Андреас Эшбах
Управление

– А нам вы предоставляете возможность придумать правдоподобную причину, почему мы занялись людьми, о которых вы нам сообщили, – пожаловался Гиммлер.

Адамек склонил голову.

– Если бы появились всего лишь слухи о том, что высказывания на теневом форуме на самом деле не анонимны, все это было бы напрасно. Организовать это второй раз не получится.

– Да, да, я понимаю, – благосклонно-покровительственно произнес Гиммлер. – Полагаю, это второй уровень вашей работы, о котором вы упомянули?

Адамек взглянул на него и с осторожной улыбкой покачал головой.

– Нет, – кротко произнес он. – К этому я сейчас перейду.

Он подтолкнул свое инвалидное кресло, поехал непосредственно под яркий прямоугольник проекционного экрана и остановился.

– Все, о чем мы говорили, не вникало в суть дела, – пояснил он. – Подлинная сила заключается в возможности связывать при помощи компьютера, казалось бы, безобидные данные таким образом, чтобы это приводило к невообразимым результатам. Это второй уровень нашей работы, и мы им владеем лучше, чем кто-либо в мире. Мы, что касается подобного рода оценок, представляем собой сплоченную группу, в которой авторы концептов и наборщицы работают рука об руку. Один из подходов, который мы разработали, мы и хотим вам сегодня продемонстрировать.

Гиммлер откинулся на спинку стула и сложил руки домиком.

– Ладно, – произнес он. – Тогда демонстрируйте.

Адамек не позволил сбить себя с толку очевидному скептицизму в голосе рейхсфюрера. Это не удивило никого, кто его знал; позволить сбить себя с толку было попросту не в его характере. По этой причине он сидел в инвалидном кресле. Из-за несчастного случая на лыжной трассе. Все предупреждали его, что трасса опасна, но он не позволил сбить себя с толку.

– Наш подход обязан своей эффективностью решению фюрера, которое, с нашей точки зрения, было по-настоящему гениальным, – начал Адамек. – Я говорю о решении ликвидировать наличные деньги. С момента изъятия из обращения всех банкнот и монет к 1 июля 1933 года во всем рейхе стало возможным расплачиваться только денежными картами, а после распространения Народного телефона с 1934 года – все чаще непосредственно с его помощью, из-за куда большего удобства.

– Эта мера в первую очередь была направлена на то, чтобы освободить нас от кабалы крупного еврейского капитала, – поправил Гиммлер. – И, кроме того, чтобы в максимально возможной степени лишить фундамента сделки на черном рынке, коррупцию и преступления в общем смысле.

Адамек вежливо кивнул.

– Это, несомненно, были мотивы фюрера, но дело не в них, а в том эффекте, который произвело его решение. Эффект заключается именно в том, что в результате мы точно знаем, что каждый в отдельности человек, который живет в пределах Германской империи, купил за последние девять лет, а также когда он это купил, где он это купил и сколько он заплатил за это. Вы согласны со мной до этого момента?

По едва уловимому сигналу Хелена Боденкамп открыла подготовленную таблицу, которая теперь появилась на экране: несколько столбцов, каждый из которых содержал много длинных номеров, а за ними следовали дата, время, указание количества и сумма в рейхсмарках.

– На практике речь идет о чрезвычайно большой, но очень незатейливой таблице. Здесь мы видим ее фрагмент, а именно все покупки, которые совершил я сам. Номер в первом столбце, который, как видите, везде один и тот же, – это мой персональный гражданский номер. Второй столбец содержит персональный номер лица или регистрационный номер фирмы, получившей деньги. Третий столбец, в случае простой покупки, содержит артикульный номер, присваиваемый каждому имеющему хождение товару в Германии, или номер договора, если это платеж по договору – соответствующий пример можно увидеть во второй строке, это оплата месячной арендной платы за мою квартиру, – или номер основания, если речь идет о прочих выплатах. На седьмой строчке стоит код 101, который означает подарок в денежной форме среди родственников: это было на день рождения моего племянника Германа, которому я подарил двадцать марок. В последнем столбце перед суммой в случае необходимости указываются количественные данные.

Еще один знак наборщице программ. Таблица сжалась, а затем заполнилась снизу.

– Теперь мы наложили на этот список фильтр, который показывает только мои покупки продовольственных товаров на основании артикульных номеров, – пояснил Адамек.

Гиммлер скептически наморщил лоб.

– Как это узнать? – поинтересовался он. – Какой артикул обозначает продовольственные товары? Все номера выглядят совершенно по-разному, за исключением кода артикула в начале.

– Вы не увидите этого по артикульному номеру, номера распределяются по порядку, – отозвался Адамек. – Но при выдаче артикула вносится вся необходимая информация, приведенная в другой таблице. Фройляйн Боденкамп, покажите-ка запись в таблице артикулов к одной из строк, скажем, к первой.

Изображение исчезло, уступив место перечню. Было видно артикульный номер, под ним стояло: Картофель Глория

Категория: Продовольственные товары

Установлена норма выдачи: нет

Ссылка в таблице материалов: 1004007

– Здесь мы отобразили категорию. Речь идет о продовольственном товаре, поэтому, если мы хотим запросить дополнительные характеристики товара, нам необходимо перейти к таблице продовольственных товаров. Фройляйн Боденкамп?

Она ввела на клавиатуре несколько команд, после чего появился новый перечень:

Номер материала: 1004007

Описание: Картофель обычный

Энергетическая ценность: 77 калорий

Единица: 100 г

И так далее, список записей о содержащихся витаминах и тому подобном, длиннее, чем могло быть отображено на экране.

– Мы видим, что картофель, который я купил в субботу две недели назад, имеет энергетическую ценность 77 калорий на 100 грамм. Купил я два килограмма…

– Могу я спросить, как вы это делаете? – перебил его Гиммлер. – На инвалидном кресле?

Адамек наклонил голову.

– Ну, конечно, я закупаюсь не самостоятельно. У меня есть молодой помощник, который делает это за меня. Я отдаю ему список и свою денежную карту и предоставляю ему все остальное.

Гиммлер лаконично кивнул:

– Понимаю. Продолжайте.

Адамек развернул инвалидное кресло и изучил отображаемое изображение, пока не восстановил нить разговора.

– Как я уже сказал, я купил два килограмма картофеля, то есть приобрел энергетическую ценность в 1540 калорий. Теперь мы можем произвести такой перевод купленных продовольственных товаров в энергетическую ценность автоматически при помощи программы.

Снова кивок в сторону наборщицы программ, снова смена изображения. Опять появилась таблица приобретенных продовольственных товаров, но на этот раз только с указанием персонального гражданского номера, даты и количества калорий.

– И все это, – продолжал Адамек, – конечно же, можно легко суммировать помесячно. Фройляйн Боденкамп, могу я вас попросить?

Появился новый список.

Заголовок гласил: Август Адамек, родился 05.05.1889, проживает по адресу: Веймар, Юнкерштрассе, 2

Далее перечислялось:

Сентябрь 1942 – 73 500 калорий.

Август 1942 – 72 100 калорий.

Июль 1942 – 68 400 калорий.

Июнь 1942 – 78 300 калорий.

– Это энергетическая ценность, которую я купил за последние месяцы и впоследствии потребил, – пояснил Адамек. – Приблизительно две с половиной тысячи калорий в сутки. – Он отъехал немного в сторону. – Теперь добавим еще один последний шаг, чтобы анализ стал более содержательным, а именно – объединим таблицу с данными органа записи актов гражданского состояния. Таким образом мы получим общее количество калорий на всех домочадцев. Если мы поделим это число на количество членов семьи – отец, мать, дети, бабушки, дедушки и так далее, – мы получим список, в котором перечислены все домочадцы и то, сколько в среднем калорий потребляют члены данной семьи в месяц.

Глаза рейхсфюрера казались неестественно большими за его круглыми очками. Он кивнул, очень, очень медленно, но кивнул. Казалось, он понял, к чему все это клонится.

– В моем случае результат остается прежним, поскольку я живу один, – продолжил Адамек. – В других случаях результат будет меньше двух с половиной тысяч калорий, например, если в семье есть новорожденные или малыши, которые, естественно, едят меньше, чем взрослые. Но если среднее значение существенно больше… – Он приостановился, оглядел присутствующих, затем снова пристально посмотрел на рейхсфюрера СС. – Мы, разумеется, должны принимать во внимание определенный диапазон колебаний. У мужчин, занимающихся тяжелым физическим трудом, будет куда большая энергетическая потребность. Но если среднее потребление калорий домочадцами превышает определенную верхнюю границу… и это в то время, когда на некоторые продовольственные товары установлена норма выдачи… подобное отклонение может быть верным признаком того, что в соответствующем домохозяйстве проживает больше людей, чем зарегистрировано. Например, – добавил он, – люди, скрывающиеся от закона.

Гиммлер сложил руки и степенно потер их.

– Звучит неплохо, – одобрительно произнес он. – Звучит очень неплохо. – Он недоверчиво прищурился. – Однако же мне бы хотелось увидеть все это продемонстрированным на практике.

Адамек улыбнулся. Его коллеги тоже улыбнулись. К этому они, конечно, были готовы.

– С превеликим удовольствием, – произнес Адамек. – Назовите город, и мы составим список подозрительных домохозяйств. Здесь. Сейчас. На ваших глазах.

– Любой город? – спросил рейхсфюрер.

– Любой город, – подтвердил Адамек.

Гиммлер ненадолго задумался. Затем произнес:

– Амстердам.

С лиц мужчин мгновенно пропали улыбки.

– Амстердам? – удостоверился Адамек.

– Разве это проблема? – поинтересовался Гиммлер.

* * *

Хелена сидела в оцепенении перед своей клавиатурой. Всего этого она не знала. Она составляла программы по предписаниям, которые обычно получала от герра Адамека, герра Леттке и герра Добришовского, а также от остальных. И, как обычно, она не спрашивала, для чего предназначались эти показатели: наборщицы программ не имеют права задавать подобные вопросы.

Конечно, она предавалась собственным размышлениям. Но ведь речь шла всего лишь о продовольственных товарах, о количестве калорий – что тут можно было заподозрить, если речь идет о продовольственном положении народа? О том, чтобы исследовать состояние снабжения, выявить, где людям было достаточно еды, а где нет?

Но теперь… Казалось, ее руки весят тонну. В ее животе неприятно заныло. Ей хотелось убежать и спрятаться в туалете, но если она на это решится, то впоследствии Фелькерс оторвет ей голову.

Возможно, ей удастся не капитулировать.

Дискуссию, разгоревшуюся между мужчинами, она слушала краем уха. Введена ли в Амстердаме безналичная оплата? Да, гласил ответ, в той или иной степени с момента оккупации Нидерландов. Гульдены были изъяты, все наличные деньги ликвидированы и введены безналичные рейхсмарки, как в Германии. Имеются ли в нашем распоряжении все необходимые таблицы?

– Фройляйн Боденкамп? – Голос Адамека. – Хелена?

– Да? – очнулась она.

– Есть ли у нас все необходимые таблицы, относящиеся к Амстердаму?

– Да.

Тем временем они были перечислены перед ней на экране. Должно быть, ее руки сделали все необходимое без ее ведома.

– Тогда запустите, пожалуйста, расчеты.

– Да, – услышала Хелена Боденкамп собственный голос, послушный, как и подобает немецкой женщине, а потом посмотрела на свои руки, вводящие необходимые команды.

И наконец нажала кнопку «Выполнить».

Почему именно сейчас она подумала о Рут, своей подруге детства? Рут Мельцер, которая в один прекрасный день должна была пересесть в самый дальний конец классной комнаты и не делать нацистское приветствие, которым все остальные встречали учителя. Рут Мельцер, которая вскоре уехала с родителями в Америку, навсегда, и о которой она больше никогда ничего не слышала.

В то время, когда производились расчеты, а процент выполнения постепенно увеличивался, – ей казалось, словно она слышит, как прямо сейчас в нижних помещениях грохотали и тарахтели хранилища данных и запускались вентиляторы компьютера, поскольку вычислительный блок работал на полную мощность, – в то время, пока кругом стоял безостановочный жуткий шум, – Гиммлер прокомментировал, почему он выбрал Амстердам.

– Когда вермахт оккупировал Нидерланды и у нас появилась возможность взглянуть на документы, обнаружилось, что администрация города Амстердама давно ведет учет того, к какой религии принадлежат граждане, проживающие в городе. У всего этого были налоговые основания, но для нас это стало просто подарком провидения. В отличие от старого доброго рейха, где Управлению по вопросам расы необходимо проводить трудоемкие генеалогические исследования, чтобы определить, кто является евреем, у нас в одночасье появился полный список в отношении Амстердама. Что, конечно же, значительно упростило необходимые мероприятия.

– Да, это действительно удачная находка, – согласился Адамек.

– Мы начали депортации в начале лета, – продолжал Гиммлер, – но, поскольку у нас есть этот список, нам известно, что мы поймали не всех евреев. О некоторых говорят, что они уехали за границу, но, если свериться с документами пограничных органов, мы обнаружили, что это не может быть правдой. Иными словами, если только они не переплыли через Северное море, то они все еще там, где-то в городе, в надежде, что когда-нибудь мы снова исчезнем. – Он сжал кулак, жест внезапно вспыхнувшей ярости. – Но мы уже не исчезнем. Мы пришли, чтобы остаться на тысячи лет.

После этой внезапной вспышки рейхсфюрера воцарилось немое молчание. Никто не шевелился, никто не говорил. Все не отрываясь следили за количеством процентов на экране, которое медленно приближалось к 100.

Затем все исчезло и появился список.

Две первые строчки гласили:

Гис – 6710 калорий в сутки на человека.

Ван Вейк – 5870 калорий в сутки на человека.

– В яблочко, – сказал в тишине Леттке.

Гиммлер встал.

– Что это значит?

– Эти люди покупают почти в три раза больше продовольственных товаров, чем могут потребить самостоятельно, – пояснил Адамек. – Фройляйн Боденкамп, записи из таблицы домочадцев, пожалуйста.

Хелена почувствовала, как на нее навалился какой-то чудовищный, невидимый груз, настолько тяжкий, что она едва могла дышать. Но ее руки, эти предатели, продолжали работать, набирая необходимые команды с неутихающей ловкостью, и изображение на проекционном экране расширилось, чтобы отобразить информацию о лицах, скрывавшихся под этими фамилиями.

В первой строке упоминалась бездетная пара, Ян Гис и Мип Гис-Зантрушитц. Даты рождения, места рождения – жена была родом из Австрии, – место жительства, место работы.

За второй строкой тоже скрывалась семейная пара, Кор ван Вейк и Элизабет ван Вейк-Фоскейл. Тоже без детей.

– Четыре человека, которые в общей сложности употребляют более 25 000 калорий в сутки, – резюмировал Адамек, обладавший легендарными умственными способностями. – Это соответствует потреблению пищи десятерыми или более людьми.

– Обе женщины работают в одной компании, – обнаружил Добришовский.

– Что это за компания? – спросил Адамек, обращаясь к Хелене.

Пальцы снова заплясали по клавиатуре. Компания называлась «Опекта», располагалась по адресу Принсенграхт, 263, занималась торговлей пряностями и принадлежала Йоханнесу Клейману и Виктору Куглеру.

– Прежде всего, у нее сменился владелец в декабре 41-го, то есть после оккупации, – вставил Леттке. – Это может указывать на притворную сделку. Кто был предыдущим владельцем?

Руки Хелены запросили соответствующие данные.

– Отто Франк.

Добришовский покачал головой.

– Это голландское имя?

Дальше, дальше, дальше. Ее руки танцевали по кнопкам, все дальше выхватывая данные из хранилищ. Отто Франк, гласили они, на самом деле был не голландцем, а немецким евреем, эмигрировавшим в Нидерланды в феврале 1934 года.

– Типичный еврей, – высказал свое мнение Гиммлер. – Приезжает никем в чужую страну, а уже через несколько лет он богат и заставляет местных жителей работать на себя.

Отто Франк, гласили дальнейшие данные, жил со своей семьей на Мерведеплейн, 37, но его видели там в последний раз 5 июля 1942 года. В отчете спецотряда по депортации было отмечено, что семья, согласно слухам, бежала в Швейцарию.

– Или нет, – произнес Гиммлер и вытащил из кармана свой телефон.

Хелена невольно вздрогнула, заметив это движение. Ею овладело смутное замешательство, ведь проносить портативные телефоны в служебные помещения было строго запрещено.

Но, разумеется, никому бы не пришло в голову приказать рейхсфюреру СС сдать его телефон на хранение при входе, хотя это было обязательной процедурой для всех остальных.

– Шульц? – резко произнес Гиммлер. – Мы здесь только что обнаружили данные о евреях, скрывающихся в Амстердаме. Отправьте поисковый отряд по адресу Принсенграхт, 263, и обыщите здание сверху донизу. Да, 263. Кроме того, направьте поисковые отряды по следующим адресам, записывайте. – Он зачитал мужчине из Амстердама адреса супружеских пар Гис и ван Вейк и адреса Йоханнеса Клеймана и Виктора Куглера. – Выполняйте немедленно, как можно скорее. И незамедлительно доложите мне.

Он отнял телефон от уха и произнес:

– Теперь остается ждать.

Его телефон, заметила Хелена, отливал золотом и мог складываться, так что это определенно был не «Фолькстелефон». Вероятно, это была одна из люксовых моделей, которые выпустил «Сименс» незадолго до начала войны.

И так они ждали. Сидели, смотрели в пустоту, а время все текло. Кирст зажег одну из своих сигарет «Оверштольц». Адамек покусывал костяшку большого пальца правой руки. Леттке подкручивал кончик своих несуразных усов. Гиммлер удалился со своим адъютантом в заднюю часть зала и тихо отдал ему несколько распоряжений. Пока машинально действующий эсэсовец ускользал из зала, Гиммлер вернулся к своему стулу и шумно уселся обратно.

Наконец, сотню лет спустя, как показалось Хелене, зазвонил телефон рейхсфюрера.

– Да? – нетерпеливо прорычал он, прислушался. Затем произнес: – По адресу ван Вейков результат отрицательный.

– А как они объяснили свои покупки продуктовых товаров? – спросил Адамек.

Гиммлер уставился на него исподлобья.

– Вы были невнимательны? Об этом я не сообщил своим людям, так почему же они должны были их об этом спрашивать?

– Вы правы, – тотчас согласился Адамек. – Прошу прощения, рейхсфюрер.

– Если это сработает, – сказал Гиммлер, – черта с два я кому-нибудь разглашу, как мы находим залегших на дно.

Адамек кивнул:

– Это, безусловно, целесообразно.

Гиммлер бросил свирепый взгляд в пустоту.

– Да как это вообще возможно, чтобы кто-то на оккупированной территории мог купить столько продуктов! Наверное, нам следует на всё установить норму выдачи. Тогда никто не сможет тайно кормить всяких евреев, не умерев голодной смертью…

Снова зазвонил его телефон. На этот раз речь шла об обыске в доме Куглера, также оказавшемся безрезультатным.

Так продолжалось и далее, один адрес за другим. В последнюю очередь с ним связался поисковый отряд, проводивший обыск по адресу Принсенграхт, 263.

– Они обыскали здание сверху донизу, – сообщил Гиммлер, прижимая телефон к груди.

– И? – спросил Адамек.

– Ничего, – мрачно произнес рейхсфюрер СС. – Они ничего не обнаружили. Абсолютно ничего.

Хелена увидела, как мужчины от ужаса вытаращили глаза. Наверняка никто не заметил, что она, напротив, вздохнула с облегчением.

* * *

– Минуточку, – произнес Леттке в испуганной тишине. Его самого удивило то, как четко и решительно звучал его голос. – Подождите, пожалуйста, минутку.

Затем он повернулся к программистке и спросил:

– Я полагаю, у нас также имеются данные территориальной поземельной книги Амстердама?

Девушка кивнула с широко раскрытыми глазами.

– Да. Разумеется.

– Покажите нам горизонтальную проекцию этого здания.

Он увидел, как Адамек одобрительно кивнул, и услышал, как тот произнес «хорошая идея». Он увидел, как Добришовский одернул воротник своей рубашки, увидел, как Кирст нервно вытащил очередную сигарету из своего серебряного футляра, увидел, как Мёллер втянул голову в плечи.

И он увидел взгляд Гиммлера, холодный как лед. Если и сейчас все пойдет коту под хвост, то его уже больше ничто не спасет.

Горизонтальная проекция здания появилась на экране. Это было многоэтажное здание и, что типично для Амстердама, где когда-то здания облагались налогами в зависимости от ширины фасада, очень узкое, но при этом вытянутое.

– Могу ли я лично поговорить с вашим штурмбаннфюрером? – спросил Леттке, опешив от собственной дерзости.

Гиммлер в нерешительности взвесил телефон в руке и казался не особенно благосклонным.

– Я могу подключить громкоговоритель, – предложил Добришовский. – Тогда мы все вместе сможем услышать разговор. Это дело нетрудное.

– Что ж, хорошо, – сказал Гиммлер.

Добришовский вытащил громоздкий кабель и подключил его к усилителю. В то время как старый ящик, потрескивая, заработал, он подсоединил другой конец к телефону рейхсфюрера.

– Вы нас слышите, штурмбаннфюрер? – прокричал он.

– Громко и отчетливо, – донеслось из скрытых в деревянной обшивке динамиков.

– Говорит Ойген Леттке, – крикнул Леттке. – Штурмбаннфюрер, опишите, пожалуйста, помещения, которые вы обнаружили на Принсенграхт, 263.

Человек на другом конце провода откашлялся, затем описал схему дома в той последовательности, в которой они его обыскивали. Все, что он говорил о первом этаже, совпадало с горизонтальной проекцией здания.

Теперь Леттке тоже бросило в жар, и он с большим усилием подавил порыв ослабить воротник своей рубашки.

– Поднявшись по лестнице, мы попали на второй этаж, – продолжал энергичный мужской голос. – По правую руку дверь, ведущая в складское помещение с уличной стороны, по диагонали от меня крутая лестница, ведет на второй этаж, прямо передо мной узкий коридор. Справа еще одна дверь, ведет в другое складское помещение, в конце коридора дверь, за которой расположена небольшая комнатка, в правой части этой комнатки есть два окна во двор, и, очевидно, она служит библиотекой. Я разворачиваюсь, чтобы отправиться на второй этаж.

– Стоп! – Леттке почувствовал, как его сердце бешено заколотилось. – Вернитесь еще раз в маленькую комнату. Что именно вы там видите?

– Большой книжный шкаф. Всякая всячина. Что-то вроде кладовки.

– И нет никакой двери, которая ведет дальше?

– Нет.

Они все это видели: на горизонтальной проекции первого этажа позади маленькой комнаты были изображены другие помещения.

Сработало. Невероятно. От эйфории, охватившей Леттке, у него почти перехватило дыхание.

– Штурмбаннфюрер, – закричал он, – опишите, где именно располагается книжный шкаф.

– У стены напротив двери.

– Проверьте, не скрывается ли за ним проход.

– Мы уже проверяли. Он плотно привинчен к стене.

– Исходите из предположения, что это отвлекающий маневр, и проверьте его еще раз.

– Хм, – протянул эсэсовец. – Ну, хорошо.

Было слышно, как на заднем плане он выкрикивает имена и отдает приказы, затем все стихло настолько, что были слышны только неясные шорохи.

Наконец он снова с шумом взял трубку.

– Вы оказались правы, – с явным недоумением произнес эсэсовец. – Шкаф вращается, а задвижка хорошо спрятана. И за всем этим действительно скрывается проход.

На заднем плане были слышны крики.

– Там скрывается несколько человек, – сообщил эсэсовец.

– Арестуйте всех, – приказал Гиммлер дребезжащим голосом. – Установите их личности.

– Слушаюсь, рейхсфюрер.

В течение некоторого времени доносились повелительный рев, рыдания женщин, плач детей, откуда-то издалека, едва уловимо. Затем штурмбаннфюрер доложил снова:

– Мы обнаружили в потайных помещениях в общей сложности восемь человек, все евреи. По предварительным сведениям, это Отто Франк, его жена Эдит Франк и двое детей Марго и Анна Франк, а также Герман ван Пелс, его жена Августа ван Пелс и сын Петер ван Пелс и некто Фриц Пфеффер.

Восемь евреев. Леттке позволил себе торжествующую улыбку. Тем самым, должно быть, они в достаточной степени доказали полезность НСА. И он внес существенный вклад! Если это не поможет продлить его бронь от призыва, то больше уже ничто не поможет.

– У одной из девочек, – продолжал эсэсовец, – мы изъяли дневник. Нам следует передать его на обработку?

Гиммлер с отвращением скривил лицо.

– Нет. Уничтожьте его. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он попал в руки наших врагов и был использован для пропаганды против нас.

– Так точно, рейхсфюрер.

Было слышно, как он крикнул в сторону:

– Шульц? Сожги это. Да, немедленно.

– Схваченных евреев незамедлительно отправить в Аушвиц, – отдал приказ Гиммлер. – И арестовать всех, кто замешан в заговоре и помогал им скрываться.

– Так точно, рейхсфюрер.

Гиммлер кивнул Добришовскому, указывая на кабель.

– Этого достаточно. Все остальное и без нас пойдет своим чередом.

Пока Добришовский отсоединял его телефон, Гиммлер беспокойно ходил взад-вперед, очевидно все еще находясь под впечатлением от того, что они все только что пережили. Никто не произносил ни слова. Без сомнения, не следовало прерывать ход мыслей рейхсфюрера.

– То, что наша отчизна, – наконец начал Гиммлер, – так позорно проиграла в конце той злополучной войны 1914–1917 годов, было связано, как мы теперь знаем, не с тем, что немецкие солдаты потерпели неудачу, это не так. Нет, война была проиграна, потому что вооруженным силам Германии был нанесен удар с тыла – предательскими элементами на родине, подстрекаемыми и управляемыми мировым еврейством. Немецкий народ, в сущности, оказался бы непобедим, если бы не совершил ошибки, слишком долго терпя вредителей, коварно высасывающих из него всю силу и моральный дух: евреев. Евреи прекрасно знают, что между ними и арийским народом существует естественная неприязнь, неприязнь, которую неизбежно следует искоренить в бою, который сможет пережить только один из двух народов. Этот бой, господа, происходит прямо сейчас, в эту минуту! И ариец не должен проиграть его, иначе это было бы равносильно погибели всего человечества, носителем культуры которого он является.

Он остановился перед столом, на котором лежал его телефон, взял его в руку.

– Мы находимся в опасной ситуации на востоке – вам это известно. Наша судьба находится на острие ножа. Но было бы неверно полагать, что это определяется только количеством имеющихся в нашем распоряжении танковых дивизий. Это всего лишь внешняя сторона нашей борьбы. Но у этой войны также есть внутренний фронт, и он не менее важный, не менее решающий, чем Восточный фронт, и этот фронт распространяется на наше освобождение от евреев. Нам необходимо добиться полного и всецелого освобождения немецкого народа от евреев и их губительного, тлетворного, выжимающего все соки влияния. Только когда нам это удастся, в конце концов мы и победим.

Он спрятал телефон в карман, поочередно посмотрел на каждого из них.

– Признаюсь, я приехал сюда с предубеждением, – произнес он. – Я ожидал обнаружить бесполезный пережиток жалкой республики, которая добилась бы окончательной гибели немецкого народа, если бы в решающий момент не появился фюрер. Но, господа, вам удалось меня убедить. Теперь я вижу, что вы тоже сражаетесь на фронте, который по значимости не уступает тому, что развернулся на поле брани. Да, мне кажется, жесткость и острота данных гораздо превосходит стальную. То, что я увидел здесь сегодня, дает мне уверенность в том, что отныне никто не сумеет скрыться от нас, никто и нигде. Господа, вы вносите свой вклад в создание Рейха, в котором отклоняющиеся, вредоносные формы мышления попросту перестанут существовать. Наша власть станет абсолютной в невиданном ранее смысле.

Казалось, все были под сильным впечатлением. Тем не менее Леттке рассматривал Гиммлера и задавался вопросом, который он уже задавал себе, когда впервые увидел его лицо по телевизору, а именно: откуда этот очкастый гном набрался наглости говорить за арийский народ? Кто вообще из руководителей, кроме, может быть, Гейдриха, начальника Главного управления имперской безопасности, был арийцем? Никто, даже сам Гитлер.

Собственно говоря, все это даже смешно.

Но теперь они были у власти, и оставалось только наблюдать, как они справляются.

Удивительно, что такой человек большого ума, как Адамек, казалось, даже никогда не задумывался обо всем этом. Он сидел в своем заржавевшем инвалидном кресле и обещал рейхсфюреру незамедлительно составить досье на всех остальных подозрительных лиц в Амстердаме и предоставить ему по электронной почте.

– Или в распечатанном виде, – добавил он. – Как пожелаете.

Гиммлер покачал головой.

– Уточните это у спецотряда по депортации, – произнес он. – Гораздо важнее, чтобы вы незамедлительно приступили к проведению аналогичного поиска в отношении всех немецких городов. Именно сейчас, когда судьба немецкого народа находится на острие ножа, жизненно важно полностью освободить нас от тлетворного еврейского яда.

– Разумеется, рейхсфюрер, – произнес Адамек.

Леттке опустился на стул, внезапно наполненный глубочайшей усталостью. Выпутался. Ему снова удалось выпутаться.

* * *

Они сопровождали рейхсфюрера и его окружение обратно к машинам, все, кроме Адамека, и наблюдали за тем, как черные автомобили плавно удалялись. Как только они исчезли, наполнявшее всех напряжение сменилось смехом и похлопываниями по плечу. Они сделали это, сделали, сделали! Их план сработал! НСА останется таким же, каким оно и было!

Хелена тоже получила свою долю похвалы: как хорошо она все сделала, и так быстро, без проволочек и без единой ошибки! Даже Фелькерс решилась на что-то вроде слов признательности, но даже их Хелена едва ли расслышала. Она только кивала, чувствуя, как на ее лице появляется улыбка, которую все ожидали увидеть, воспринимала похвалу подобающим образом. Но: разве все они не причастны к произошедшему?

Все, что она делала, она совершала автоматически, даже не задумываясь, ведь хорошее воспитание позволяло ей точно знать, что сказать и что сделать. Все было бы точно так же, да, даже если бы она могла задуматься над происходящим, но все, о чем она сейчас думала, было то, что именно она поспособствовала тому, чтобы обречь на верную смерть человека, которого любила больше всего на свете.