Андрей Саломатов
Девушка в белом с огромной собакой

© Саломатов А.В., 2021

© ООО «Издательство «Вече», 2021

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2021

Сайт издательства www.veche.ru

* * *

«Г»

1

Перед самым рассветом Лупцов проснулся от холода. Он болезненно поежился, опустил ноги на пол и попытался поддеть носками тапочки. Форточка медленно, с отвратительным скрипом отворилась, и ледяной воздух уныло запел в щели под входной дверью. Несмотря на ранний час, с улицы доносилось многоголосое бормотанье, сигналили автомобили и изредка можно было разобрать отдельные выкрики: «Вова!», «…куда лезешь…», «…граждане…». Затем в подъезде уронили что-то большое, послышался звон разбитого стекла, и форточка в комнате с силой захлопнулась, отделив больного хозяина квартиры от уличного бедлама.

Держась за спинку, Лупцов поднялся с дивана и удивленно посмотрел на непонятно откуда взявшиеся вещи. Посреди комнаты стояло несколько разнокалиберных фибровых чемоданов и два огромных рюкзака.

Доковыляв до прихожей, Лупцов сорвал с вешалки пальто. Он слышал, что на лестничной площадке происходит нечто странное, будто все жители этажа одновременно принялись выносить из квартир мебель. Проходя мимо зеркала, Лупцов вздрогнул и отдуваясь подумал: «Что бы это все могло значить?» – оно было завешено белой простыней, как при покойнике.

В комнате опять распахнулась и захлопнулась форточка, впустив на несколько секунд уличный шум. Хозяин квартиры потрогал лоб, добрел до дивана и, улегшись, натянул на себя пальто. Затем он попытался вспомнить, что произошло накануне вечером, но сознание его почти моментально затянуло бессмысленной вереницей образов и видений.

Перед вторым пробуждением ему приснился дурацкий сон, будто на улице он встретился с Прогрессом – трехметровым лингамоподобным колоссом из нержавеющей стали, в жестяном смокинге и с гаечным ключом в руке. Изо рта у рукотворного голема торчала выхлопная труба, из которой валил густой сизый дым. Прогресс мигал глазами-лампочками, стучал ключом по жести и металлическим голосом канючил: «Ну, чего тебе изобрести? Хочешь пуленепробиваемую голову? А хочешь брипп? Адская смесь. Тебе понравится».

Сколько прошло времени между двумя пробуждениями, Лупцов не знал, а когда очнулся от собственного крика, первое, что он вспомнил, это свои имя и фамилию. Чувствовал Лупцов себя вполне отдохнувшим, и лишь странное чувство опустошенности напоминало ему о том, что в его жизни произошло нечто неординарное.

На улице было светло, но воздух за окном походил скорее на зеленую прудовую воду. Сквозь пыльную тюлевую штору Лупцов увидел двор со сквером, похожие на большой, опустевший аквариум, и небо какого-то неестественного нефритового оттенка. Правда, эта странная метаморфоза не вызвала в его душе ни паники, ни сколько-нибудь серьезного интереса. Он лишь констатировал, что за пределами квартиры воздух каким-то образом сгустился, вспомнил сон, чертыхнулся и довольно резко поднялся с дивана. Гораздо больше Лупцова расстроило то, что во всей квартире было отключено электричество. Он несколько раз щелкнул выключателем в ванной комнате, в полумраке смочил лицо водой и пошел ставить чайник.

Тыкая зажженной спичкой в конфорку, Лупцов вспомнил, что сегодня суббота, а значит, не надо идти на службу. Когда огонь от спички добрался до пальцев, Лупцов бросил ее и зажег новую. Но газ не загорался. Лупцов по очереди покрутил все вентили, затем сел на табуретку и вслух сказал:

– Вот тебе и прогресс. Сон в руку.

Недоумевая, Лупцов подошел к окну. Небо действительно было каменисто-зеленым, в мелкий перистый рубчик и напоминало отшлифованный спил какого-то минерала. В противоположность ему белесое солнце выглядело круглым отверстием, дыркой, в которую вливался привычный дневной свет. Оно не слепило и не грело, но странным образом успокаивало, ослабляя тягостное впечатление от небесной тверди.

Лупцов взглянул на будильник, но часы остановились ровно на двенадцати, причем все три стрелки наложились друг на друга с такой точностью, будто их установили специально. Это обстоятельство поразило его больше всего: в квартире, кроме самого хозяина, никого не было, будильник был куплен три дня назад, соответственно и батарейки в нем были совершенно новые, а значит, встать часы могли только потому, что сломались.

Пришлось Лупцову идти в комнату за наручными часами, но оказалось, что те и вовсе ничего не показывают. На грязно-зеленом экранчике, там, где обычно пульсировали цифры, было пусто.

– Время умерло, да здравствует время, – мрачно пробормотал Лупцов, перевернув часы, будто таким образом можно было вызвать их к жизни. Он вертел их, рассматривая экран под разными углами. Затем понял, что дело не в приборчике и, все более раздражаясь, проговорил: – Ну не могли же одновременно сломаться сразу двое часов.

Постепенно в голове у Лупцова вырисовывалась связь между странной поломкой, отсутствием электричества и газа и появлением этого странного небесного купола. Он понимал, что таковая существует, но дать более-менее толковое объяснение апокалипсическому феномену не мог.

– И солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась как кровь, – пробормотал Лупцов. – А небо-то почему зеленое? Это ненормально.

Лупцов попытался было узнать время по телефону, снял трубку и, еще не донеся ее до уха, понял, что связи нет. Правда, ему показалось, будто где-то очень далеко, на другом конце провода, кто-то тихо поскребся и глухо кашлянул. Лупцов постучал по рычагу, несколько раз громко сказал: «Алле!», но аппарат безмолвствовал, и как-то незаметно, исподволь, недоумение хозяина квартиры сменилось страхом, который пришел к нему именно через предметы, потерявшие свою функциональную значимость.

Когда из прихожей послышались странные звуки – торопливые шаги, громкое шуршанье и сдавленный стон, – нервы у Лупцова не выдержали: затаив дыхание, он взял с кухонного стола большой столовый тесак и в ожидании замер.

– Кто там? – наконец сипло выкрикнул он. – Эй, кто там? – В прихожей что-то упало, и Лупцов услышал, как неизвестный прошел в комнату. – Кто там?! – заорал Лупцов и, переложив нож в другую руку, вытер вспотевшую ладонь о брюки.

Шаги и шорох прекратились, но наступившая тишина не принесла Лупцову никакого облегчения. Не менее получаса он простоял не шелохнувшись, в вычурной позе театрального злоумышленника, и за это время столько перебрал в уме вычитанных в криминальной хронике случаев ограбления с кровавым финалом, что, когда внезапно заработало радио, он едва не лишился жизни.

Лупцов отпрыгнул назад, в одно мгновение покрылся холодным потом и, чтобы не упасть, вынужден был сесть на табуретку. А по радио мужской голос, без музыки и даже заметно фальшивя, запел: «Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы – пионеры, дети рабочих. Близится эра светлых годов, клич пионеров – всегда будь готов!»

Лупцов протянул руку, чтобы выключить радио, попытался повернуть ручку, но она не поддавалась – приемник был выключен.

– «И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно…» – не отводя взгляда от коридора, ведущего в прихожую, прошептал Лупцов. – Нет, так не бывает.

Непонимание происходящего было настолько мучительно, что он со всего маху ударил радиоприемник ножом, и пробитый динамик хрюкнул: «Не бывает. – После чего тот же голос запел: – Я первый ученик среди ребят. Пятерки в мой дневник, как ласточки, летят…»

Из квартиры Лупцов выскочил, как был: с ножом в судорожно сжатом кулаке, в тапочках и без ключей. Дверь осталась распахнутой, но Лупцова это нисколько сейчас не беспокоило. В несколько прыжков он слетел на второй этаж и принялся звонить в дверь к своему соседу, моложавому пенсионеру, который два дня назад отправил семью на дачу.

Не услышав электрического щебетанья звонка, Лупцов начал барабанить в дверь кулаками и громко кричать:

– Иван Павлович! Иван Павлович, да откройте же!

Поднятый с постели сосед долго возился с замком, откашливался и недовольно ворчал с каким-то горловым собачьим бульканьем. Затем дверь немного приоткрылась, и, не дожидаясь приглашения, Лупцов моментально просочился в щель. При этом Иван Павлович едва не упал, отходя назад на негнущихся от ревматизма ногах.

Выглядел сосед презанятно: с одной стороны волосы у него стояли петушиным гребнем, с другой – топорщились. Приземистый и кривоногий, как проведший всю жизнь на лошади монгол, он по-детски потер глаз кулаком, подтянул сползшие под пузо трусы и недовольно проворчал:

– Ты что? Пожар, что ли?

– Не знаю, – ответил Лупцов и быстро прикрыл за собой дверь. – У меня в квартире творится черт-те что. Стоят какие-то чемоданы. Ничего не работает. Кто-то ходит как у себя дома. – Лупцов щелкнул выключателем и зачем-то задрал голову. Свет в прихожей не зажегся.

– Вот, – сказал он. – Света нет.

– Ну и что? – проворчал Иван Павлович и, шаркая тапочками, пошел на кухню.

– И газа нет, – не отставая от него, возбужденно говорил Лупцов. – И вообще черт-те что творится. У меня в комнате кто-то сидит, выключенное радио поет. – Иван Павлович обернулся, внимательно посмотрел на соседа и пошел дальше. – Я не сошел с ума, – ответил на изучающий взгляд Лупцов. – Кстати, посмотрите, какое странное небо.

Подергивая трусы за резинку, Иван Павлович вышел на середину кухни и застыл на месте. Некоторое время он ошалело смотрел в окно, затем, не оборачиваясь, неуверенно предположил:

– Может, ракету запустили?

– А небо-то почему зеленое? – вопросом на вопрос ответил Лупцов.

Иван Павлович пожал плечами, подошел поближе к окну и осмотрел весь, в пределах видимости, небосклон. В это время на улице вначале тихо, а потом все громче послышалось басистое гудение с характерным металлическим лязгом. А вскоре по проспекту, по направлению к центру города, на большой скорости проехала колонна танков.

– Здесь серьезным пахнет, – машинально подсчитывая машины, сказал Иван Павлович. – Может, переворот? Эх, черт, как не вовремя. – Он повернулся к соседу и только сейчас заметил в руке Лупцова нож. – А это зачем? – кивнул он на тесак.

– Я уже говорил, у меня дома кто-то есть! – воскликнул Лупцов. – Кто-то ходит по квартире. Я тоже вот так проснулся, а потом началось…

– Ходит у него, – проворчал Иван Павлович. – Что же, вор, он дурак, что ли? Лезть, когда хозяин дома? Да и что у тебя брать-то?

– Я не говорю, что у меня есть, что брать, – все более раздражаясь, ответил Лупцов. – Я говорю, что кто-то ходит. Телефон не работает, радио выключено, но поет. – Лупцов подошел к газовой плите и повернул ручку конфорки. – Вот, у вас тоже газа нет.

– Бронетранспортеры пошли, – рассеянно сказал Иван Павлович, глядя в окно. Лупцов подскочил к нему, увидел колонну военных машин и сел на стул.

– Может, война? – тихо спросил он. – Может, это от ядерного взрыва такое небо?

– А черт его знает. Я на Новой Земле не служил, не видел, какое оно бывает, – зло ответил Иван Павлович. – Я-то своих на дачу отправил. Эх, черт! – Он метнулся из кухни в прихожую, затем остановился и растерянно сказал: – Должны же сообщить.

– Радио не работает, – в который раз повторил Лупцов. – Вернее, работает, но лучше бы оно молчало. Света ведь нет.

– Игорек, – взмолился Иван Павлович, – сбегай на улицу, выясни, что случилось. Если народ не знает, может, опять бэтээры пойдут. Солдатам-то, наверное, сказали, что происходит.

Лупцов решительно встал, положил нож на стол и пошел к выходу.

2

На улице ничего примечательного Лупцов не увидел, если не считать зеленого нефритового неба, которое, словно гигантский плафон, висело низко над землей и было таким материальным, что казалось, будто до него можно достать палкой или даже рукой, если влезть на крышу дома.

Улица была непривычно пустынной, и лишь у автобусной остановки совершенно пьяный, гадкий мужичонка упорно пытался что-то поднять с земли. Куда-то пропали и машины, хотя по субботам в это время на проспекте бывало много частников с тюками, велосипедами и мелкой дачной мебелью на багажниках. Те, кто не успел в пятницу вечером, в субботу выезжали рано.

Лупцов обошел вокруг дома, потоптался под собственными окнами, пытаясь представить, что сейчас происходит в его квартире, и неожиданно вспомнил об опорном пункте, который располагался в соседнем подъезде рядом с химчисткой.

Он ворвался туда, громко хлопнув дверью, чем и разбудил молодого лейтенанта. Большие глаза и розовая кожа с детским пушком делали милиционера похожим на обиженную девочку, отчего усы казались прикленными, а форма – маскарадным костюмом.

Дежурный вскочил с топчана, несколькими неверными спросонья движеньями поправил прическу и китель, но, разглядев посетителя, недовольно спросил:

– Ну что еще такое?

Лупцов долго и путано пытался объяснить блюстителю порядка, что произошло. Чтобы милиционер не принял его за сумасшедшего, он подтолкнул его к окну и заставил посмотреть на небо. Затем снял телефонную трубку и дал послушать. Лупцов поведал ему о колонне танков и бронетранспортеров, о ночной панике и вымершем проспекте и под конец предложил лейтенанту взглянуть на свои наручные часы. Вначале милиционер с недоверием слушал сумбурный рассказ посетителя, но Лупцов говорил так страстно, что ему удалось посеять в душе служителя закона смятение. Лейтенант внимательно дослушал посетителя, взглянул на часы, долго тряс рукой, а потом приложил их к уху. Часы стояли.

– Очень много совпадений, лейтенант, – сказал Лупцов. – Я бы тебе еще кое-что рассказал о своей квартире, но боюсь, ты не поверишь. Я вот что предлагаю: пойдем вместе на проспект, и ты попробуешь остановить какую-нибудь машину. Хорошо бы военную. Черт его знает, может, давно война идет, а мы сидим здесь как дураки и чего-то ждем. Кстати, я даже не знаю, куда бежать в случае ядерной войны.

После невероятного рассказа посетителя выражение обиды сошло с лица недавнего курсанта. Он вдруг засуетился, достал из старенького конторского сейфа рацию, пощелкал тумблерами и, убедившись, что она не работает, убрал ее назад.

– Мне вообще-то отлучаться нельзя. Вдруг телефон заработает, – пожав плечами, растерянно сказал лейтенант. Но, увидев укоризненную гримасу Лупцова, он решился. – Ладно, пойдем.

На улице ничего не изменилось. У остановки все так же болтался омерзительный пьянчужка, и только солнце, выкатившись из-за дома напротив, слегка разбелило зелень неба.

По дороге к автобусной остановке лейтенант все время поглядывал вверх, качал головой и ощупывал справа от поясницы китель, из-под которого выпирала кобура. Лупцов же принялся рассказывать ему о своем сне, но вскоре понял, что тот его не слушает, и замолчал.

Пьяный на остановке угомонился. Он сидел на скамейке, сосал грязный, давно потухший окурок и бессмысленно улыбался.

– Давно сидим? – бодро спросил милиционер у мужичка, но тот не обратил на подошедших никакого внимания. Правой рукой он чесал под пиджаком живот, вертел головой и одной ногой притоптывал в такт какой-то мелодии, которую, очевидно, прокручивал в голове.

– Да бесполезно, что он может знать? – махнул рукой Лупцов, который только сейчас в полной мере почувствовал какое-то вопиющее несоответствие, внутреннюю дисгармонию окружающего мира. С одной стороны, на улице было тепло и спокойно, с другой – в воздухе ощущалось какое-то чудовищное напряжение, и эта неидентифицированная опасность имела самый умиротворяющий и распространенный на планете, зеленый цвет.

Отсюда до центра Москвы можно было доехать только наземным транспортом, но ни автобусы, ни троллейбусы не ходили. И тут Лупцова осенило.

– Автоматы! – выкрикнул он. – У магазина есть телефоны-автоматы. Может, они работают? – Лейтенант одобрительно кивнул, еще раз взглянул на грязного мужичка и, побледнев, подался назад. Лицо его выражало такую растерянность и ужас, что Лупцов не раздумывая, как кошка отпрыгнул, повернулся в воздухе на сто восемьдесят градусов и приземлился в боксерской стойке, готовый сцепиться или отразить нападение того, кто так напугал недавнего курсанта. То, что Лупцов увидел, поразило его гораздо больше, чем говорящее радио и шаги в прихожей. Он повернулся как раз в тот момент, когда мужичонка опустился на колени и, отыскав на земле собственную нечесаную голову, трясущимися руками, как-то не по-человечески точно насадил ее на шею.

– «…пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?» – холодея внутри, пробормотал Лупцов.

– Ч-что? – с трудом выдавил из себя лейтенант.

– Вот и я о том же, – не отрывая взгляда от пьянчужки, ответил Лупцов. А тот вдруг поднялся с колен и принялся бесцельно кружить на небольшом пятачке у скамейки. При этом мужичонка театрально всплескивал руками, изгибался в пояснице, кривлялся и вообще вел себя как глухонемая проститутка.

Первым не выдержал лейтенант. Боясь оставить нелюдя у себя за спиной, он попятился к домам.

– Что это такое? Что за фокусы?

– Вот-вот, – вторил ему Лупцов. Он последовал за милиционером, стараясь не отставать от него ни на шаг, но и не вырываясь вперед.

– Теперь-то ты видишь?! – каким-то надрывным шепотом спросил Лупцов, а лейтенант, не ответив, вдруг сорвался с места и, громко топая, бросился к опорному пункту.

– Куда?! – закричал Лупцов и, все время оглядываясь, последовал за милиционером. – Куда ты? К телефонам, к телефонам давай.

Не сбавляя скорости, лейтенант послушно повернул к магазину и остановился только у телефонных будок.

– Понял? – тяжело дыша, спросил Лупцов, добежав до лейтенанта. – Это уже не войной пахнет, это кое-что похуже.

– Жетон есть? – спросил милиционер и удивленно повторил за Лупцовым: – Похуже…

– Ты трубку вначале сними, – грубо ответил Лупцов и, оттеснив лейтенанта, сам пролез в телефонную будку. Но сколько он ни дергал за рычаг, трубка молчала.

Сквозь грязное стекло на него тревожно смотрел испуганный усатый мальчишка. Лицо у него было бледное, он часто оборачивался, нервно ощупывал под кителем кобуру и, несмотря на форму, очень мало походил на стража порядка.

– Нам сейчас лучше не расставаться, – сказал Лупцов выходя из будки. – Вдвоем как-то спокойнее.

– Да, да, – закивал лейтенант. – У меня пистолет есть. – Он задрал китель и показал расстегнутую кобуру. – Слушай, может, это гипноз?

– Гипноз? – рассеянно проговорил Лупцов и тихо добавил: – «…конь белый, и на нем всадник, имеющий лук…» Ладно, что здесь стоять? Пойдем к соседу, пока ему эти безголовые не отвернули башку. Идем, он ждет меня. – И в этот момент откуда-то из-за угла соседнего дома послышался слабый крик.

– Костя! – надрывно звал молодой женский голос. – Костя, помоги мне!

– Лида?! – испуганно проговорил лейтенант. Лупцов успел схватить его за рукав, но тот неожиданно вырвался, пробежал несколько метров вперед и, не сбавляя скорости, крикнул:

– Это моя жена!

– Какая жена? – ничего не понимая, вдогонку закричал Лупцов. – Погоди! – Он бросился за лейтенантом, но тот уже перебежал улицу и, выхватив из кобуры пистолет, свернул за угол. Лупцов еще раз услышал женские крики: «Костя! Костя, помоги!» Потом забежал за дом и остановился как вкопанный. Он увидел, как в нескольких метрах от него милиционер взмахнул руками и с разбега повалился в свежевырытую яму, в которой тускло поблескивало что-то огромное, темно-зеленого цвета и явно живое.

По поверхности этой отвратительной шевелящейся массы прошла судорога, глянцевая кожица покрылась большими, как воздушные шары, пузырями, а там, куда упал милиционер, образовалась длинная толстая складка, которая и накрыла лейтенанта с головой. Лупцов услышал лишь громкий тяжелый выдох, словно из паровозного ресивера. Грязно-зеленое тело еще продолжало подрагивать, будто гигантский шарик ртути, когда Лупцов услышал из ямы детский голосок:

– Папа, папа, помоги!

Оцепенев от ужаса, Лупцов какое-то время стоял и смотрел на пульсирующее тело чудовища. Затем он вдруг почувствовал сильнейшее желание подойти поближе к краю ямы, и обладатель детского голоса, словно почувствовав в нем слабину, позвал еще жалобнее и настойчивей:

– Игорь! Игорь, помоги! Помоги, Игорек!

И все же Лупцов нашел в себе силы повернуть назад. Подавляя рвотные позывы, мучаясь от страха и омерзения, он бросился бежать к своему дому, в несколько прыжков взлетел на второй этаж и чуть не вышиб лбом дверь квартиры Ивана Павловича.

3

После того как Лупцов ушел узнавать, что произошло, Иван Павлович быстро привел себя в порядок, оделся, причем из всего своего немудреного гардероба выбрал выходной костюм с орденскими планками и юбилейными значками, который он надевал только по большим праздникам для выхода на люди. Он приготовил большую дорожную сумку, куда положил все семейные документы, довольно приличный запас продуктов и транзисторный приемник на случай, если радио все же начнет работать. Наличность и носильное золото жены он распихал по карманам, а затем долго еще бродил по квартире, страдая от того, что в сумку нельзя запихнуть все нажитые за долгие годы вещи. Иногда он брал какой-нибудь предмет в руки: детскую игрушку, дешевенькую вазу или чашку, вертел ее, жалеючи, и ставил на место. Жалко было весь скарб в совокупности, хотя по отдельности они не представляли для него почти никакого интереса.

Наконец Иван Павлович сел на диван прямо напротив телевизора, вздыхая поворошил содержимое сумки, дабы убедиться, что все взятое и есть самое необходимое, и в этот момент экран телевизора загорелся привычным голубым светом. Вслед за этим на экране появился диктор, которого Иван Павлович раньше никогда не видел, и начал считать:

«Один, два, три, четыре… Проверка связи». Лицо диктора почему-то перекосилось, он громко и с удовольствием чихнул, а Иван Павлович вдруг вспомнил, что телевизор выключен даже из розетки. Затем в памяти его всплыл неправдоподобный рассказ Лупцова о поющем радио, и Иван Павлович побледнел, словно перед смертельной опасностью.

А диктор, высморкавшись в скомканный носовой платок, понес что-то совсем не телевизионное. При этом мышцы его лица как-то странно подергивались, а руки суетливо и бестолково шарили по столу. Иногда диктор резко откидывался назад и, схватив себя за волосы, возвращал голову в прежнее положение.

Выключить телевизор Иван Павлович не мог, но и смотреть на это безобразие не было никаких сил. У него мелькнула было шальная мысль – швырнуть в морду диктора какой-нибудь тяжелый предмет, но рука на личную собственность не поднималась. А тем временем лжедиктор совсем распоясался. Он по очереди перебрал все матерные слова, а затем и большую часть производных. Он так старательно и внятно выговаривал всю эту похабщину, что даже без звука, по одной лишь артикуляции было ясно, о чем идет речь.

Как завороженный, смотрел Иван Павлович на экран телевизора, и из каталепсии его вывел лишь бешеный стук в дверь.

Лупцов с Иваном Павловичем долго не могли понять и даже толком выслушать друг друга. Оба отчаянно жестикулировали, говорили, захлебываясь, словно их прорвало после длительного вынужденного молчания. Казалось, они не нуждаются, чтобы их кто-то слушал. Достаточно было факта существования человека, которому можно было вывалить все, что накопилось в их напуганных, смятенных душах.

Наконец они выговорились и замолчали. Иван Павлович с досадой махнул рукой и ушел на кухню. Лупцов последовал за ним.

– Это уже не шутки, – исступленным шепотом бормотал Лупцов. – Объяснений этому есть только два… Я могу дать только два. – Он обращался даже не к Ивану Павловичу, а, скорее, к самому себе. Хозяин же стоял в этот момент у стола и не отрываясь смотрел на утюг, оставленный женой накануне. – Это либо конец света, – продолжал Лупцов. – Да, да, тот самый конец света. Обычный конец света. Мы все смеялись: мифы, сказки, Бога нет. А он – вот! Вот он, родименький! У вас бабки случайно нет, Иван Павлович? Верующей бабки? – обратился Лупцов к соседу.

– Нет, – мрачно ответил хозяин квартиры.

– Да и черт с ней. – Лупцов на секунду задумался и, как бы продолжая развивать свою мысль, проговорил: – Либо это оттуда. – Он ткнул пальцем вверх. – Оттуда, из космоса. Пришельцы. Астронома или физика знакомого у вас, конечно, тоже нет?

– Нет, – тихо ответил Иван Павлович. После этого он взял утюг и вышел из кухни. Лупцов последовал было за ним и, не доходя до двери в гостиную, услышал громкий хлопок и звон стекла.

– Телевизор кокнули? – спросил Лупцов, когда хозяин квартиры вернулся на кухню.

– Да, – ответил Иван Павлович. – Это уже не телевизор, раз по нему такие вещи говорят.

– Правильно, – понимающе кивнул Лупцов. Затем он осмотрел соседа с ног до головы и спросил: – А вы куда это собрались в таком виде?

– К своим, на дачу, – ответил Иван Павлович и неожиданно сорвался на крик: – Я всю войну пешком прошагал! Меня не запугаешь говорящим телевизором! Я сорок два раза в разведку ходил! У меня три ранения!

Непонятно было, кому предназначались эти слова, и уж совсем неясно, зачем вдруг Иван Павлович скинул с себя пиджак, задрал рубашку и показал Лупцову, а затем и в коридорную пустоту два своих фронтовых шрама.

Лупцов притих. Короткая истерика с Иваном Павловичем привела его в чувство. Ему вдруг подумалось, что и он, выкрикивая свои новости и домыслы, выглядел не лучшим образом. Лупцову стало немного неловко, а главное, он испугался того, что, сам не заметив, может запросто свихнуться, поддаться панике и, не разобравшись до конца, что же все-таки произошло, сгинуть в какой-нибудь дурацкой ловушке, типа той, в которую попал молодой лейтенант милиции.

– Успокойтесь, Иван Павлович, успокойтесь, – нормальным голосом сказал Лупцов и подал соседу пиджак. – В конце концов какое-то объяснение этому найдется. Разберемся. А сейчас пойдемте ко мне. У меня квартира поменьше, лучше просматривается. Пока нас никто не трогает, а там посмотрим. Пойдемте. – Говорил Лупцов тоном врача-психиатра. Он помог соседу надеть пиджак, сам застегнул его на все пуговицы, а потом взял Ивана Павловича под руку и повел к выходу.

Квартира Лупцова была раскрыта настежь, и еще издали они услышали, что в комнате вовсю трезвонит телефон. Звонок был необычным, без перерывов, как у будильника, и Лупцов подумал, что, наверное, не стоит снимать трубку. Но любопытство все же победило.

– Алло! – почти крикнул он. В ответ Лупцов услышал нечто странное, сказанное издевательским и каким-то противным щебечущим голосом:

– Лупцов слушает.

– Да, да, Лупцов слушает. Я слушаю вас, – растерянно ответил он.

– Да, да, Лупцов слушает. Я слушаю вас, – повторил голос в трубке.

Эта дурацкая и совершенно неуместная сейчас шутка вывела Лупцова из себя.

– Что тебе надо?! – заорал он. – Кто ты такой?! Что ты измываешься над людьми?! Если уж прилетел сюда, так веди себя по-человечески! – Еще не успев договорить, Лупцов понял, что телефон снова умер, так, словно и не работал вовсе. – Дьявольщина! – выругался он. Взяв телефонный аппарат в руки, Лупцов поднял его над головой и изо всей силы ударил об пол. Хрупкий пластмассовый корпус разлетелся, как глиняная копилка, разбросав внутренности по всей комнате.

– Игорь, я пойду, – услышал Лупцов за спиной. Вид у Ивана Павловича был угрюмый и очень спокойный, как у человека, привыкшего к мысли, что он обречен.

– Куда вы собрались, Иван Павлович? – увещевательным голосом спросил Лупцов.

– К своим пойду. Может, такси на дороге поймаю. – Иван Павлович легонько пнул ногой сумку. – Вот продуктов собрал.

– К своим! – воскликнул Лупцов. – Вы с ума сошли! Восемьдесят километров. Электрички-то наверняка не ходят, и машин не видно. Заманит вас какая-нибудь тварь голосом жены в яму. Не ходите, Иван Павлович. И их не спасете, и себя загубите.

– Какая тварь? – не понял Иван Павлович.

– Да я же рассказывал, а вы не слушали, – ответил Лупцов. – Не ходите, Иван Павлович. Может, у них в деревне все спокойно. Может, они и не знают ничего.

– Тогда тем более надо отсюда выбираться, – резонно заметил Иван Павлович. – Нет, уж лучше пойду. Если что случится, я потом себе не прощу.

Лупцов на некоторое время задумался, а сосед терпеливо стоял и ждал, что же он скажет напоследок. Прощание с соседом, быть может навсегда, вдруг приобрело для Ивана Павловича особый смысл. Это было прощание не просто с Игорем Лупцовым, но и с домом, в котором он прожил столько лет, и со всем, что, собственно, и составляло его существование.

Наконец Лупцов ответил ему:

– Ладно, Иван Павлович, я с тобой. Здесь сидеть нет никакого смысла. Авось доберемся. Ты подожди, я соберу кое-что.