Анатолий Викторович Карпов
Психология рефлексивных механизмов деятельности

Российская академия наук Институт психологии

© Институт психологии Российской академии наук, 2004

Введение

Проблема рефлексии уникальна в такой же степени, как и сама рефлексия. Действительно, благодаря свойству рефлексивности как «данности сознания самому себе» человек понимает, что наделен таким уникальным качеством, которого нет ни у одного из иных живых существ, – самой способностью сознавать. Он понимает свою уникальность в мире (а не исключено – ив мироздании, поскольку до сих пор поиски аналогов этого свойства не увенчались успехом, а загадка «silence universi»^[1] все еще существует). Бытие сознания невозможно без осознания этого бытия, что тождественно рефлексии как таковой. Рефлексия – не только продукт сознания, но также форма его существования, важнейшее его условие, а строго говоря, и один из его основных механизмов.

Вместе с тем, если тезис об уникальности свойства рефлексивности понимается вполне отчетливо и принимается легко (и даже с некоторым удовольствием), то аналогичное заключение в отношении проблемы рефлексии обычно не формулируется в явном виде. Однако трудно не видеть того обстоятельства, что и в этом «гносеологическом измерении» рефлексивности ситуация очень своеобразна. Практически все иные проблемы психологии могут и должны быть поняты как во многом обусловленные логикой развития этой науки, как продукты этого развития и его следствия (при этом речь идет о психологии не только научной, но и «донаучной» – «народной» (folk-psychology)). Однако сама психология в широком и исходном смысле слова – как «знание о душе» – объективно возможна лишь на основе соответствующей способности – свойства рефлексивности. И в этом отношении можно сказать, что вся психология – это следствие данного свойства; она появляется там и тогда, где и когда возникает это свойство. Рефлексивность позволяет дифференцировать психическое на «познающее» и «познаваемое», а тем самым конституировать его как предмет познания. Речь, по-видимому, должна идти не только о «вторичности» психологии по отношению к свойству рефлексивности, но и о других науках, о науке в целом. Психология как знание о душе есть только одна из форм знания как такового, а любое знание возможно только в его рефлексивном «обрамлении». Поэтому и один из наиболее жгучих вопросов: что есть знание? – во многом тождествен вопросу: что есть рефлексия? Рефлексия – один из главных факторов, конституирующих не только психику и психологию, но и знание как таковое. Это форма и условие существования знания, в том числе и научного, а в особенности психологического.

О фундаментальности проблемы рефлексии свидетельствует тот факт, что без анализа рефлексивных процессов невозможно сколько-нибудь полное понимание таких основополагающих феноменов человеческой психики, как произвольность, самосознание, мышление, творчество и др. Кроме того, на определенном этапе онтогенеза рефлексивность выступает как основная детерминанта социализации личности, опосредует процессы межличностной коммуникации. Будучи многоаспектным явлением (в процессе жизнедеятельности личности рефлексия выступает, по меньшей мере, в четырех аспектах: кооперативном, коммуникативном, личностном и интеллектуальном), рефлексивность включается практически во все уровни осознаваемой психической активности и во многом определяет эффективную адаптацию личности к внешней природной и социальной окружающей среде.

Дополнительную трудность и еще большую специфичность проблеме рефлексии придают те сложные, а часто и противоречивые отношения, в которых она находится с другой фундаментальной проблемой – проблемой сознания. Через нее проблема рефлексии предстает фактически как общефилософская, непосредственно выводится на уровень основного вопроса философии, становится полем столкновений и бесчисленных коллизий, сопровождающих развитие представлений о соотношении «духа и материи». Исторически сложилось так, что в вопросе о соотношении сознания и рефлексии варианты ответа на него варьируют в очень широком диапазоне. На одном его полюсе – фактически признание их тождества; недифференцированность сознания и рефлексии (точнее, нецелесообразность их разделения). На другом – подчеркивание не только принципиальных различий, но даже и противоположности сознания и рефлексии (что наиболее явно представлено в концепции Ж. П. Сартра [319]). На наш взгляд, ни отождествление, ни обособление рефлексии и сознания абсолютно неправомерны; они неконструктивны в плане решения обеих этих проблем. И напротив, именно определение тех реальных отношений и связей, в том числе генетических, структурных и функциональных, в которых находятся между собой рефлексия и сознание – одно из главных условий адекватного познания и того, и другого.

Неопределенность истинных отношений сознания и рефлексии, но одновременно и несомненность существования этих отношений обусловили ряд характернейших особенностей развития проблемы рефлексии. Так, в частности, эта проблема столь же стара, как представления человека о себе именно как о человеке. Одновременно она и «ровесница» науки в целом, в том числе и психологии. Как обычно принято говорить в таких случаях, «уже Аристотель…». Но что поделаешь, если действительно уже Аристотель впервые вводит понятие мышления о мышлении как фактический аналог рефлексии [15]. Другой формулировкой этой же проблемы выступают учения Сократа и Платона о самопознании [16].

На протяжении всего последующего развития научной (особенно философской и психологической) мысли развивались и представления о рефлексии. Отметим лишь наиболее крупные и известные вехи такого развития: учение Августина о достоверности знания; рационалистическая трактовка проблемы рефлексии (и сознания в целом) Р. Декартом, а также подчеркивание им онтологической функции рефлексии; интроспективная психология второй половины XIX века; современный метакогнитивизм [262–264; 278; 279; 283; 294; 300; 312 и др.].

Еще одной характерной особенностью этой проблемы и в то же время чертой, роднящей ее с другими крупнейшими научными и общефилософскими проблемами, является следующая особенность. Несмотря на «большой срок жизни» данной проблемы, на четкое осознание научным сообществом ее огромной важности, очевидное внимание к ней и т. д., реальные результаты ее разработки явно не пропорциональны ее статусу. Такая диспропорция вполне объяснима и обусловлена в конечном счете ее грандиозной сложностью и потому слабой изученностью. Более того, вследствие этого в ряде случаев имеет место гносеологический эквивалент известного феномена «выученной беспомощности». Из-за предпринимавшихся ранее многочисленных попыток изучения проблемы рефлексии, оказавшихся не вполне удачными, она перестает активно исследоваться в связи с малыми шансами на успех. Она в силу этого значительно чаще «ставится и обсуждается», нежели реально позитивно разрабатывается. Указанная диспропорция «важности – разработанности» является специфической чертой большинства действительно фундаментальных проблем и надежным «индикатором» их распознавания. В своем крайнем выражении эта особенность зафиксирована, как известно, в знаменитом тезисе П. Дюбуа-Реймона «ignoramus et ignorabimus» 2, что, кстати говоря, было заявлено им, в частности, и по отношению к проблеме сознания.

Еще одной специфической чертой проблемы рефлексии является то, что очень долгое время рефлексия в качестве научной категории использовалась преимущественно как интерпретационное средство и как объяснительный принцип функционирования психики, а не как самостоятельный предмет изучения. Точно так же, как психология в целом, по словам Э. Боринга, «имеет очень длительную предысторию и очень короткую историю» [258, с. 311], проблема рефлексии имеет столь же длительную предысторию (на протяжении которой она рассматривалась в основном как феномен, как объяснительный принцип и метод познания психического) и еще более короткую историю (когда она выступает уже как предмет изучения). Обычно считается, что последняя начинается с 1925 года – с введения А. Буземаном самого термина «психология рефлексии». В связи с этим до настоящего времени сохраняется доминирование так называемого абстрактно-философского подхода к исследованию проблемы рефлексии над конкретно-научным^[2][3]. Поэтому и сам предмет – рефлексия – в большей степени раскрыт лишь в общем плане и в гносеологическом аспекте, а не в качестве онтологически представленной и обладающей системой собственных закономерностей психической реальности, что препятствует развитию «позитивной науки о рефлексии», включающей в качестве важнейшей и собственно психологическую составляющую.

Существенные трудности теоретического плана обусловлены также чрезвычайной широтой и вариативностью подходов к исследованию проблемы рефлексии. До настоящего времени отсутствует не только целостная обобщающая психологическая концепция рефлексии, но и сколько-нибудь оформившийся единый подход к ее разработке, что в свою очередь является почвой для эклектичности и эмпиризма представлений в данной области.

Еще более принципиально то, что рефлексия характеризуется достаточно выраженной неопределенностью своего понятийного статуса и места в системе психологических понятий. Она, как правило, рассматривается с позиций различных базовых психологических категорий (деятельности, действия, психических процессов, способностей и др.). Однако сама она недостаточно четко осмыслена в отношении своей качественной определенности и специфики. Такая «понятийная неопределенность» – явный индикатор неопределенности представлений о самом предмете, свидетельство его недостаточной дифференцированности.

Сквозь призму указанных особенностей становится вполне понятной и объяснимой та ситуация, которая сложилась к настоящему времени по проблеме рефлексии во многих конкретных областях психологических исследований – в частности, в психологии деятельности и особенно в психологии управленческой деятельности, в теории управления в целом. Дело в том, что по самой своей сути проблема рефлексии (в особенности с учетом ее неразрывной связи с проблемой сознания) имеет статус комплексной, междисциплинарной. Это означает, что она может и должна выступать в качестве предмета исследования в ряде наук. Рефлексия, в силу своей многомерности и многокачественности, не допускает раскрытия лишь в каком-либо одном (или даже нескольких) планах, а требует комплексного и многостороннего изучения. Она может и должна изучаться и психологией (в плане исследования механизмов и закономерностей функционирования рефлексивных процессов), и теорией управления (в плане раскрытия специфики управляющих воздействий на системы, обладающие рефлексивными свойствами), и этикой (в плане морально-нравственных и иных норм межличностных отношений), и прикладной математикой (в плане раскрытия нормативных процедур и стратегий так называемых «рефлексивных игр», то есть взаимодействий в виде субъект-субъектного соперничества) и др.

Все указанные выше (и иные) научные дисциплины, в которых изучаются различные аспекты проблемы рефлексии, образуют в своей совокупности, как уже отмечалось, особый уровень ее исследования – конкретно-научный. Он и по своей направленности, и по своей «идеологии», и по целям в значительной мере специфичен; он отличен от того, как осуществляется изучение рефлексии на обобщенном – абстрактно-философском уровне. Эти различия многочисленны и велики; отметим лишь два наиболее принципиальных обстоятельства.

Во-первых, конкретно-научные исследования в области рефлексивной проблематики (так называемая «позитивная наука о рефлексии») возникли значительно позже, чем философские изыскания в этой области. Они поэтому развиты в существенно меньшей степени, а в ряде случаев вообще находятся на начальной стадии своего становления. Это отчетливо прослеживается даже в такой, казалось бы, наиболее адекватной задачам изучения рефлексии науке, как психология.

Во-вторых, существует и более глубинная причина «отставания» конкретно-научных разработок по проблеме рефлексии от ее общефилософского анализа. Дело в том, что по самой своей природе рефлексия – это, так сказать, «апогей субъективности» (точнее, субъектности); это сфера осознанного как произвольного, то есть зависящего от субъекта, от его воли, а потому не вполне объективного. Иными словами, рефлексия – это та область, где существуют (и реально действуют) максимальные возможности для «отступления» от объективных законов и закономерностей как таковых. Поэтому рефлексия как объект исследования в наибольшей степени противоречит духу научного познания как объективного, рационалистического, «несубъективного». Это принципиальное обстоятельство и является главной причиной для сдерживания конкретно-научных исследований рефлексивной проблематики, для ее изучения в «позитивной науке», а иногда и для ее воинствующего неприятия.

На самом деле, однако, положение еще сложнее. Дело в том, что большинство исследователей, занимающихся проблемой рефлексии, отчетливо «рефлектируют» тот факт, что поле субъективных закономерностей, по которым функционирует сознание, также подчиняется объективным закономерностям. Но это уже гораздо более сложная сфера действия объективных законов; это объективные законы субъективного мира. Тем не менее они существуют, а исследовать их рано или поздно придется.

Именно эти особенности проблемы рефлексии и самого этого феномена в наиболее яркой и зримой форме проявляются прежде всего в теории управления в целом и в психологии управления в особенности. Трудно найти другую подобную область, сферу действия рефлексивных закономерностей, где бы они выступали с такой же полнотой и значимостью, как в сфере управления. Поэтому изучение рефлексивных закономерностей и механизмов регуляции управленческой деятельности имеет, помимо своего непосредственного значения, более широкий, собственно методологический смысл. Оно выступает как своеобразный метод изучения деятельности как таковой, поскольку то, что представлено в относительно простых, «объект-объектных» видах деятельности в неразвернутой и имплицитной форме, в максимально сложной и богатой по своему содержанию управленческой деятельности дано более очевидно и эксплицировано. В то же время не менее трудно найти другую сферу, где было бы столь велико несоответствие значимости рефлексивных взаимодействий и степени их изученности. Одновременно с этим психология управления – яркий пример несинтезированности и даже «разрыва» общепсихологических представлений о рефлексии практически со всеми иными проблемами, разрабатываемыми в ней. Все то, что накоплено в общей психологии и чем располагает, в частности, классическая интроспекционистская психология, фактически остается невостребованным психологией управления. Складывается не вполне естественная ситуация, когда одно из самых старых и традиционных понятий психологии (понятие рефлексии) оказывается фактически не включенным в концептуальный состав и категориальный строй психологии управления, не ассимилировано ею. Это следует рассматривать и как явный признак недостаточного теоретического уровня развития последней.

Действительно, уже самый первый взгляд на теорию и практику управления свидетельствует о повсеместности – «вездесущести» рефлексивных процессов, взаимодействий, средств, закономерностей. В конечном счете это вытекает из самой сути управления как такового, из основной его цели. Последние состоят, как выразилась в свое время М. П. Фоллетт, в «…выполнении работы руками других людей» [см. 102, с. 120]. Проблема (и вытекающие из нее многочисленные трудности и острейшие коллизии) состоит, однако, в том, что «другие люди» понимают – осознают факт выполнения работы «их руками». При этом возникает одно из наиболее принципиальных противоречий управления как такового. С одной стороны, рефлексия себя как подчиненного, «управляемого» и добровольное принятие этой роли, будучи необходимым условием управления, создает и принципиальные предпосылки для большинства трудностей управления. Но, с другой стороны, чем в большей степени управленческие воздействия будут опосредствованы рефлексивными процессами, то есть чем более осознанны и приняты будут эти воздействия, тем выше и конечная эффективность деятельности организаций. Управление как процесс, как взаимодействие «управляющего центра» и «управляемых субъектов» всегда носит опосредствованный характер. Оно всегда как бы «экранируется» сознательными – рефлексивными процессами. Контакт субъектов и их сознаний просто невозможен без рефлексивных средств и процессов.

В связи со всем сказанным возникает наиболее важная и общая, то есть стратегическая задача – задача органичного и действенного включения понятия рефлексии в категориальный аппарат психологии управления, показа и понимания того, что это включение ведет к существенным трансформациям основных понятий психологии управления, к изменению ее концептуальных основ и базовых положений.

Обоснованию и конкретизации данного тезиса, наполнению его конкретным содержанием посвящена значительная часть данной книги. Во введении нет смысла показывать, как именно это может быть сделано, дублируя тем самым содержание последующих глав. Ограничимся поэтому лишь одной, но показательной иллюстрацией.

Так, анализ рефлексии в контексте основной проблематики психологии управления и в целом и в плане организации управленческой деятельности в особенности, а тем самым – перевод данного понятия на уровень конкретно-научного исследования со всей очевидностью вскрывает следующее несложное, но важное обстоятельство. Рефлексивность руководителя, без сомнения, является одним из главных факторов эффективности управленческой деятельности. Это одна из главных детерминант, вообще делающих возможной данную деятельность, поскольку именно на ней базируются межличностные отношения, достигается результативность любого контактного взаимодействия, а тем более, целенаправленного воздействия одного субъекта на других. Но в этом случае рефлексивность должна быть рассмотрена как профессионально-важное качество (ПВК) руководителя; причем оно, по-видимому, является не «одним из» такого рода качеств – не рядовым, а одним из наиболее значимых свойств.

Кроме того, как и любое иное ПВК, рефлексивность объективно базируется на определенной психической реальности – на адекватной ей способности. Понятие ПВК – это и есть, по существу, «деятельностное измерение» способностей как таковых (разных типов, видов, «рангов»). Тем самым мы приходим к выводу о необходимости трактовки рефлексивности именно как способности личности (хотя, может быть, и несколько отличной от тех, которые рассматриваются сегодня в психологии способностей). Помимо того, что за счет этого уже достигается определенное расширение представлений о способностях в целом, такая трактовка обязывает сделать и следующий логический шаг.

Если рассматривать рефлексию в функции способности, то следует признать у нее (как у всякой иной способности) различия в индивидуальной мере выраженности – диапазоне, в котором варьирует уровень ее развития. Отсюда следует, что свойство рефлексивности и рефлексия как процесс, на котором оно основано, должны быть поняты как имеющие различия в мере своей выраженности, развития. Рефлексивность, а возможно, и более общее качество – осознаваемость – отнюдь не дискретны, а континуальны. Причем они континуальны не только в плане известных различий в существовании «уровней сознания» как состояния, а именно в надситуативном плане – в плане стойких индивидуальных различий меры развития данного свойства. Вообще говоря, представляется несколько странным и даже парадоксальным, что до сих пор психодиагностика практически обходит вниманием и соответствующими психометрическими процедурами то свойство (свойство рефлексивности и шире – сознания), которое объективно является не просто наиболее значимым, но и, по существу, уникальным для человека. Мы считаем, что рефлексивность как одна из форм функционирования сознания и само оно в целом принципиально континуальны. Они не подчиняются закону «все или ничего» (то есть сознание в данный момент либо есть, либо его нет), хотя именно последний факт несомненен с феноменологической точки зрения. Действительно, даже самому человеку, «находящемуся в состоянии сознания», обычно не даны различия в мере его выраженности, не говоря уже об их презентации внешнему наблюдателю. Сознание феноменологически презентировано субъекту «все и сразу» – целостно и интегративно, в чем и состоит его специфика.

Однако если сознание в целом и рефлексивность в частности континуальны, то не исключено, что они могут быть и квантифицируемы. Сама же квантификация – это и есть измерение объективно существующих индивидуальных различий в уровне развития того или иного свойства. Данное заключение имеет два следствия – методическое и методологическое.

Во-первых, оно уже не только позволяет, но и требует поставить вопрос о создании соответствующей психодиагностической методики, направленной на измерение индивидуальных различий в мере выраженности рефлексивности. Это методика диагностики уровня рефлексивности субъекта как индивидуального качества в целом и как профессионально-важного качества для управленческой деятельности в частности.

Во-вторых, доказательство принципиальной континуальности и вариативности рефлексивности может иметь довольно далеко идущие методологические последствия. Дело в том, что принципиальная континуальность и квантифицируемость рефлексивности делают возможным ее рассмотрение как новой и очень важной независимой переменной в психологических исследованиях, в том числе и экспериментальных; ее трактовку как количественно измеримого «аргумента» в установлении новых функциональных зависимостей и связей. Например, открывается возможность для поиска и измерения количественных характеристик связи меры рефлексивности и эффективности управленческой деятельности, для определения корреляционных связей уровня рефлексивности и меры развития всех иных личностных и субъектных качеств, а тем самым и для определения места рефлексивности в структуре личности (в том числе и личности руководителя). Фактически признание континуальности и квантифицируемости рефлексивности позволяет реализовать по отношению к ней и ко всем проблемам, возникающим в связи с ней, тот же самый аппарат психологического исследования, который сложился в отношении всех иных личностных качеств. Тем самым рефлексия как предмет научного исследования, не переставая, разумеется, быть объектом абстратно-философского изучения, становится и реальным объектом конкретно-научного исследования, в частности психологического. Через доказательство континуальности и квантифицируемости рефлексивности к ней становится применим, по существу, весь арсенал методов психологического исследования; открываются возможности переноса на ее изучение традиций и процедур собственно экспериментального и квазиэкспериментального планов (в частности, факторного, корреляционного и др.).

Итак, можно видеть, что постановка проблемы рефлексии в контексте основной проблематики психологии управления (в связи с изучением управленческой деятельности) действительно ведет к существенным трансформациям самого этого понятия, к изменению традиционных методологических подходов и методических средств его изучения. Выше мы кратко проиллюстрировали данный тезис на материале связи понятия рефлексии с категорией способностей (подробнее об этом см. в разделе 2.5). Аналогичные трансформации имеют место, однако, и при изучении рефлексии в связи с категориями психических процессов, психических состояний, структуры деятельности, структуры личности и др. Та же самая картина обнаруживается и при исследовании сквозь рефлексивную призму видения основных категорий психологии управления, основных ее результатов. В последующих главах это будет показано на материале таких ключевых проблем психологии управления, как проблема общеуправленческих стилей деятельности руководителя, проблема основных управленческих функций, проблема генезиса и содержания организационной культуры и ряда других. Все эти, а также многие другие проблемы, результаты изучения которых представлены в данной книге, разрабатывались в течение достаточно длительного цикла специальных исследований. Поэтому и сама книга имеет в значительной степени обобщающий по отношению к ним характер.

В свою очередь, обобщающий характер задач данной книги определил ее композицию и содержание включенных в нее материалов. Она наряду с новыми теоретическими и экспериментальными материалами содержит и данные, которые были опубликованы ранее, но подвергнуты здесь иной, более широкой и комплексной интерпретации.

В заключение считаю своим приятным долгом сказать и еще об одном. В ходе работы над книгой я постоянно контактировал с рядом ученых, общение с которыми было для меня очень ценным, за что я им очень благодарен. Это прежде всего К. А. Абульханова, В. А. Барабанщиков, В. А. Бодров, Д. Н. Завалишина, В. В. Знаков, В. Д. Шадриков. Благодарю также своих аспирантов и сотрудников за помощь в сборе эмпирического материала и его обработке. Особая благодарность – И. М. Скитяевой за содействие в подготовке ряда разделов книги, а также Т. А. Корнеевой за ту большую работу, которую она выполнила при подготовке рукописи монографии к изданию.