Андрей Шопперт
Красавчик. Царская немилость

Глава 5

Событие тринадцатое

Здесь, что ни страница, мрачные всё лица,

Луидоров и пиастров звон.

Роберт Луи Стивенсон.

Остров сокровищ…

Укатали Сивку крутые горки. В смысле уснул или отрубился Пётр Христианович, едва квадрига его тронулась. Ладно, ладно, не квадрига, дороги ноне не те. Цугом четвёрка была в огромную карету, на сани посаженную, запряжена. Но спящему способ «запряжения» лошадей не интересен. Ему бы подушку и ноги вытянуть. И вот тут закавыка. При росте метр девяносто. Э-м-м… Шесть футов три дюйма. Мундир строил когда портной в Москве, то сказал, Пётр запомнил и вот теперь у Брехта всплыло – сажень «без чети»^[5]. Хлебнёшь тут горя с этими народными мерами длины. А вообще, всё довольно просто. Настоящая – государственная система мер – это практически точная копия английской.

Так вот, при росте сажень без чети вытянуться в карете этой не получалось. Колени свешивались с сиденья, и на каждом ухабе пьяная тушка норовила рухнуть в проход на пол. Несколько раз, почти упав, Пётр заснул сидя. Пробудился от того, что лошади остановились на первой яме и ещё от вони. Словно кто сдох прямо под носом. Граф потряс головой, остатки сна из неё вытряхивая, и мутными, но синими глазами уставился на попутчицу. Чего там Платон Зубов говорил – сказочница.

– Чего это? – Брехт спросил, имея в виду, почему остановились, но получил удивительный ответ.

– Прощения, барин, просим. Не праздная я, само сдеялось. – И удивительное дело, покраснела на всю физиономию. Хоть прикуривай.

– Сдеялось? – Иван Яковлевич не понял спросонья, чего тут сдеялось, и тут ответ получил. И звук характерный, и вони добавилось. – Сказка!!!

Пётр Христианович ломанулся на улицу. Ну, Платоша, мать вашу, удружил – подсунул непраздную девицу «погреться в дороге», да ещё и воздух портящую. Если она и сказки так же гениально рассказывает, как воздух портит, то заслушаешься и занюхаешься. 5D кинотеатр. И звук есть, и изображение, и запах. И плеваться будет, если надо по сюжету. «Тьфу на тебя, Иван-царевич». А пятая опция? Так она про путешествие рассказывать будет. Какая сказка без путешествия главного героя?! А тут дормез этот санно-лыжный на ухабах покачивает. Полное погружение.

Пётр выпутался из медвежьей шкуры, что был укрыт, и вылез через порог дверцы дормеза, споткнувшись, на улицу. Запнувшись преизрядно и ногу зашибив. Время приближалось к обеду. Это ему желудок сообщил. Есть хотелось. Очень хотелось. Три дня шампусиком и коньяком питался. Огляделся. Как там двойника зовут? Прохор, Фрол, Полуевкт?

– Братец, – обратился он к задающему овёс в торбы лошадям конюху.

– Проснулись, ваше сиятельство, – приветливо улыбнулся великан. Сам такой.

– Запамятовал…

– Прохор, ваше сиятельство. – Как индеец стукнул себя кулаком в мышцы на груди конюх.

– Точно. Прохор. А скажи, Прохор, где мы?

– Царское Село эвон за поворотом. Станция первая от Петербурха. – Махнул рукой Прохор, и зерно просыпалось на утоптанный снег, куда сразу бросилась стайка воробьёв.

– Поесть хочется.

– Так их сиятельство, Платон Александрович, колбас и кур копчёных в дорогу наложили. И хлебушек свежий. Чего там-то травиться. Как бы холеру не подцепить.

– Ну, покорми лошадей. Потом мы с… А сказочную девку как зовут?

– Шахерезада.

– Серьёзно? – Шутник Платоша Зубов.

– Простите, ваше сиятельство. Дворня Хавроньей кличет. А по святцам Ефросинья. Благомыслящая по-гречески. – Ох и слуг ему Зубов подкинул. Конюх греческий знает.

– Хорошо, покорми лошадей, Прохор… Стоять. Бояться. А Прохор чего значит по-гречески?

– Идущий впереди, ваше сиятельство, – поклонился великан, смущённо так по-детски улыбаясь.

– Всё страньше и страньше. Ладно. Идущий впереди, покорми лошадей, а потом и нас с… Шахерезадой благомыслящей.

Возок проветрили, перекусили и дальше тронулись.

– Ефросинья, ты как решишь…

– Бзднуть?

– Э та сёр!^[6] С-сука. Ну, как решишь, так стукни Прохору. Выйди на улицу. Ну, в общем, будь коммуникабельней.

– Слушаюсь, ваше сиятельство. Сказку сказывать? – девица большущими глазами преданно на него глянула.

– А отец кто?

– Так Прохор же. Я уж выревела у их сиятельства Платона Александровича, чтоб, значится, вместе отправил в ссылку.

– В ссылку? Н-да. Ладно, Хавронья, рассказывай свою сказку.

Ну, что можно сказать? Сказать можно, что читала девка про Бову-королевича или слышала от кого эти сказки.

– Ефросинья, а ты грамоте обучена? Читать, писать умеешь? – дождавшись конца во-о-о-ол-шебного путешествия Бовы-королевича, превращённого в Ивана-царевича, спросил, зевая Пётр.

– Так точно, ваше сиятельство, и по-русски, и по-французски, и по-немецки. Матушка у меня у графа Салтыкова в дворне была. Вместе с его детьми училась. А потом и мне всё рассказала и научила. Ну, а после и я с детьми уже Сергея Васильевича у француза месье Николя училась. – Девушка потупилась.

Чего вдруг. Но тут запах долетел. Пришлось опять останавливаться. Что ж, дорога будет не скучной.

После второй станции, где Брехт решил всё же чашку кофею выпить (лучше бы этого не делал – бурда, третий раз неумело заваренная), сказочница уснула, а Пётр Христианович, привыкать же к новому имени надо, задумался о будущем.

Самое интересное, что про своего реципиента Брехт знал довольно много. И не специально там биографию читал, хотя, может и читал, но не она в памяти отложилась. Все сведения были получены из самых разных и порой неожиданных источников. Первый раз услышал о нём Иван Яковлевич, когда лечился в Трускавце. На воскресенье купил путёвку во Львов, и там гид, мужик в пиджаке, всё время на мову пытающийся перейти, хотя группа была очень даже русскоговорящая, рассказал, что вот тут, мол, в тогда ещё городе Лемберге, умер известный русский фельдмаршал князь Витгенштейн. Проезжал мимо, можно сказать, в Баден-Баден на воды и скоропостижно помер. А остался бы местной воды выкушать и ещё бы долго небо коптил, москаль проклятый.

Второй раз Брехт столкнулся с фамилией Витгенштейн на экскурсии в Эрмитаже. Там есть специальный фельдмаршальский зал, и вот там, рядом с портретом Кутузова, висит и его нынешний портрет. Выходит, до фельдмаршалов Пётр Христианович дослужится. А ещё там есть перечень самых великих битв Первой Отечественной войны и опять рядом с Бородинский битвой упоминается победа Витгенштейна в сражениях под Клястицами. Спас он тогда от какого-то французского маршала Санкт-Петербург и заслужил всенародную славу. Сам Александр I объявил его «Спасителем Петербурга». А купечество столицы Северной какую-то очень солидную сумму в знак благодарности собрало.

И ещё не все сведения. Будучи нумизматом, Иван Яковлевич купил как-то монету Приднестровской Республики с изображением Петра Христиановича Витгенштейна. Оказывается, товарищ после выхода в отставку приобрёл себе имение в Подольской тогда губернии, ныне Приднестровье, и начал там разводить виноградники, привозя лозу со всей Европы. Можно сказать, был основателем молдавского виноделия. Монета была серебряная номиналом в сто рублей и обошлась в приличную сумму для простого учителя, а потому запомнилась. Эх, где сейчас та коллекция?

Последнее же знание про графа Витгенштейна касается его сына. Он был декабристом, но его не повесили и не сослали в Сибирь. Не про него Пушкин стих написал. Там тоже круто, но без крови. Его – Льва Петровича – оправдали по личному приказу Николая и, дав полковника, отправили в отставку. Но это ладно. Лев первым браком женится на самой богатой невесте Европы – Стефании Доминиковне Радзивилл, наследнице несвижских Радзивиллов и фрейлине императрицы Марии Фёдоровны. Жена вскоре умрёт от чахотки, а Лев, после того как перебесится и женится вновь, уедет во Францию, сбежит оттуда в Германию, где в окрестностях Франкфурта-на-Майне они с женой приобретут полуразрушенный замок Сайн, бывшее родовое поместье Сайн-Витгенштейнов, и построят новый красивый замок в неоготическом стиле, за что прусский король Фридрих Вильгельм IV даровал Льву и Петру титул князей Сайн-Витгенштейн-Сайн. А потом и Николай подтвердит этот титул.

Вот эту историю Брехт знал не потому, что князьями интересовался. Он пытался книгу про попаданца написать и решил узнать про большие клады, которые бесследно исчезли. Порылся в интернете, там и всплыла будущая жена Льва Витгенштейна, а точнее её отец. Доминик этот Радзивилл – последняя сволочь, страшный русофоб, один из самый вредных врагов России.

Именно Доминик Радзивилл указал Наполеону место для переправы на реке Березина у деревни Студёнка, что и спасло французского императора от плена, а остатки его армии от полного уничтожения. А вот перед этим, отступая уже, он и спрятал сотни пудов золота и прочих разных драгоценностей в родовом Несвижском замке.

Чем все попаданцы занимаются, провалившись в прошлое? Они клады ищут. В других книгах они грабят банки. Клад этот «сват» будущий ещё не спрятал, но…

Но! Выходит, сейчас эти сотни пудов драгоценностей и золота лежат в Несвижском замке. Грабить банки некрасиво. К тому же банков в 1801 году не лишку. А вот забрать то, что по закону должно было сыну достаться… Это просто восстановление справедливости. А справедливость обязательно нужно восстанавливать. На то она и справедливость.

Событие четырнадцатое

Никакая иная сила не сделает человека великим и мудрым, как это делает сила труда – коллективного, дружного, свободного.

Максим Горький

Почему все реформы, что проводил в стране Пётр I, удались, а реформы, что задумал и начал проводить Павел I, привели его к апоплексическому удару табакеркой золотой и почти все они после его смерти заглохли. При этом ведь практически всё, что хотел сделать Павел, было правильным. Ну, разве что муштра в армии и в ней же введение дебильной прусской формы были глупостью. Так эти ошибки выливаются опять из этого же вопроса. Так почему?

Элементарно, Ватсон. У Петра была команда, и он создавал эту команду. Только команда единомышленников способна на реформы. А Павел Петрович был одинок. Одиноким его сделала мать, отселив в Гатчину. И он уже вырос к сорока-то двум годам и сформировался, поздно было меняться. До власти-то добрался, а команды нет и с людьми работать не умеет, и не начал даже эту команду создавать.

Кто там из настоящих был при Павле? Ну, разве Аракчеев, который остался верен ему до конца. Граф Пален оказался лидером заговорщиков. А прочие – мелочь. Нет команды.

Есть ещё один нюанс, тоже немаловажный, и он вытекает из того, что не было команды. Он попёр против Англии. Без поддержки в стране, где почти всё общество высшее – англоманы. Англия поступила просто – организовала заговор. Зачем тратить миллионы фунтов на войну с союзом Франции и России, а, следовательно, через какое-то время и всей Европы, если можно за тридцать сребреников купить небольшую кучку заговорщиков.

Может ли Иван Яковлевич вмешаться и исправить ситуацию? Легко, всех заговорщиков он знает. Ему даже докладывать Павлу ничего не нужно. Он один с ними справится. Перестреляет или вырежет по одному. А вот надо ли это делать? Вопрос. Сумасбродный император может загнать страну чёрт-те куда. Сначала усилит до невозможности Наполеона, а потом поссорится с ним. И войну объявит. А справиться, теперь уже точно со всей Европой и даже не надеясь на союзников, не сможет. В сто раз хуже получится. Сейчас, ну не сейчас, а в ближайшее время, Наполеон создаст военную экономику. И с каждым годом она будет мощнее и мощнее и станет настолько мощной, если противовеса Англии не будет, что Россию раздавят, тем более имея такую пятую колонну в стране. Всё дворянство говорит на французском, предателей полно будет, а у власти никем не любимый, не имеющий команды, настроивший против себя всю армию и всех дворян, непредсказуемый Павел. Нет. Вмешиваться в процесс нельзя. Пусть Зубовы и компания заговор осуществят.

Александр, конечно, урод конченый. Но он хоть последовательный и предсказуемый урод. К тому же там есть несколько точек, которые можно попытаться в запятые превратить. Может, и повернётся со скрипом колесо истории. В прошлый раз не получилось. Нужно попробовать ещё раз. Ведь именно за этим его сюда синий кристалл и забросил.

И подсказку дал. Нельзя одному перевести стрелку на пути паровоза истории. Нужна команда. Нужно её создавать. Нужно стать членом Государственного совета и влиять на принимаемые решения. Витгенштейну это удалось в Реальной истории и без его помощи. Одной храбростью взял. Гусарскими наскоками. Ну, Брехт с его опытом и знаниями может и дальше пойти.

Команда. Ставим птицу. А ещё нужен стартовый капитал. И этот стартовый капитал есть у его свата будущего и одного из главных врагов России – Доминика Иеронима Радзивилла. Сейчас почти никто, просто самый богатый человек в Европе, ну, один из самых богатых. А вот с приходом к власти Александра, чёртова любителя поляков и полячек, станет аж камергером Русского Императорского двора. А это чин 4-го класса. Тогда с ним тягаться будет тяжело. Есть всего год, наверное, пока можно свата отправить в ад, не всколыхнув огромной волны. Ограбить Несвижский замок и повесить его хозяина. И ни грамма не жалко. Этот товарищ, обласканный Александром, наделает долгов, и надо же, когда император потребует вернуть их, переметнётся к другому императору и целый полк на свои деньги создаст и примет активнейшее участие в истреблении русских людей.

Вот и цель в жизни появилась.

Событие пятнадцатое

Если после каждого падения ты находишь в себе силы, чтобы подняться, то, скорее всего, ты – синусоида.

Всё как и положено по закону жанра. Словно не в реальный мир попал, а в РПГ какую, где сценарий за тебя уже редактор или разработчик, как уж у них эта должность называется, написал и тебе ничего не остаётся, как следовать ему и только твои умения позволят это задание выполнить или откатиться к началу. Перезагрузиться.

На вторую ночёвку остановились в Новгороде. В Верхнем. В смысле в Великом. Километров двести проехали, если по петлявистым дорогам считать, и не много, учитывая, что экипаж свой. Но как всегда – человек предполагает… Вороной коренник потерял подкову. И пришлось искать кузню, там ждать очереди, потом ругаться с кузнецом, который оказался косоруким. Обжег ногу жеребцу. В общем, пришлось остановиться ночевать в Новгороде. Деньги были, Пётр Христианович сунулся в лучший постоялый двор и за пятнадцать рублей добыл себе комнату с клопами, а семейной паре сказочников место в людской. Хуже с лошадьми. При постоялом дворе был и каретник и конюшня, но там всё было занято. Не оставлять же лошадей зимой на улице. Пришлось отправить Прохора в ям или на станцию, чтобы там счастья попытать. Телефонов нет, так что договорились так. Если не получится, то конюх возвращается, ну а если не вернётся, значит, всё сладилось и кони пристроены.

Прохор не появился. И тут Пётр понял, что две корзины с продуктами в дормезе забыли, и придётся идти есть в ресторацию какую-нибудь. Нет. Не наш метод – самоубийство. Бродить одному вечером по заваленному сугробами тёмному городку не хотелось. Граф пошёл перекусить в общую залу постоялого двора.

Было накурено и воняло, как в пивной у вокзала в будущем. Кислым пивом, рыбой, ещё гадостью всякой. Но хуже всего – подгоревший жир, бараний, наверное. Столов полностью свободных не было. По одному, по двое, но сидели за всеми на высоких и широких лавках. Пётр Христианович совсем уже было собрался уйти, лучше утром и поужинает и позавтракает, но тут ему наступили на ногу. Граф мелкого урода в партикулярном платье оттолкнул и запрыгал на одной ноге. А этот, с позволения сказать, индивид, обернулся, увидел генерала скачущего и сказал на языке Жоржа Помпиду:

– Жё вэ тё нике́ та гёль!^[7] – Ну, пьяный в дымину, что с него больного возьмёшь, кроме анализов.

– Проспись, – посоветовал Пётр и решил ещё быстрее смотаться. Здесь нельзя было есть, тут только напиться можно, да и то, если отравиться решил.

Ух. И рука мелкого беса, сжатая в кулачок, устремилась Петру в ухо. Брехт десяток лет самбо занимался, потом ещё пять лет у-шу. Тело, конечно, более громоздкое и реакцию нужно нарабатывать, но умения перехватить кулачок и заломить руку на милицейский приём мелкому прыщу, пьяному в дымину, хватило. Получилось почти на пять.

– Мердё! – это его сейчас говнюком назвали.

Всё. Неудачный день сказался. Пётр приподнял кисть сильнее. Что-то в локте у матерщинника хрустнуло, и тот завыл и заблажил на весь этот вертеп. Пьяненький народ встрепенулся. Пьяненький народ воззрился на зачинщика драки. Те, кто потрезвее были, углядели эполеты и ордена, но таких было немного. Основная масса увидела фигуру в голубом. За жандарма, должно быть, приняли. И ломанулась к выходу. Но на пути Пётр и стоял.

Он намерение полутора десятков человек не понял. Подумал, что это они вступаться за матерщинника бегут. Брехт долго раздумывать не стал, приподнял франкоговорящего мелкого за причинное место и за ворот и запустил в набегающую толпу. Да! Силушкой бог графа Витгенштейна не обидел. Как кегли в боулинге попадали.

Глава 6

Событие шестнадцатое

Если два дебила – это сила, значит один из них – масса, а второй – ускорение?

После того как народ в обеденном зале попадал, Пётр Христианович решил довершить подвиг богатырский. Он как размахнётся, как вдарит правым кулаком – улица, как вдарит левым – переулочек. Чего уж, он же не дурак совсем, в генеральском мундире в кабаке в пьяную драку встревать. Потому граф сразу, как народ в обеденном зале попадал, храбро отступил на улицу и в два шага преодолел расстояние до возка, стоящего у входа, и скрылся за ним. Потом короткими перебежками, не кланяясь пулям всё же, так их в общем-то и не было, домчался до угла и повернул за него. И дальше, не снижая скорости, припустил. Стараясь не заблудить в начинающих сгущаться сумерках, Пётр Христианович сделал круг приличный по деревенским улочкам Великого Новгорода и вернулся к постоялому двору. Тихо всё. Почти гордо выпятив грудь, он прошествовал к себе в комнату на второй этаж, запер дверь изнутри на хлипкий засов и с разбегу плюхнулся на застеленную настоящей периной широченную лавку.

– Fils de chien sale^[8], – в дверь колотили.

Пётр Христианович подёргал себя за уши, чтобы проснуться быстрее. Не закончилось, что ли, приключение?

– Еnfoire^[9]. Отк-к-ккрывай. – Опять вежливо ногами постучали.

Нет. Всё тот же матерщинник, должно быть. Придётся выходить на разборки.

Граф огляделся, сквозь небольшое окошко свет сочился. Выходит, утро уже. Он посмотрел на себя, спать завалился прямо в голубом мундире и он теперь совсем мятым выглядел. Не умеют ещё немнущиеся ткани делать. Что такое полиэстер? Изобрести надо?!!

Тяжко вздохнув, генерал Витгенштейн отодвинул засов и распахнул дверь. Ну он же не виноват, что дверь наружу распахивается. Это строители так сделали. Он вообще ни при чём. Попадали опять кегли. Но не все. Один, тот самый мелкий матерщинник, стоял чуть сбоку и потому радиус поворота двери до него не дотянулся.

– Милостивый государь, вы нанесли мне оскорбление, и я вызываю вас на дуэль. Или вы опять сбежите, как презренный трус? – Носик пимпочкой кверху задрал. – За вами выбор оружия. Стреляться будем немедленно.

Не. Нужно Наполеона в плен взять. Пуля – она дура. А Суворов жив ещё? Повидаться бы со стариком. Будет что внукам рассказать.

– Ты знаешь, в чём сила, брат?

– Я вам не брат, – взвизгнул мелкий курносый. Вот почему все курносые холерики. Этот вот. Император опять же.

– Ты знаешь, в чём сила… сестра?

– Еnfoire! Стреляться немедленно!

– Стоять! Бояться! – Это те двое упавших вскочили. Добрые. Добро должно быть с кулаками. Вот с кулаками и полезли.

– Потом со мной!

– Потом со мной!!! – Этот повыше, в мундире каких-то пехотинцев. Зелёный мундир. Может, семёновец?

– Не верите в живучесть этого курносого? – улыбнулся им душевно Пётр Христианович. – Стойте, а вы про д’Артаньяна читали? Там тоже трое. Достойные всё люди оказались.

– Дуэль. Немедленно, – напомнил о себе курносый. Ну, не хочешь, как хочешь. Не узнаешь, в чём сила. А сила – она в… силе. Годы тренировок. Утренние пробежки в любую погоду. Учителя ещё правильные нужны.

– Хорошо, сударь. Раз вы не представились, то буду называть вас Курносым. Так вот, господин Курносый… Раз вы меня вызвали, то, если мне моя старческая память не изменяет, за мной выбор оружия. Я выбираю кортики. Прошу обеспечить. – Повернулся он к секундантам, должно быть.

– Кортики? Трус-с-с! Почему не на женских шпильках? А-а-а-а! – это граф ему на ногу наступил «случайно».

– Кортики. Через полчаса, умыться надо. Грех убивать неумытым. Пошли вон, я спущусь сам. Зачем мне вас ещё спускать.

Порычали на языке Франсуазы Саган. Что-то про солнце в холодной воде. А нет, послышалось просто, что холодно, хоть и солнце. Прорычали, но удалились. Так и не представившись. Кто их вежливости учил. Хотя понятно. Дядька – француз. Чего там у Пушкина? «И в Летний сад гулять водил…» Ох уж эти французы, ничему хорошему научить не могут наших детишек. Потом ещё Болонскую систему придумают. Болонь? Где это? Разрушить, пока не поздно!

Брехт Иван Яковлевич присел на скамью эту безразмерную и задумался. Убивать детей не хотелось. Местная новгородская золотая молодёжь. Папа у мелкого начальник, стало быть. Только с начальством ему сейчас и «необходимо встречаться». Потому и кортики. Пуля – дура. То ли он убить может. То ли его – случайно. Не хотелось случайно умереть. А вот интересно, где-то читал Иван Яковлевич, что Пушкин тридцать семь раз дрался на дуэлях. Почему только один раз попали, да и то только ранили? Все мазилы здесь такие? Сабля? Так можно перестараться и отрубить чего важное. Кроме того, не был уверен Брехт в том, что справится. Его никто фехтованию не учил. А вот кортики, это совсем другое дело. Это же почти те же кинжалы или ножи. А вот этому его пять лет Светлов учил. Узнать бы, хватило времени Кате с детьми добраться до Спасска и смог ли Иван Ефимович переправить их в Америку. Ну, отсюда, из глубины веков, теперь не узнать. Только надеяться оставалось.

Итак. Кортики. Был у Брехта в будущем кортик, нет, не те игрушечные висюльки, что у современных офицеров морских висят. У него была копия кортика Нахимова. Там лезвие почти полметра. Целая сабля, вернее, меч маленький. Плохо. Он не умеет фехтовать. Или умеет? Как вот определить? Синий порошок съел не весь. Про детство и юность почти ничего не помнит, а ведь учат фехтовать именно в юности.

О-хо-хо. Ладно. Надо идти на дуэль. А, умыться же хотел. А ещё бы принять ванну. Выпить чашечку кофе.