Андрей Посняков
Варвар: Воин Аттилы. Корона бургундов. Зов крови

– Вон та сосна… – Тужир посмотрел вдаль. – Я бы подошел шагов на сорок…

– Подойди, – разрешил вождь. – Но прежде скажи – что ты хочешь делать?

– Срублю ей вершину!

– Так-таки и срубишь? А не высоковато лезть?

– Кто собирается лезть?

Радомир закусил губу, глядя, как неотступно следовавший за парнем палач с длинным кинжалом в руке громко отсчитывает шаги:

– Три дюжины… Три дюжины и один… Три дюжины и два… Сорок!

На последних шагах подросток начал раскручивать секиру снизу вверх, сбоку от себя. Крутил, крутил, крутил – и, не замедляя шага, бросил!

Срубленная верхушка свалилась в сугроб. Тужир тут же метнулся за секирой – нашел, счистил рукавом снег и, вернувшись, с поклоном подал ветерану:

– Твое оружие весьма хорошо, славный воин. Но чтобы владеть им в бою, нужна немалая сноровка.

– Не переживай, у Хлотаря такая сноровка есть, – под общий смех съязвил предводитель гуннов и повернулся к Радомиру: – Теперь ты. Оружие я выберу сам. Владеешь мечом?

Молодой человек неопределенно хмыкнул. В армии он из карабина неплохо стрелял и еще из автомата Калашникова. В той схватке с готами пришлось, конечно, и мечом помахать – как-то все само собой получалось.

– Меч! – не оборачиваясь, потребовал херцог.

Кто-то сунул в руки пленному красивую узорчатую рукоять. Гуннский меч был почти без перекрестья, зато на клинке словно бы сквозь туман проступали матовые разводы. Просто чудо!

– Ашир, будешь биться с ним. Осторожнее, не калечь без нужды. Но если почувствуешь слабину – можешь срубить голову!

Скинув полушубок, палач до пояса обнажил мускулистое тело, густо покрытое татуировками в виде змей, драконов, лошадей. Ухмыльнулся, взмахнул мечом.

Радомир тоже стащил рубаху. Сейчас он почему-то не чувствовал ни холода, ни метели, скорее ему даже было жарко.

Меч дали хороший, спору нет, но к нему бы еще умение! Что толку в купленных правах, если совсем не умеешь ездить?

Палач ударил первым, сильно и хлестко. От неожиданности молодой человек едва не выпустил оружие, и зрители разочарованно засвистели.

– Покажи ему, Ашир! Снеси неумехе голову!

Судя по прищуренным глазам палача и презрительной усмешке, именно это он и собирался сделать. Да решил покуражиться сначала, черт бритоголовый.

Подпрыгнув, он взмахнул мечом и слегка оцарапал юноше грудь; показалась кровь, а палач опять отскочил, примериваясь, выбирая цель для нового удара. Перед глазами Радомира будто молния сверкнула – он и понять ничего не успел, а на груди заалела новая царапина, образуя вместе с первой кровавый крест. Противник захохотал, вращая глазами, отпрыгнул, поклонился зрителям и снова ринулся в бой. На этот раз с силой ударил по руке – видно, хотел отрубить напрочь.

И вдруг с Радомиром что-то случилось – как той ночью, во время сражения с готами. На миг потемнело в глазах, а потом все существо охватила холодная и расчетливая ярость. Меч словно сам собой отбил вражеский выпад и ринулся вперед – два стремительных удара, и разрисованную грудь гунна тоже украсил крест из двух кровоточащих царапин!

Ага! Вот тебе!

В глазах-щелочках промелькнула тревога. А Радомир не унимался, снова атаковал; в ушах стоял звон, белый снег вокруг уже испятнала кровь, а в груди поднималась буйная непонятная радость! Голову, говоришь? Еще посмотрим, кому чья голова достанется!

В себя Родион пришел, лежа на снегу. Четверо воинов держали его за руки и за ноги, а пятый, тот самый ветеран с косами, сидел на груди и с силой хлестал по щекам.

– А, очнулся наконец! – наклонившись, Варимберт с явным любопытством посмотрел на парня. – Да ты, оказывается, берсерк! Ну надо же – воин-зверь! Такой же пустоглазый дурень.

На следующий день гунны тронулись в путь. Двести прекрасно вооруженных воинов, конных и пеших, около сотни рабов и рабынь, груженные данью сани-волокуши вместе составили обоз, растянувшийся на километр. В эту снежную страну, некогда покоренную предками нынешнего властелина Аттилы, херцог и королевский граф Варимберт, сын славного Индульфа, явился за данью. В сборе таковой ему, разумеется, помогали доверенные люди из числа местной знати. Это хорошо понимал Радомир, шагавший у стремени властелина. Варимберт херцог любил вести в пути умные беседы, и хотя предпочитал скорее говорить, чем слушать, все же нуждался в собеседнике. А Родион мотал на ус, ухмыляясь про себя: и в двадцать первом веке было у него немало таких же разговорчивых знакомых. Кое-что в мире и с тысячелетиями не меняется…

Вот на дальнем пригорке показался новопостроенный Доброгастов тын, но к нему гунны не поехали. Незачем – рабыни и воины уже взяты.

– А за стену ваши старейшины заплатят дополнительно, – перехватив тоскливый взгляд парня, ухмыльнулся вождь. – А как ты думал? На следующий год возьмем больше воинов и девок. Налог кровью! Кстати, у твоих дружков не возникнет желания сбежать? Я их, конечно, предупреждал, что в таком случае будет со всеми их родичами и селением, но они еще слишком молоды, чтобы думать о других, а ведь vita sine libertate nihil est. Жизнь без свободы – ничто!

– Нет, господин, они не настолько глупы и понимают: лучше возвратиться на родину спустя несколько лет, но с честью, чем прямо сейчас увидеть на месте родного селения пепелище и обгоревшие трупы близких.

– Правильно рассуждаешь, ант, – Варимберт усмехнулся. – Я бы даже сказал, ты слишком умен для берсерка.

– А разве все ваши вожди знают латынь?

– Как же мне не знать латынь, если моя покойная матушка происходила из славнейшего рода римских патрициев? А отец – вождь западных готов. Ты рассуждаешь почти как настоящий философ – прямо новый Сократ, Марк Аврелий, Платон! Тебя не удивляют эти имена? Приходилось слыхать их?

– Имена слыхал, – честно признался юноша. – А в чем суть, не знаю.

Про Юнга и Фрейда он бы рассказал немало, но этих имен не мог знать сам Варимберт, а стало быть, поразить его своей ученостью не удастся.

– И то хорошо, ведь мои воины вообще ничего такого не слышали, – вождь пренебрежительно взмахнул плетью. – И наложницы, как назло, попались глупые. Не с кем перекинуться словом. Что поник головой? Прощаешься с родиной? Не грусти, парень, тебе и твоим дружкам повезло. Вы увидите мир! Более того – под славным знаменем великого Этцеля вы не просто войдете, а ворветесь в этот мир, надменный и гордый, чтобы поставить его на колени и владеть им по праву сильного. И там уже не вы будете платить налоги, а вам униженные и покоренные народы принесут дань кровью! Что толку сидеть в этих гнусных лесах и болотах, когда есть возможность увидеть весь мир у своих ног. Соплеменники будут вам завидовать, когда вы вернетесь… Впрочем, едва ли вам захочется возвращаться к этой серой и убогой жизни.

Гот Варимберт, внук римского патриция, а по совместительству свирепый гуннский вождь и философ, рассуждал больше сам с собою. Радомир слушал вполуха, и картины будущего величия волновали его гораздо меньше, чем мысли о болоте, от которого он удалялся с каждым шагом. Так или иначе, вернуться сюда надо в теплое время года. А бежать сейчас – бессмысленно. Люди, недавно принявшие его в род, уже успели предать новообретенного сына и брата, пустили в уплату кровавого налога.

И еще он думал о Хильде, девушке из снов. Неужели та случайная мимолетная встреча останется единственной наяву? Нет, не может быть. Теперь он знал, что его удивительные сны были не случайны. В них он становился давно погибшим вождем по имени Радомир – отсюда его знания древних языков, умение обращаться с холодным оружием. Каким образом он унаследовал все это наяву? И как долго будут продолжаться чудеса? Ведь без них человеку двадцать первого века в этом мире не выжить…

Глава 14

Зима 450 года. Поднепровье

Разделяй и властвуй

Гунны не спешили: обоз с данью медленно полз по степям на запад, то забираясь далеко к северу, то отклоняясь к югу. Опытный Варимберт херцог проходил здесь не в первый раз и почти не нуждался в услугах проводников. Как понимал Родион, земли от Уральских гор и до Венгрии и Румынии (здесь известных как Паннония и Дакия) были подвластны гуннам, точнее, их верховному вождю Аттиле. Впрочем, большинство его подданных составляли германцы, славяне, аланы, даже римляне, а настоящих потомков древнего народа хунну (или сюнну) оставалось все меньше – дав когда-то толчок «великому переселению», они почти растворились в разноязыком множестве завоеванных народов. Осталось лишь имя, нагоняющее страх на дряхлеющую империю римлян, уже развалившуюся на две части – Западную и Восточную.

Все население степи, лесостепи и даже густых лесов по берегам широченных рек Данапра, Данастра, Данувия подчинялось завоевателям, платило им дань и отдавало лучших молодых воинов в войско великого и ужасного Аттилы.

К исходу пятого или шестого дня пути на берегу реки показались заснеженные укрепления, и Родион узнал тот самый, памятный по летним событиям поселок готов: ворота, ров, длинные дома, крытые дерном, а сейчас похожие на большущие сугробы. Кто бы мог подумать, что в этих местах может быть столько снега – прямо тебе Мурманск! Или климат в эту эпоху был более холодным и снежным? Скорее более влажным – сильных морозов, к счастью, не выдавалось, температура, по ощущениям, держалась около нуля. Правда, частенько поднимался ветер, начиналась метель, и мокрый противный снег облеплял щеки.

Заметив обоз, на воротной башне зажгли факелы, хорошо заметные в сумерках, и тотчас же навстречу гуннам вылетели всадники в коротких плащах. Но погарцевать не удалось – кони вязли в снегу и тревожно ржали.

– Да поможет тебе Господь, славный херцог! – Спешившись, всадники низко поклонились, и находившийся неподалеку от вождя Радомир вздрогнул, узнав своего недоброжелателя – молодого Эрмольда. Надменное лицо его сейчас казалось кротким и смешным, как морда ягненка.

– Благополучен ли был ваш путь? – осведомился еще один знакомый, тощий судья-тугин.

– Благополучен, – кивнул предводитель гуннов. – Хотя мог бы быть и полегче, если бы не этот чертов снег! Как наша дань? Вы приготовили девушек?

– О, они давно ждут вас, мой господин! – Старик важно пригладил бороду. – И плач их слышен так далеко, что…

– Что же они рыдают-то, дуры? – удивился Варимберт. – Неужели лучше прозябать здесь, в глуши, среди снегов, нежели стать наложницей, а потом женой славного воина, богатого и великодушного? Жить в великолепном дворце – двухэтажном, с просторным атриумом и садом, с цветниками, источающими нежный аромат роз… А у вас здесь разве что воняет навозом! И уборной-то нет порядочной…

При этих словах Радомир не выдержал и хмыкнул: дикий вроде бы гунн, а тоже комфорта жаждет! Золотой унитаз ему подавай!

– Risu inepto res ineptior nulla est! – не оглядываясь, заметил привередливый философ. – Нет ничего глупее глупого смеха.

Молодой человек отвернулся… и встретился глазами с Эрмольдом. Во взгляде гота вспыхнула ненависть – узнал, надо думать. И неожиданно ухмыльнулся: видно, понял, каким образом их беглец вновь тут оказался.

– Прошу, господин. – Старик тем временем забрался в седло – довольно ловко для своего возраста подпрыгнул, сунул ногу в высоко привешенное стремя.

Варимберт как-то говорил, что именно гунны придумали стремена, неизвестные римлянам и германцам. Те всегда сражались пешими, а римляне хоть и имели конницу, но использовали ее разве что на подхвате – без стремян и усидеть-то в седле нелегко, куда там сражаться!

Вслед за любезными хозяевами гуннский обоз длинной гусеницей втянулся в поселок, сразу ставший многолюдным и тесным. В домах, конечно же, все не поместились бы, поэтому гунны прямо на улице разбивали шатры и разводили огонь. Всюду слышались похабные шутки и смех. Хотя Варимберт херцог строго-настрого предупредил своих, чтобы не лезли в жилища и не трогали женщин, все же с наступлением темноты некоторые ретивые вояки, особо изголодавшиеся по теплому женскому телу, попытались проникнуть в усадьбы. Повезло не всем: жители не собирались сегодня спать, а вооружившись копьями, секирами и мечами, прохаживались около своих плетней, с подозрением посматривая на опасных гостей.

Впрочем, кое-кто оказался удачливым и смог выманить с дальнего двора служанок – или кого там, разбери-ка в темноте! То тут, то там уже слышался женский визг и довольный хохот гуннов.

Варимберт на эти забавы смотрел сквозь пальцы: побежденные должны чувствовать власть победителей! Однако, не желая без нужды обострять отношения, на глазах местных вельмож отругал зарвавшихся, даже пообещав предать «особо наглых злодеев» образцово-показательной казни. Поверили ему или нет – неизвестно, но приличия были соблюдены, и в длинном доме тунгина уже накрывали столы, жарили мясо, наполняли кувшины пахучей брагой и недавно сваренным в честь завоевателей пивом. Радомир с братьями на это угощение губы не раскатывали: они пока среди гуннов никто и звать их никак.

Впрочем, именно здесь, в селении, Варимберт наконец распорядился выдать безоружным парням по копью и поставить дозорными у входа в главную усадьбу. Да строго наказал, чтобы безжалостно отгоняли «всякую падаль» – и своих, и тем более местных.

Парни были этому рады: и оружие получили, пусть даже одно копье на всех, с которым предстояло нести службу по очереди, и делом заняты хоть каким. Да и с готами малость поквитаться приятно. Им ведь перед словенами заноситься нечего: тоже платят гуннам кровавую дань.

Брага и пиво предназначались избранным – десятникам и заслуженным воинам, пользующимся особым доверием, таким, как Хлотарь из племени сигамбров. Вислоусого седого ветерана Варимберт лично пригласил на пир.

– Только оставь свою секиру, славный воин, чтобы не садиться за дружеский стол с оружием, да и мясо резать удобнее простым ножом! – посмеивался херцог. – Доверь ее пока хотя бы вот этому парню, Радомиру.

– У него честные глаза, – прищурился Хлотарь, протянул Родиону оружие и тут же предупредил: – Смотри, потеряешь – убью!

– Да ладно! – отмахнулся Родион, хотя прекрасно понял: это никакая не фигура речи.

– Однако, ну и манеры! – расхохотался херцог. – Парень, когда-нибудь ты нарвешься, и твоя дерзость тебе выйдет боком! Впрочем, черт с ним! Идем же, славный мой Хлотарь, омочим усы в вине… Или в том, что нальют.

Костры разгоняли сгустившуюся тьму, оранжевые отблески пламени плясали на сугробах и заснеженных крышах. Зимою развести костер оказалось не таким простым делом: вначале надо выкопать в снегу яму до самой земли, выбрать подходящую сушину, срубить, разделить на чурбаки, потом расколоть на поленья. Зато за водой ходить не надо: бери снег и кидай в котел, как растопится – вари мясо. А мяса было много, ешь, не хочу! Сменявшиеся дозорные тут же шли к ближайшему костру, получали свою порцию и ели торопливо, обжигаясь, а в ту же воду уже закидывали новые куски. Зато какой густой отвар получался – питательный и вкусный.

Между дворовыми постройками сновали младшие домочадцы и слуги, подносили припасы и пиво. Сквозь распахнутую настежь дверь слышались громкие голоса и хохот; вот затянули песню, сопровождаемую вместо музыки грохотом увесистых чаш и кубков:

 
Кровожадная фрамея
Пьет и пьет чужую кровь!
Мы отбросим все сомненья
И знамения богов!
Вновь косматые дружины
Потревожат вечный Рим!
Кто свободен и двужилен,
Тот почти непобедим!
Легионы встретим песней
И сомкнем стеной щиты!
Мы собьем с них много спеси
И повесим на кресты!^[5]
 

– Что улыбаешься? – окликнул Истр, подойдя и протягивая старшему братцу краюху хлеба – настоящего, недавно выпеченного, с тонкой хрустящей корочкой. – Вот, попробуй. Наши бабы вкуснее пекут, потому что у нас печи лучше!

– Часовому запрещается: есть, пить, спать, отправлять естественные надобности, разговаривать с кем-либо… – вместо благодарности выпалил Радомир. – Что глазами хлопаешь? Устава гарнизонной и караульной службы не знаешь? Три наряда вне очереди!

– Ой, брате… Мудрено ты говоришь. И, знаешь, с каждым днем все мудренее. Я уже тебя с трудом понимаю.

А ведь парень верно подметил! Родион и сам стал замечать, что по мере удаления от Доброгастова села все хуже понимает своих названых братьев. Словно заснул его неведомый «внутренний переводчик», и на язык просятся фразы из двадцать первого века. Надо что-то с этим делать – больше общаться, самому говорить, других слушать. Язык учить всерьез – похоже, он тут надолго застрянет. А как еще постигнешь все тонкости чужой речи, если не в живом общении?

– Благодарствую, братишка, хлебушек очень вкусный!

– Вот видишь! Я для тебя прихватил, когда Варимберт прислал из дома. Ох уж этот Варимберт, – Истр задумчиво покачал головой. – Он и наших всех знает, и готов. Я даже думаю: если не он сам, так его люди могли указать молодым готам путь к нашему селению. Ну, тогда, помнишь, когда Нега погибла. Она нам помогает: недавно во сне приходила, сказала, что все с нами будет хорошо. Веселая была, улыбалась. Только вот хотела предупредить о чем-то, да не успела – проснулся я, дурень… А, это Тужир меня и разбудил, толкаться начал – холодно, вишь, ему стало!

– Варимберт указал готам путь к нам? – хмыкнул Рад. – Вполне вероятно. И так же он указал нам, то есть Хотобуду, обратный путь к готам.

– Но… зачем?

– Экий ты наивный, братишка! Римская… ромейская… пословица есть: разделяй и властвуй. Гуннам не нужно, чтобы словене и готы между собой жили мирно – а то еще в силу войдем, укреплений везде понастроим и с данью кинем.

– Куда… кинем?

– Дань, говорю, платить перестанем.

– А! – Подросток наморщил нос. – Понятно. Тужира сейчас пришлю – пусть сменит тебя, пора уже, а ты с нами у костра погреешься.

– Слышь, Истр, давно хотел спросить: как ты время-то определяешь? Откуда знаешь, что Тужиру пора меня сменить?

– А чего тут определять? – непритворно удивился парнишка. – По луне и звездам проще всего, а коли их нет, я в костер гляжу. Догорит головешка – моя пора настанет. Да пустое дело, это все могут.

Родион хмыкнул: да уж, все. Кроме тех, кто с детства к наручным часам привык.

– А вон и Тужир бежит – тоже, видать, на головешку посмотрел. Ладно, тогда пошли.

Вручив переходящее копье братцу, Родион вслед за Истром отправился к костру, вокруг которого сидело с десяток воинов – готов, гепидов, гуннов. Остальные, надо думать, спали уже или с вождем пировали.

– Вот идем – лес кругом, темно, холодно, хоть и лето, – рассказывали у костра. – И тут вдруг, откуда ни возьмись – римляне! Целый отряд. А командовал ими везигот Лютеций…

В другой раз Родион и послушал бы, но сейчас ему не давала покоя мысль о Хильде. Едва завидев знакомый тын, он сразу подумал, что эта ночевка уж наверное даст им случай увидеться. Но как? Нужно поискать ее – расспросить местных, передать поклон, может быть, договориться о встрече… и поскорее. Мечты, мечты…

– Что-то не спится! – подмигнув Истру, Радомир знаком велел тому оставаться на месте, а сам отошел за шатры.

Постоял, послушал доносящиеся из разных концов селения голоса и собачий лай, подумал и решительно зашагал к ближайшей усадьбе. Здесь было темно и тихо, лишь, громыхнув цепью, вскинулся за воротами пес, угрожающе зарычал, залаял.

– Эй, – оглянувшись, позвал молодой человек. – Есть тут кто-нибудь?

– Тебе что за дело? – с нарочитой грубостью и тайным испугом отозвался со двора юношеский голос. – Ступай своей дорогой.

– Я бы и пошел, – покладисто согласился Радомир, – только вот…

И запнулся: не мог вспомнить, как на языке готов будет «передать поклон». Словно заклинило! Как здесь принято говорить в таких случаях – не привет же передавать!

– Чего надо-то? – прикрикнув на пса, осведомился парень из-за ворот.

– Девушку знакомую ищу, – Радомир решился говорить открыто.

– Ха! Девушку ему! Вот пожалуюсь отцу, он сейчас с вашим вождем пирует – он тебе покажет девушку!

– Ее зовут Хильда – может, знаешь?

– Хильда? – повторили во дворе, после чего озадаченно замолчали.

– Эй, эй! – снова позвал Родион. – Ты там уснул, что ли?

– Ты про ту Хильду, которую едва не казнили? Ну, приблуду…

– А что, у вас много девушек с таким именем?

– Да нет, Хильда Приблуда одна и есть. Она к нам прибилась лет пять назад, совсем еще девчонкой.

– А ты сам-то очень взрослый, можно подумать! – поддел Родион.

– Тебе какое дело? – неожиданно обиделись за забором. – Вот уйду сейчас и вообще не буду с тобой говорить.

Ага, не будет он! Радомир с трудом сдержал смех. Знал он таких говорливых – хлебом их не корми, дай почесать языком! О чем угодно и с кем угодно, лишь бы слушали, а если и не слушают, то хотя бы не перебивали. А перебьют – еще посмотрим, у кого голос громче! Болтун, как говорится, находка для шпиона. Поэтому Родион, радуясь удаче, молчал, выжидая, пока невидимый собеседник сам не выдержит. И долго ждать не пришлось.

– Ты здесь еще? – вскоре донеслось из-за забора.

– Ухожу уже – что с тобой говорить, коли ты ничего толком не знаешь?

– Это я не знаю? Я много чего знаю, да не всем говорю.

– Кто бы тебя спрашивал…

– Что, что ты там шепчешь?

– Говорю, незачем тут время терять. Хильда, конечно, девчонка красивая, добрая…

– Да, красивая. А вот насчет доброты – не знаю, – засомневался юный гот. – Язык у нее иногда – словно змеиное жало! Не так давно Эрмольд к ней сватался, казалось бы, уважаемый воин, к тому же знатного рода, что еще надо-то?

– Неужели отказала?

– Кто бы ее спрашивал! Родичи отказали. Не знаю, что она им наболтала, да только Эрмольд сильно на нее обиделся. А он ведь не из тех, кто легко обиды забывает.

– Что?! – Радомир насторожился. – И что он сделал?

– Известно что. Предложил ее в уплату гуннского налога отдать.

Черт! Вот это дела!

– Это что же, выходит, ее сейчас и увезут? – Родион похолодел.

– Не сейчас – завтра. И ей еще повезло. Говорят, это она в конце лета пленников-антов из ямы выпустила.

– Да ну? Что ты! – рассмеялся молодой человек. – Почему она? Кто-то что-то видел?

– Никто не видел, а слухи ходят. Потому и говорю, что повезло девке. Так бы сразу казнили, а то всего лишь гуннам отдадут, и все дела.

– Эрмольду только обидно – остался без невесты.

– Ха! Больно нужна кому такая невеста! – невидимый собеседник неприятно засмеялся, будто знал про девушку что-то нехорошее. И тут же пояснил, понизив голос до едва различимого шепота: – Болезнь у нее какая-то дурная. Повитуха Эрмигальда рассказала, а уж она-то знает, недаром ведьма. Эрмольдовы парни Приблуду уж хотели уму-разуму поучить, чтоб не заносилась, да заразы побоялись. А то ведь это дело такое: один раз потешился, а потом все почернеет и отвалится…

– Ясно. И решили гуннам сплавить?

– Точно. А вообще Приблуда неплохая девчонка, – ломкий подростковый голос неожиданно потеплел. – Помню, два лета назад мы с ней коров пасли… Говорили о всяком… Хорошо было…

– А где сейчас Хильда?

– Где? Да у ваших, если ты гунн. А на то похоже.

К костру Радомир вернулся в глубокой задумчивости. Там уже почти никого не осталось: только сдавший пост Тужир и еще какой-то парень, чистокровный гунн – с плоским лицом и неподвижным взглядом глаз-щелочек. Сидя на корточках, гунн поджаривал на углях кусочки тоненько нарезанного мяса; при этом его длинные волосы, выбивающиеся из-под войлочной шапки, едва не падали в огонь, так что даже страшно было – а ну как вспыхнут?

– Это Миусс, – обернувшись, представил Тужир. – Вот, вдвоем вечер коротаем.

– Скорее уж ночку! – Усевшись на бревнышко рядом с братцем, Родион протянул руки к огню. – Озяб.

– Да уж, – подкинув в костер сучьев, Тужир поежился. – По всему судя, мороз будет.

– Я и говорю – градусов десять, не меньше!

– Это ты сейчас по-гуннски сказал? Везет тебе, брат, хорошо чужую речь запоминаешь. А я никак не могу, все из головы вываливается, уж сколько ромей Василий учил, все без толку. Истр хоть что-то запомнил, а я всего-то: audio – audis – audit – audimus… Да и все. Наверное, голова такая, ничего в ней не задерживается. Что скажешь, Миусс? Молчишь… Он все время молчит – зато как слушает! Хороший парень, хоть и гунн.

– Да он спит, по-моему, – хмыкнул Радомир.

– Нет, не спит. Это он так слушает. Эй, Миусс, Миусс! Ты спишь?

Гунн никак не реагировал и даже, судя по всему, перестал следить за своим мясом. Родион даже забеспокоился – не подгорело бы, но Тужир усмехнулся:

– Не подгорит!

Родион посмотрел в небо – высокое и звездное. Тучи расходились прямо на глазах. Наверное, только здесь, посреди дикой природы, можно увидеть такую красоту. Но достается она этим диким людям, вроде гунна Миусса, которые на нее не обращают ровно никакого внимания.

– Слышь, братец, а ты откуда знаешь, как его зовут?

– Сам сказал.

– Да неужели! Не очень похоже, чтобы он умел говорить.

Узкоглазый парень по-прежнему хранил полнейшую невозмутимость – и правда, что ли, спал? Родион даже поводил у него перед глазами рукою сверху вниз – никакого эффекта!

– Да спит он, я тебе говорю.

– Не спит, а слушает.

– И что ты тут такого увлекательного рассказывал?

– Да ничего такого, – смущенно улыбнулся Тужир. – Просто болтали…

– Болтали?

– Ну… я больше говорил. Про охоту, праздники, про жизнь нашу нелегкую… Как мы раньше жили… Ох, братец! – Парнишка вдруг вздохнул и задумался. – Неужели мы больше… больше никогда…

– Вернемся! – уверил Радомир. – Обязательно, братец. Я намерен непременно вернуться.

– Жаль, сейчас уйти нельзя, – покосившись на гунна, Тужир перешел на шепот. – Если уйдем – погубят наших-то. Придется пока с ними…

– Да уж, пока придется. Ну а там мы с тобой да с Истром что-нибудь придумаем.

– Конечно, придумаем, – юноша растянул губы в улыбке. – Но… все равно, пока что-то грустно.

– Господи! – Родион вдруг хлопнул себя по лбу. – Сижу тут, болтаю… Мне же Истра менять!

– Да рано еще. Посиди немного.

Очередная стража пришлась Радомиру очень кстати: можно было хорошенько подумать о том, как увидеться с Хильдой. Да увидеться мало – спасать надо! Что ее ждет у гуннов – участь рабыни-наложницы, больше ничего.

Молодой человек скрипнул зубами. Одна оставалась надежда: все же Хильда редкая красавица, такую едва ли станут употреблять… тьфу ты, слово-то какое мерзкое, однако ж иначе не скажешь! – прямо в пути, для этой цели хватает других девок. Такую приберегут в подарок самому властелину, Аттиле. Ну а тот уж, гнусный варвар, похотливый развратник и морально разложившийся тип, всенепременно набросится на несчастную девушку прямо сразу, как увидит. Но до тех пор время еще есть, и надо что-то сообразить.

И в ту самую секунду, как Родион об этом подумал, молодой гунн, долгое время изображавший статую, внезапно вздрогнул и выхватил из-за пояса кинжал! Словно подслушал мысли! Его движение было так стремительно, что ни Родион, ни Тужир не успели среагировать, а он… вмиг вонзил острейший клинок в кусок жарившегося на углях мяса и с улыбкой протянул Радомиру:

– Ешь. Вкусно.