Андрей Анпилогов
Чёрный дракон
Глава 1
Глава 1 Турнир шестнадцать плюс
Я был курсантом военного летного училища, что находится в центральной части России, когда всё это началось…
Международные и местные террористы захватили город, где я родился. Я должен был эвакуировать мать и сестру. Доехать к ним на своей машине в целости и сохранности было практически невозможно…
Перед отъёздом из училища, ребята дали мне гранату осколочного типа Ф – 1, так называемую «лимонку». Обмазав её клеем, я полностью покрыл её поверхность макаронами типа «ракушка» и положил гранату в большую пачку с ними же… Макароны, в те скверные дни, были самым востребованным продуктом питания в захваченном боевиками городе.
Граната стала совершенно не видна.
Если понадобится её бросить, то это можно будет сделать легко, надо будет только разорвать скотч на целлофановом пакете. Если будут проверять сумку (я намеренно взял обычную дорожную сумку, а не камуфляжный рюкзак), то пачка с макаронами сверху – не вызовет больших подозрений. И я намеревался взять большой пакет с макаронами в свои руки, чтобы было видно содержание сумки при проверке.… Хотя, конечно, это было рискованно, но только такой вариант конспирации показался мне оптимальным в моём гражданском положении.
Я так и сделал.
Мне повезло попасть в город окольными путями, без особых происшествий, но не без труда…
– Смотри, не вздумай пойти в центр города, вообще лучше не выходи из квартиры, – сказала мне сестра.
Я и не собирался никуда идти. Интернета не было, но сотовая связь в городе работала.
Мне удалось заказать машину для перевозки вещей. Собрали все самое необходимое. Главное, что в этой машине было место для мамы на коляске…
Водитель, местный житель, посоветовал выезжать из города рано утром, до восхода солнца.
В центре города не прекращалась перестрелка с тех пор, как я приехал.
И здесь, в спальном районе, постоянно были слышны отдалённые автоматные очереди и одиночные выстрелы.
Выехать из города любой семье можно было лишь выполнив два обязательных условия: заплатить водителю – перевозчику немалую сумму, и, заплатить боевикам, что перекрыли все дороги из города, кругленькую сумму наличными… Или же золотыми вещами, если таковые ещё у мирных граждан оставались.
У меня была необходимая сумма наличными.
Грузовая «Газель» подъехала в пять часов утра. Водитель позвонил, и я начал переносить вещи. Во дворе только что стало рассветать…
В центре нашего двора темнеет большой деревянный стол с лавочками со всех сторон. На одной из них сидят двое в камуфляже и хохочут во всё горло. По виду арабы с физиономиями тёмно – коричневого цвета пустыни. На столе стоят бутылки с минеральной водой, разорванная пачка печенье, и лежат два автомата с прикладами, обмотанными грязным тряпьём…
На меня и на стоявшую возле подъезда машину, обкуренные, кажется, не обращают никакого внимание.
Мы с сестрой выносим маму на коляске. Водитель уже занял своё место в кабине и закрыл дверь.
Обкуренные не спеша берут автоматы и начинают в нас целиться. Горячая волна крови бьёт мне в голову. Я хватаюсь за гранату в кармане куртки.
– Не смотри туда, – говорю я сестре как можно спокойнее, и мы ставим коляску с мамой в кузов автомобиля.
Обдолбленные хохочут ещё громче, но не стреляют. Я вижу, как тихо плачет моя мама.
– Всё будет хорошо, – говорю я и помогаю сестре забраться в кузов. После чего закрываю железную дверь и сажусь в кабину к водителю.
Мы уезжаем с родного двора навсегда…
– Всякая сволочь поналезла в город, – говорит водитель и давит на газ. Знакомые улицы покрыты мраком. Освещения нет нигде.
Через четверть часа мы уже на выезде из города.
Дорога здесь перекрыта шлагбаумом. Рядом с ним стоят человек пять местных боевиков с автоматами наперевес.
– Давай деньги, я выйду и заплачу. Ты не местный, – говорит водитель.
– Да ладно, какая разница, – говорю я. – Твою машину здесь хорошо знают, ведь так?
– Это так, – соглашается водитель.
– Почему не местный? Прожил с вами больше двадцати лет…– говорю я и выхожу из машины.
Я знаю местные приветствия и здороваюсь с боевиками. Мне отвечают, берут деньги, некоторое время их рассматривают, подсвечивая фонариком купюры.
– Всё нормально, – говорит один из них в залихватском берете, надвинутым на ухо.– Давай, езжай.
Я подхожу к кабинке Газели и слышу короткую автоматную очередь. В тот же миг сильный удар в спину бросает меня под колёса автомобиля.
Я слышу отдалённый крик сестры, сжимаю в кармане уже не нужную гранату, и сознание моё стремительно поглощает чёрная воронка…
***
Но я не канул во тьму и небытие…
Через некоторое время я начинаю чувствовать резкую боль в спине, и яркий свет бьёт мне в глаза.
Я оказываюсь в центре круглой арены. Но это не цирк. Это бой. Надо мной склоняется парень с прыщавой физиономией олигофрена и с мечом в руках. Он злобно ухмыляется, поднимает меч и целит мне в голову…
Я резко дёргаюсь в сторону. Стальной клинок почти наполовину входит в жёлтый песок рядом с моей головой.
Зрители на трибунах отчаянно ревут со всех сторон.
Мой толстозадый противник изрыгает проклятия, кажется, по-немецки, и вторично взмахивает мечом. В этот раз я легко ухожу от удара, вскакиваю на ноги и понимаю, что мой соперник крайне неуклюж. Он похож на бочонок с короткими ногами. Его и убивать, как – то неблагородно… Я не палач. Однако, мой правый глаз заливает кровь. У меня рассечена кожа на лбу.
Я вижу на арене свой меч и подбираю его. Но, боги мои! Какая у меня тонкая и слабая рука…
В этот момент звучит гонг, и звонкий металлический звук разносится по самым верхним ярусам арены амфитеатра.
На песок выходят двое крепких мужичков в чёрных рубашках и красных бабочках и, с презрительной улыбкой на мясистых физиономиях, рассаживают нас по противоположным лавкам на первом ряду арены.
Ко мне подходит грудастая девушка в бикини с влажным полотенцем в руках. Она улыбается, как безмозглая кукла, и вытирает мне кровь с лица. У меня ещё разбиты и губы. Значит, я всё же пропустил парочку ударов от этого урода.
Я хочу спросить эту девушку…
Но, вдруг, сам начинаю вспоминать эту новую реальность так же хорошо, как помню своё имя – Олег Орлов. Я знаю, что этот перерыв в поединке длится четверть часа, и я, вернее моя новая память, отлично выкладывает мне ту информацию, что меня интересует…
И вот что я уже знаю к своему великому удивлению:
В день рождения, когда мне исполнилось шестнадцать лет, я был вызван на турнирный поединок.
Этот скверный турнир традиционно проводится здесь, среди известных аристократических родов.
Он называется и звучит с некоторой даже издёвкой – «Шестнадцать плюс»; и, как полезный хищник в природе, этот самый турнир улучшает генетическое состояние этих самых известных родов этого… не могу точно вспомнить какого… королевства.
Отцы благородных семейств, без зазрения совести, отправляют на него своих неудачных отпрысков, зачатых недолжным образом, или не с теми, с кем бы надо было это сделать по закону…
Но, благодаря этому турниру, у них появляется законная возможность избавиться от тех, кого они не хотят видеть своими наследниками…
Этот суровый закон древней Спарты действует в этом королевстве под названием… под названием… вспомнил – Коурлинг. Ликвидация немощных и убогих таким зверским, но узаконенным и зрелищным образом, нравится собравшейся здесь публике.
Звук гонга рядом со мной бьёт по нервам и разносится по трибунам. Крепкий мужичок с кровавой бабочкой грубо поднимает меня со скамьи и передаёт тяжёлый меч. По правилам турнира, бой заканчивается только после смерти одного из его участников, твёрдо знаю я. Но в случае невозможности такого исхода, когда кто – либо из участников не захочет добивать своего противника, поединок так же прекращается…
Однако, проявивший слабость участник поединка (не добивший врага), как правило, подвергается проклятию своего рода и изгнанию из родного дома…
Я это тоже знаю, но пока ещё не могу вспомнить своего отца и мать в этой немилосердной действительности…
Мой убогий соперник всё ещё тяжело дышит. Я вижу его налитые кровью глаза. У него лицо явного олигофрена. И кроме неприязни, у меня ничего не вызывает.
Быстро перемещаться по песку трудно. Но у меня это получается гораздо лучше, чем у моего неповоротливого противника. Я могу легко и безнаказанно нанести ему смертельный удар – такому неуклюжему… Я вижу, что у него явно замедлена реакция.
Этот убогий парень сильно перепуган. Он начинает понимать, что убить меня ему не удастся. И каким бы олигофреном он не был, этот уродец соображает, что убью его – я. Вот он и смотрит на меня со страхом…
Но я не хочу брать грех на душу.… И как же прекратить этот варварский поединок?
Я напрягаю память. Ах, да! Я должен если не сломать, то воткнуть свой меч в песок по самую гарду.
Что я и делаю, под недовольный свист и улюлюканье кровожадной публики. Я поднимаю голову и вижу на заполненных трибунах немало красивых молодых женщин в ярких нарядах с перекошенными от неудовольствия лицами…
Как бы то ни было, а я сделал свой выбор. Я прекратил эту бойню.
Мой соперник явно обрадован. Идиот начинает прыгать на арене, как молодой орангутанг, затем подходит ко мне и поднимает меч над моей головой.
Но сейчас я не уклоняюсь, а с дикой злобой бью его правой ногой по яйцам. Он орёт, как бычок на бойне, роняет меч, хватается за мошонку, падает на колени и получает ещё один удар ногой в голову, после чего сразу замолкает…
– Убей дебила!
– Добей его!
– Убей урода! – орёт достопочтенная публика по – немецки. Я отлично понимаю этот язык и ухожу с арены.
И меня никто не задерживает…
– Дурак! Твой отец с тобой разберётся, – слышу я напоследок чей – то звонкий девичий голосок.
– Ещё посмотрим, кто с кем разберётся, – бормочу я по – немецки, не поворачивая головы.
––
Я выхожу из крытого амфитеатра и оглядываюсь по сторонам. Солнце клонится к закату, но ещё светло. Я определяю части света. Этот амфитеатр находится на небольшой площади. И от неё расходятся тёмными лучами узкие улочки с каменными домами и дворцами причудливой готической архитектуры. Здесь много цветов на клумбах и балкончиках. Это похоже на средневековый город, но на улочках и на площади стоят очень стильные автомобили, правда старинного дизайна начала двадцатого века в моём представлении…
Вслед за мной амфитеатр начинают покидать зрители турнира. Я вижу стройную девушку в шляпке с полоской вуали, в длинном чёрном платье, однако, с белым планшетом в руке, что вызывает у меня удивление. Она подходит к красному автомобилю, и его дверца плавно отходит вверх, как кабинка у истребителя…
Я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов в северном направлении и вижу далеко, где – то на окраине этого города, а может быть, и наоборот, в его центре, очень высокий Чёрный замок готической же архитектуры. Это мрачноватое сооружение значительно возвышается над всеми строениями вокруг и далее…
Мне хорошо знаком этот Чёрный замок, но я, пока ещё, не могу вспомнить, какое отношение я к нему имею… Над Чёрным замком кружат большие чёрные птицы, но даже и не птицы, а гораздо большие по размеру существа, и точно – не пернатые…
Я напрягаю память, и у меня начинает отчаянно болеть голова, и, что называется, идёт кругом… Мне очень хочется пить. Я рассматриваю свою одежду. На мне невысокие мягкие сапожки со скошенными каблуками, широкая белая рубаха, вся в крови, и широкие же штаны, похожие на панталоны. Я перестаю думать о Чёрном замке и отворачиваюсь от него. Это даёт мне некоторое облегчение.
Совсем недалеко от этой площади, с южной стороны, начинается высокий густой лес, а за ним виднеется огромная высоченная гора, с верхушкой покрытой необычными чёрно – белыми облаками…
– Ты хорошо поступил, Олег, – слышу я русскую речь за спиной, и на моё плечо опускается тяжёлая рука. – Если можно не убить – не убивай…
Я поворачиваюсь и вижу старика с совершенно белыми длинными волосами, но крепкого, высокого и благообразного. Его густые волосы перехвачены на лбу голубой ленточкой. Он тоже был зрителем на этом бесчеловечном турнире.
– Пошли ко мне, Олежек, – говорит старик ласково.
– Меня зовут… кажется, Альберт,– говорю я, и чувствую, как снова начинает раскалываться от боли моя голова, когда я начинаю мыслительный процесс…
– Тебя зовут Олег. Так назвала тебя твоя мама, а моя внучка. Царствие ей Небесное… А меня зовут Мефодий, и я твой родной прадед по крови твоей матери.
Моя больная голова едва доходит ему до плеча.
Старик опускает на неё свою ладонь. Я чувствую тепло и даже слышу запах свежеиспечённого хлеба; и … головная боль мгновенно проходит.
– По материнской крови? – переспрашиваю я.
– Точно так, Олежек, по материнской. Ты мой родной правнучек.
Мне становится очень хорошо рядом с этим добрым и сильным человеком. Я обнимаю его за мягкую льняную рубаху и чувствую, как слёзы выступают мне на глаза.
– А куда мы пойдём?
– Вначале пойдём в лес, а потом поедем на лошадке ко мне на подворье, – говорит Мефодий и ещё крепче прижимает меня к себе.
Мы быстро проходим по узкой улочке вниз, в сторону леса.
Этот высокий и очень густой лес подходит здесь почти вплотную к каменным домам.
Мы выходим на объездную дорогу, что идёт у границы леса вокруг горы.
Деревья в лесу во многих местах опоясаны колючим кустарником и растут так близко друг к другу, что пройти в лес между ними практически невозможно.
Мефодий достаёт из наплечной сумы прибор, похожий на барометр с несколькими стрелками. Старик что –то подкручивает с боку, смотрит на стрелки непродолжительное время, после чего проходит по дороге метров пять, снова подкручивает, и снова выжидает пока стрелки не перестанут двигаться, соединятся вместе, и укажут направление…
Затем Мефодий вытаскивает из – под рубахи небольшой топорик и делает им на ближайшем стволе широкого дуба зарубку на уровне моих глаз.
– Эта метка тебе пригодится, когда будешь снова идти ко мне на подворье, – говорит Мефодий.
Я молчу, запоминаю дерево, и мы ступаем в темноту.
Проход между деревьями здесь чрезвычайно узкий и идёт короткими зигзагами.
– Иди за мной, шаг в шаг, ступай смело, – говорит Мефодий.
Мои глаза скоро привыкают к темноте. Я вижу мощные стволы дубов, и множество змей внизу, между корней этих могучих и раскидистых деревьев. Но страха я не чувствую за широкой спиной Мефодия.
Мы поднимаемся метров на двести в гору. Деревья в этих местах растут уже реже, и становится светлей.
Через несколько минут мы выходим на небольшую лесную опушку.
Здесь стоит повозка, запряжённая невысокой, но коренастой лошадкой.
– А кто мой отец? – спрашиваю я Мефодия.
– А разве ты не знаешь? – поворачивается ко мне старик.
– Я что – то плохо помню. Наверное, получил сильный удар по голове.
– Ничего, ничего, у меня поправишься. Скоро он тебя призовёт… тогда всё и вспомнишь. А сейчас садикось на соломку.
На лесной траве еле заметна неширокая дорожка. Лошадка трогается в восточном направлении, параллельно верхушке горы.
– Накось, хлебни чайку из моей фляги, – говорит Мефодий и передаёт мне квадратную бутыль из тёмного стекла.
Я вспоминаю, что очень хотел пить, и делаю три больших глотка прохладного напитка со вкусом мяты.
Очень быстро веки мои слипаются, и я, не в силах их открыть, засыпаю крепко – крепко…
***
Я просыпаюсь на низкой деревянной кроватке под мягким одеялом. Смотрю на низкий потолок и вижу на нём весёлые солнечные лучики. Сколько я проспал – понять не могу, но чувствую себя так хорошо, что и не вспомню, когда такое было…
На бревенчатой стене тихо тикают часики с кукушкой. На белом циферблате чёрные стрелки показывают четверть второго пополудни.
Я быстро поднимаюсь с кровати и подхожу к окну. Здесь стоит деревянный столик с полированной столешницей и стул со спинкой, на которой висят мои дурацкие штанишки.
В углу комнатки темнеет узкий шифоньер. Я открываю его дверцу со скрипом. С обратной стороны, из зеркала на меня смотрит хилый паренёк с волосами цвета соломы, торчащими в разные стороны, с благородным, но очень нежным лицом…
«Жить с таким телосложением и личиком трудно в любом мире, где существуют биологические организмы и их видовая борьба», – приходит мне в голову совершенно верная мысль.
Здесь же, в шифоньере, на верхней полочке стоит деревянный коробок с круглым стеклянным окошком и медной проволокой, идущей от него вверх по бревенчатой стене. Я понимаю, что это радиоприёмник и вижу на нижней полке гальванический элемент в виде высокой банки с электродами. На корпусе приёмника нахожу выключатель и щёлкаю им. Приёмник начинает трещать. Я поворачиваю небольшое колёсико вверху деревянного корпуса и слышу женский голос: «… Сегодня утром штурмовой отряд русской армии обнаружил турецкий десант и полностью его уничтожил. Турки высадились на крымское побережье глубокой ночью с целью освобождения турецкого корабля и его экипажа, захваченного накануне нашими пограничными кораблями в российских территориальных водах …»
Голос умолкает и начинает звучать какой – то бравурный победоносный марш с трубами и литаврами…
Подхожу к окну и вижу свою выстиранную белую рубаху. Она висит в самом конце большого подворья со множеством самых разнообразных построек.
Я надеваю штаны, сапожки со скошенным каблуком и небольшими шпорами, и выхожу из уютной комнатки.
И сразу же слышу, как гремит цепь. Ко мне бежит здоровенный бурый медведь с открытой пастью. Цепь ходит по железному пруту, что тянется по всему длинному подворью, и зверь может запросто меня достать…
––
Глава 2
Глава 2 На подворье у Мефодия
Я быстро захожу в комнатку и закрываю дверь с обратной стороны.
Во дворе появляется Мефодий в фартуке и с небольшой кувалдой в руке.
– Не боись, Олежек, выходи. Я сейчас Стёпу на короткую цепочку посажу. Он спокойный у меня, но больно любопытный.
Мефодий берёт медведя за кольцо на ошейнике, и тот послушно бежит за ним в конец двора и остаётся уже там греметь цепью…
– А почему у тебя на подворье медведь, а не собака? – спрашиваю я.
– Собаки здесь не приживаются, сразу хвосты поджимают и воют сутки напролёт, нечисть всякую привлекают… – говорит мой прадед с загадочной улыбкой.
По всему периметру заборчика на подворье тянется дикий виноград. Мефодия, как я узнал позже, делает их него не только отменное красное вино, но и отличный сок.
На высоких стойках входных ворот темнеет металлическая штанга турника.
Я подхожу к воротам и только с третьего раза цепляюсь за неё…
Подтянуться мне удаётся всего лишь два раза, и то еле – еле…
– А что, Мефодий, у нас разве война с Турцией? – спрашиваю я, спрыгнув с турника.
– Да нет. До этого ещё не дошло. Но вооружённое противостояние имеется, – Мефодий разглядывает мои тоненькие ножки и говорит с заметной жалостью:
– Слабенький ты, Олежек. Надо тебе хорошо кушать и заниматься физическим трудом и упражнениями для развития организма. Ну да ладно, это дело мы поправим. Сейчас мы будем завтракать, а потом пойдём на охоту и на рыбалку. Тебе надо мясо свежее каждый день кушать и ещё кое –какие процедуры попринимать… Это мы сделаем. Отец – то твой, какой бы он король не был, а решил тебя пустить в расход. Значит, он тебя не любит. А я его не люблю, а тебя люблю, потому как ты мой правнучек и русский человек по матери, – говорит Мефодий, прижимает меня к себе, и глаза его блестят от влаги.
– Мы, русские, не должны бросать друг друга, – говорю я и чувствую после этих слов ком в горле…
– Это ты хорошо сказал. Верные слова. Теперь мы будем вместе, или хотя бы недалеко друг от друга, – улыбается Мефодий и хлопает меня по плечу.– Учиться тебе надо. У нас в городке гимназия скоро новая открывается.
– Какая гимназия?
– Гимназия с магическим уклоном, как сейчас говорят, построена по особому указу государя нашего императора. В ней будут учиться одарённые ребята с удивительными способностями. А у тебя они обязательно есть… Наш род графов Орловых при царском дворе на хорошем счету всегда был, во все времена империи нашей… И теперь будет, так как ты появился – продолжатель рода, а то всё девки, девки…
– А у меня есть сверхъестественные способности? – спрашивая я с интересом.
– А как же. Ты мой наследник рода и фамилии. Да и по отцу своему, надо думать, одарённый ты по самую макушку, – усмехается Мефодий.
– А что, одарённые дети только у высших сословий бывают?
– По большей части так. По крови дар передаётся. Хотя есть ребята со сверхспособностями и из простого народа. Это обычно бывает, когда у них родители благообразные и трудолюбивые. Их тоже будут в гимназию принимать. Но вначале проверят на энергетику организма. Я могу похвастаться. Лично делал для гимназии приборы по определения электро – магических показателей человеческого организма.
– Электро – магических показателей ты сказал. Может быть, лучше говорить – электро – магнитных?
– Ого! А ты молодец, соображаешь. Только сейчас так уже не говорят. Это определение старой школы физики, и оно уже в нашей отечественной науке не употребляется.
– Мне это очень интересно. А когда начинаются занятия в новой гимназии с магическим уклоном? – спрашиваю я.
– Когда начинаются занятия, точно не скажу, а вот торжественное открытие гимназии намечено на первое сентября. Значится, ещё две недельки осталось.
– Прадед, прадедушка, как – то неловко звучит в разговоре, – говорю я. – Дед – для родного человека, слишком грубовато. Дедушка – несколько сопливо. Давай, я буду называть тебя просто по имени – Мефодий.
– Мефодий – тоже произносить скучновато. Заупокойно даже. Зови меня просто и кратко – Меф. Так многие меня за глаза называют.
– Меф – отлично звучит. Договорились, – улыбаюсь я, хлопаю Мефа по крутому плечу, и чувствую зверский аппетит после глубокого и продолжительного сна…
Мы плотно завтракаем ветчиной с малосольными огурчиками, После этого Мефодий ставит на чугунную плиту медную турку и варит кофе. Под туркой горит ясным пламенем без дыма и запаха какая – то серая пирамидка.
Запах у кофе просто потрясающий. Мы его пьём с удовольствием и ещё со свежим хлебом, намазанным паштетом из гусиной печёнки со сливочным маслом. У Мефодия солидный запас консервов в железных банках. Есть и копчёные колбаски.
– Хлеб вкусный, – говорю я, энергично работая челюстями – Сам печёшь?
– А как же. Я готовлю лучше любой поварихи из городского ресторана, – отвечает Меф и намазывает ещё парочку бутербродов.– А про знаменитый алмаз «Орлов», купленный моим братом по поручению царицы нашей Екатерины Великой для инкрустации в императорский скипетр, мама тебе не рассказывала? – спрашивает меня Мефодий.
– Кажется, рассказывала, но я уже не очень хорошо помню.
– Алмаз «Орлов» самый крупный огранённый алмаз, насколько я знаю, и случилось это в тысяча семьсот семьдесят четвёртом году. Так вот, мой брат Григорий Орлов и привёл к власти Екатерину Великую. Он был её фаворитом, как принято говорить… Так что, Олежек, имперская власть в России имеет к нашему роду Орловых самое прямое отношение. И это не забывают при дворе… – говорит Мёфодий не без гордости.
– Здорово, – говорю я.
Это интересно. Сколько же лет Мефодию? Приходит мне в голову, и сразу же возникает резкая головная боль…
Моё сознание раздваивается, как у шизофреника, от воспоминаний несчастного Альберта… В этот момент боль и появляется. Она может стихать, но не прекращается, пока я не перестану вспоминать… Это очень тяжело переносить. Впору спятить. Но я, неимоверным усилием воли, останавливаюсь на текущей перед моими глазами действительности. Это мне удаётся с большим напряжением сил…. Если я ослабляю волю, то сознание начинает плыть…
Я знаю, что такое состояние пройдёт. Надо его просто пережить…
Меф внимательно поглядывает на меня.
– Ты как себя чувствуешь? Что – то побледнел заметно. Не вспоминай плохое… – говорит он и хлопает меня по плечу.
– Всё нормально. Не буду вспоминать…
– Сейчас я тебе микстуру дам успокоительную, – говорит Меф и приносит высокую бутыль тёмного стекла. – Выпей пятьдесят грамм и ложись спать.
Я пью пахучую жидкость, даже приятную, и непроизвольно зеваю.
– Ты, Олежек, давай – ка на боковую. Тебе ещё надо денёк другой выспаться, сколько организм захочет. Здоровый сон – лучший лекарь. А завтра – послезавтра пойдём с тобой на рыбалку. Когда будешь сегодня ложиться спать, вот этой смолкой уши залепи, да поглубже. Эта ночь прошла спокойно, но так не всегда здесь бывает, – говорит Мефодий и даёт мне мягкую субстанцию, похожую на каучук.
Это настоящие беруши для закладывания в уши, чтобы избавиться от внешнего шума.
– Хорошо, а кто у тебя на подворье так может громко шуметь по ночам?
– Да есть у нас летуны ночные с кожистыми крыльями. Иногда такие звуки издают, что до спинного хребта пробирает… Днём – то их не бывает.
– Драконы что ли?
– И не только они. Есть твари и поменьше, они то и пищат невыносимо для человеческого уха.
Я беру беруши и иду в свою комнатку отсыпаться…
Я попал в сказочную реальность, но прежде чем изучать её, надо выспаться, как сказал Мефодий, сколько организм попросит.
Едва прикоснувшись к подушке, я проваливаюсь в глубокий сон…
Но как бы глубок он не был, я вскакиваю на кровати от пронзительного крика – писка. По моему позвоночнику проходит настоящий электрический разряд. Такой частотой звука можно пытать человека. Сожалею, что забыл закрыть уши, как советовал Меф. Слышу, как гремит цепью Стёпка. Он тоже получил звуковой удар. Смотрю на ходики со светящимися стрелками, что висят на стене. Они показывают два часа ночи. Закладываю мягкий каучук в уши и засыпаю очень быстро…
Просыпаюсь в двенадцать часов дня и чувствую себя совершенно выспавшимся и здоровым.
Как и договаривались, после плотного обеда, мы с Мефодием собираемся на рыбалку.
– А почему у меня волосы светлые, как солома, а у мамы, насколько я помню, чёрные были, да и у отца – черней не бывает…
– И у мамы твоей такие же были, как у тебя сейчас, пока на верхушку Лысой горы не сходила…
– И познакомилась с моим отцом? – спрашиваю я.
Мефодий не отвечает.
– А у тебя волосы белые, как снег. Всегда такие были?
– Такие стали, когда мне за сто лет перевалило. А до этого чёрные были, как смоль, – улыбается Мефодий.
– И что, у меня тоже потемнеют, как у мамы?
– Обязательно станут чёрными в своё время, не переживай. Пойдём – ка в лес. Мясца свежего добудем. Тебе надо поправиться. Силёнок поднабрать. Там в гимназии ребята разные будут. Ты должен уметь за себя постоять, или за кого вступиться по чести и совести. Я тебя ещё поучу, как драться надо…
– Хорошо, я согласен поучиться.
Мефодий заходит в свою таинственную мастерскую, точнее в ряд построек под одной крышей, протянувшихся во всю длину двора. Я делаю два шага за ним, но мой прадед ловко прикрывает дверь перед самым моим носом.
Через минуту Меф выносит с собой мощный по виду арбалет с полированным прикладом тёмного дерева.
– Это моя поддёвка охотничья, – говорит Мефодий и оглаживает на груди просторный жилет из грубой кожи со множеством внушительных карманов. Через плечо у него перекинута круглая рыболовная сеть со свинцовыми грузиками по краям. Из бокового кармана торчат короткие арбалетные болты.
– Бесшумное оружие, что в лесу особенно ценится. Стреляет далеко и точно, – подмигивает Меф.
– Роликовый, – говорю я, – его даже женщина, или ребёнок малый зарядить могут без особого напряжения сил.
– А ты почём знаешь?
– Видел такие арбалеты в Коурлинге у наёмников, – сочиняю я, не моргнув глазом.
– Мне самому эта идея с колёсиками в голову пришла, и я его сделал. Это уже потом узнал, что у германцев подобные арбалеты уже имеются…
––
Мы с Мефом идём по узкой тропинке круто в гору. Тропинка еле заметна и петляет между могучими деревьями и колючим непроходимым кустарником.
Под ногами и на ветвях деревьев появляются змеи, но их здесь не так много, как на западном склоне Лысой горы.
Минут через сорок Мефодий вытаскивает из кармана поддёвки свой мультикомпас с несколькими стрелками.
– Указывает лучшее направление и показывает высоту над уровнем моря, – говорит Мефодий, видя мой заинтересованный взгляд на круглый приборчик. – Сейчас мы уже поднялись почти на полторы тысячи метров.
Хотя я и тащу с собой большую, почти пустую корзину, но уже чувствую сильную усталость в ногах. По моей спине течёт пот.
– Эту гору образуют редкоземельные породы как металлов, так и других химические элементов господина Менделеева. Все наружу повылезали здесь в разных местах. Вследствие такого феномена, как говорят, здесь и водится разнообразная магия со всеми своими чертями и прочими невидимыми простым глазом инфернальными существами… Хотя и видимых тварей хватает в избытке. Тех же тролликов возьми, – говорит Мефодий, – Можно даже предположить, что у нашей матушки Земли родовой пуп развязался… а огненная дырища, что на самом верху горы, и есть вход в преисподнюю, или выход из неё…
– Очень интересно, – говорю я.
Ещё через полчаса, продираясь между деревьями, мы выходим к длинному лесному озеру.
– Про это озеро мало кто знает, потому, как мало кто до него добраться может, – говорит Мефодия и снимает с плеча рыболовную сеть.
Затем он становится в прогалине между камышами, делает быстрый разворот на месте в триста шестьдесят градусов и бросает сеть. Она распрямляется в круг и летит, падая рядом с камышом. Раздаётся хлёсткий звук. На воде означается круг. Верёвка с локтя Мефодия начинает сползать в тёмную воду.
– Так апостолы рыбу ловили на Святой земле, – говорю я.
– Так точно, – соглашается Меф, выжидает несколько секунд после того, как верёвка полностью погрузилась, и начинает энергично вытаскивать сеть.
Верёвка колом ходит из стороны в сторону.
– Есть рыбка, – улыбается Мефодий и вытаскивает на берег двух ядрёных сазанов и несколько крупных окуней, настоящих горбачей.
Грузики сомкнулись в пучок, благодаря шёлковым нитям, завязанным между грузиками и закреплёнными на железном кольце, через которое пропущена основная верёвка. Таким образом, рыба находится внутри закрытого сетчатого мешка.
Меф опускает рыбу в воду и наматывает верёвку на прибрежные кусты.
– Пошли на тот конец озера. Я буду охотиться, а ты там, в глиняной водичке полежишь для развития организма.
Озеро не широкое, но длинное. Множество еле заметных ручейков впадает в него со стороны верхушки Лысой горы. Мы доходим до противоположного конца озера минут за тридцать. Здесь вода имеет голубоватый оттенок и заметно теплее, судя по паровой дымке над ней. Пологий берег в этом месте состоит из глины голубого цвета.
– Эта глина даст тебе силы не меньше, чем самое свежее мясо. Только надо каждый день лежать в ней по полчасика. Не более. Такая же глина есть ещё в озёрах на Святой земле… Человека – то слепили из глины, – посмеивается Мефодий.
