Андрей Посняков
Новая Орда

Тут совсем бы плохо пришлось и самому корчемщику, и слугам его, а возможно, и самим драчунам-артельщикам – вдруг бы корчемные успели своих, уличанских, на помощь позвать или, пуще того, стражу кликнуть? Никому б хорошо не было, да вот Бог нынче миловал – других гостюшек в корчму заслал. Скрипнула дверь, отворилася – и завалило с улицы с полдюжины молодых мужиков, по виду – не из слабых. Вот то и славно!

Лутоня плечами повел, потер руки:

– А ну-кось! Это кто еще у нас тут шастает? Откель? – Ухмыльнулся, подмигнул своим: – Пойду, познакомлюсь.

Артельщики переглянулись и дружно кивнули – а чего ж? Теперь уж есть кому бока намять – парни не хилые, за себя постоять могут…

– Ты, Лутоша, пасись – вдруг да у них ножи?

Детинушка отмахнулся:

– Чай, и у нас кистеньки найдутся.

Новоявленные гости между тем подозвали корчемного слугу, заказав для начала кувшин стоялого медку и пирогов с сигом… отчего подошедший Лутоня аж затрясся!

– Стоялые меды заказываем, тли? На нашем конце, ни с кем не деляся?

– Отвянь! – не оборачиваясь, рыкнул один из чужих.

И обрадованный Лутоня поспешно зарядил ему в ухо! С размаху, красиво так… получилось бы, кабы чужак ловко этак не увернулся… да еще засадил в ответ оглоеду в скулу, отчего детинушка – уж на что силен! – на ногах не устоял, да так и сел на пол и, хлопнув глазами, жалобно протянул:

– Наших бьют, робяты-ы-ы-ы…

«Робяты» подскочили тут же, но и чужаки оказались не лыком шиты – живо повытаскивали ножи, а кто-то – и сабельку.

– Ух, тля! – вскочив на ноги, огорченно прорычал Лутоня. – Сабли у вас? Ножики? Ну-ну…

Не успели оглянуться, а оглоед уже хватанул ручищами скамью, единым махом сбив сидевших на ней до того людишек – немецких купцов. Схватил, махнул, напрочь сбивая стоявшую на столе посуду:

– Ужо я вас угощу!

Сверкнул клинок. Ударился в стену нож.

– Пусть скамью бросит! – резко предложил тот, что с саблей. – Тогда по-честному драться будем – на кулачках.

– На кулачках так на кулачках, – довольно загалдели артельщики. – Лутоха, бросай скамеечку.

И пошла потеха. Один другому – в ухо – ввух!!! Аж звенит! В ответ – по скуле, да по печени – ух и круто, да и больновато же. А в углу еще парочка образовалась – кулачищами машут, как мельницы, один другого мутузит – любо-весело посмотреть! Зрителей – услыхавши про драку – в корчемку много понабежало, вдоль стеночки вставши, пересмеивались, а купцы немецкие ставки делали – один на Лутоху два серебряных гроша поставил, а другой – целый гульден.

Соперник Лутохин тот гулдьден углядел, ухмыльнулся:

– Ого, паря, как тебя ценят! Н-на, лови плюху!

И ударил – с ноги, в подбородок – получай! Лутоня так плечищами в стену и въехал, закачал головой, словно оглоушенный бык. Но тут же оправился да ка-ак двинул неосторожно приблизившемуся обидчику в ухо – тот так с ног и полетел, аж к двери, едва на улицу не выкатился, да какой-то только что вошедший господин удержал его на пороге. Молодой такой парень, высокий, приятный лицом, со светло-русой шевелюрой, еще и усики, и бородка, на ганзейский манер стриженная… немец, что ль?

– Здорово, парни!

Не, не немец – ишь как выкрикнул, да так глазищами серо-стальными зыркнул, что даже драчуны обернулись, подумали, будто посадниковы люди пришли перцу задать. Не, не посадниковы… Однако ж чужаки вмиг вдоль стеночки выстроились, зарделись, ровно девицы красные…

– Мы тут это… пива зашли попить, господине.

– Попили? – Невозмутимо поставив скамейку к столу, незнакомец (а кому, судя по всему – и очень даже знакомец!) уселся и вытянул ноги, обутые в дорогущие, из тонкой телячьей кожи сапоги. – Ну, попили – и проваливайте. Чего встали? Проветритесь, а завтра с утра – ко мне на беседу.

– Но, господине…

– Пшли!

Чужаки – а как только что хлестко дрались! – словно побитые собаки, поджав хвосты, покинули питейное заведение.

– Ах ты ж, рыло! – пришел в себя Лутоха. – Ты што ж это деешь-то?

Подбежав к незнакомцу, детинушка махнул кулачищем… и едва не упал – вроде бы ничего сидевший на лавке молодой человек и не сделал, так, чуть шевельнулся, а увесистый Лутонин кулак просвистел мимо.

Оглоед ударил еще раз – и снова мимо, а потом… Потом незнакомец чуть привстал и – всего два удара, быстрых, точных, практически без замаха: один в печень, другой – в переносицу. И все! Сомлел боец Лутоша – растянулся на грязном полу, раскинул руки.

– Господине, – нервозно переглянулись артельщики. – Кабы не зашиб ты его, дурачину.

– Да не зашиб, поживет еще. На улицу его вытащите, пущай там посидит, воздухом чистым подышит.

Одежда – вот что смутило артельщиков. Одет-то был незнакомец как настоящий князь: полукафтанец лазоревый с поясом златым, поверх него – кафтан длинный, узорчатый, распашной… а еще браслеты да кольца, да на груди – золотая цепь, и шапка соболья, и… Князь, как есть – князь. Или богатый боярин – не местный, местных-то все знали, но…

– Ой, господине! – ушлый приземистый мужичок – корчемщик – опомнился первым. Подбежал, с поклоном чарочку меду стоялого на серебряном подносе принес. – Угощайся да зла на наших робят не держи! Спросить дозволишь ли?

– Спрашивай, – хлобыстнув чарку, милостиво махнул рукой гость.

– Не ты ли бывшее Амосовское подворье купил? Тех самых купчин, что в Холмогоры перебрались?

Незнакомец поставил чарку на поднос:

– Ну, я купил, а что?

– Господи… – корчемщик поспешно перекрестился. – Так ты, выходит, князь?

– Выходит – князь, – усмехнулся молодой человек. – Князь Георгий Заозерский, можно попросту – Егор.

– Ой, господине-е-е! – ушлый хозяин заведения засуетился. – Гость-то, гость-то какой! Эй, слуги, а ну, давай столы… Вот сюда, сюда пожалуй, уж ты, князюшка, моей едой не побрезгуй – от чистого сердца ведь. От чистого сердца.

– Не, есть не буду – сыт, – подергал бородку Егор. – А вот еще одну чарку, пожалуй, выпью, коли нальешь. Да пойду – с ватажниками своими разобраться, который раз уже драки устраивают – посадниковы люди мне все время жалуются. Эх!

Корчемщик с поклоном подал еще одну чарку, которую заозерский князь тут же и опрокинул – а чего время зазря терять?

– Ваше здоровье, люди да гости новгородские!

– И тебе, княже, всего.

Все посетители дружно поклонились в пояс, а заглянувший с улицы Лутоня, уже успевший благополучно прийти в себя, пал на колени:

– Уж извиняй, княже. Да и людишек своих не ругай особо – то не они драку затеяли, мы.

– Разберусь, – махнув на прощание рукой, князь Егор покинул корчму – на улице верные слуги уже держали наготове коня, ватажники же, потупясь, стояли поодаль, переминаясь в грязи.

– Ужо я вам! – погрозив им плетью, молодой человек стегнул коня и, в сопровождении вооруженной саблями и короткими копьями свиты, поскакал к Великому мосту через Волхов. Там, в Детинце, ждал его для важной беседы сам новгородский «владыко» – архиепископ Симеон, кстати, добрый знакомец супруги Егора заозерской княжны Елены, терпеливо дожидавшейся мужа в недавно приобретенных хоромах.

Жена и встретила Егора уже поздним вечером – усталого и немножко пьяного, а потому – веселого. Встретила, как полагается – услыхав во дворе топот копыт, выглянула в оконце, выскочила на крыльцо высокое, поклонилась мужу – по новгородским понятиям, как всякая добрая жонка:

– Ой, явился наконец, сокол мой ясный. Уж все глаза проглядела.

Князь улыбнулся, обнял супругу, поцеловал:

– Хоть кто-то здесь рад меня видеть.

Так, обнявшись, вдвоем, и поднялись по крыльцу, благо ступени были широкие. Купчины Амосовы, у которых Егор по совету своей многомудрой супружницы купил усадебку, недаром считались богатейшими из богатейших и мало в чем себе отказывали – вот и хоромины выстроили изрядные – в шесть срубов, с горницами, со светлицами, с сенями, с «белыми» – с ордынскими поливными изразцами – печами. Амосовы были хорошими хозяевами: окромя хором, на усадьбе еще имелись различного рода мастерские, кузница, особая изба для гостей, несколько изб для воинов, конюшня, две бани и еще много всяких амбаров и хозпостроек. Да! Еще и мощный тын, и ворота с башней, и мощенный дубовыми плашками двор.

Все это хозяйство княжна Елена с удовольствием обустраивала, однако ж и свое родное Заозерье не забывала – любила. Вот, с неделю назад целый обоз туда отправила и теперь переживала – добрались ли? Эко, когда отправляла – морозец стоял, снег сугробами, а ныне что – снова весна-красна?

– Ты у меня сама, как весна! – улыбнулся Егор, разлегшись на ложе.

Кафтаны он давно уже скинул, остался в одной рубахе, с удовольствиям отдаваясь доброму домашнему жару – Елена сырости не любила и велела протопить печи.

– Велишь ли, госпожа, свечей зажечь побольше? – заглянув в дверь, почтительно осведомился мальчишка-слуга, невзначай купленный княгинюшкой на торжище за синеглазость и внешнюю похожесть на херувима, про которых ей как-то рассказывал все тот же отец Симеон.

Елена махнула рукой:

– Зажигай. И скажи там, чтоб стол в горнице накрывали… Пора уж.

Проводив взглядом слугу, княжна повернулась к мужу:

– Пока тебя не было – малец прибегал от князя московского посланника, Яндыза.

– Яндыз? – князь помотал головой. – Имя какое странное. Где-то я его уже слышал.

– Еще б не слышал! Тохтамышев сын, московским государем пригретый. Да пес с ним, завтра примем. – Хохотнув, Елена взяла ладонь мужа в свою, заглянула в глаза лукаво: – А помнишь, милый, ты обещал, что сегодня мы с тобой вдвоем трапезничаем… только ты и я…

– Ты и я… – тихо повторил Егор. – А ну-ка, погляди, что мне в глаз попало? Соринка, кажись…

– Где?

В домашнем приталенном платье темно-голубого бархата, с изящной золотой цепочкою на груди, Елена смотрелась сейчас истинной королевой: юная – чуть больше девятнадцати лет – длинноногая, стройная, с густыми золотистыми волосами, словно залитыми летним искрящимся солнцем… пухлые розовые губки, зубы жемчугом, густые ресницы, а из-под них – бездонные омуты васильковых глаз. И ямочки на щеках, когда улыбалась… впрочем, ямочки – не только на щеках, но и…

Вот, вот! Обняв жену, Егор погладил ее по талии, нащупал эти ямочки на пояснице и, с силой притянув супругу к себе, жарко поцеловал в губы, запуская руку под платье…

– Погоди, погоди, заполошный! – Елена чуть отстранилась, но глаза, очи синие, пылали нешуточным пожаром. – Ты бы хоть дверь закрыл… и свечки притушил… не все, часть…

– Понял!

Молодой человек проворно исполнил указанное, обернулся… Призывно улыбаясь, Елена уже ждала его на ложе, нагая, лишь на тонкой шее тускло блестела цепочка… и так же блестели глаза, а соски изящной и упругой груди стали твердыми от нахлынувшего желания…

Князь уже не выдерживал, зарычал, словно дикий зверь, срывая с себя одежду, бросился на супругу… осторожно припал ртом к пупку, принялся ласкать его языком, постепенно спускаясь все ниже… Елена затрепетала, задышала тяжело и часто, погладила мужа по волосам, шее… Тот приподнялся, обхватил ладонями ее груди, накрыл поцелуем пухлые губы, обнял, ожегся шелковистой кожей, погладил ямочки на пояснице… Заскрипела кровать. Юная княгиня дернулась, застонала, закусила губу… И закатились глаза, и васильковый взгляд ее улетел в поднебесье…

– Ах, милая! Как славно, что ты у меня есть! Как славно-то, Господи!

– Я тебя тоже люблю, – устало прижавшись к мужу, призналась Елена. – Знаешь, а у нас скоро ребеночек будет.

– И это тоже славно. Даже очень! Милая ты моя, милая…

С московским посланцем Яндызом князь Егор встретился после обеда, уже разобравшись со всеми местными делами, в особенности касавшимися буйного поведения людей из его ватажки на новгородских улицах да в корчмах. Дрались, что и говорить, ватажнички, дрались – о том и посадник постоянно жаловался. Однако новгородцы тоже далеко не агнцы, вполне могли и сами кого хочешь обидеть… как вот вчера, в питейном заведении. Хорошо хоть признались, а то б молодой князь наказал своих, мало б не показалось – кого в стражи ночные, а кого и в поруб – охолонуть. Послали гонца за епископом новгородским Симеоном, а посадника с тысяцким в известность не ставили – вроде как обычный был визит, частный, без всяких там даров-представлений. Так вот вдвоем посланника московского и слушали – князь Егор и Симеон-архиепископ, мужичина себе на уме, умный и всячески молодого князя поддерживающий. Еще б не поддерживать, когда немало обещано – и церкви строить, и землицу жаловать, и много чего еще – те хозяйственные дела Еленка-княжна накрепко знала, она ж первой с Симеоном и спелась, памятуя о том, что вот-вот пригласят новгородцы к себе заозерского князя – град охранять да суд править за деньгу немалую. Сам Егор к Господину Великому Новгороду тоже прикипел уже – частенько наезживал да жил в бывших амосовских хоромах. Однако ж и Заозерье не бросал – к чему? – своя-то ноша не тянет… в чем Еленка была с ним полностью согласна.

Хоть посланнику московскому княгинюшка на глаза и не показывалась, но притулилась в соседней горнице, за занавесочкой – внимательно все слушала, всматривалась.

Красивый парень был царевич Яндыз – статный, русоволосый, с очами карими, глянет – будто ожгет. Красив, красив, ничего не скажешь, одно плохо – татарин, мало того – Тохтамышев сын! А уж Еленка в свое время в ордынском плену натерпелася, если б не Егор, так неизвестно еще, где б оказалась… в монастыре, в лучшем случае… как Софья, Софья Витовтовна… ух, и змеища, не в обитель ее надо бы, а убить! Раздавить гадину, но… но отец ее, Витовт, мог вмешаться, хоть как Бог миловал, да тевтонцы мешали.

– И тогда мы, как будто с посольством, посмотрим, что там да как в Орде, – сидя за гостеприимно накрытым столом, продолжал вещать посланник. – Покуда же большое войско государю моему Василию-князю отправлять невместно – о послах ордынских к Витовту я, князь Егор, тебе уже поведал. От союза того чего хочешь ожидать можно – вот мой государь и пасется.

– Что ж, его понять можно, – задумчиво покивал внимательно слушавший речь архиепископ, темнобородый, в черном монашеском клобуке и с золотой цепью с крестом поверх скромной рясы.

– Его-то можно, – невесело улыбнулся Егор. – Однако же дело-то затянется. А вдруг там в Орде успокоится все? Джелал-ад-Дин верх возьмет или этот… Керимбердей… или, может, Булат на троне удержится.

– Не удержится!

Ах, каким гневом сверкнули карие глаза царевича! Как сжались в кулаки белые руки, губы тонкие искривились нервно… по всему видно – не очень-то жаловал Яндыз своих родных братцев, мягко говоря – не очень.

– Никогда такого не будет! – поиграл желваками посланец.

Сказал – как отрезал, словно от него это все зависело, а не от Егора или там московского князя. Следовало царевича успокоить.

– Вот, отведай, господин Яндыз, шербету – как раз для тебя купили у персидских купцов, – поднявшись с кресла, радушно предложил молодой заозерский князь. – Вина не предлагаю…

– Почему ж нет? – покусав ус, чингизид неожиданно улыбнулся. – Я люблю вино… И женщин. И Хайама люблю – стихи, конечно – и еще, пожалуй, больше мне милее Кутб.

О Хайаме Егор слышал и раньше, а вот Кутб был ему незнаком, впрочем, этот московский ордынец приехал сюда вовсе не говорить о поэзии. Хм… вино пьет, что ж… Хорошо, вчера Еленка побеспокоилась, своего любимого купила, мальвазеицы.

– За нашу встречу, царевич Яндыз! – взяв кубок, церемонно поклонился князь.

Гость сверкнул глазами:

– Надеюсь, она станет полезной для нас обоих.

Выпил, не поперхнулся – а ведь мусульманин, наверное. Хотя у них там есть какая-то фетва – разрешение, мулла дает… ну и воинам в походе – можно, а Яндыз вроде как в вечном походе – так получается.

– Так ты, князь Егор, едешь? – выпив, взял быка за рога Яндыз. – Мы бы съездили, а твое войско – я слышал, оно не маленькое – могло бы обождать где-нибудь на Итиль-реке, скажем, у Джукетау, а в случае чего…

Князь поморщился – именно так они с Еленкой вчера ночью и рассудили. Мало того, кроме своей ватажки Егор решил еще и хлыновцев позвать, известных пиратов-ушкуйников, на Орду страх наводящих. Имелись и там, у хлыновцев, завязки – сегодня же отправить гонца! А царевич – прохиндей ушлый, ишь, вызнал уже все, что ему надобно. Интересно, как? Конечно, соглядатаи имеются – как без них-то? Да ведь и сюда, в Новгород, поперся, не в Заозерье, хотя, казалось бы, именно туда и должен был первым делом ехать – а вот поди ж ты! Откуда узнал, куда надо? Хм… все оттуда же. Молодец!

Вообще же Яндыз произвел впечатление двойственное: упрям – это видно, решителен, умен… чересчур умен и себе на уме! И ведь прав, собака – момент для похода уж больно благоприятный: пока в Орде с властью не срослось – трон под Булат-ханом шатается преизрядно, и эмир Едигей прежний свой авторитет растерял. Иные властушки жаждут – Джелал-ад-Дин, Керимбердей – вот уж кто темная лошадка! И еще этот вот – Яндыз. Тоже ведь чингизид, сын Тохтамышев… Пригляд за ним нужен! А по Орде ударить хорошо бы в самое ближайшее время: расклад сил в любой момент измениться может – вдруг да Витовт эмиру воинскую помощь окажет? Хоть эмир и бивал когда-то литовцев, но ведь времена-то меняются! Или, наоборот, кто-то из сыновей Тохтамышевых власть-силу возьмет. Всяк может статься, а потому – поспешать надобно.

Поспешать… Егор шмыгнул носом – ага, поспешишь тут, при таких вот московских раскладах – посольство какое-то липовое… оно вообще нужно?

– Что, князь-то Василий Дмитриевич совсем никого не даст? – пригубив чарочку, вкрадчиво поинтересовался отец Симеон, глядя на собеседника умными, нарочно наивными глазами.

Яндыз скривил губы в улыбке:

– Почему ж никого? Мой отряд – триста сабель. Все – отборные люди.

– Так ведь и у нас – отборные.

– Тем более – все пути-дорожки ордынские я хорошо знаю.

При этих словах царевич горделиво расправил плечи, а молодой заозерский князь едва не сорвался в смех – ну, надо же, знает он! Можно подумать, сам-то Егор никогда в Орде не был, из полона не бежал, в набеги не хаживал. Ха! Однако же – триста сабель… Спасибо и на том.

– Так как, князь? Согласен?

Архиепископ еле заметно кивнул, в соседней горнице негромко кашлянула Елена. Князь поджал губы – тоже еще, советчики, будто без вас неведомо, что и как делать.

– Вот тебе моя рука! – убрав с лица ухмылку, князь протянул руку.

Крепко пожав ее, Яндыз довольно улыбнулся:

– Ну, вот теперь можно и выпить. Не так, как мы с вами сейчас, а по-настоящему… по-ордынски!

«По-ордынски» гулеванили долго. Несмотря на молодость, чингизид оказался выпивохой опытным, а уж тосты из него лились – куда там тому же Хайаму! Особенно, когда за стол, ничтоже сумняшеся, уселась Елена.

– А что я там буду одна-то? – войдя в горницу, промолвила княжна. – Тем более вино хорошее и компания хоть куда. Да! Я велела – сейчас девки придут, песни петь будем.

Уж чего только не спели!

И про белу лебедушку. И про новгородского гостя Садко. И про Соловья-разбойника – Егора любимую. Яндыз тоже подпевал – песни знал, чего уж, даже затянул было свою, ордынскую, про белую верблюдицу, да потом пытался прочесть какую-то длинную и грустную любовную поэму, да не совладал с переводом – изрядно уже был пьян.

Отец Симеон ушел пораньше, а с царевичем еще и попели, и попили, до самых первых петухов гульба продолжалась, до обоюдных комплиментов дело дошло:

– Хороший ты человеце, друже Яндыз! И не скажешь, что татарин.

– А?

– Говорю – еще по одной – и спать, ага?

– По чарочке?

– Ха! По чарочке? По кубку! Вот по этому вот, увесистому… между прочим, царьградской работы! Что, не веришь?

– Почему ж. Верю. Наливай!

– А про любовную пару-то? – изнемогала от любопытства Елена. – Ты ж так и не дочитал.

– Не дочитал – прочту, – царевич галантно приложил руку к сердцу. – Особенно для такой красавицы, как вы, любезнейшая княжна! Для вас одной буду читать хоть всю ночь.

«Ага, ага, прочти… – подумал Егор. – Рискни здоровьем!»

И, опрокинув кубок, погрозил жене пальцем:

– А не пора ль на покой, милая?

Царевича проводили со всеми подобающими почестями – хоть и неофициальный был визит, а все ж молодому заозерскому князю не хотелось ударить лицом в грязь. У ворот долго, с поклонами, с обниманием, прощались, хорошо, не дошло дело до пьяных лобзаний или, упаси Бог, мордобития. Обошлось!

Только когда гость со своей свитой уехал, князь с юной супругой отправились почивать, улеглись на ложе, усталые, хмельные… Егор едва глаза смежил, как вдруг…

– А этот Яндыз-царевич сам себе на уме – хитер и коварен, – шепотом дала оценку княжна. – Я таких в Орде навидалась: с виду хоть мед пей, а в душе… Пасись его, о, возлюбленный супруг мой, всегда настороже будь. Хотя… – Елена вдруг хохотнула, взъерошив мужнины волосы. – Вы с ним, с Яндызом, похожи чем-то – как две пары в сапоге… Тьфу! Что я такое говорю-то? Пьяна, пьяна… Два сапога – пара!