Андрей Бинев
Похищение Европы

Но что можно сделать с мизерной по тем требуемым гигантским масштабам суммой? Он же сказал – одни рыдания! Причем эти… мудовые!

Иван Иванович тут же вспомнил об одной «госконцертовской» еврейской семье, состоявшей из двух одиноких людей – Израиле Леопольдовиче Рубинчике и его супруге Розе Карловне. Обоим было тогда уже за шестьдесят, детей у них не было, а денег скопилось много. Не на кого было тратить, посему и скопилось. А как же с оборотом, с ростом! Тут такой случай, дорогой вы мой Израиль Леопольдович! Да скажите же ему, Роза Карловна, наконец! Лёнчик – близкий человек! Разве такой обманет! Разве профессор подведет?

Что там ударило в обычно сообразительную и осторожную голову Рубинчика неизвестно, но однажды он принес в банк какую-то безумную сумму иностранных денег. Еле дотащил в дорожной сумке, слаб был уже. Вывалил на стол Лёнчику в присутствии совсем уже высохшего Ивана Ивановича и спросил:

– Сколько нам с этого будет, молодой человек?

– Всё будет! – Лёнчик покрылся холодной испариной.

Он что угодно ожидал от этих старых чудаков, но такого!.. Это же кому сказать!

И деньги, как рубинчиковые, так и боголюбовские (вместе с заложенной дачей в Мамонтовке) исчезли в перспективных руках честного, «почти родственника» Лёнчика Казимирова. В буквальном смысле слова – исчезли! И что примечательно – векселя и облигации (а там еще и они присутствовали у Боголюбовых) оказались совершенно ничтожными бумажками, которые невозможно было использовать даже в санитарных целях: слишком они были твердыми и маркими.

Рубинчики почти помешались, когда им позвонил Иван Иванович и сказал, что Лёнчик очень сожалеет о том, что сделки провалились (по вине государственных чиновников, будь они неладны!) и богатство он сможет вернуть лишь через год-другой. А пока надо потерпеть! Конечно, таких процентов он уже не обещает, но все равно сумма будет удовлетворительной. Это Иван Иванович, собирая последние силы, говорил Рубинчикам.

– Ваня! – плакал мелкий и тощий Израиль Леопольдович. – Мы же так продуктивно с тобой работали в Госконцерте! Я столько раз, рискуя, поддерживал твои не всегда умные идеи. Мы не горели лишь потому, что я вовремя тебя останавливал и направлял, куда следует. И что теперь за это получил? Доживу ли я или моя Розочка тот год-другой, чтобы получить, хоть и не столько, сколько обещали, то хотя бы столько, сколько отдали?

Иван Иванович не дожил. Он умер. Тяжелой была эта смерть – долгой, мучительной. Семья не отходила от него почти неделю, с момента обострения болезни, той, которую сначала принимали за острый гастрит. Средств даже на облегчение болей (а средств требовали, требовали, потому что и перевязочных материалов в «скорых» в те годы не было!) не хватало.

Мучился несчастный так, что Боголюбовы до сих пор без содрогания вспомнить об этом не могут. Уколов нет, таблеток нет, только Геродот спирт разводил и, отказывая себе в самом необходимом, поил им умирающего отца. Чтобы тот хоть забылся ненадолго! Так страшно всем было!

Рубинчики тоже разболелись. Но звонили Боголюбовым, теребили уже Паню, а когда попадали на Геродота или Эдит, горько плакались им.

Лёнчик сначала соболезновал всем подряд, а потом и трубку перестал брать. В своем банке он уже стал почти главным акционером. Лишь президент банка некий Тянижилов был богаче его.

Вот так помогли ему сбережения Рубинчиков и Боголюбовых. Прав он все же был – проценты-то набежали без всяких там марких и жестких векселей. И платина, и уголь, и древесина, и нефтяные моря и океаны (не просто скромные подземные озера!), даже газовые облака – всё сработало, всё заколосилось. Только урожай собирал он один, а возможно, еще с кем-то трудолюбивым, но, главное, что не с Боголюбовыми и Рубинчиками, которым все эти начальные средства по существу и принадлежали.

Прошло несколько нищих, безрадостных лет без Ивана Ивановича, без жалобных звонков разоренных почти вчистую Рубинчиков и, конечно, без уже совершенно недоступного Лёнчика. Его только изредка по телевизору показывали. Он продолжал авторитетно предсказывать России великое европейское будущее. Надо, мол, только жить честно! И всё! И трудиться, трудиться…

А тут вдруг приходит к Боголюбовым домой аккуратный такой, в костюме, в рубашке с галстуком молодой человек из того самого «Фрай-банка», который уже стал целым холдингом, почти первым в новой, модернизирующейся теперь России, а с этим молодым человеком еще двое – не очень молодых, но тоже крепких и решительных, и тоже в строгих галстуках. Торжественно и деловито вручают они конверт растерянной Пане в протертой до дыр кофте из ангорской шерсти (давний подарок родного покойника Ивана Ивановича к восьмому марта бог знает какого года) – по типу тех, что я по городу вожу.

– Вот, прочитайте и ждите звонка. Мы вам потом скажем, что и как. У вас две недели. Больше нельзя.

Паня, когда они ушли, конверт разорвала и бумажку в десять мелких строк раз пятьдесят перечитала. Но ничего понять не сумела. Векселя, акции, конвертации, обслуживание долга, сделки-проделки и тому подобное. Разве Пане такое понять? Одно только было ей ясно – Боголюбовы этому банку остались очень много должны, потому что он что-то там им обслуживал и дачу их долго и нудно продавал, а она почему-то оказалась ничтожной по цене, а вот банку пришлось потратиться на что-то страшно важное и большое ради неблагодарных Боголюбовых. Так что, квартира на проспекте Мира, в которой незаконно теперь уже проживает Паня, Эдит и музыкальный алкоголик Геродот частично (обратите внимание, частично!) может на время покрыть долги семьи. А там, мол, возможна какая-то реструктуризация долга или что-то еще подобное, и, может быть, страшные финансовые грехи семьи частично даже спишут. Благодарить, мол, не надо!

Вот это Паня пятьдесят раз до прихода Эдит и прочитала.

А утром следующего дня Эдит сообщила мне, что готова перевезти на Самотек всю свою несчастную семью. А именно – ко мне, к сирому.

Когда же я стал разбираться со всей этой семейной трагедией, то есть, когда мне о ней рассказывали за общим боголюбовским столом на ночь глядя, Паня и заметила сыну Геродоту, что не все чисты кровью в этой истории. Кого она имела в виду? Рубинчиков, должно быть. Не Казимирова же! Он-то чистый, дальше некуда!

– Геродот пропил свой талант, – почти уже заключила рассказ в середине ночи Эдит. – Он у нас тут единственным мужчиной остался. И тот уже без талантов. Опереться не на кого. У тебя, Энтони, есть опыт. А опыт так просто не пропьешь! Отдаем себя в твои руки. Больше не в чьи.

Все молчали, только Паня всхлипывала, с надеждой глядя на меня, на нищего курьера. Моцарт, казалось бы, мирно дремал на коленях Геродота, но вдруг приоткрыл один из своих острых желтых глаз и пристально кольнул им меня.

– Я папиных болей никогда не забуду, – закончила печально Эдит. – Его страдания, его ужас в глазах! Он оттого так мучительно умирал, что семью разорил. Но он не знал тогда, что это еще не всё. А как он на меня смотрел в последнюю ночь, прощения просил…

Вот, значит, чем заканчиваются случайные знакомства в моем метро!

Как я низко пал

Ну, что ты будешь с этим делать!

Эдит права в одном: в прошлом я, если и не «профессиональный убийца», то, во всяком случае, специалист очень узкого профиля. Причем специалист не такой уж и дурной! Но от меня избавились. Я не сам ушел.

Охранником или еще каким-нибудь цепным псом я быть не хотел. Хватит, погремел уже цепью за свою длинную жизнь! И видеть никого, с кем был связан на той своей службе, тоже больше не желал.

Назло всем, включая себя самого, подобрал самую ничтожную, самую безответственную работенку. Я стал курьером. Собственно, ответственность там какая-то все же есть…, но она больше лежит на широких плечах тех, кто меня куда-то посылает, и тех, кто меня где-то ждет. В конечном счете, у меня всегда есть возможность послать их всех туда, где их вообще никто не ждет. И в этом смысле, я безответственен!

На тех фотографиях в альбоме Эдит разглядела лишь то, что в альбоме осталось. Большую часть я оттуда вытащил уже давно и «секвестировал» в унитаз, изорвав на мелкие клочки.

Вот там было нечто, что вряд ли поколебало бы Эдит в ее оценках моей профессии. Я даже не стану говорить об этом, потому что тогда какого дьявола уничтожил те фотки?!

Думаете, мне стыдно за те мои дела? Заткните, знаете куда эти свои мысли! Да, да! Вот туда! Там только им и место.

Мне не может быть стыдно за то, что я делал! Более того, любезные господа и нелюбезные товарищи, если бы мне вернуть всё назад – и мою беззаветную веру в справедливость и честь, и в то, что цель оправдывает средства, потому что пути Господни неисповедимы, и моих товарищей, столь же наивных в жизни и столь же циничных в деле, – то я начал бы все сначала и прошел бы тот же путь. Ну, может быть, до того момента, когда кто-то во всеуслышание назвал нас, а значит, и меня – профессиональными убийцами.

Мы не убивали! Мы устраняли препятствия на пути великой и вечной идеи. Вечность идеи, между прочим, определяется не одним поколением, а всей историей человечества. Поэтому я верил и верю до сих пор, что идея по своей глубинной сути была верна, а мы были ее преданными оловянными солдатиками. Человечество много раз подступалось к этой идеи и столько же раз теряло в нее веру, потому что не с той стороны подступалось. Мы же как раз и старались «устранить препятствия», да видно, не вышло….

Однако меня крепко обидели, назвав грязным убийцей. В это время с экранов телевизоров, со страниц газет не сходили материалы о «киллерах» и «братках». С ними в один ряд был поставлен и я со своими наивными, хоть и крутыми парнями.

На одной из телепередач, куда нас отправили со службы, чтобы мы защитили мундир (как будто это была наша задача, черт возьми!), я не перенес истерики зала и бесцеремонности каких-то дерьмовых оппонентов…, ну и двинул от всей души одному очень популярному ведущему непосредственно в прямом эфире, да так эффектно, что он угодил на больничную койку, а меня отдали под суд.

А еще я раздолбил им дорогущую камеру, еще какие-то приборы и гонял по студии наглого толстого оператора, который всю дорогу норовил залезть своим объективом мне прямо в рот. Осколков и разной мелкой трухи в павильоне было столько, сколько не бывало даже в резиденциях зарубежных тиранов и всяких людоедов после неожиданного прибытия с небес наших «боевых ангелов», нередко во главе со мной. Визгу было, крику, соплей! Я честь мундира защищал, а страна наслаждалась! Такое шоу! Как будто мы сами себя туда посылали, в то пекло! А те, кто не вернулся? С ними как? Вот я и разошелся тогда! Ох, разошелся! Сам себе удивлялся потом. Женька моя даже слов не нашла, когда все это по ящику увидела, в прямом эфире. Глазищами хлопала, головой качала. А внучки радовались, в школе всем с гордостью говорили – тот военный хулиган…так это наш дед. С кем хочешь, разберется!

Я получил три года условно. Был уволен с треском, лишен воинского звания и боевых наград. Вот тогда я и изорвал в клочья все фотографии из альбома, которые могли бы мне напоминать то, что вся страна, оказывается, хотела поскорее забыть. Оставил лишь общие снимки и еще какую-то незначительную мелочь.

Один мой старый начальник, который и отправил тогда нас в тот телевизионный эфир, по телефону предложил мне скромную работу в его новом охранном агентстве. Но я плюнул прямо в трубку и тут же раскрыл бесплатную газету. Я решил для себя, что то объявление, в которое я ткну пальцем, и станет для меня приглашением на работу. Таким объявлением оказалось следующее: «Компания приглашает пожилого человека, возможно пенсионера, на работу в качестве курьера. Требования: личное здоровье и способность переносить длительные переезды Служебная биография значения не имеет».

Это как раз было обо мне – личное здоровье и способность оказаться в любое время в любой точке, куда меня пошлют. Зарплатку предложили унизительную. Но я человек последовательный – коли сказал, что возьмусь за то, куда ткну пальцем, то непременно возьмусь! И взялся.

Вот так я низко пал – из «профессионального убийцы», да еще командира над такими же «грязными» убийцами, стал тихим стариканом, возящим по столице и ее окрестностям разные запечатанные конверты и ведомости.

Не верите? Вы на такое не способны?

Ну, хорошо! Оглянитесь в вагоне метро вокруг себя. Что вы видите? Состоявшихся, счастливых людей? У них глаза светятся от счастья и сытости?

Вот то-то и оно! А вы не верите.

Все они курьеры. Только каждый возит свое несчастье в собственном направлении. Нет, есть, разумеется, исключения, но они только подтверждают правило.

«Мне в моем метро никогда не тесно…»

Рассказ Боголюбовых о том, как их и Рубинчиков надул Лёнчик Казимиров, меня нисколько не удивил, хотя и взвинтил до невозможности. Я чуть не разрыдался, честное слово! Но таких историй в наши дни тысячи! Кто был никем, тот станет всем, а кто был кем-то, тот в заднице. Клянусь, этакий новый революционный марш очень в строку. Умел бы рифмовать, точно бы написал! А Геродот Иванович положил бы его на музыку.

Но уникальность данного случая состояла для меня в одном – это случилось с немолодой уже девушкой Эдит, а с ней у нас особые отношения. К тому же, она видела мой «дембельский» альбом и правильно угадала мою старую профессию. Да, правильно! Другое дело, что вкладывать в эти слова – «профессиональный убийца»! То, что вкладывал тот ведущий, стоило ему ответных вложений с моей стороны – прямо в рыло! А девушка Эдит, напротив, очень даже любуется этим волшебным словосочетанием. И искренне надеется на него. Так как же я могу обмануть ее светлые ожидания? Она хочет видеть «профессионального убийцу», а я ей что, курьера покажу? Повторяю, у нас ведь особые отношения. Особые!

Я взялся за предварительные расчеты. А это дело очень важное и кропотливое. Здесь мелочей не бывает. Даже падение с небес на строго охраняемый правительственный объект боевой офицерской роты «ангелов смерти» сначала детально рассчитывается в тиши солидных кабинетов, репетируется в похожих условиях, и уж только потом все падают.

Тут по существу я в единственном числе, то есть одинокий «ангел», а мои помощники, они же наниматели, скорее, способны больше мешать, чем помогать.

Словом, престарелый курьер плюнул на свое курьерство. И взялся за старое.

Заговор приговоренных

С подробностей о нынешней жизни Леонида Михайловича Казимирова я и начал свои изыскания. Ничего удивительного или хотя бы необычного для людей его категории не обнаружил. Мы уж тут всякое слышали. Времена такие…

Но все же я составил на него подробное досье. Для этого сходил в ближайший магазин канцтоваров, у той же Новослободской, купил там импортную пластиковую папку, скоросшиватель (слово-то какое ёмкое, прямо с политическим подтекстом!), стопку мелованной бумаги, клей, ножницы, а также набор разноцветных шариковых ручек и фломастеров.

На моей старой службе без секретного делопроизводства никогда ничего не предпринималось. Сначала надо взять папку (тогда они были серыми, скучными, грубого картона), вывести в правом верхнем углу «секретно» или «совершенно секретно», или даже «секретно, особой важности», потом вшить какое-нибудь постановление о заведении делопроизводства и дальше напихивать туда нужные и не очень нужные бумаги. Это для памяти, для отчета, для оправдания и для прочей чепухи. Но главное все же для правильного и точного планирования.

Тут дело обстояло проще – «оправдывать» эта наша новая папочка не могла (даже напротив!), отчитываться было не перед кем. А вот правильное и точное планирование со всеми подробностями и особенностями предстоящей операции необходимо.

Во-первых, в деле я был, вроде бы, один, а тут с папкой нас сразу становилось как бы двое. Она ведь мой единственный помощник теперь. Хотя нет! Но это я уже потом понял, когда все началось.

Во-вторых, память моя уже, можно сказать, стариковская. На нее полагаться никак нельзя.

В-третьих, собранные материалы дают возможность обозреть всё дело целиком. А это иной раз очень важно. То, что вы сейчас читаете, и есть, по сути, основное содержание той папки. Там, правда, все суше изложено. Профессиональнее.

Словом, контора пишет.

Первый лист:

Леонид Михайлович Казимиров. 19 июня 1962 г. р. Родился в городе Ленинграде, ныне Санкт-Петербург. Образование – высшее, экономическое. Национальность – русский, социальное происхождение – из семьи совслужащих, официально – женат, детей не имеет. Проживает: город Москва, Садово-Черногрязская, и так далее … Место работы: «Фрай-банк», должность – первый вице-президент. Доктор политологических наук. Дальше жирный вопрос и решительная пометка – «лажа».

Имеется охрана – два водителя и телохранитель. Постоянное сопровождение.

Автомобили: «БМВ», 7-й серии, черный, с затемненными стеклами. «Мерседес Бенц – Гелендваген», черный катафалк, салон не просматривается. «Феррари-Дино», красный, спортивный. Первые два стоят в гараже банка, третий в подземном гараже дома, на первом уровне. Вход в гараж с улицы и со двора. Место – 29-е, бокс.

Виллы: Барвиха, Одинцовский район, Московская область, на берегу реки Самынки. Дом четырехэтажный, кирпичный, с двухуровневым подвалом, имеется лифт. Спуск к реке со своим причалом из мрамора и малахита, а также с ангаром для двух катеров и яхты. Одно место гостевое. Во дворе бассейн круглой формы с тентом, в доме еще один – крытый, подогреваемый, прямоугольный, на крыше солярий и летний бар. Летний корт, мини-гольф. Еще имеется спортивный зал с тренажерами и бильярдная с тремя столами. Крытый зимний сад с чайным домиком и искусственным прудом. В подвальном помещении дома – частное казино с одним карточным столом, рулеткой и барной стойкой с напитками. Там же небольшая круглая сцена с шестами для танцовщиц и креслами для гостей. Тут же две парилки (русская и финская) и комната для интимного отдыха. Во дворе, рядом с гаражным комплексом на восемь автомобилей и ремонтной зоной, двадцати пяти метровый тир с электронным проектором и звуковым сигналом для мишеней. Своя бойлерная и щитовая. Подстриженные в английском стиле газоны, небольшой фонтан и беседка с видом на реку. Полив газонов автоматический, в зависимости от влажности и температуры воздуха. Площадка с основательным мангалом и гостевым столом под черепичной крышей. Расположение технических, садовых и спортивных объектов компактное, выполнено группой известных итальянских дизайнеров. Строится небольшая вертолетная площадка с ангаром. Проект США. Обслуживание постоянное. Однако во время длительного отсутствия хозяина персонал в целях экономии на зарплате распускается. Включается специальная элеткронная система защиты, имеющая прямой вывод на местный отдел полиции. Постоянное сканирование территории через спутник.

Сосед слева – вице-премьер правительства, дом аналогичный, сооружала та же дизайнерская и строительная группа. Бывает с семьей в гостях у Казимирова. Имеет кабинет в его же банке. Постоянная охрана.

Сосед справа – губернатор, владелец металлургических предприятий и крупного пакета акций в газовой отрасли, здесь бывает крайне редко. Живет, в основном, в Лондоне и в Эдинбурге. Дом под постоянной охраной. В гостях у Казимирова бывал дважды.

Ницца, Франция, в старом городе, рядом с собором Св. Репараты. Двухэтажный особняк девятнадцатого века. Имеется небольшой открытый бассейн и теннисный корт, общий с соседями-актерами. Охраны нет. Электронная система сигнализации.

Австрия, Альпы, горный дом, адрес не известен.

Водный транспорт: Яхта «Бавария», серии «Визион», стоит в порту Ниццы. Белая, моторная, высокоскоростная. Яхта «Зайчик», речная, прогулочная, польского производства, стоит в ангаре в Барвихе. Скоростной катера, класс не изветен. Стоит в ангаре в Барвихе.

Эти сведения плюс фотографии Казимирова я собрал за четыре дня. Спросите, откуда? Не скажу! Потому что если уж отвечать за предстоящее, то только мне персонально. А источники информации я обычно сразу забываю. К этому меня приучила старая служба. Предателей или доброжелателей вокруг хоть отбавляй. Кто-то из них на меня работает, а кто-то и против. Бывает, что это одни и те же люди.

Я позвонил одному своему старому доброму коллеге, пенсионеру уже, человеку надежному и честному, и попросил у него автомобиль недельки на две – на три. У него их два. Один, которым никто не пользовался с тех пор, как этот мой знакомец провалил свой малый бизнес, так и пылился во дворе его скромной подмосковной дачки. А мне именно такой и был нужен. Неприметный полугрузовой «Пежо-каблучок», французский. Два передних места для водителя и пассажира и закрытый фургон. И цвет, к тому же, неброский, серо-серебристый. Я в тот же день свинтил номера с другого «пежо», точного такого же, на стоянке перед сервис-центром и сразу привинтил их к этому автомобильчику. В центр я заехал на этой машине, поставил ее багажником к капоту той другой, втихую свинтил номера и тут же уехал. Охрана даже не охнула. И «гиббоны» на дороге не охнут – приметы машины те же, а на VIN двигателя, так же как и на номера, под чарующим воздействием двух-трех хрустящих бумажек и смотреть не станут.

Потом на этой машине я три дня пас Казимирова – стоял неподалеку от банка, но подальше от его камер наружного наблюдения, и прокатился за казимировским «бумером», а на следующий день за его черным гробом-«мерином». Утром я аккуратненько провожал его на службу. Разглядел первого водилу, судя по всему, старого матерого пса из «семерки», и охранника – туповатого бычка с накаченными мышцами и рассеянным взглядом, похож на провинциала. Бычок мне понравился, олух, а вот водила не очень. Шныряет глазами туда-сюда, причем делает это неосознанно, по привычке. Это плохо! Пришлось ограничить наблюдение за этой машиной двумя днями. А то приметит. Непременно приметит. Он рулит «бумером» мастерски, уверенно, с огоньком. За ним на «пыжике» угнаться трудно.

«Мерина» водит серенького вида мужичок, лет за сорок. Наверное, из ГОНа – гаража особого назначения, из правительственного. Не лихач, но «давит» на трассе умело, то есть спокойно хамит, расчищая себе дорогу уверенным шоферским опытом. Этот, похоже, возил когда-то больших советских шишек. Службу знает.

Вот, собственно, и весь улов. Скажете, мало? А я скажу – больше, чем следует! Из этого совершенно ясно – встретиться с глазу на глаз с Лёнчиком Казимировым так просто не удастся. Нужен оригинальный ход.

Второй документ – план квартиры Лёнчика. Большая, дорогущая, представительная.

Третий документ – план виллы в Барвихе. Это просто дворцовый пейзаж какой-то. Английский лорд сдохнет от зависти.

Квартиру я «задокументировал» на всякий случай после наблюдения с крыши противоположного высотного дома, а виллу – из интернета со спутниковой карты. Это вряд ли понадобится, но для досье сойдут все документы. Чем их больше, тем фантазия работает активнее, горячее. Это я по опыту знаю.

Никто с этим типом под одной крышей, похоже, постоянно не живет. Во всяком случае, домой он приходит один, включает свет и жрет на кухне. Запивает жрачку водкой. Думаю, чистенькой, не дешевой. Значит, и официальной жены рядом нет. Во всяком случае, не видно ее. Появилась на день какая-то блондинка, но утром исчезла. Вела, правда, себя по-хозяйски. Знала, где, что лежит. Гламурная такая. Кажется, к тому же, немного надменная. Думаю, дура.

Точка наблюдения у меня образовалась чудненькая. Сразу над технической камерой лифта. Там слуховое окошко имеется, выходит прямиком на окна Казимирова. А морской бинокль приближает все даже до ненужной четкости. Я вижу зубы, лениво жующие мясо. Отвратительное зрелище! И водку он пьет жадно. Алкоголик. Это – точно! Скрывает. Даже глаза закатывает от наслаждения, когда опрокидывает в себя рюмку. Одной не ограничивается. Эдак штук пять за вечер, потом перебирается в спальню и падает замертво. Окна выходят на одну сторону, поэтому всю его вечернюю жизнь можно наблюдать, как говорится, одним кадром. Блондинка та, когда он вдруг отрубился, подушкой его лупила по башке. Бесполезно. Потом погасила свет и сама задрыхла.

На кой черт он обчистил две семьи почти до нитки? Чтобы вот так бездарно гнить по вечерам в холодной гигантской квартире? Идиот! Сволочь! Ничего себе оракул! Богат, как Крез, а всё ему мало!

Это я себя специально распаляю. Тоже опыт подсказывает – чем злее буду, тем ближе к успеху. Справедливая злость придает самоуважение, особенно, когда больше тебя уважать некому.

Теперь, как он выглядит – толстый, даже жирный, очень крупный, белокожий, с мелкими серенькими глазками, с пухлыми алыми губками, лобик небольшой, без морщинок, нос курносый, аккуратненький, волосики светло-русые, реденькие, но без залысин. Иной раз надевает очки, в золотой оправе.

Что еще я о нем знаю? Больше ничего! Но план, тем не менее, созрел как раз на чердаке, когда я в конце четвертого дня наблюдал за Лёнчиком.

Я знал уже, что делать. Так и сказал Эдит.

– Я знаю, что делать. Тебе и Геродоту придется мне помочь.

– Уже!

– Что уже?

– Уже готовы!

– Ты была примерной пионеркой?

– Кошмарной. Однажды прямо на праздничной линейке я на спор сняла с себя юбку и белую рубашку. Галстук оставила. Меня на две недели исключили из этой террористической детской шайки.

– Боюсь, этот опыт тебе пригодится.

– Какой? Пионерский?

– Он самый. Особенно связанный с раздеванием на линейке. Только галстук можешь не надевать. Колготки обязательны. Это возбуждает. Меня.

– Я не поняла, но, надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Знаю.

– Что?

– Мы его похитим. Иначе все бесполезно. Под охраной и при власти он с нами говорить не станет. Ты с этим согласна?

– А куда мне деваться?

– Некуда.

– Ты точно знаешь, что делаешь? – повторив вопрос, она строго заглянула мне в глаза.

– До определенного момента – да. А дальше, как получится. Ведь что главное в бою?

– Что?

– Ввязаться в драку.

На том и порешили.

В досье появился следующий документ: «план похищения Ленчика Казимирова». Надо было еще придумать, где его прятать, этого Ленчика.

С этим делом помогли Рубинчики. У них еще осталась старенькая дачка по Ярославке, не доезжая пятнадцати километров до Пушкина. Я осмотрел дом. Всё подходит: два этажа с тесными влажными комнатками на каждом и крепкий глубокий подвал. Окна пыльные, одна стена глухая. Поселок небольшой, весь в зарослях дикого колючего кустарника и в разросшихся древних яблонях. Рядом с дачей забытый богом и хозяевами чей-то гнилой домишко с затопленной территорией в шесть соток и обсыпающейся кровлей. Остальные дома далеко и разделены между собой густыми посадками. Между жалким домом Рубинчиков и дорогой на Москву с юга и юго-востока – огромное круглосуточно квакающее и жужжащее не то болото, не то цветущий пруд, а с северной стороны – поросший всякой колючей дрянью высокий холм, на который можно взобраться только стороны дома Рубинчиков и того, другого дома. То, что надо! Ори там, не ори – никто не услышит. Только голос сорвешь.

Я быстро выяснил, на всякий случай, чей тот соседский ветхий домик. Оказалось – рассорившейся еще лет восемнадцать назад семьи ученого-селекционера. Ученый вовремя умер, а его супруга не желает пускать сюда семью его младшей сестры, хотя своих наследников не имеет, и сама не ездит. Документы запутаны ею так же, как ржавая сетка-рабица, окружающая спорные шесть соток. Так что оттуда ожидать проблем не следует.

Рубинчики и покойный ныне селекционер приобрели эти два своих участка хитро – вроде бы по шесть соток, а склоны холма дают каждому еще по две сотки. Использовать их невозможно по естественным причинам – на них удержаться может только скалолаз-перворазрядник. Но приятно сознавать, что ты надул глупую администрацию – они все думают, что у тебя шесть соток, а ты знаешь, что – восемь. Одно это греет душу. Потом я узнал, что это была целиком идея Розы Карловны, сообразительной супруги Израиля Леопольдовича Рубинчика.

Я съездил еще раз на дачу, нашел в зарослях старую, но крепкую еще дубовую дверь и длиннющий шест. На ней, с помощью шеста, я совершил довольно опасное плаванье по квакающему болоту и остановился там, где шест уже не доставал до дна. Эту часть подготовки я до поры до времени решил сохранить в тайне.

Потом я на всякий случай съездил в спортивный магазин в Пушкино и купил там две двадцатикилограммовые чугунные гири и надувную польскую лодку с двумя короткими веслами. С трудом доволок все это до болота и надежно спрятал в кустах. На шумном хозяйственном рынке под Пушкино купил несколько мотков крепкой веревки и трехметровую цепь.

Еще я взял у моей Женьки цифровой диктофон со встроенным мощным микрофоном. Пригодится… Во время моей службы таких чудес еще не было. А тут вон какие удобства! Даже просто в руках подержать приятно. Или в кармане…

Я все время заводил себя, подогревая ненависть к Ленчику. Было не очень трудно. Пожалуй, самое легкое во всей этой истории.

Для усиления ресурса ненависти, которая и так переливала через край, я постарался выяснить, что означает название банка, где этот мерзкий тип состоял в должности первого вице-президента и был крупный акционером.

Оказалось, что такой банк раньше уже имел честь гадить. В ноябре 1906 года в Германии был учреждены так называемые «фрайбанки», продававшие беднякам несортовое мясо, которое лишь теоретически было пригодно для употребления в пищу. Скажем, говядина с личинками какой-нибудь заразы попадает на прилавок после глубокой заморозки, а свинина, пораженная туберкулезной палочкой, нагревается до высоких температур в закрытых сосудах, чтобы как-то обезопасить или хотя бы усыпить эту стойкую палочку. Цены на такое мясо устанавливались «фрайбанками» в каждом отдельном случае свои. Малоимущие покупатели, не соображая чем им грозит такой провиант, были довольны. До поры до времени, естественно.

Так вот группа товарищей, в которую входил и наш Ленчик, учредили банк с таким же названием. С намеком, так сказать, на схожие технологии в других, еще более запутанных областях экономической деятельности.

Ох, как это меня возбудило! Хорошо, что я нашел ту информацию. Я вам покажу «Фрай-банк»!

План похищения Лёнчика созрел у меня уже окончательно. Перед тем, как приступить к его осуществлению, я собрал дома у Боголюбовых совещание отчаянных заговорщиков.

– Мы не заговорщики! – надменно заявил Рубинчик в первую же напряженную минуту, – Мы сами приговоренные. Приговоренные к нищете! Нас обобрала власть в лице ее типичного частного представителя Казимирова.