Андрей Арсланович Мансуров
Цена предательства
Михаил в сотый раз подумал, что лучше бы целой осталась рация. Или движки: можно было бы сманеврировать, чтоб убраться прочь!
Вот так, ругаясь про себя, и в перерывах молясь, он и смотрел добрых полчаса, уже не пытаясь «успокоиться и расслабиться», как стремительно растёт, застилая всё поле зрения, и нависает словно чудовищная закруглённая скала, чёртова жёлто-розовая поверхность, и думая, что ему-то смерть от удушья уж точно – не грозит!..
Осознание собственного бессилия заставляло сжимать и разжимать кулаки и кусать губы. Но это нисколько не помогало, а лишь злило сильней.
Когда вошёл в атмосферу, стал ругаться и вслух. Немного полегчало. На душе. Зато вот тело…
Очень скоро он увидел, как начинает светиться, нагреваясь, чёртова защитная сталюминиевая плёнка внешней оболочки, и ощутил, что жар начинает проникать сквозь все восемь прокладок!
Вскоре пот потёк по лицу, которое даже вытереть оказалось невозможно. Скафандр немилосердно трясло: хоть и «внешние слои атмосферы», а, видать, достаточно плотные!
Михаил, хоть и не верил в приметы, быстренько надиктовал на диктофон кодографа – чёрного ящика скафандра – завещание. Затем уже мог только материться и орать:
– А-а-а!!!..
Потому что только теперь понимал, что пророчат грешникам, и прочим нечестивцам, основные положения Христианской веры!
Когда терпеть адскую боль стало невмоготу, вдруг ощутил характерный толчок, и щелчок захватов буксировочного троса: шлюпка всё же успела!
Лапа механического захвата дёрнулась, и его втянуло в брюхо модуля. Створки захлопнулись, и кораблик дал максимальное ускорение, пытаясь вырваться из цепких лап тяготения планеты-гиганта.
Но этого Михаил уже почти не осознавал: Нагревшийся скафандр продолжал поджаривать его многострадальное тело, и от дикой боли он всё кричал, кричал…
– Михаил! Михаил!!! Капрал Левицки, чтоб тебя черти!.. Проснись же ты наконец! Хватит орать!!!
– А?! Что?.. – до него дошло, что он попросту заснул, – Прошу прощения, сэр. Я, кажется, действительно заснул.
– Кошмар?
– Так точно, сэр! Кошмар.
– Ладно. Не спать, боец. Думаю, осталось немного. Гроза быстро закончится.
Ф-ф-у-у… Услышать голос сержанта и ощутить сырой воздух оказалось таким облегчением… Но что с кошмаром? Давненько он его не…
Проклятье. Эта дрянь обычно снится – к неприятностям.
Ладно, …рен с ней.
Главное – его тогда спасли! Хоть и лечили от ожогов и теплового удара целую неделю…
«Быстро» затянулось на полчаса. Дождь всё шёл, сплошной стеной, и видимость упала до каких-то метров. Хорошо хоть ветер унялся…
– Доннер, ты как там? Волосы промыл «Шулдерсом»? В-смысле, те, нижние?
– А как же. – в голосе Доннера, природная лысина которого часто служила объектом приколов и шуточек остальных, просто бритых, или – стриженных, собственно, тоже чертовски короткой форменной стрижкой, бойцов, не слышалось и капли эмоций. – Так что большой привет от моего …я. Он уже скучает по вашей …це!
Поскольку заняться в такие минуты вынужденной передышки обычно было нечем, все изощрялись в «юморении», и развлекались рассказами про экзотических девочек, особенно запомнившиеся драки в барах, или «эксклюзивно действующее» пойло. Михаил почти все хохмочки и дежурные приколы знал наизусть, поэтому старался не участвовать, или попросту отрубался – как только что.
Не участвовали в «прикалывании» и «самоприкалывании» обычно и О,Салливан, и сержант. Ну, тому по должности положено быть штатным психоаналитиком: пусть бойцы хоть таким, сравнительно безобидным способом, снимают нервное напряжение. Отдыхают. Наслаждаются минутами передышки.
Потому что одно дело – когда сидишь в кабине со шлемом на голове, зная, что не погибнешь в любом случае… И другое – когда вот так, непосредственно! Так сказать, подставляя свой, пусть мускулистый – но личный. Зад.
Когда Михаил смог, наконец, продолжить обход, трава луга оказалась совершенно прибитой к поверхности, и запах от неё, вероятно, стоял обалденный. Однако фильтры в ноздрях не позволили насладиться ностальгированием по почти беззаботному детству в полной мере.
– Внимание, отделение! Продолжить работу!
Ворча и уже вяло переругиваясь и прикалываясь, бойцы двинулись дальше. Михаил обнаружил, что идти стало трудней – скользко. Пришлось выпустить альпинистские шипы на подошвах. Зато теперь стало легче дышать – из воздуха пропала пыль, забивавшая приёмники фильтров, и те уже спокойно справлялись с подачей свежего воздуха.
Поэтому Михаил и обнаружил новую опасность легко: странный запах, подозрительное шевеление где-то на периферии поля зрения, и ощущение угрозы сработали как надо.
Он метнулся назад, стараясь отбежать против ветра как можно дальше, успев только крикнуть:
– Облако аэрозоля! Похоже, большое! Движется на юго-восток! Ввожу себе первый! – после чего остановился и, нащупал шприц с антидотом. Защитный колпачок отлетел в траву, а он смело вонзил себе в бедро сквозь спецпленку комбеза тонкую иглу.
– Внимание, отделение! Всем оставаться на месте! Всем ввести антидот номер один! На юго-восток, значит? Сейчас сообщу командованию и соседям.
Пока в эфире царило деятельное оживление, ничем не напоминающее бессистемную панику гражданских Служб в критических ситуациях, (Да, Михаил успел поучаствовать и в гражданских наземных работах!) Михаил пытался восстановить свои ощущения. Как до, так и во время атаки.
Получалось занятно.
Он как раз подумал, что давненько их не атаковали боевыми отравляющими газами… И почти сразу увидел, как из земли поднялось облачко брызг: это разлетались ещё не высохшие капли дождя от напора газа, поступающего из подземных распылительных устройств!
Пережёвывание и перекатывание по мозгу подозрений и сомнений оказалось прервано ожившим наушником:
– Внимание, отделение! Только что поступило экстренное сообщение! Спускаемый модуль третьего отделения взвода Варбурга атакован во время посадки микроизлучателями! Потери – сто процентов личного состава! Усилить бдительность! Включить аварийные генераторы! Обо всём хоть мало-мальски подозрительном – немедленно докладывать!
Ого! Аварийные генераторы позволяют, конечно, повысить радиус действия сканнеров их костюмов почти вдвое, но… Но их аккумуляторы разрушаются при этом чертовски быстро, и на памяти Михаила эти генераторы применяли всего раз шесть.
Как раз – в экстренных обстоятельствах.
Стало быть, руководство считает, что они наступили.
И – считает оно так явно не без его, Михаила, помощи. Представив себе обгорелые до костей, и жутко воняющие отваливающейся жаренной плотью тела, что корчились сейчас на полу спускаемого уже только перехватившим управление автопилотом модуля, Михаил почувствовал, как тошнота подступает к горлу. Ужасная смерть! Бедняги. Но…
Нужно постараться, чтоб никто больше так не вляпался!
Значит, придётся доложить.
– Внимание, господин сержант! Говорит капрал Левицки. Разрешите сделать рапорт?
– Докладывайте, капрал. – в голосе нет удивления. Вероятно, сержант уже просчитал, кто в их отделении является самым… «Чувствительным». И ждёт этого самого рапорта давно.
– Есть сэр. Так вот, об этой самой, новой, угрозе. Похоже, «взрыватели» теперь – мы сами! Я хочу сказать, что мы теперь – навроде запала гранаты! Вернее – наши мысли! Потому что вот как всё было. Ну, с этой, газовой, атакой…
После грозы траву луга, который я обследую, прибило к земле. Я начал обход, и подумал: «Вот хорошо, что траву прибило. Если из-под земли начнут выпускать отравляющие газы – станет заметно! По облачку брызг воды». И – сразу началось! И я их и правда – увидел! Так что я думаю… Что я сам включил эти чёртовы газоразбрызгиватели врага. Своими мыслями – вернее, своими «подуманными» опасениями!
– То есть – вы хотите сказать, капрал, что вы только успели подумать – «хорошо, что теперь распыление аэрозоля будет заметно!», как оно и началось?!
– Так точно, сэр! Именно так. Вот я и думаю…
– Да?
– Что не иначе – на борту модуля третьего отделения кто-то успел подумать, что во время посадки они – отличная мишень для поджаривания… И по ним сразу и ударили – и именно микроизлучением!
– Ага. Понял вашу мысль, капрал. Думаю, имеет смысл доложить о ней Командованию. Внимание, отделение! Оставаться на местах до моего распоряжения. Послушаем, что скажет господин лейтенант.
Что сказал лейтенант, они так и не узнали, но, похоже, он поспешил в свою очередь доложить о нештатной ситуации майору. А уж майор распорядился провести экстренную эвакуацию того личного состава, что уже высадился и работал на планете.
О,Салливан буркнул только «Спасибо, Михаил». Со стороны салаг комментариев не последовало, хотя они стыдливо отводили глаза, когда Михаил смотрел на их плохо различимые в темноте модуля лица. Сержант, перекрывая шум моторов и дюз, проорал:
– Не знаю, как там сложится дальше, от себя лично ещё раз выражаю благодарность капралу Левицки за проявленную бдительность. В нашем случае, зная наших друзей сустарчиков, – лучше перестраховаться сто раз, чем недостраховаться – один!
Михаил автоматически вскинул руку:
– Служу Федерации!
2. Станция.
Выходить наружу из-под защитного купола Станции никто не спешил. Хотя территория и считалась «зачищенной».
Михаил отлично знал цену их «гарантиям», и сам тоже не особо рвался выйти на прогулку из-за титаново-метонных стен, хотя Уставом это не возбранялось. Нет, пусть пока лучше он остаётся изолированным от всех известных земной науке видов чёртова излучения! Правда, вот насчёт неизвестных видов… Н-да.
Усиленная проверка и повторные обходы обеими видами дронов выявили, конечно, немало «законсервированной» поражающей техники врага. Единственно – вот не было бацилл и микробов: те, похоже, на мысленные вопли и «опасения» не откликались. А поскольку всё остальное – откликалось, да ещё как, Михаила теперь уважали. И каждый наверняка про него думал, и не без оснований, что уж у капрала Левицки-то в мозгах ксенопаранойя бушует особенно… Н-да.
На поверхности они жили уже три недели, но кроме гравитации ничем больше с планеты не пользовались: воду, еду, воздух и всё остальное – привезли с собой. Или изготовляли на месте.
Так уж распорядилась Судьба, (Или хитро…опое Командование!) что процесс адаптации и акклиматизации работников Администрации будущей Колонии «Эрина-три», равно как и обживание окрестностей размороженными колонистами (которые ещё в пути), предстояло охранять и страховать именно их неполной (два взвода) роте. А на орбите остался лишь один старый эсминец, он же – спасательный модуль. Остальные Корабли Флота отчалили к следующей планете. Правда, её ещё предстоит отвоевать… Ну, это-то на ближайшие полгода – не проблема Михаила и остальных коллег под руководством лейтенанта Кароля Эштергази.
Ежедневные приёмы пищи, отработка в зале для спарринга и тренажёрах, послеобеденные часы «на личное саморазвитие», которые большинство десантников использовали просто для трёпа (Ну, разумеется, и о бабах, и о драках, и о ситуации на Эрине… А о чём же ещё?!) и сна, и сам сон, уже начинали поднадоедать. Замкнутое пространство, пусть даже оно «окрашено в приятные для глаза успокаивающие тона», всегда плохо влияет на мужские коллективы. А маркитанток в таких, оставляемых на «обживание», гарнизонах, не предусматривается: все они «убыли» вместе с линкором и транспортным танкером-доком, ушедшим с Флотом.
Так что Михаила не удивляло то, что рядовой Саймон Дик из второго отделения уже сломал пару рёбер капралу Кану Керкуку из третьего отделения, и сам сейчас лежал в медотсеке – с сотрясением мозга от блина штанги. А капрал Тэффилд из второго же – переругался с коком, объявив голодовку, но потом отменив её по приказу лейтенанта. Едкие замечания в адрес бедолаги кока десантники теперь бормотали себе под нос, или выражали «шевелением большого пальца правой ноги».
С другой стороны – кок не виноват, что рацион для Администрации и обслуживающего персонала ничем не отличается от стандартного армейского.
Напряжённость в отношениях на протяжении первых дней жизни на чужой и негостеприимной планете – нормальное явление. Нужно же профессионалам как-то проявлять растущее нервное напряжение и раздражение этакой «миссией» – пусть лучше так, чем лупить, как случалось пару раз на других Станциях, весь персонал Администрации.
Эти бедолаги всегда вызывали у Михаила смешанные чувства. С одной стороны – презрения. Особенно своими сутулыми спинами, тощими, и как бы сами по себе болтающимися руками, словно приставленными к туловищам деревянных марионеток. И зачастую ещё и поблёскивающими сферами контактных линз, лицами: зрение от бумажек и пяления в мониторы с разными «сверхважными» документами – накладными и отчётами – жутко рано (по данным статистики) садится. А технический персонал, приземисто-коренастые работники, обслуживающие мастерские и оборудование жизнеобеспечения, почти никогда не вылезали со своего третьего подземного Уровня, и даже питались там же – знали, что десантникам под горячую руку лучше не попадаться. Потому что своими мышцами и крепкими телами обязательно спровоцируют бойцов «померяться силами».
С другой стороны Михаил всем служащим, остающимся в куполе для «освоения», после того, как космодесантники через полгода или меньше, отвалят, объявив проверку законченной, попросту завидовал.
Вот у этих – да, средняя продолжительность – семьдесят два… И выйти на поверхность никто из них не отважится даже спустя пару-тройку лет. Наружу, дообследовать территорию, и осваивать богатства природных ресурсов и пахотных просторов, полезет его рота. А потом – колонисты. Прибытие которых состоится через три месяца.
Так что как только закончится месяц вынужденного безделья – привыкания к местному, постепенно заменяющему привезённый, воздуху и воде, и сработают все прививки от той мрази, что заменяет местные вирусы, бациллы и бактерии, они, так называемый временный гарнизон, вылезут.
На это самое дообследование.
И уж тут – как повезёт… Хотя на Касторе-четыре и Прометее-два – везло. (тьфу-тьфу!) Ох, без суеверий и амулетов-оберегов ну никак не обходится жизнь десантника…
После завтрака, без всяких видимых причин, Михаила как кто под руку дёрнул: он выждал, пока все разойдутся, и постучал в каюту сержанта.
– Войдите, кто там.
– Здравия желаю, господин сержант. Разрешите обратиться, сэр.
– Слушаю вас, капрал.
– Разрешите мне сегодня до обеда… Сходить на разведку. Наружу.
Затянувшееся молчание сказало Михаилу, что сержант думает. О чём – нетрудно догадаться. В частности, какого …уя неглупый капрал сам норовит найти себе на …опу приключений до того, как высаженные с линкора, и всё ещё работающие на поверхности штатные автоматы и дроны, буквально не перероют щупами и магнитно-электронными и гамма– пушками и триммерами все окрестности. Но поскольку Устав этого не запрещал, формальных причин отказать у сержанта не имелось.
Однако он всё же решил подстраховаться:
– Разрешаю. Только прямо сейчас доложите лейтенанту о своём желании и моем разрешении. И не забудьте усиленный боекомплект и все чёртовы страховочные прибамбасики.
Лейтенант смотрел на Михаила даже подольше, чем сержант. Однако годы в Вест-Пойнте явно оказали влияние на его психику и интеллектуальный багаж:
– Смотрю, капрал, вам обрыдло торчать в четырёх стенах, и наблюдать, как наши ребята постепенно звереют от безделья. А конфликтные ситуации, со «снятием напряжения» банальным мордобоем вам претят. Поэтому вы пытаетесь помочь мне разрядить обстановку, дав ребятам свежий материал для обсуждения…
– Так точно, господин лейтенант! – Михаил был рад, что лейтенант хотя бы частично угадал, и не постеснялся озвучить причины, толкающие его на «прогулку».
– Что ж. Отговаривать не буду. Следуйте указаниям сержанта. Относительно страховочно-защитных гаджетов.
– Слушаюсь, господин лейтенант, сэр! Разрешите идти?..
«Страховочно-защитные» гаджеты – сорок килограмм сканнеров-излучателей-датчиков-искусственных-мозгов, и всего прочего положенного по Уставу – занимали пространство на меньше пары кубических футов.
Хорошо хоть, по телу были распределены равномерно, и так, чтоб не мешать обзору и стрельбе…
Пыхтя и отдуваясь, пока сервомоторы скелета не перехватили на себя тяжесть «прибамбасов», и щёлкая переключателями контрольных систем, Михаил подумал, что первые космические корабли вряд ли были сложнее и дороже, чем современное обмундирование и оборудование одного-единственного космодесантника.
Но вот он и в тамбуре. И от поверхности планеты его отделяет лишь сталлитово-титановая дверь. И пусть она может выдержать удар танка, он отлично осознаёт: это – лишь тоненькая, и зачастую бессильная против хитрых придумок сустаровских учёных, железяка.
Железяка поехала в сторону. Он шагнул в полумрак подземного уровня, но всё равно: дневного света. Но пока выбрался на поверхность из защитного тоннеля и лабиринта метонных надолбов и гласситовых козырьков, успел вспотеть – климатизатор комбеза сердито запищал комариным писком. Тяжёлое барахлишко, несмотря на экзоскелет. Нет, правильней сказать – много в нём инерции. Двигаться приходится с расчётом её замедляющего действия. Или всё же эта противная дрожь в ногах – от волнения?..
Станция стояла на открытом всем ветрам холме.
Грамотно, с точки зрения обычной стратегии: отличный обзор, господствующая высота. Автопушкам и лазерам ничто секторов стрельбы не перекрывает.
Только вот вряд ли враг применит столь примитивные способы атаки, как вооружённо, и в лоб. Нет, сустары – мастера изощрённых приёмчиков.
Вот это-то и беспокоило Михаила больше всего.
Кроме того, как фактический инициатор зачистки планеты дронами с мыслеусилительными устройствами, которыми спустя каких-то полтора месяца после их «экстренной» эвакуации оснастили все чёртовы челноки, он ощущал некую ответственность.
Потому что то, что пять из восьмидесяти трёх челноков оказались сбиты из-за этих самых усиленных сигналов-страхов, сильно напрягало. И девять сталитовых и три био-дрона оказались тоже поражены. Кто – индукторами, кто – пластиковыми псевдомушками, плохо уловимыми сенсорами, пока не взлетели, и проникающими в мельчайшие щели между защитными пластинами дронов, а кто и карбоновыми нитями «ловчих» сетей.
Потому что добровольцы, сидя в безопасности на Линкоре, пытались как можно реалистичней представить себе самые разные способы атаки на них, – от гравиловушек, до буквально лука со стрелами. А уж усилители-то – усилили. Мыслестрахи.
И это говорило о действенности даже такой, наспех предложенной Командованием, и до этого ни разу не опробованной, методики.
Значит, он всё правильно почуял. И додумал.
Хотя до сих пор не уверен – всё ли.
Вот это-то он и хотел в первую очередь проверить. Как «первопроходец».
Хотя он иногда думал, что чувство ложной ответственности за всё происходящее, точно – происходит от очередного его комплекса. Похоже, у него не только «сенситивность» повышена, но и чёртова, вечно создающая ему проблемы, фигня, называемая для простоты – совестью… Проклятые сустары.
Поэтому не «дать ребятам новый материал для обсуждения», а «принять первый удар на себя» он, собственно говоря, и собирался. И неважно – храбро это, или глупо…
Спуск с холма проблем не представлял – он нарочно пошёл на запад, чтоб солнце светило в спину, и местность вокруг было видно получше. На ходу подтянул неплотно прикреплённый контейнер с барахлишком – тот раздражающе ударял в правую лопатку при каждом шаге. Порядок. Э-э, кому он голову морочит: не это – главное!
Главное – то, что он, словно заводной болванчик, нервно вертит головой во все стороны, и даже назад оглядывается, хотя отлично знает: сенсоры и видеоусилители заметят малейшую опасность куда раньше него. И отреагируют в тысячу раз быстрее, выпустив в предмет, или существо, вызвавшее подозрение – нейтронную сеть, магнитно-элек-тронную ловушку. Тучу из полос фольги, создающей радио– и визуальные помехи…
Или, если не поможет – откроют шквальный огонь из минигатлинга на плече. А завершат всё дальнобойные пушки и пулемёты Станции, или лазеры квадрокоптера, что висит сейчас над ним, прикрывая, а заодно и передавая объёмную картинку в Командный Центр.
Михаил понимал, что такое наблюдение за любым, кто будет выходить на поверхность, ещё на протяжении многих месяцев, и даже – лет, необходимо. Но всё равно почему-то ощущал себя мушкой-дрозофиллой под стеклом микроскопа.
Минут через десять он дошёл до квадрата, где заканчивался юго-западный сектор, обследованный их отделением. Здесь работал Мвемба. Нет, не то – чтобы Михаил сомневался в добросовестности коллеги. Он просто знал, что как наименее «нервный», и наделённый природой отнюдь не щедро чёртовым так называемым «богатым воображением», африканец, мог кое-что пропустить просто в силу железобетонного спокойствия и прагматизма – не вызвав в датчиках неизвестной конструкции требуемой реакции.
А датчики эти, кстати, так и не были найдены. Как и передающие устройства.
Хотя Командование в целом поддержало версию Михаила о природе ментального управления устройствами ловушек. Собственно, других вариантов даже «высоколобые» эксперты, трижды заслуженные профессора всяких там наук, не смогли предложить…
С самим-то собой он мог быть откровенным: он вышел не только для того, чтоб «принять на грудь новый удар», а и для того, чтоб попытаться найти хоть что-то, ещё раз подтвердившее бы его версию. Для живых людей.
Потому что без этого, без опоры на факты, он превращался в простого паникёра. Параноика. С тем самым «богатым воображением».
То есть – банального труса-перестраховщика. И пусть некоторые его страхи оправдались… Но – не все!
А ещё Михаил не сомневался, что и лейтенант и сержант видят его насквозь: профессионалы же! Но не мешают. Знают: человек должен сам преодолеть это, идти навстречу собственным страхам и комплексам. Иначе рано или поздно – сломается.
Или спятит.
Так что он шёл, стараясь оглядываться уже поменьше, прямо к роще странных сине-розовых деревьев, заодно пытаясь определить: чем же это таким странным всё сильней пахнет.
Оказалось, что пахнут деревья. Они вроде как цвели. Хотя сами казались очень похожи на земные хвойные: те же длинные, с ладонь, иголки: молодые – розовато-фиолетовые, светлые. Красивые, как он отвлечённо подумал, вспоминая детство: чистые насыщенные цвета, глянцевая блестящая поверхность – так и хотелось потрогать, провести пальцами… Старые же иглы – сине-фиолетовые, тёмные почти до черноты.
И цветочки оказались очень… Привлекательны. Тоже очень красивы: этакие гроздья крохотных, словно от ландышей, розовых же мини-колокольчиков. Размером с ноготь, но сидящие на длинном, с руку, цветочном стебле, куда гуще, чем цветочки на стебле ландыша.
Вблизи запах вообще – буквально валил с ног. Михаил буркнул:
– Передайте, пусть в диспетчерскую подойдёт док Валентайн. Здесь для него работёнка. Запах – просто убойный. Словно я в супермаркете парфюмерии. Сейчас возьму на пробу пару соцветий. Похоже, из-за такого сильного запаха у кое-кого может обнаружиться аллергия.
Дежурный оператор, возглавлявший ведущую Михаила команду, отозвался:
– Он уже здесь. (Привет, кстати, тебе!) Он говорит, постарайся взять такие соцветия, чтоб были ещё нераскрывшиеся цветы. Аллергены – часто не феромоны, а пылеватые микрочастицы. Так что нам важней пыльца, а не сам запах.
– Хорошо. Пыльца так пыльца. Вот только чует моя задница, что парфюмерная-то промышленность сразу поймёт, чего отсюда экспортировать. – в этом вопросе, как он знал, док Сэмюэль Валентайн, зав. секцией биологии и этологии, вряд ли мог подтвердить или опровергнуть его мнение, но Михаилу это и не нужно было. Он был рад просто возможности отвлечься, поговорить с кем-нибудь.
– Всё возможно. И всё-таки: постарайся поменьше измазаться. Мало ли.
Понимая справедливость предупреждения, Михаил, аккуратно придерживая двумя стальными микроманипуляторами, срезал виброножом и затолкал в набедренный контейнер три ветки-соцветия. Постоял немного, пытаясь сформулировать поточней, чем всё же пахнет. Получалось, что больше всего похоже на акацию. С добавлением мимозы и… розы? Надо же: приятно. Не то что их чёртов Уставной «кофейный» бальзам для мытья головы… А вот крем для остановки роста усов и бороды вообще не пахнет. А, может, зря.
Или – не зря. Космодесантник – не кисейная барышня, ищущая жениха. Привлекая к себе феромонами и афродизиаками. Бойцу лишние отвлекающие факторы ни к чему. Да и дать врагу вычислить своё местонахождение банальными газоанализаторами – совершенно ни к чему. Вон: даже запах пота каждого человека теперь совершенно нейтрален. Никто не пахнет ничем. Так что теперь даже не попенять напарнику по комнате на нестиранные носки… (Наиболее любимый ещё три десятилетия назад повод «докопаться».)
Стволы деревьев, окружавшие его теперь, в толщину сильно отличались: некоторые – с его ногу. Другие, старые, с растрескавшейся и отшелушивающейся чёрной корой – побольше метра в поперечнике. Михаила удивило, что подлесок очень редкий – он легко находил проходы между деревьями, и даже обзор во все стороны словно почти не закрыт: кустов с фиолетовыми, синими и жёлтыми ягодами, и какого-то похожего на папоротник тёмно-зелёного растения, очень мало: словно деревья не дают им вырасти.
Э-э, не его это проблема, а этологов-ботаников-биологов. Вон: он же ведёт съёмку наплечной камерой. Вот и материал для дока Сэмюэля. Пусть-ка он со своей «группой» из двух балбесов-лаборантов Тима и Ника, ломает голову над местным «биотопом»!
А ему пора поработать.
Михаил честно попробовал и правда – поработать.
То есть – снова изо всех сил принялся вспоминать все известные ему способы атаки, применявшиеся сустарами как против него лично, так и против других: и на планетах, и в открытом космосе.
Ох, и немало такого нашлось в «багажнике» мозга – памяти…
Ну и …рен.
Десять минут он шёл между чёрных стволов, стараясь сосредоточиться на страхах
и чувстве опасности, и – ноль эффекта.
Пришлось бросить это дело как малоперспективное.
Он остановился у особенно толстого ствола. Постучал по нему рукой в перчатке. Повздыхал, прислонился.
Нет, так он далеко не продвинется. Нужно применить что-то такое, о чём ни он, ни учёные умники до сих пор не то, что не предполагали – а даже и не думали.
Вот только что же это может быть? Особенно – такое, о чём не думали лучшие аналитики и стратеги? (Ха-ха. Самонадеянно, да?)
Ладно. Начнём рассуждать логически. Про материальные источники опасности, вроде излучателей и гравиловушек все они знают. Про бациллы, вирусы, и всю эту сверхнавороченную микробную хрень, и боевые отравляющие газы – тоже. Магнитные и нейтронные пушки – пройденный этап. Что там ещё остаётся?
Остаётся, как ни крути, то, что он чует только на уровне инстинкта: ментальное, или ещё какое-то, до сих пор не известное, воздействие.
Придётся, как ни глупо это звучит, попытаться мысленно – самому позвать. Нарваться, стало быть, на приключения на то место, что пониже спины…
Он принялся «кричать», звать, но – внутрь своего мозга, ощущая себя законченным идиотом. Зато отлично понимая, что против сустаров «рациональными» методами и способами воевать бессмысленно: всё уже перепробовано!
– «Придите ко мне, мои враги! Ну, или хотя бы – отзовитесь! Эй, сустары! Я здесь! И я знаю, что и вы здесь».
Ничего умней он пока не надумал.
Но ответ пришёл.
Прямо перед ним вдруг заколебался, заходил, как от тепловой инверсии, воздух. «Нечто» словно бы притекло со всех сторон, и сейчас сконцентрировалось перед ним, паря на высоте шага над землёй. Объём оно занимало, пожалуй, с его тело. Только вот так и осталось невидимым: он различал его лишь по чуть движущемуся, словно медленно бурлящему, воздуху перед собой – так бывает в солнечный полдень над асфальтовой дорогой.
Но в том, что это – именно то, что он вызывал и ожидал, сомневаться не приходилось. Михаил выдохнул в микрофон полушёпотом:
– Вы это видите?!
Ответ пришёл через несколько коротких, но показавшимся Михаилу вечностью, секунд:
– Мы ничего необычного или угрожающего не видим. Не слышим. И сканнеры стоят на нулях. А в чём, собственно, дело?
– Уже ни в чём. – Михаил сглотнул липкий комок, и позволил напрягшимся в ожидании команды к действиям, мышцам, чуть расслабиться, – Я только хотел убедиться. Что мы ничего не засекаем. А вот сейчас я минут пять мысленно орал себе же в мозг: «Придите ко мне, мои враги!». И они пришли. Один из них, или его фантом, висит сейчас прямо передо мной.
– Да-а?! И… Как он выглядит?! Что делает? Почему мы не…
– Помолчите! – Михаила слегка раздражала агрессивная манера дока Валентайна всё стараться выведать сразу, – Будете шуметь – можете спугнуть! (Сам он так вовсе не думал, но заткнуть фонтан любопытства как-то ведь нужно!)
Протянув руку, он убедился, что так и висящая в шаге от него странная субстанция абсолютно нематериальна. И «убегать» никуда не собирается. Он сказал:
– Выглядит эта штука примерно как силуэт человека. Обозначенный схематично, движением слоёв как бы нагретого воздуха. Вот сейчас я провёл рукой прямо сквозь него. И – ничего. Воздух и воздух. Опасности непосредственно для своей жизни я пока не… Ощущаю. Попробую войти в него. И попытаюсь поговорить. Мысленно.
– Погоди! Тут лейтенант. Он хочет тебе что-то сказать.
В наушнике прорезался голос лейтенанта:
– Внимание, Левицки! Я не могу, конечно, запретить контакт с… э-э… неизвестной формацией, явно враждебно настроенной, хоть и нематериальной… Но – будьте осторожны. Докладывайте о малейших изменениях самочувствия. Или при попытке воздействия на психику! А в случае, если почувствуете опасность – немедленно уходите!
– Есть, господин лейтенант! – Михаил про себя усмехнулся: он отлично знал, что и лейтенант, и сержант МакКратчен сидят в операторской с самого начала его похода: ну как же! Самый «чувствительный» к менталу «сенсор» – полез явно чего-то выяснять!
Проход сквозь, и затем разворот и повторный проход и остановка «внутри» фантома не дали ничего. Ну вот – абсолютно ничего! И правда: воздух – и воздух.
Михаил мысленно проорал:
– Кто вы? И чего вы от нас хотите?!
Ответа долго не было. А когда он вдруг пришёл, Михаил даже вздрогнул: настолько неприкрытыми были злость и ненависть в буквально сочившимся жёлчью голосе:
– Мы – твоя совесть. Воплощённая в духовной наружной оболочке. И хотим мы лишь одного: чтоб ты и остальные люди убрались с этой планеты!
– Понял вас. Но как это вы – моя совесть? Она же – внутри меня?!
– Ты не понял. Твоя совесть, тот комплекс моральных установок, что заставляет тебя поступать так или иначе, и стыдиться, если ты поступил против своих же моральных принципов, может быть легко вычленен из клеток твоего, достаточно примитивно организованного, мозга. А наши технологии позволяют дать ей новое вместилище.
