этом стакане?! – в голосе его прозвучало недоумение и тревога.
Но больше он ничего не смог сказать. В ответ послышалось: «горечь». Но это слово имело иной смысл, нежели «горькая» или «водка».
За какой-то короткий отрезок времени перед ним промчалась едва ли не вся его жизнь. И всё что он увидел, было как-то связано с «горечью».
Вот он стоит у пастели больной матери и держит её за руку. Он не помнил того времени, когда она была ему самым близким человеком, – увы, это правда… однако сейчас: её голос, речь, лицо вызывают в нём тёплые чувства. Сейчас ему хочется обнять, поцеловать мать. Любви Прохоров почти не знал; в редкие мгновения её луч прокрадывался в его сердце. А сам он не пытался открыть сердце для любви. Как-то раз, когда он был подростком, его заперли в комнате. Он хотел встретиться с девушкой, но отец ему запретил, поскольку был убеждён, что эта девушка закоренелая шлюха. «Чтоб настоящим мужиком стать, ты должен нормальную бабу найти!» Но хоть сам Прохоров не знал наверняка, была она такой, как описывал её отец и школьные товарищи, любящие посплетничать, или нет, он решил, что ему следует забыть о ней. И уже вскоре былые грёзы воспринимались им как некое наваждение.
Вот отец застаёт его за «непристойным» занятием. Прохоров старший делает вид, что ничего не заметил. Однако его молчание, обход темы создаёт дискомфорт. Отец… был ли он когда-нибудь с ним откровенен? Прямолинеен – да, а откровенен?.. Он никогда не говорил о своих слабостях, недостатках. А насколько был честен он, сын со своим сыном? Каким был он сам, как отец?..
Ещё совсем юный он идёт ночью один по деревне, – засучив рукава, часто сплёвывая (он перенял эту привычку у одного из своих товарищей), что означало, что он уже стал взрослым и независимым, способным решать любые проблемы. В действительности же он вёл себя так потому, что не хотел испытать другое: чувство собственной несостоятельности, и не только… ещё одиночество, и что ему не на что и не на кого опереться, а всё то, за что приходится цепляться, чтобы не потеряться в окружающем мире, приходит и уходит. Почти все его действия напоминают театр одного актёра. Но нет никого, кто бы услышал его внутренний голос, восхитился бы его внешностью. Вокруг лишь бездонная ночь, и всему миру и звёздам в небе безразлично, как он выглядит и о чём думает. И так было не только тогда… вся жизнь подобна бегству, в котором действовало одно скрытое правило: делай выбор в пользу того, что доступно, не стремись, пользуйся тем, что находится ближе.
