Андрей Лео
Сделай, что сможешь. Начало

© Андрей Лео, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Глава 1

Ох, где ж был я вчера? Ох-х… Да хрен с ним вчера, где я сейчас-то? Ё-моё, это чё за халупа? Стены старые, бревенчатые. Охотничий домик, что ли? Чёрт, ну и темно же здесь! Кто ж такие маленькие окошки делает?.. Или это баня? Не-е, не похоже. Хлама везде валяется много, и видок у помещения весьма непрезентабельный. Не пойму: мы на охоте? Хотя какая, к чертям, охота? Вроде в кабаке вечером сидели. Или нет?.. Ну точно, джип Вадика обмывали. Неужели упились все вдрабадан и за город попёрлись?.. Ничего не помню.

А что вспоминается из последнего? Разгулялись мы душевно, хохмы, анекдоты и спиртное лились рекой. Потом актёры к нам подвалили, пять балбесов в царской военной форме, один даже в гусарский ментик вырядился. Хм, а может, мы кино смотрели? Да нет, ребята как раз Вадика поздравляли, к тому же я на тот момент ещё довольно трезвый был… Относительно. И не актеры они, а реконструкторы какие-то. Во! Правильно! И Вадик в форме приехал, новым званием похвастал. Наконец-то до полковника дослужился. Сразу пошли офицерские тосты всех времён и народов. Дальше мы песни орали, а затем – темнота. Кто ж меня сюда приволок?

Э-э, а что это за хрень по лицу скачет? Оба-на, кажись, блоха. Только этого мне для полного счастья и не хватало! И тело, чувствую, всё чешется. Ёхарный бабай, убью тех гадов, которые мою бессознательную тушку в этот клоповник забросили!

Разозлившись, попытался встать и рухнул на пол, запутавшись ногами в какой-то тряпке. Руки и ноги словно не мои. Ого, а пол-то земляной! Та-ак, обувь где? Ни фи-ига не вижу. Ай, да бог с ней, доползти бы до двери. О, тут лестница вверх идёт, это я в землянке, значит. Или в подвале? Ох, солнце-то как шпарит! Глаза мои бедные.

И ни души рядом. Не понял: меня одного оставили?

А вокруг тишина-а… и… красиво! Аж все матюги в горле застряли.

Передо мной лежало небольшое поле, усеянное зелёными грядками и огороженное старым, немного покосившимся плетнём. Я лишь в детстве у бабки подобное видел. За спиной – странная полуземлянка, из которой еле выползти удалось, а слева – пруд. И всё это хозяйство окружает высоченный лес. Я в Карелии, однозначно, больше под Питером такой лес нигде не найдёшь. И пожалуй, далеко в Карелии, ведь в Финку меня пьяного не могли уволочь… Или могли? Ну зашибись погуляли! Эх-х, даже в морду дать некому, никого поблизости не наблюдается. Обидно, блин!

Наверно, долго мне ещё пришлось бы тупо пялиться по сторонам, если б ноги не замёрзли, а посмотрев вниз, я просто впал в ступор. Ноги не мои! Из-под мешковатой рубахи, едва достающей мне до колен, торчали худющие детские ножки. И руки детские. Заглянул за ворот рубахи – и тело тоже.

Во попал! Точно. Попаданец. Перенос сознания, едрить твою налево. Для проверки пощипал себя и похлопал по щекам. Не помогло. Не бывает столь реалистичных глюков. Так, собираем мозги в кучу, пока совсем не разбежались. Опять оглядываем руки, ноги, тело. Ага, тело, как же – тушка сушёная и рёбра торчат. Хорошо хоть пацан. Тут сердце дало сбой, я замер и, резко подняв рубаху, заглянул между ног. Фу-у, нормальный такой пацан. В натуре.

Да-а уж, осчастливили тебя, Саша, основательно. Интересно, кто это постарался? Чужая белая горячка случайно в гости заглянула? О-о нет, вряд ли. Слишком реальна окружающая действительность. Инопланетяне? Вселенский разум? Ой, да чего теперь гадать, перенос – он и на альфе Центавра перенос. И какой вывод из произошедшей лабуды мы сделаем? Судя по землянке и рубахе, на меня надетой, нахожусь я в историческом прошлом. Хотя если здесь бегают гоблины с эльфами, то я попал… Вот именно ПОПАЛ. В смысле чёрт его знает, куда попал!

Я представил, как умоляю первого встречного длинноухого чудика объяснить мне тайны окружающего мира, а тот, отклеивая уши, говорит, что он толкиенист^[1], а не то, что я сперва подумал, и советует: «Мальчик, ты в лесу не все грибы кушай. Мухоморы – бяка, есть их нельзя». Ха, лезет же в голову бредятина… Ну… раз юморим, то с мозгами всё в порядке.

Ладно, шутки шутками, а исключать ушастых не стоит. На этом этапе размышлений моё сердце дало очередной сбой, и я схватился за свои уши; потом, удостоверившись, что они вполне человеческие, с облегчением выдохнул. Надо же, и десяти минут тут не провёл, а уже задёрганный стал. Та-ак, расслабляемся и вспоминаем рассказы о попаданцах. Коль я попал, то, может быть, и часть из написанного о них правда? Что там про магию было? Я попытался изобразить крутого волшебника, но сколько ни пыжился, силой мысли ничего поднять не смог, а формируя фаербол^[2] в своих скрюченных ладошках, чуть не родил. Не-е. Не джедай^[3].

Всё, хорош маразмом страдать, с магией и после разберёмся. Когда её найдём. Давай-ка, Саша, для начала территорию внимательно осмотрим, может, это прояснит ситуацию.

«Работаем», – как любит говорить Вадик… или любил… или будет любить. Тьфу, зараза! Знать бы ещё, где мой друг сейчас. Даже не удивлюсь, если он в данный момент из соседней землянки на карачках выбирается… в платьице и с косичками. Да-а… хороший прикол получился бы. Многое бы я отдал за то, чтоб посмотреть, как настоящий полковник в обличье маленькой девочки с матюгами по огороду носится.

Нервно похихикивая, обошёл землянку. Она примерно четыре на пять метров по площади и в высоту от земли около полутора, точнее за отсутствием средств измерения и не скажешь. На крыше слой дёрна, окна махонькие и затянуты непонятной фигнёй, похожей на кожу. А-а, так вот ты какой, бычий пузырь^[4]. То-то темно внутри. Недалеко, метрах в десяти от землянки, вырыт погреб. Заглянул в него, там валяется одна-единственная бочка, и та пустая. В самой землянке стоят: две лежанки, покрытые шкурами, две лавки, стол, два сундука, печка убогая и гибрид шкафа с сервантом, а в нём куча горшков и плошек.

Некоторые горшки полные. Есть гречка и пшено, мука пшеничная и ржаная, мёд с кедровыми орешками. Внизу в мешках то же самое. Тут же пара небольших пустых бочонков стоит. О, ножичек лежит. Паршивый ножичек. У входа кадушка с водой, возле неё топор и несколько поленьев. В сундуках какая-то древняя одежда, да и то одни женские сарафаны, длинные рубахи, юбки и платки. Ёклмн, а где ж я трусы-то со штанами оставил?! В той жизни, что ли?! Куча барахла, а самого нужного нет. И обуви моего размера тоже не видно.

По стенам корзинки и лукошки всякие развешаны. На лежанках шкуры расстелены, довольно грязные и воняют сильно, и насекомых там, наверно, немерено. Сундуки укрыты дерюгой, напоминающей ткань старых мешков; помню, в детстве отец картошку в таких приносил. Ткань моей рубахи поновее выглядит. Её швы вручную прошиты. По краю подола вышивка идёт, на рукавах и у ворота бегущие человечки и олени изображены, больше изысков не наблюдается.

И что мы имеем в итоге? Имеем?! Да о чём это я? Поимели, скорее, нас. В плюсе, по-видимому, одна молодость. Правда, моё бывшее тело пятидесяти шести годов от роду было в отличном состоянии и мне нравилось, а это тельце ещё откармливать и откармливать. Если судить по землянке и предметам внутри неё, век на дворе точно не двадцать первый, вряд ли в России или в той же Канаде моего времени существует такое жильё. Признаков цивилизации не наблюдается. Нет целлофановых пакетов, нет пустых бутылок, одежды нормальной и той нет. Вся здешняя посуда явно на гончарном круге сделана, а там, откуда я свалился, дешевле и проще приобрести советский алюминий на пару с китайским пластиком.

О-хо-хо… Гончарный круг, помнится, в Европе появился в первом тысячелетии до нашей эры. В России – не помню, но вроде бы не ранее пятого века; значит, до севера он добрался бы веку этак к десятому. А срубить землянку могли и в середине двадцатого, только стёкла в оконца при советской власти даже в этом захолустье уже вставили бы. Гвоздей в доме нет, вся мебель на деревянных клиньях собрана. И построен терем-недоросток не так давно, полвека не прошло: брёвна хорошо сохранились.

Вот дурень, зелень на огороде не осмотрел! Я рванул наружу. Домчавшись до грядок и увидев картофельную ботву, обрадовался ей, как родной. Без картошечки мне бы тяжко пришлось: люблю ее, родимую, в любом виде. Ну хоть не ниже Пети Первого^[5] провалился, и то хлеб. Кстати, о хлебе: жрать охота. В землянке всего один сухарь нашёлся. Может, картошки испечь? Пора ей дозреть, погодка на дворе шепчет: скоро осень.

Не-е, с готовкой спешить не следует. Лучше сочной морковкой похрустим, хозяев подождём. Судя по впалому животу и выступающим рёбрам, это тело здорово поголодало, тяжёлую пищу ему нельзя. Колбасит его, стало быть, с голодухи, а не с бодуна, как я вначале рассудил. Еда есть, а тельце не ело. Болело, что ли? Или меня ждало? Чтоб покормил.

Натаскав морковки с репкой, пошёл отмывать всё в пруду, заодно по отражению в воде свою новую мордашку заценил. А ничего физия, нормальный такой лохматеус, не курносый, не лопоухий. Мне понравился. Не гоблин зелёный, и слава богу.

Морковка пошла на ура, репа тоже, а вот ягод я что-то здесь не вижу. Жаль. Но можно мёда с орехами в землянке отведать. Эх-х, а у мамы на даче огурчики, помидорчики, кабачки жареные. Ой, да чего там только нет! Ша, Саша, остановись, а то слюной подавишься.

Пока отмывал добытое на огороде, руки немного замёрзли: вода в пруду не слишком тёплая. Не помешает печь разжечь в землянке для обогрева, пусть уютнее станет в нашей берлоге. Стоп, а не поспешил ли я насчёт «нашей»? Хороший вопрос.

Но спускаться в тёмную, мрачную землянку жутко не хотелось. На улице-то солнышко припекает. Лепота. Я присел на скамейку рядом со входом. Навалилась усталость. Кажется, у меня начался отходняк. Видать, проснувшись, двигался исключительно на адреналине, а теперь – у-у… Надо посидеть, отойти. Потихоньку расслабляясь и догрызая последнюю морковку, обдумывал дальнейшую жизнь. Вероятно, я всё же в прошлое своего мира попал, не похожа эта землянка с огородом на заповедник в эльфийском лесу. М-м, но зарекаться не будем, ох не будем.

Ладно, как бы там ни было, а жизнь в лесу не сахар. Разумеется, опытный человек и в глухой тайге способен с комфортом устроиться, но без оружия и техники тяжеловато придётся. С временем, пожалуй, определились: я сейчас нахожусь в промежутке с одна тысяча семьсот тридцатого по одна тысяча девятьсот тридцатый год. За два века в сельской глубинке почти ничего не изменилось. Самое оптимальное для меня – собирать грибы и охотиться, но с этим детским телом я зимой намучаюсь. При первой же возможности нужно перебираться в город или в то место, которое городом называют. Лучше всего сразу в столицу махнуть. А там…

Однако вернёмся на грешную землю. Добывать нынче смогу лишь всякую животную мелочь, появятся шкурки на продажу и мясо для прокорма моего растущего организма. Желательно для начала лук сделать. Хрень, конечно, в таких условиях получится, а не лук, но на безрыбье и козлом замяукаешь. Вообще-то, в стрельбе из лука я нормально тренировался только в институте, а потом в основном баловался. Остаётся надеяться, мастерство не пропито.

По уму бы арбалет сварганить, но его на коленке не сляпаешь, тут более серьёзный подход требуется. Необходимо также вспомнить устройство силков и ловушек. С деревянным копьём возиться, наверно, и смысла нет: меня в нынешнем состоянии любой хищник завалит просто отмахнувшись лапой от острой палки. Следовательно, ежедневный бег по пересечённой местности стоит первым пунктом выживания, а вторым – лазанье по деревьям.

Хм, а не рано ли я стал планировать новую жизнь? Ведь ещё неизвестно, где я, кто я. Да и что-то чересчур спокойно воспринимается мною этот нежданный перенос сознания. Сижу тут, размышляю, и никаких признаков паники не наблюдается. Самое смешное, даже волнует меня сейчас совершенно другое. Эх-х, почему ж не везёт-то так со стартовыми условиями?!

Ещё вчера прекрасно жил: работа нравилась, денег завались, на все причуды хватало, детей прекрасных воспитал, друзья замечательные, здоровье как у быка. С женой, правда, развёлся. Так культурно, даже друзьями остались. А начинать пришлось с самых низов; пока себя человеком почувствовал, много шишек набил. И в этой жизни, видимо, те же яйца, только в профиль.

У других попаданцев сознание всяких царей или князей выискивает для размещения с комфортом. Нужные прибамбасы и артефакты в нагрузку прилагаются. А я опять босой и без трусов. Мне бы самого завалящего принца – я бы не страдал, что королевство маловато, в любом разгулялся бы.

Чёрной волной тоска накатила, захотелось заорать прямо в небо:

– Ау, инопланетяне! Дайте карту уровня, пожалуйста! Где вход на следующий? Нажмите перезагрузку!

– Ты чего раскричался?

Чёрт! Подскочив с перепугу, я чуть на землянку не запрыгнул. Из-за угла вышла тётка с клюкой, в сером заношенном одеянии, голова по-старушечьи платком обмотана.

– Чего раскричался, спрашиваю?

Я впал в ступор. На инопланетянина эта тётя явно не тянет. Может, бабка пацана?

– Э-э… бабушка…

– Какая я тебе бабушка? Ты зачем встал? Тебе лежать надобно, помрёшь ведь. Что мне отец твой скажет? Машка уже успела ему об улучшениях растрепать.

Еле смог пролепетать:

– Да там блохи.

Тётка не размахиваясь влепила мне клюкой по бедру. Ох ёж твою, больно-то как!

– С тобой эти блохи пришли – тебе и кормить. А ну, быстро в постель! – Она замахнулась уже серьёзно.

Я от греха подальше поскорее юркнул в землянку. Отпор ей дать можно и в нынешнем состоянии, но оно мне надо – ссориться с единственным на данный момент человеком, который способен предоставить информацию о здесь и сейчас. Помнится, в старые времена суровое отношение к детям считалось нормальным, буду выпендриваться – прибьют на фиг, и вся недолга. Если это действительно восемнадцатый-девятнадцатый век, как я предполагаю, то летать мне после выздоровления быстрее тапка.

Закапываясь в шкуры, я старательно прислушивался к громкому ворчанию местного «жандарма», а устроившись, попытался осмыслить неожиданную встречу. Самое главное из всего услышанного – тут говорят по-русски. Значит, всё же прошлое. О болезни я правильно догадался, и кризис уже миновал. Слабость ощущается, но дело идёт на поправку. А лечила меня, очевидно, эта карга, очень на ведьму похожая.

Одежда у неё, как на фотках крестьян царской России времён Николая II: серо-синяя хламида, напоминающая сарафан с кофтой, да платок этот странный. Но думаю, так одеваться могли и при вторжении Наполеона. Присутствует какая-то Машка, наверно помощница. А ещё у меня есть отец, которого побаиваются. Что ж, придётся симулировать потерю памяти. Представляться вселенцем из будущего? Ну его на фиг, сожгут или утопят по-тихому. И ведьму заодно. Зачем нам демоны? Не-е-е, нам демоны ни к чему. Аминь, буль-буль.

Мои размышления прервал приход ведьмы. Я постарался изобразить лёгкий испуг.

Подошла, посмотрела и прошипела, хитро прищурившись:

– Что, боишься?

Блин, чуть не ляпнул: «Страшнее видали». В этих потёмках её и не разглядеть-то нормально.

– В огороде зачем морковку вытаскал?

– Есть хотелось.

– Наелся?

– Нет.

– Это хорошо. Сейчас заячьих лапок сварю. А тебе поспать необходимо. – Она махнула рукой в мою сторону.

«Ага, уснешь тут в вашем клоповнике», – только и успел подумать я и… вырубился.

Разбудил меня божественный запах мясного супа. Открыв глаза, столкнулся взглядом с внимательно наблюдавшей за мной давешней тёткой. Чёрт, что-то слишком уж пристально она меня рассматривает. Не к добру это.

– Ты другой стал.

Во, бляха-муха, рентген на ножках на мою голову выискался. Держись, Саша, иначе расколет тебя ведьма до самой задницы, а там и до безвременной кончины недалеко.

– Что ж в тебе изменилось? Не пойму я.

Нужно что-нибудь сказать, отвлечь как-нибудь.

– Я ничего не помню.

Голос у неё из задумчивого стал немного испуганным.

– Совсем ничего?

– Не знаю.

Она наклонилась ближе и требовательно спросила:

– Отца, мать?

– Не-е-ет.

– Обманываешь, – прищурилась ведьма.

Оба-на, она ещё и детектор лжи ходячий! Мне следует врать ей о-очень осторожно, а лучше совсем не врать.

– Сеструху помнишь? Вчера за тобой убирала.

– Не-е-ет.

– А братьев?

– Нет.

– А деревню?

– Нет.

– Вроде не врёшь. – Тётка сразу как-то осунулась. – Лес-то хоть помнишь? Он же тебе словно дом родной. Повадки всей живности знал.

– Лес помню. – Я постарался изобразить напряжённую работу ума.

– Как зверя добывать, силки ставить, помнишь?

– Помню.

– Стало быть, и остальное вспомнится, – с облегчением сказала она. – Лес тебе просто ближе всего, вот и не дает болезни память отобрать. А поправляться начнёшь, он и то, что забылось, возвернёт. Только не пойму, почему Машку, сеструху свою, забыл? Ты ж за неё даже на волка кидался, да и она в тебе души не чает. Просидела тут седмицу^[6], пока ты в бреду метался. Домой не шла, сколь я ни гнала, почитай всё время в ногах у тебя спала. Ничего, помогу я тебе. Ты лишь, – она наклонилась ко мне, – отцу и братьям о памяти не болтай. И мамке пошто про это знать? Волнение одно. А с Машкой я поговорю, лишнего не сболтнёт. Она не смотри что два вершка, с понятием девка. Теперь, коли есть хочешь, отвару похлебай, начнём с малого.

Супчик из зайца на вкус был просто объедение. Судя по реакции тельца, оно такого давно не ело. Меня опять потянуло в сон. Да-а, к непростой тёте я попал. Сегодня мне повезло, а что дальше делать?

Второй раз я проснулся после полудня. Рядом сидела маленькая всклокоченная девчушка и пристально на меня смотрела. Опа! Похоже, про неё говорили – два вершка. Новоиспечённая сестрёнка. Личико красивое. В потёмках, правда, особо не разглядишь, но не крестьянское какое-то, более вытянутое. Глазищи большие, почти чёрные, оттенок не уловить. Пучки тёмно-серых волос в разные стороны торчат. Она мне взъерошенного воробушка напоминает. Смешная.

Я улыбнулся:

– Машка.

Ох как взвился этот воробушек! И зачирикал с сумасшедшей скоростью, периодически подпрыгивая на месте:

– Я же говорила, говорила! Меня он обязательно узнат. Он не сможет меня не узнат! Уж кого-кого, а меня он всегда узнат. Я ни вот столечки не боялась, ну ни вот столечки!

– Уймись, балаболка. – Тётка стояла, уперев руки в бока, но на лице её играла улыбка.

Сестрёнка на секунду замерла, а потом резко пододвинулась ближе и положила ладошки мне на грудь.

– Мишка, как я исполохнула^[7], что ты умрёшь. Ты не думай, я не верила в это ни капельки. Я и Боженьку всё время молила и тянула тебя к себе по совету бабы Софы. Но боялась, не дозовусь, не услышит Боженька. У него дел тьма-тьмуща, да и ты сказал, совсем уходишь. Зачем ты так сказал, зачем? – Она легонько ударила своим кулачком по моей груди.

– Уймись! Слаб он ещё, – уже сердито рявкнула лекарка. – Будешь кулаками махать – уйдёт опять, не дозовёшься.

У сестрёнки на глаза навернулись слёзы. Она положила голову мне на грудь, обняла ручонками и стала тихонько всхлипывать. Тётка тяжело вздохнула и отошла к печке, а я серьёзно задумался над словами девчушки. Где же прежний владелец тельца и какова причина его исчезновения? Когда читал книжки о попаданцах, как-то это мимо сознания проходило: исчезли и исчезли, срослись с новым телом – и флаг им в руки. А сейчас, понимая, насколько эта малышка любит ушедшего, я завидовал. У меня, к сожалению, не было ни брата, ни сестры.

Куда он пропал? Связан ли его уход с болезнью? Почему говорил, уходит навсегда? Сам ли ушёл? Если сам, тогда что могло послужить такому решению? Надо в дальнейшем попробовать всё это выяснить.

А сестрёнка у меня ничего такая. Боевая.

Э-э, Саша, местный приём тебя, конечно, слегка огорошил, но ребёнка следует успокоить.

– Маш, – я потрепал сестрёнку по вихрам, – поверь, теперь я никуда не уйду.

Она подняла голову. Глазищи блестят чёрными угольками.

– Правда?

– Правда. Если и пойду куда-нибудь надолго, то тебя с собой возьму.

Заплаканное личико осветилось улыбкой.

– Ой, Мишка, я так рада, так рада! Ты не представляшш, как я вся извелась…

Машка продолжала тараторить, а я с удивлением прислушивался к своим новым ощущениям. Кажется, я начинаю воспринимать, по сути, незнакомого мне человека именно как сестру. Странно, она ведь намного младше моих детей из той жизни, а я вроде бы уже люблю эту шебутную малявку.

Вот и ещё один плюсик попадалова. Такого у тебя, Саша, точно не было. Что ж, надеюсь, если всё же вернётся парень Мишка, мы с ним из-за этого воробушка не подерёмся.

К нам подошла лекарка:

– Вижу, благодать пришла, Мишка и Машка снова вместе. Ты, стрекоза, чем стрекотать, лучше покорми братку и мясца ему дать не забудь.

Сестрёнка сразу рванула к печке и загремела посудой. Тётка посмотрела на неё с усмешкой и перевела взгляд на меня.

– А я в лес пойду, травок посбираю… для памяти. С тобой же пока другая знахарка побудет. Поспрошай её, может, вспомнишь чего. А ты, Машка, картошки отвари и хлеб к ужину испеки.

Как-то подозрительно она насчёт травок для памяти высказалась. Неужели ты, Саша, прокололся? Ай, да хрен с ним! После разбираться станем, сначала нужно пообедать. Я решил перебраться за стол, мне так удобнее. Никогда не любил есть в постели и тем более не хочу, чтоб кормили с ложечки.

Сестрёнка поставила передо мной полную плошку всё того же супа из зайчатины, но уже с мясом, и положила сухарь, а затем уселась напротив, сложив руки, словно прилежная ученица. Мне показалось неправильным лопать одному.

– А почему себе не налила?

Она смутилась:

– Я дома поела.

Да уж, так я и поверил, особенно видя её голодный взгляд.

– Маш, я один не могу. Налей и себе, иначе мне еда в горло не полезет.

Сестрёнка удивлённо на меня посмотрела. Это я что, глупость сморозил? Начинает сказываться незнание местных правил поведения? Но бульона она себе налила… несколько ложек на донышко. А потом, бросив взгляд в мою сторону, и кусочек мяса в тарелку плюхнула.

– Мишка, ты говоришь очень странно. Неужто ничего не помнишь?

– Ничего.

– Ничего-ничего?

– Помню, как охотился.

– Это хорошо. – Она с серьёзной мордочкой мотнула головой. – Ты в лесу так вкусно мясо жарил.

Ха, кто о чём, а голодный о съестном. Ладно, пора браться за познание мира, в который попал. Начнём с малого.

– Маша, а как мы дома ели?

– Хи-хи. Ты меня так никогда не называл. Так к суженым обращаются.

– Буду знать. И… как же мы едим дома?

О-о, как бровки-то нахмурились.

– Сперва надо Боженьке помолиться за еду, нам ниспосланную. Ты начать должен, ты старшой. Ой, – она приложила ладошку ко рту, – ты ж беспамятный!

– А ты начни, вдруг вспомню.

Проколоться я особо не боялся: в Бога всегда верил, хоть и не был шибко религиозным. В церковь периодически заходил и распространённые молитвы знал. Правда, если здесь живут староверы, могут быть проблемы. Но к счастью, мои опасения не оправдались, всё прошло без эксцессов: молитва знакомая, крестятся тремя перстами.

Приступая к обеду, сломал сухарь и половину отдал сестре. Под моим строгим взглядом отказаться она не решилась. Оказалось, за едой в нынешние времена разговаривать не принято, и я усмехнулся про себя, вспомнив девиз советских столовых: «Когда я ем, я глух и нем!» В конце Машка, подняв плошку, допила через край остатки бульона. Последовал её примеру. Ну, теперь можно и поговорить.

Сестрёнка сумела удивить: после предыдущей скоростной болтовни никак не ожидал услышать от неё серьёзный и обстоятельный рассказ о жизни. Окружающая действительность была описана ею с лекторской неторопливостью. Примерно за два часа беседы многое узнал о местных реалиях, но самое главное – куда же всё-таки занесло моё сознание. Малявка не только текущие месяц и год назвала, а даже сегодняшнее число, чем меня просто поразила. Кто бы мог подумать, что девчушка десяти лет от роду, из глухой сибирской деревни царской России, знает точную календарную дату. Например, в две тысячи двадцатом году, из которого я провалился, её не всякая десятилетняя назовёт, а уж про этот одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмой вообще молчу. Тут крестьяне, бывает, и о столетии понятия не имеют.

Да-а… попал ты, Саша. Конкретно попал. Хотя не стоит Бога гневить, могло быть и хуже. Сложись линии судеб иначе – и отмахивался бы ты сейчас дубиной в «гламурном» облике неандертальца от какого-нибудь саблезубого кошака или вприпрыжку от орков по долинам и по взгорьям улепётывал. Ну… если с такого ракурса на проблему взглянуть, то она уже и не слишком страшной смотрится. Но всё равно это первое августа запомнится надолго.

Вот что судьба, или кто там поспособствовал моему попаданию, хочет сказать? Давай, Сашок, выпрямляй загибы истории, гони Россию пинками в светлое будущее? Ха-ха два раза! Щас порву жопу на три части и рвану в Питер императора уму-разуму учить. Не, ну засунули бы меня сразу в Александра II или Александра III, я бы сбацал путёвый квест. А так… Что прикажете делать крестьянскому пацану из таёжной деревушки на двенадцатом году его жизни?

Или вы намекаете на пятидесятишестилетнего вселенца? Так он не семи пядей во лбу, тщательнее следовало кандидата выбирать. А я? А что я? Да, инженер, но высоких должностей никогда не занимал и уже лет девятнадцать на крупных заводах не работал. Да, в армии снайпером в спецчасти служил, но простым сержантом. Да, люблю оружие и отлично стреляю из любого. Постоянно палил в своё удовольствие из всего, что имелось, а у меня много чего имелось. Но у простого стрелка, пусть даже самого лучшего, мало шансов изменить будущее. Окончив институт, я работал в оборонке, на производстве артиллерийских орудий; эти знания, конечно, пригодятся, но кардинально на ход развития государства вряд ли повлияют.

А в последнее время я в основном огранкой драгоценных камней занимался, пять лет назад организовал заводик по выпуску ювелирных украшений. Постепенно и сам кое в чём поднаторел, некоторые говорили, талант к ювелирному делу пробуждается. Льстили, наверно. И как с этаким жизненным багажом, чёрт возьми, историю менять? Мне хотя бы до той же долбаной революции дожить, уже рад буду.

Разумеется, я в состоянии организовать кучу всяких разных интересных производств, но для этого нужны деньги, гроши, тугрики. Где их взять? Стать алмазным королём? Застолбить кимберлитовые трубочки в Якутии? А я не помню, где они находятся, хоть и летал туда несколько раз. И в Архангельской области побывал, и по уральской земле вдоволь побродил. Не-е, на карте-то я ткну пальцем в примерный район расположения рудников и приисков, только вот на вопрос об их точных координатах память услужливо посылает меня на три буквы. Даже инженером мне никуда не пойти, и дело тут не в возрасте: переучиваться надо, в девятнадцатом веке технологии другие.

Пока, развалившись на шкурах, я предавался горестным раздумьям, а после немного подремал, Машка успела испечь хлеб и картошку отварить. Потом и ведьма пришла. Правда, зря я её так называю. Сестрёнка сказала, она очень хороший человек и знахарка прекрасная, меня больше недели словно родного выхаживала. При этом единственная хозяйка землянки и всей поляны, а зовут её баба Софа.

Начались сборы на стол – как говорится, что Бог послал. Из пояснений Машки я понял, что с едой у нас дома дела обстоят хреново. Мой новый папаня устроил для семьи раздельное питание: он со старшими сыновьями ест из одного горшка, а мать и мы с сестрой – из другого. Догадайтесь, в чьём горшке есть мясо, а в чьём – нет. И ладно б одно мясо, так мы обычно капусту с водичкой лопаем, закусывая куском хлеба. При этом маманя сложившийся порядок во всём поддерживает: как же, мужики работают, устают, а мы фигнёй страдаем. Братья, кстати, порядком старше: Гнату восемнадцать лет, Фёдору недавно пятнадцать исполнилось.

Отец, ко всему прочему, бывает, напившись, бьёт меня. Хотя чего это тельце бить, дал щелбан и пинка – всё, можно хоронить. Братьям и матери тоже достаётся, но меньше. Машку, слава богу, не трогает. Надеюсь, и дальше так будет, иначе я… нэ увэрэн, что правильно отрэагирую. Не, я понимаю, домострой и прочая хрень, но не припомню, чтоб детей в крестьянских семьях голодом морили. Естественно, когда голод у всех в округе – взять, например, девяностые годы этого столетия или тридцатые следующего, – происходили и страшные вещи, даже ели детей. Но здесь, насколько я смог оценить, живут довольно сытно; во всяком случае, никто не голодает. А наша семья зажиточной считается. Зачем тогда, спрашивается, нас гнобить?

Знахарка присела ко мне на топчан и положила руку на лоб.

– Горячки нет, на поправку идёшь. Выпей настой, опосля снедать станем.

Ужин прошёл, на мой взгляд, в тёплой дружеской обстановке. Чуть погодя постарался навести мосты насчёт остаться в землянке ещё на недельку-другую: ну не хотелось идти в тот дом, о котором рассказала сестрёнка. Оказалось, не всё так просто.

Баба Софа, малость повиляв, созналась:

– Мне ваш отец дал всего седмицу. Если потом не сможешь работать, не заплатит. Осень, ваша помощь в поле нужна.

Вот что значит узок круг этих богатеев, страшно далеки они от… огорода^[8]. Сельская жизнь, однако, про сбор урожая я и забыл. Что же делать?

И тут голос подала молчавшая до сих пор Машка:

– А много он обещал заплатить?

– Мешок муки, – вздохнула знахарка.

– Мишка, а давай шкурками отдадим.

– Какими шкурками?

Сестрёнка смутилась:

– Ты просил о них не говорить. Но нынче, поди, можно?

– Говори, – разрешил я.

– У тебя в лесу спрятаны добытые прошлой зимой шкурки. Не один мешок муки будет.

Тётка помотала головой:

– Я не хочу ссориться с вашим отцом.

– Ну зачем же ссориться? – Я воспрял духом от сестричкиного известия. – Машка завтра прибежит домой с печальной вестью: мне снова плохо. И мы поживём у вас лишних две-три… э-э-э, седмицы, – мне вовремя вспомнилось, как тут неделю называют.

– Дурень! Да коли здоров, нельзя говорить, что болен. Надолго слечь можешь и вряд ли уже встанешь.

«Не-е-е, так дело не пойдёт. Нам на ваши суеверия начхать», – подумал я, но вслух сказал другое:

– Нет. Болеть больше не буду, кто бы и что ни говорил. А дома и в поле в таком состоянии, как сейчас, я уж точно долго не протяну.

Софа сначала продолжила буравить меня хмурым взглядом, но постепенно её лицо разгладилось.

– Видимо, ты прав, и неча мне у судьбы лишнее выторговывать. Зима без Снегурки тяжёлая выйдет.

Решил поинтересоваться:

– Снегурка – это кто?

– Её тоже не помнишь? А ведь вы дружили. Собака то моя, три седмицы как околела. Тебя-то лишь в память о ней выхаживать взялась, не жилец ты был.

О как! Любопытные новости. А знахарка-то, похоже, хоронит себя раньше времени. Зимой в лесу без собаки, понятно, тяжко. Но не смертельно же? Да и в деревню, случись что, уйти можно – не прогонят же знахарку.