Андрей Андреевич Вознин
Гребень из рога единорога

Глава 1

Проклятое болото! Точнее, и не болото сроду, а живая тварь, лишь по счастливой случайности не сожравшая меня вместе с сапогами. Хотя, если знать чем это всё закончится, то сапогами вполне можно было и пожертвовать. Но теперь остаётся только следовать советам дворцового астролога о приятии мира вокруг как он есть. Без прикрас и пустых ожиданий. В том числе, это относится и к твари из тины…

– Хозяи-ин… Куда двинемся?

Последствия неосторожного купания в болоте. Теперь, видимо, так и будут постоянно напоминать о себе этим противным – «Хозяи-ин»…

– А вам-то не всё ли равно? Можно подумать, вам доступно что-то изменить. – Злюсь на слишком уж болтливых собеседников. И кто бы мог такое предположить?

– Но-но, только не надо… Не надо на нас давить. Хватило и скотного двора с грязью, которая, как оказалось, никакая не грязь, а самый настоящий навоз…

– Может, помолчать попробуете? – резко обрезаю бесполезные препирательства.

И благословенная тишина служит мне ответом… Хотя, какая к чёрту благословенная тишина может быть в колдовском урочище? Одни только вопли сумасшедшей банши чего стоят.

Задание от колдуньи на первый взгляд представлялось плёвым – сходить в урочище и надёргать волшебных кореньев. Кореньев дурманус эквалитус… Или как-то так. Кто ж разберёт, что там бормотала эта старая беззубая карга. Но без корешков она не выдаст тайну местонахождения гребня. А без гребня не будет никакой свадьбы… А без свадьбы не будет и полкоролевства в придачу.

– Вас – семеро претендентов на под венец с нашей дочерью. – Король Эльфиантона Афенад Последний, дородный такой мужик при бороде и короне на голове, стоит напротив нас подперев руками обширные бока. Корона слегка перекосилась на кудрявой голове, отчего вид у монарха лихой и слегка придурковатый.

– И нынче традиционный рыцарский турнир за обладание руки нашей любимой дочери решено провести в несколько ином формате…

Претенденты, среди которых присутствую и я, недоуменно переглядываются. Это ещё что за сюрпризы? А я уже внимательнее оцениваю внешний вид короля… Излишнюю кудрявость… Съехавшую корону… Вывод неутешителен – не слегка…

– Не будем такой важный вопрос отдавать на волю глупой воинской удаче. Кто более достоин руки принцессы решать будем иным порядком. Наша дочь, озвучь требования!

Проклятье! Видимо, далеко не слегка…

Принцесса на выданье Эя. Мечта любого дееспособного мужчины в королевстве и даже за его пределами. И всё при ней – и недурная внешность, и заманчивые формы, и, что самое прекрасное, полкоролевства в придачу…

Принцесса обходит по очереди кандидатов на её руку и возможно даже сердце тихо шепчет что-то каждому на ухо…

Мне достаётся змеиное шипение о поисках волшебного костяного гребня из рога единорога. Вот же… И где эти единороги? И где тот рог, что превращён неким умельцем в гребень?

– А чтобы не было сомнений в индивидуальных качествах претендента, оруженосцы и слуги остаются, чтобы затем отправиться в родные пенаты. – Король подводит под условиями испытаний жирную черту, более напоминающую крест на моих ожиданиях. Точно, очень не слегка…

По утру у главных ворот, похоже собралась вся имеющаяся бель и чернь столицы Эльфиантона. Среди любопытствующих придворных и сам король с принцессой. Старт рыцарского турнира совершенно иного формата обставлен, на мой взгляд, без должной помпы – принцесса Эя просто подбрасывает кружевной платочек, и когда он падает на землю, семь претендентов на руку и полкоролевства пришпоривают своих коней.

Я решаю оказаться самым умным из претендентов и первым делом заворачиваю к колдунье Морге. Живёт она, конечно, не в ближнем свете. Приходится добираться целых два дня, и всё пешим порядком. А дороги там… Точнее, дорог там никогда не было и сейчас нет, и далеко не каждый конь способен ходить по тем нетдорогам. Ладно, хоть погода стоит тёплая, даже ночью. И чтобы выспаться достаточно завернуться в плащ да залечь под любой раскидистый куст. Правда, уже на вторую ночь приходят эти… Призраки дорог. Да чтоб их… Дорог нет, а призраки есть. Так ещё и хлеб весь утащили под чистую. Поганцы…

Избушка колдуньи – брёвнышко к брёвнышку, досочка к досочке – стоит на небольшой полянке посреди лесной чащобы. Всякая божья тварь, оказавшаяся волею случая неподалёку, опасливо помалкивает, а мелкая травка, завидев неосторожного путника, тревожно сигналит красными цветочками – мол, стой, дурак, не заходи дальше! И развесистые ягодки вокруг – сплошь волчьи, во всём их ядовитом разнообразии. Божьей благодатью это лесное урочище назвать, конечно, язык не поворачивается.

Правый угол избушки слегка от старости перекосило, левый порос северным мхом, а вот крыша подозрительно сияет новеньким пиломатериалом. Видимо, какой-то добрый молодец захаживал да расстарался. Но отпустили его по добру по здорову или запекли в печи среди яблок, история умалчивает. Пока.

– Морга! Открывай добру молодцу. – Хотя звучит примитивно и смешно, но требуется следовать строгим канонам. Не мы их устанавливали, не нам их и отменять.

– Добрый молодец мне крышу счинил, боле не требуется. Покуда… – ответствует колдунья неприятным скрипучим голосом, вызывая у меня лёгкое онемение в чреслах. Или не чреслах?

– Я, может, тоже смогу чем-нибудь подсобить. – Продолжаю глупую игру в «добра молодца», «меч кладенец» и прочая, и прочая. Сказочный антураж, чтоб его… И кто только это напридумывал, прости Господи.

– Пособить, конечно, сможешь… Если испаришься сей секунд. Я ещё не переварила свой последний ужин… Кода отойду, проголодаюсь, тогда и заходь… Хе-хе-хе…

Какой же отвратительно мерзкий смех у этой карги – как-то само собой приходит мне на ум.

– Ты чего там удумал, болезный? – начинает волноваться колдунья. – Говорено же – не в настроении я с добрыми молодцами бесед вести. Шастают тут всякие, а ты майся потом… Несварением и запорами.

А я размышляю, как же мне вразумить колдунью на продуктивный диалог. Не своим же весьма худосочным телосложением соблазнять? Хотя, в контексте имеющихся желудочных колик может и прокатит.

– Так, давай, бабушка, корешков каких от желудка принесу, – предлагаю свои добро-молодецкие услуги я.

– Хе-хе-хе… Бабушка. Какая я тебе бабушка? Ещё назови – девицей-красавицей, – ехидничает старая карга, не ведясь на мой шикарный комплимент.

– Слышь, колдунья. С тобой не какой-нибудь простолюдин-дурачок разговаривает, а принц Примума Хервиг! – Меня начинает раздражать упрямство старухи.

Некоторое время ответом служит гробовая тишина. Лишь ветер с треском играется новеньким флюгером на крыше.

– Принц, говоришь? А чего… И то, дело, – неожиданно заинтересовывается предложением колдунья и уточняет, – А сможешь?

– Конечно, – уверяю её в своей молодецкой дееспособности.

– Тогда, заходь.

И дверь в избушку сама собой распахивается.

Внутри, в разрез распространённым слухам, оказывается довольно светло. Пахнет не плесенью и лягушачьей сыростью, а гелиотропом и лунным цветком. Под потолком пучки сушёных трав, на оконцах чистые занавески, стол оструганного дерева с такими же табуретами вокруг. Всё мило…

Хотя, нет. Не всё… Огромная печь в треть дома с прикрытым закопчённой заслонкой ненасытным зевом устья. Мне кажется, или действительно через терпкие запахи трав чувствуется вонь недавно подгоревшего мяса? И нет даже малейшего желания ознакомиться – что там за заслонкой… А посреди всего этого деревенского великолепия стоит местная колдунья – небольшая худенькая старушка, лет так под восемьдесят. Длинный нос крючком, лицо сморщено до невозможности, словно оно когда-то было листком бумаги, но прошедшие годы безжалостно измяли его своевольной дланью. Волосы колдуньи собраны на затылке в жидкий пучок.

– Говоришь, готов сбегать на болото за дурманус эквалитус? – с интересом спрашивает хозяйка избушки.

– Запросто, – легкомысленно соглашаюсь я, – Но взамен ты мне расскажешь, где найти гребень из рога единорога.

– Нет такого гребня. – Колдунья уверенно рушит мои мечты о свадьбе с полкоролевством в придачу.

– Ты, Морге, давай, говори да не заговаривайся, – резко пресекаю упаднические настроения. – Ишь, чего удумала – гребня нет! А что я тогда должен найти и принести принцессе Эе?

– А ты, давай, не выпячивай свой городской гонор. Если Морге сказала, что нет такого гребня на свете, значит, нет его. Ни в лунном, ни в подлунном мирах.

– Э-э-э… Да?

– И не сомневайся, болезный. Но если принесёшь травок, то я тебе по секрету шепну, где можно пошукать. Не отчаивайся, ведь ещё неизвестно, кому из вас боле повезёт – тому, кто добудет руку и сердце принцессы, или тем, кто «пролетит»…

Колдовское урочище неожиданно проявляется резким контрастом с прочим лесом – патриархальная идиллия белесых берёзок сменяется унылой серостью иссохших осин; низкорослую травку с весёлыми цветочками вытесняет режущая ноги высокая осока; а вместо боярышника и малины повсюду лишь кусты дикого, ощетинившегося острыми иглами, шиповника. До того сопровождавший мой путь разномастный птичий переклич словно обрезает ножом – здесь только давящая тишина. Изредка распарываемая дикими воплями засевшей посреди болота сумасшедшей банши, которую в её помутнении рассудка можно понять – оптимизма и веры в прекрасное будущее этот унылый пейзаж не вселяет.

Морге описала нужную травку, как торчащий из болотных кочек пучок узких зелёных стеблей – типа, увижу, сразу пойму о чём речь. Болотные кочки я уже наблюдаю, но никаких зелёных стеблей на них. Лишь пожухлая травка, словно из черноты болотных вод торчат многочисленные стариковские макушки с редкими мокрыми волосами. Сами же старички сидят тихо в воде и не отсвечивают. Точнее, отсвечивают, но только своими лысыми макушками. Приходится скрепя сердце лезть вглубь болота, прямо в гости к банши. А та, словно почувствовав появление незваного гостя, замолкает.

Заправским тушканчиком некоторое время перепрыгиваю с кочки на кочку… Пока на одной из скользких макушек левый сапог предательски не съезжает в сторону, и, потеряв равновесие, я ухаю по пояс в воду. Чертыхаюсь в голос – допрыгался, болезный. И тут… Как молнией ударяет – да это же не вода! Чувствую, как некая тварь хватает омерзительно мягкими губами за ноги. Проклятье! Я, оказывается, барахтаюсь прямо в пасти какого-то болотного чудища. Уже мысленно прощаюсь и с ненайденным гребнем из рога единорога, и с принцессой, которая с полкоролевством в придачу, и… Много ещё с чем прощаюсь… Как вдруг эта тварь, словно распробовав что-то неприятное во мне, с омерзением выплёвывает на кусочек суши посреди болотной трясины. И я некоторое время бездвижно лежу, не веря своему счастью… Как вдруг:

– Хозяи-ин… Чего разлёгся-то? Хоть бы воду из нас вылил. Да носки не грех поменять уже давно.

– Конечно, ему-то что – это же прямо в нас носки с их трёхнедельной «свежестью» запихивают!

Растерянно озираюсь, стараясь понять, кто тут такой привередливый оказался со мной на островке.

– Хозяи-ин… Куда… Ну, куда ты смотришь? Мы внизу…

Я смотрю себе под ноги и понимаю, что это разговаривают мои собственные сапоги!

– Э-э-э, Как это? – растеряно спрашиваю у своих… Сапог?! Сума сойти можно! – Я же вас покупал безгласными!

– Здрастье… И что? Нам теперь и поговорить нельзя?

От местных сказочных закидонов голова идёт малым кругом – сама собой разговаривающая обувь! И это при полном отсутствии чего-либо похожего на рот.

– Хозяи-ин… Так и будем лежать? А гребень? А принцесса с пол… – хором тараторят чересчур уж разговорчивые сапоги.

– Ну-ка, цыц малявки! – резко прерываю надоедливую болтовню от собственной обувки. – С чего это вы вдруг разговорились?

– А кто прямо в рот Йожину с болота залез?

– Скажи спасибо, что тот нас выплюнул. Он кабанятину на дух не переносит.

– А-а? Так это он меня только из-за вас, что ли, не съел? – удивляюсь своему нежданному счастью я.

– Дошло, наконец, – ехидничает левый сапог.

– Но-но… Постойте… Я же покупал сапоги из буйволиной кожи? Выложил кучу серебра.

– Ха-ха! – начинает дружно веселиться разговорчивая обувь, – Такого лопуха надо ещё поискать…

В целом, мне сапоги нравились… До сегодняшнего дня. Но не ходить же теперь босиком только из-за того, что они вдруг обрели индивидуальность и право голоса.

Тут я замечаю нужную травку прямо на соседней кочке. Забыв о разговорчивых сапогах, перепрыгиваю поближе и выдергиваю пучок травы вместе с разлапистым корнем. Оценив тяжесть добычи, решаю что колдунье этого хватит за глаза. И пока местный Йожин не поменял предпочтения по своему сегодняшнему меню, возвращаюсь тем же лесным путём к колдунье.

– Во! – гордо трясу длиннющим корнем перед крючковатым носом Морге.

– Ох, молодец-то какой! – ласково радуется та, – А я тебе баньку истопила. Ишь, промок весь. Иди, затем ужинать будем…

– И то, дело, – без задней мысли, легко соглашаюсь я.

Когда прогревшись и напарившись, возвращаюсь в избу, печь колдуньи уже пышет жаром. Но стол, на удивление, пуст.

И тут я чувствую какой-то подвох – и с банькой, и с печью, и с колдуньей. А сама хозяйка стремительно меняется – согбенность напрочь исчезает, тело распрямляется, наливается силой, и вот передо мною уже стоит вполне себе внешне ничего женщина лет сорока. Весьма грозного и воинственного вида. С голодным блеском в темнейших глазах. Помог, значит, добытый эквалитус… Но это нисколько ни радует.

Морге медленно поднимает руку с мелодично позвякивающими колокольчиками. И я тут же теряю всяческие ощущения от своего чистейшего тела. Вот же… Дурень!

– Ам-ам, – лишь растерянно бормочу. – А-а-а…

– Худосочен, конечно, но с яблоками пойдёт, – оценивает мои достоинства, почему-то только с кулинарной точки зрения колдунья. – Печь, открывай заслонку!

– Эй, эй. – неожиданно «просыпаются» до того помалкивавшие сапоги, видимо, напуганные перспективой совместного запекания в яблоках. – Мы несъедобные! Прежде нас снимите!

У Морге от душераздирающих воплей моей обувки отвисает челюсть.

– Ты, это что, болезный? В Йожина всё-таки проваливался?

– Ага-а, – с трудом киваю непослушной головой.

– И он тебя не съел? – всё более удивляется любительница добрых-молодцев в яблоках.

– Ага-а… – Я бы и рад более развёрнуто поведать о своих приключениях на болоте, но только-то и могу, что выдавливать из себя, – Ага-а-а…

Колдунья стремительно теряет внешний вид сорокалетней воительницы и вновь обретает скрюченный образ старой-престарой перешницы.

– Больной, что ли? – словами придворного эскулапа подозрительно интересуется у меня.

– Нет. Здоров как… – Но как именно здоров, в голову ничего дельного не приходит. – В общем, здоров.

Колдунья оценивающе смотрит на обувку:

– Поросятина?

– Почему сразу – поросятина? Мы – кабанятина! – дружно тараторят разговорчивые сапоги.

– Хрен редьки не слаще… Во всяком случае, для Йожина.

Морге щёлкает перед моим носом пальцами, и морок бездвижности покидает чресла. Я облегчённо вздыхаю. Кажется, на этот раз пронесло. Вновь обретя силу в руках и в ногах, а с ней и привычное нахальство, спрашиваю у колдуньи:

– Так, как на счёт гребня? Свою часть договора я исполнил – вернул тебе сварение желудка. Исполни свою.

– Ну, ты нахал, – удивляется колдунья.

– Наш хозяи-ин такой… – совсем ни к месту поддакивают сапоги.

– Какой есть. – Я пожимаю плечами. – Сказочный мир – сказочные обитатели…

Путь в страну, где водятся единороги, лежит через раскинувшийся на горизонте горный кряж. Правда, как клятвенно заверила Морге, ничего про хоть одного убиенного обладателя единого рога она слыхом не слыхивала и знать не знает. И потому, откуда мог взяться гребень из оного рога, она ума не приложит. Что нисколько и ни удивительно – откуда у колдуньи ум, который можно куда-либо прикладывать…

Всю дорогу до трактира, где остался мой верный конь по кличке Сивый, сапоги без умолку болтают – про вонючие носки, про сухую прекрасную погоду, про каменистую дорогу, снова про вонючие носки, про Йожина с болота, что наделил их говорливостью с сознанием в придачу, и снова про носки… В общем, оставалось только радоваться, что в пасть к Йожину не загремел до кучи и мой Сивый. Представляю себе развесёлую компашку – говорящие сапоги на пару с говорящим конём…

– Заткнитесь вы уже! – неожиданно раздаётся незнамо откуда.

От неожиданности я останавливаюсь… Это ещё что за…

– Ну, началось, – начинают возмущаться сапоги, – Проснулся!

– Кто проснулся? – чувствуя, как начинают шевелиться волосы на макушке, спрашиваю я.

– Кто-кто… Аспид!

И я перевожу взгляд на свой ремень из кожи чёрного аспида.

– Да-да. Это я, – соглашается с моим недоуменным взглядом тот. – А нече было лезть в пасть к Йожину. Там обретают с-сознание и дар речи любые вещи, выделанные из убиенных животных.

Вот же… Теперь к компании болтливых сапог присоединяется говорящий поясной ремень. Бедная моя голова продолжает движение, наверное по бесконечному, кругу…

– Так, давайте договариваться. – Решаю установить границы дозволенного и области табуированного. – Можете чесать языками, или чем вы там болтаете, но только вне присутствия посторонних. Мне ещё обвинения в чёрной магии не хватало!

– А чего сразу в магии?! – дружно восклицают сапоги. – Мы из-за такой мелочи молчать не будем!

– А чем не угодил чёрный цвет? – присоединяется к возмущениям ремень из чёрного аспида, – Можно подумать, все беды человеческие исходят из наличия в подлунном мире чёрного…

– Цыц, малявки, – прерываю препирательства я и пытаюсь воззвать к разуму, какой он у говорливых вещей ни есть, – За подозрением в чёрной магии вполне может последовать испытание водой, а затем сожжение на костре. И обычно казнимые горят вместе со всей своей обувкой и одёжкой.

– Какая дикость! – удивляется Аспид, – Никогда людям не доверял – ограниченные, примитивные в с-сознании с-своего надуманного величия с-создания.

Сапоги задумчиво помалкивают, видимо, оценивая риски своей сказочной говорливости.

– Так, что? Договорились? Болтаете только, когда рядом нет никого и это безопасно…

– Замётано, – неожиданно идут на уступки обычно несговорчивые сапоги.

– Это в общих интересах, – также соглашается и когда-то чёрный аспид, а ныне мой поясной ремень.

– Вот и прекрасно!

Проблем в трактире с болтливостью носимых вещей не возникает. Я рассчитываюсь с жадным до чужой наличности хозяином и забираю своего рысака. Продукты здесь сравнительно дешёвые, и купленного теперь должно хватить на несколько дней пути до страны единорогов.

Путешествие в седле, что, впрочем, ни удивительно, нравится сапогам больше пешей прогулки по каменистой дороге, и те, пребывая в хорошем настроении, весь путь до гор дуэтом распевают похабные песенки. И как это ни странно, ни без юмора.

Бесконечные просторы полей и лугов сменяет чаща глухого леса. И стоит только в неё углубиться, как впереди на тропе замечаю небольшую заварушку – четверо подозрительного вида бродяг лениво мутузят мелкого пятого. Тот молча принимает удары и даже не пытается позвать на помощь. Наверное, не надеясь на её приход в столь глухом, безлюдном месте. И хотя имеется значительный перевес по числу разбойников, я направляю Сивого прямо в эту кучу-малу. Конечно, не без плана на отступление в случае чего неприятного.

Завидев конного, бродяги оставляют жертву лежать, а сами молча перегруппируются, прикидывая шансы на новую поживу.

– Прочь с дороги! – Я пытаюсь взять инициативу в свои руки. Порою в таких ситуациях для черни достаточно грозного окрика.

Но в этот раз не прокатывает. Наверное, лихие люди из опытных, и суровым видом да окриком их не испугаешь. Ситуация развивается в сторону незапланированной стычки, и я извлекаю свой боевой тесак.

– Хозяи-ин… Чего, драться будем? – совсем ни к месту громко шепчут сапоги.

И только я хочу их приструнить, как замечаю ошалелые взгляды противников.

– Только поаккуратней тесаком маши, нас не задень! – как ни в чём ни бывало напутствует на ратные подвиги моя же обувка.

И этого оказывается достаточно для победы.

– Колдовство! – истошно вопит кто-то из лихой братии, и бродяги, тут же позабыв о своей жертве и перспективе поживы, дружно кидаются в разные стороны. Чем нимало меня удивляют.

Тем временем жертва лесных бандитов «оживает» и пытается встать. Ошалело вертит головой, не в силах понять, откуда пришло спасение. Короткая стрижка и прилично так разукрашенное огромными синяками лицо не позволяют разобрать, сколько спасённому лет – может, лет семнадцать, а может, и все двадцать.

– Господин, век буду помнить вашу помощь! – наконец до парня доходит, кто его спас.

– Не благодари, это всё мои болтливые сапоги. – И я демонстрирую левый сапог.

Чем вызываю лёгкое смущение у спасенного. Тот несколько раз переводит недоуменный взгляд с сапога на меня и обратно на сапог. А обувка, как назло, помалкивает словно рыба в пруду. Видимо, бдит установленные мною границы и области. Но не буду же я посреди леса объяснять незнакомому парню, что у меня сапоги разговаривают. Тот точно решит, что его спаситель того…

– Передайте, тогда, мою благодарность своим сапогам, – находится в непростой ситуации парень.

– Чего от тебя хотели-то? Ты не кажешься обладателем толстого кошелька или несметных сокровищ.

– Так и вы, господин, не кажетесь чересчур богатым. У вас даже слуги нет, – ловко уходит от ответа парень. – Может, возьмёте меня своим слугой? Не пристало господину самому чистить свой камзол и сапоги…

Я задумываюсь. А что? Условием испытания предусматривалось оставление личных слуг в замке, а о вновь приобретаемых ничего не говорилось. Что прямо не запрещено, то разрешено – решаю я.

– Тебя как зовут-то?

– Арад.

Я спрыгиваю с коня и протягиваю руку для верноподданнического поцелуя.

– Арад, ты принят в услужение, – торжественно посвящаю парня в слуги. – Отныне, на щадя живота своего, ты должен служить мне верой и правдой.

– Замётано, – неожиданно легкомысленно отвечает новый слуга.

Заставляя меня задуматься – а правильно ли я поступил, взяв неизвестно кого в услужение? Да-а, уж…

– Господин, куда мы путь держим? – деловито интересуется неожиданно обретённый слуга.

– По ту сторону гор.

– А что вы забыли в Уникорнии? Там не привечают пришельцев с этой стороны, – удивляется Арад.

– Откуда информация?

– Да был я в этой Уникорнии. Дыра-дырой. Мой совет – туда не ездить.

– Тебя позабыли спросить, – ухмыляюсь я. – А сам-то, ориентируешься там?

– Легко.

– Вот и отлично. Поможешь, значит, в поисках.

– В поисках – чего?

– Гребня из рога единорога.

Распахнувшийся от удивления рот парня кажется очень удобным местом для заселения туда целого роя диких пчёл.

– Слышал о таком? – Реакция на простой вопрос уже о многом говорит.

– Да. Очень опасная вещь.

– С чего бы это? Давай, рассказывай.

И пока мы направляемся в сторону гор, Арад складно так рассказывает историю этой странной вещицы.

Единороги в Уникорнии водились во множестве. Только их никто никогда не видел. Но название страны, как бы говорило само за себя. Поговаривали, что на древнем неведомом языке, коим владели лишь редкие знахари, оно и означало – Единорог.

Богатствам Уникорнии завидовали все соседи и не прочь были хотя бы малую толику оного отщипнуть. Но с единорогами, охранявшими Уникорнию, связываться опасались. Ведь всем хорошо известно, что эти животные очень сильны, дики и легко впадают в ярость, стоит только увидеть неподалёку чужака.

– Так их же никто не видел? – прерываю повествование Арада я. – Чего бояться-то?

– Вы, господин, тоже не видели гребень, но едете же за ним…

– Ну, это другое.

– Не обязательно самому всё видеть, достаточно послушать умных людей.

– Ладно, убедил. Давай, чеши дальше про уникорнийцев.

По странной прихоти божественных сил местный король Дендрариад Третий не имел наследника, только две дочери скрашивали его высочайшую жизнь. Старшую по рождению нарекли Мариадой, а младшую Дариадой. Но чем с возрастом мудрее становился король, тем более тяжкие думы его мучали – королевство нуждалось в приемнике… И, по возможности, смелом, умном и добродетельном. Правда, одна знакомая королю ведьма, говорила, что нет таких людей в подлунном мире. Есть только или смелые, или умные, а на счёт добродетельных она вообще не уверена…

– Стоп! Это кто про подлунный мир говорил? – заслышав знакомую присказку, спрашиваю я.

– Знакомая ведьма…

– А как её зовут? Случаем, не Морге?

– Нет. Мезге.

– А сколько лет этой Мымре? Старая?

– Мезге? Нет. Но в возрасте. А что?

– Да, так, ничего. Показалось. Продолжай.

В общем, Дендрариад Третий решил выдать старшую дочь замуж за смелого и умного. Был кинут клич…

– Стой, – снова прерываю я повествование, – Это когда было? Чего-то не припомню никакого клича. Я бы и сам подал заявку претендента на руку принцессы Уникорнии. Смелости и ума мне не занимать.

– Два года назад.

– Проклятый мажордом! Проворонил свадебного голубя. Приеду, казню…

– Господин… – Слуга ошарашено останавливается. – Так вы принц?

– Да. Из Примума.

– А направляетесь в Уникорнию за рукой младшей принцессы?

– Она тоже клич кинула? – интересуюсь неожиданно возникшими перспективами я.

– Нет.

– А чего спрашиваешь тогда? Совсем, что ли? Давай, повествуй дальше…

– На церемонию знакомства съехались принцы из самых разных королевств, и было их так много, что пришлось даже ставить военные палатки во дворе дворца. Известное дело, – прокомментировал Арад, – Уникорния славилась богатством и просвещённостью…

Принцессе вряд ли кто мог позавидовать – выберешь одного, обидятся остальные, и, объединившись, могут даже объявить войну. А никого не выберешь, обидятся уже все вместе. Помогла сестре в непростой ситуации ведьма Мезге – она предложила объявить сложное испытание, а победителю доставалась умная принцесса и полкоролевства в придачу.

– Что за испытание? – профессионально интересуюсь я.

– Поймать единорога.

– Постой. Насколько я слышал, единорога может поймать только девственница.

– Ну-у, типа того. На то и испытание, чтобы быть сложно выполнимым.

– И что? Кто поймал?

– Принц крови из Дессертума…

Ани – так звали принца – при всей своей внешней грубости и неотёсанности казался самой галантностью и добропорядочностью. Что, конечно же, никто не ожидал от рождённого в граничивших с Уникорнией обширных пустошах и пустынях.

Первое время избранник повсюду с собой носил маленькие плитки шоколада – сладости в Дессертуме издревле имели отменное качество. И Ани раздавал эти вкусности всем подряд. Отчего щедрого на подарки принца полюбили и придворные, и слуги, и даже простой народ. Только королевский осёл Пиф, по традиции пользовавшийся особым расположением, и которому разрешалось беспрепятственно шастать по всему дворцу, дессертумского гостя на дух не переносил и при каждой возможности старался его укусить. Придворные решили, что Пиф просто не любит шоколад. Что же ещё ожидать от какой-то бессловесной твари, к тому же – осла?

После пышной свадьбы принц Ани и молодая жена избрали своей резиденцией дворец в Уникорнии, чему все были только рады – так привечали и любили принцессу и её мужа.

Не прошло и полгода, как старый король окончательно решил отойти от государственных дел… Вернее сказать – настойчиво отошли. И привычные нравы дворца с некоторых пор стали стремительно меняться – постоянно появлялись новые люди, преимущественно самодовольные дессертумцы, а старые исчезали. Исчезали в буквальном смысле этого слова – без следа. Первым исчез осёл Пиф. И поначалу все решили, что он банально издох где-то в укромном уголке королевского сада. Но вслед за животным стали пропадать и люди. Кто-то пытался навести справки по исчезнувшим, но исчезал и сам. Также бесследно.

Когда у Дариады открылись глаза, королевство находилось под полным контролем нового правителя и его дессертумцев. Старый король скоропостижно умер, оставив после себя подозрение, что умер он совсем не просто так. Но проводить тщательное расследование было уже некому. Жители пустынь обосновались повсюду – и во дворце, и в тайной канцелярии, и в армии, и даже в королевской гвардии. Когда случалось пройтись по улицам столицы Уникорнии, казалось, что и простой народ теперь – это сплошь грубые и неотёсанные дессертумцы…

– Ха-ха! – не сдержавшись, смеюсь я, – Облапошили пустынники умных уникорнийцев по полной.

– Просто, никто не ожидал от Ани такой подлости. Первоначально казался приличным человеком. – Неожиданно обижается Арад.

– В том то и дело, что казался… Так, что с гребнем? – стараюсь направить течение занимательного рассказ в интересующее меня русло.

Перед тем как Ани начал осуществлять подлое проникновение дессертумцев в структуры Уникорнии, он подарил Мариаде гребень из рога пойманного единорога. И когда принцесса примерила подарок, то не захотела его больше снимать. Хотя, теперь-то уже понятно, что просто не могла…

– Убил единорога, что ли? – перебиваю слугу я.

– Нет. Отрезал рог. Тогда никто ничего не понял, но без рога, волшебное животное потеряло часть своих качеств. Раньше же единорогов не видели, и потому даже не предполагали, насколько благополучие и процветание Уникорнии зависит от них.

– А что Мариада?

– Она потеряла разум. Правда, этого поначалу никто не заметил. Принцесс во дворце всегда воспринимали этакими дурочками. Сказывалась давняя традиция Уникорнии, что светочем и опорой государства мог стать только мужчина. И потому влияние Ани после свадьбы оказалось столь безграничным.

– Каков счастливый конец этой «доброй» сказки?

– В Уникорнии теперь правит Ани и его дессертумцы, Мариада пропала вслед за остальными придворными, но про это никто в народе не знает. Младшая Дариада тайно покинула дворец и отправилась на поиски сестры. Я бы не советовал, господин, вам посещать Уникорнию. Нравы там теперь дикие.

– Да-а, уж. Нравоучительная история. И заставляет задуматься. Но без гребня мне не видать ни свадьбы, ни полкоролевства в придачу. Так что, продолжим путешествие в Уникорнию. А там поглядим, что и как. – Подвожу черту под затянувшимся повествованием я.

Ночью на привале, когда новый слуга уже крепко спит, изрядно умаявшись за непростой для себя день, а я только-только начинаю проваливаться в сладостную негу, процесс засыпания прерывает заговорщицкий шёпот стоящих рядом сапог:

– Хозяи-ин… Хозяи-ин…

– Чего вам? – не открывая глаз, раздражённо отвечаю я.

– У левого-правого есть сомнения в новом слуге, – дружно отвечают сапоги.

– Какие сомнения?

– Что это парень.

– В смысле? – Я поворачиваюсь на бок и открываю глаза.

– Не мужского полу он.

– А какого же он тогда полу? – Вообще ничего не понимаю из намёков этой парочки, неожиданно заделавшейся конспирологами.

– Какого-какого, – раздражаются сапоги моей непонятливости, – Женского, конечно. И Аспид с нами согласен.