Андрей Толкачев
100 историй создания литературного образа
Восемь наблюдений за антигероями
Мне казалось, что изобразить реальных членов преступной шайки, нарисовать их во всем их уродстве, со всей их гнусностью, показать убогую, нищую их жизнь, показать их такими, каковы они на самом деле, – вечно крадутся они, охваченные тревогой, по самым грязным тропам жизни, и куда бы ни взглянули, везде маячит перед ними большая чёрная страшная виселица, – мне казалось, что изобразить это – значит попытаться сделать то, что необходимо и что сослужит службу обществу. И я это исполнил в меру моих сил.
Чарльз Диккенс. Из Предисловия к роману «Оливер Твист»
У каждого писателя есть свой чертик в табакерке, но не каждый решается сделать его – антигероем. Как видим, Диккенс пишет, что "не токмо сюжета ради, а во благо общества" берется он за негативные персонажи. Но выводить на сцену антигероя, как главного персонажа, великий англичанин не стал. Если же вообще не выпустить «чертика» – сюжет станет пресным, как каша, что забыли посолить.
Где же найти табакерку, да еще с чертиком? Художник может вспомнить «Корабль дураков» Босха. Вот уж кто мастак по запуску антигероев в сей бренный мир.
А как точно персонаж выведен у Рубенса и Гойи, в роли зловещего Сатурна, пожирающего своего сына.
У писателя, как и у художника, образ Антигероя получается многоплановым, интересно проследить, к чему это ведет.
Антигерои любят совершать поступки
Кто из современников ответит: “Кто такой Эпитемей»? А ведь этот мифический герой подарил миру Надежду, после того как неуемная Пандора открыла крышку с бедами и несчастьями. Пандору ждало раскаяние в поступке, но стоило бы раскаяться и Эпитемею. По сути, именно на нем висит провокация Пандоры тайной сосуда. Но ему неведомы угрызения совести – он обнаружил Надежду, он живет надеждой.
Но всем интересна Пандора. Cегодня Пандора популярнее Эпитемея – перенесем ее существование из мифа в жизнь – стала бы телезвездой – в образе Собчак или Бузовой, а может обеих див одновременно. За смелость публично говорить брань и хвалиться своими грехами нынче хорошо платят. А вот творцы надежды уходят в тень.
Антигероев тянет на преступления, а читателя тянет к антигерою
Отелло упоминают чаще Дездемоны – судьба душителя куда привлекательнее судьбы жертвы.
Евгения Онегина вспоминают в контексте с Татьяной Лариной чаще, чем в контексте с Ленским. Честно говоря, многим хотелось бы поженить его на Татьяне. Ну и что, что она замужем – разведется!
А Раскольников? Ну зачем сознался? – размышлял я школьником.
Антигерои спорят с судьбой
Зло притягательно – оно окутано мистической тайной. И Германн в «Пиковой даме» должен обязательно выиграть, хотя грешит, грешит, и мертвой хваткой цепляется за такие невидимые нити своей судьбы, которые рвутся при первом прикосновении – а дальше тюрьма или сумасшедший дом.
"…Почему ж не попробовать своего счастия?.. Представиться ей, подбиться в ее милость, – пожалуй, сделаться ее любовником, – но на это все требуется время – а ей восемьдесят семь лет…"– строит свою стратегию Германн.
Антигерои имеют гедонистические наклонности
В «Заводном апельсине» антигерой – Алекс, кровожадный, ненасытный член банды. Его поведение объяснению не поддается. Можно сделать ссылку на общество, погрязшее во грехе, но так мы придем к избитому сюжету восстания героя против общества. Берджесс ищет ему какую-нибудь привлекательность – он награждает Алекса гедонизмом. Здесь сразу высвечиваются детали сложного, тикающего, как швейцарские часы, душевного устройства Алекса. Он – ценитель классической музыки, он еще на чем-то зависает. И вот, в конце книги Алекс отказывается от насилия, потому что утратил былое удовольствие. Пред наши очи предстает жестокий социопат, с любовью к классике и семье. Чертики, что были со мной, запрыгали от счастья – корабль такого сюжета избавлен от дрейфа к скучному банальному финалу.
Антигерои любят придумывать инсценировки
Иcкать писателя на полках – искать его героя – найти себя – найти своего героя. В Романе «Удушье» Чака Паланика его персонаж Виктор Манчини ведет довольно странный образ жизни, зарабатывая деньги на инсценировках приступов удушья перед публикой. Это мотивировано тем, что ему надо оплатить содержание матери в больнице для душевнобольных.
«Вместо бледных, утверждающих «быть» и «иметь» попробуйте раскрыть детали портрета своего героя через действия и жесты. Тогда вы покажете свою историю, а не просто расскажете ее. И тогда вы научитесь расшифровывать своих героев…» (Чак Паланик)
Антигерои несут на себе "всю мерзость, какую можно собрать"
В гоголевском «Ревизоре» Хлестаков чудит и изворачивается, а читатель невольно оберегает его маску – не дай Бог кто-то ее сдернет.
Гоголь заявляет: «Мое дело говорить живыми образами, а не рассуждениями».
А что Гоголь говорит о Чичикове?
«Жизнь при начале взглянула на него как-то кисло- неприютно, сквозь какое-то мутное, занесённое снегом окошко…».
Гоголь преднамеренно не берет в герои «добродетельного человека», сразу оговаривает, что его герой – подлец, а потому он собирает в Чичикове всю мерзость, какую можно собрать. И Плюшкину в этом качестве автор никак не уступает. Но с каким наслаждением описаны похождения Чичикова, и как мы желаем успеха русскому Одиссею в совершении его сделок.
За антигероями прячется альтер-эго писателя
Гончаров борется с прокрастинацией, и создает Обломова, который в свою очередь доказывает автору, что в этом тоже может быть смысл жизни. Как автору трудно перестать рассказывать о своем герое. Гончаров внешности и привычкам Ильи Ильича Обломова посвящает первые семь абзацев романа. Автору современного рассказа такого подробного перечисления всех характеристик героя, с повторами и синонимами, читатели не простят.
В описании персонажа яркую деталь следует добавить сразу, чтобы с нею у читателя и ассоциировался герой рассказа. Помните про стеганый халат Обломова?
Толстой делает все, чтобы осудить Анну Каренину. Это можно увидеть в контексте записи в дневнике С.А. Толстой, сделанной 3 марта 1877: «Чтобы произведение было хорошо, надо любить в нем главную, основную мысль. Так, в «Анне Карениной» я любил мысль семейную…»
Антигерой выводит автора на новые просторы мысли
История антигероя бодрит и ведет к новым и новым краям человеческой фантазии. Алекс в «Заводном апельсине» убедительно это демонстрирует. Для писателя линия сюжета, посвященная антигерою – это всегда простор для творчества и нестандартные ходы. Возможно, Кизи, Паланика, Берджеса, Керуака мы узнали благодаря их антигероям?
Дописываю свои заметки, и ей-богу, жаль расставаться с антигероем.
Зло таинственно, притягательно, несет в себе многие свойства…
Эту деталь подметил Врубель в лермонтовском "Демоне":
"Демон – дух не столько злобный, сколько страдающий и скорбный, при всем этом дух властный, величавый".
Любовь цыганки как неразгаданный феномен литературы и пять красноречивых цыганских фраз
Ребенок, которого в 1973 году со двора дома в деревне Денисово, что затерялась в степях Ростовской области, увезли цыгане, запомнил тот случай на всю жизнь.
Поманили рукой – побежал – усадили в телегу, – и шестилетний малец за один день успел вкусить цыганской жизни, цыганских сверкающих взглядов и костров, пока вечером тетка (у которой он жил) не пришла и не вытащила его из табора. Благо, табор расположился у реки, за сельским кладбищем – в трехстах метрах от деревни.
"У речной изложины – Пестрые шатры. Лошади стреножены, Зажжены костры". (В.Брюсов "В цыганском таборе")
А еще у Ван Гога есть полотно «Стоянка цыганского каравана». Оно передает неуловимое настроение табора. Когда всех будто отвязали так ходят вразвалочку, обязательно колеса у бричек в разные стороны. И отчего то бричка покрашена красной краской. Цыганский табор смотрится всегда так, будто он тебе мерещится.
Не верится, – ведь тем парнишкой был я. Воинственно настроенная, и просто ошалевшая тетя Нина разбомбила весь табор (правда, словами), извлекла меня из «кочевого существования», и вернула во двор, откуда я сам себя до этого изъял. Табор не возражал – "отряд не заметил потери бойца".
"Странно под деревьями
Встретить вольный стан
– С древними кочевьями
Сжившихся цыган!"
(В. Брюсов "В цыганском таборе")
Мужчины в таборе будто стремятся спрятаться, а вот женщины ходят – машут юбками. Как у Мэрилин Бенделл в "Танцующей цыганке".
И будто ходят, чтобы махать этими юбками. И я понимаю, почему Пушкин уходил в табор и жил там, и написал «Цыганы», где себя представил с цыганкой.
Прошли годы, – ты другой, а цыгане в твоей памяти все те же.
"Так вперед – за цыганской звездой кочевой" – как осколок льда в сердце Кая (привет от Снежной Королевы), так и в мое сердце попало тогда зернышко этой беззаветно кочевой жизни.
В душе навсегда остался отпечаток цыганских глаз.
Глаза, о которых весь 19 век писала русская и французская литература, о которых я прочту в новелле Мериме такие слова: "я увидел…что у нее огромные глаза».
Думаю об Эсмеральде Гюго и Кармен Мериме, – думаю о пушкинской Земфире и горьковской Радде. "И глаза глядят с бесприютной тоской" – думаю, чьи же глаза я встретил на той цыганской бричке?
Гюго, Киплинг, Мериме, Державин, Пушкин, Лесков, Баратынский, Полонский, Брюсов, Гумилев, Апухтин, Горький, Ахматова, Гарсиа Лорка – сколько авторов выразили нескрываемое восхищение красотой цыганки! Причем иногда как в случае с Эсмеральдой Гюго – это были и не цыганки, но вели себя как цыганки.
«Она была невысока ростом, но казалась высокой – так строен был её тонкий стан. Она была смугла, но нетрудно было догадаться, что днём у её кожи появлялся чудесный золотистый оттенок, присущий андалускам и римлянкам. Маленькая ножка тоже была ножкой андалуски, – так легко ступала она в своем узком изящном башмачке. Девушка плясала, порхала, кружилась на небрежно брошенном ей под ноги старом персидском ковре, и всякий раз, когда её сияющее лицо возникало перед вами, взгляд её больших черных глаз ослеплял вас, как молнией» (Собор Парижской богоматери).
Из художников мне кажется ближе всех приблизился к образу Эсмеральды Карл Рока в картине "Цыганка".
«Кожа ее, впрочем, безупречно гладкая, цветом напоминала медь. Глаза были раскосые, но восхитительной формы, губы мясистые, но красиво очерченные, а зубы – белее очищенного миндаля. Волосы ее, на вид жестковатые, были длинные, блестящие, иссиня-черные, как вороново крыло. …То была странная, дикая красота, лицо, поначалу удивлявшее, которое, однако, невозможно было забыть. Особенно поражал ее взгляд…» (Кармен)
«О ней, этой Радде, словами и не скажешь ничего. Может быть, её красоту можно бы на скрипке сыграть, да и то тому, кто эту скрипку, как свою душу знает" (Макар Чудра).
И цыганки не давали усомниться в своей дикой красоте! Художники Константин Маковский и Николай Харитонов это показали в своих картинах с портретами цыганок.
«Взоры толпы были прикованы к ней, все рты разинуты. Она танцевала под рокотанье бубна, который её округлые девственные руки высоко взносили над головой. Тоненькая, хрупкая, с обнажёнными плечами и изредка мелькавшими из-под юбочки стройными ножками, черноволосая, быстрая, как оса, в золотистом, плотно облегавшем её талию корсаже, в пестром раздувавшемся платье, сияя очами, она казалась существом воистину неземным…» (Собор Парижской богоматери)
А еще заставляли ревновать!
Поэтому, когда у Е. Баратынского в поэме «Цыганка» герой (Елецкий) встречает девушку – то, «своей разгульною душою она мила ему была».
Как писал Федерико Гарсиа Лорка: "Цыганский мир – это самое высокое, глубокое и аристократичное, что есть в моем краю…; в сущности, это жар, кровь и дух Андалузии".
Мужчины теряли голову, готовы были на все, но что они слышали от женщин, которых любили?
Эсмеральда: «Я могу полюбить только такого человека, который сумеет меня защитить».
Кармен: «Ненавижу себя за то, что когда-то тебя любила».
Земфира: «Не боюсь тебя, твои угрозы презираю, твое убийство проклинаю».
Радда: «Поклонишься мне в ноги перед всем табором и поцелуешь правую руку мою – и тогда я буду твоей женой».
Цыганка из стихотворения Анны Ахматовой: «Нет, царевич, я не та, Кем меня ты видеть хочешь…».
А вывод их этого прелюбопытный я нашел у Алексея Апухтина: "Знала цыганка, что значит душа!"
…У цыганки все через край. Как говорила Земфира: «сердце воли просит» – может за это любят цыганку, и даже больше, чем за ее красоту?
Помните старинную таборную песню «Хисиям» («Пропали мы»)?
В ней поется о случае, когда украли лошадей, – и тогда девушка решает: «я за этого вора выйду замуж и приведу обратно наших коней».
Николай Гумилев будто передает ее обращение к самой себе:
Девушка, что же ты? Ведь гость богатый, Встань перед ним, как комета в ночи, Сердце крылатое в груди косматой Вырви, вырви сердце и растопчи («У цыган»).
…Земфира приводит чужака Алеко в табор. Эсмеральда спасает от виселицы сочинителя мистерий Гренгуара, соглашаясь по цыганским законам признать его своим мужем. Кармен не отходит ни на шаг от больного француза… Зарра признается в любви.
Они искренни, потому что свободны, они погибают, потому что чересчур свободны.
И еще меня волнует, почему всякий раз так трагична развязка? Ведь ясно же – для цыганки воля дороже ярма.
…Мой табор, табор в моей жизни – теперь верится с трудом, что я там был…
Будь я постарше лет на 10, вслед за Яковом Полонским, услышал бы в свой адрес голос той цыганки:
«…Ночь пройдет – и спозаранок
В степь, далеко, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой.
На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни:
Как концы ее, с тобою
Мы сходились в эти дни.
Кто-то мне судьбу предскажет?
Кто-то завтра, сокол мой,
На груди моей развяжет
Узел, стянутый тобой?»
Кого же способна полюбить цыганка – может того, кто способен ее убить? Цыганка не просто вводит в грех, цыганка жертвенна – она берет на себя грех за любимого.
«Ну, теперь иди домой
Да забудь про нашу встречу,
А за грех твой, милый мой,
Я пред Господом отвечу».
(Анна Ахматова «Нет, царевич, я не та…»).
