Анатолий Степанович Шанин
Суворовская юность

Глава 14

В конце каждой недели командиры отделений составляли списки на увольнение в выходные дни. Увольнение в город разрешалось в субботу с 17.00 до 22.30 и в воскресенье с 12.00 до 22.00. Костя, как и многие другие иногородние суворовцы, не всегда стремился в увольнение. Тем более что получить увольнение было не так легко. Ведь сначала поданные списки проходили тщательный контроль в канцелярии роты, где командиры проверяли, нет ли среди записавшихся суворовцев уже попавших в другие списки, то есть в списки «двоечников» или «нарушителей дисциплины». Тем, кто получил наказание в виде лишения увольнения, надеяться было просто не на что. А вот двойку, если позволяло время, можно было исправить. По неписаному закону полученную двойку можно было «закрыть», получив после нее положительную отметку. Для этого надо было не только хорошо подготовиться к этому предмету, но еще и упросить преподавателя, у которого были свои планы на урок, чтобы тот дал возможность двоечнику исправиться. Совсем плохо было тем, кто получал двойку буквально накануне или даже в субботу. В этом случае суворовцу, желающему исправить оценку, приходилось искать преподавателя по всему училищу, чаще всего безнадежно.

В субботний день еще до увольнения необходимо было выполнить генеральную уборку помещений роты. Для этого каждому отделению и каждому суворовцу назначался определенный объем работы: кто-то должен был мыть окна, кто-то мыть и оттирать запачканные обувью стены, кто-то мыть несколько пролетов лестницы, кто-то должен был убирать территорию двора, закрепленную за каждой ротой, кто-то натирать в помещениях паркетные полы.

Уже с утра старшина Валетин варил красную мастику и сам лично, не доверяя никому, густо намазывал паркетный пол в спальне, в классах, в ленкомнате, в бытовке. А для этого дневальные вынуждены были дважды передвинуть все кровати в спальном помещении и все столы в каждом классе. В это время во всех помещениях роты густо пахло скипидаром, но дневальные открывали все форточки, чтобы за первую половину дня мастика успела просохнуть. При этом для натирки полов желательно было поймать именно тот момент, когда мастика еще не пересохла, иначе выполнять эту работу было бы значительно труднее. Пол суворовцы натирали специальными щетками даже без ремешков для стопы. Первое время деревянная щетка постоянно выскакивала из-под гладкой кожаной подошвы, но уже после нескольких месяцев первого года мальчишки научились мастерски удерживать щетку каблуком ботинка или сапога.

Несколько позже кто-то придумал сделать из специально сваренного стального швеллера, куда помещалась пара-тройка щеток, так называемую «маруську». К этому коробу приваривали сверху кусок рельса для груза и длинный кусок металлической трубы в качестве ручки. Но натирать ею только что намазанный пол было невозможно, поэтому суворовцы сначала обычными щетками растирали намазанный мастикой пол, а уж потом доводили до блеска такой вот «маруськой». Эту тяжелую конструкцию мальчишки время от времени любили таскать даже для накачки мускулов или для того чтобы просто размяться. Обычно такой «маруськой» суворовцы внутреннего наряда поддерживали блеск пола в течение всего дня, натирая пол после каждого перерыва, во время которых толпы суворовцев выходили из класса и нарушали наведенную красоту.

Для проведения генеральной уборки отводилось время после обеда до увольнения в город. После окончания каждой работы результат нужно было представить старшине, который обязательно где-нибудь да найдет пыль, не оттертую ластиком маленькую полоску на стене, или не сверкающие на солнце стекла окон. В этом случае работу приходилось переделывать.

Уже несколько раз суворовец Ченовардов, стоя на подоконнике, протирал верхние стекла и докладывал сержанту о наскоро выполненной им работе, но каждый раз дотошный сержант указывал ему на то, что он вымыл окно плохо.

– Ченовардов, ты возьми газетку и протри вымытое стекло, – объяснял сержант, при этом слово «газетка» он произнес своим южнорусским диалектом, поскольку был родом из Украины.

На что Ченовардов тут же отреагировал на английском языке, обращаясь к своим товарищам:

– Our master sergeant is а village (Наш сержант – деревня).

Слово village (деревня) по своему незнанию он употребил в значении «деревенщина», но сержант на это удивительно быстро отреагировал:

– Я смотрю, суворовец Ченовардов у нас шибко городской.

Ченовардов от неожиданности чуть не выронил тряпку, которую держал в руках, а его товарищи дружно рассмеялись над ним. Чуть позже они узнали, что их сержант учится в педагогическом институте на вечернем отделении, поэтому тоже учит там английский язык.

Во время выполнения работ суворовцы бегали, шумели, торопились, потому что и для подготовки к увольнению тоже требовалось определенное количество времени. Сначала нужно было получить в каптерке «парадку», то есть комплект парадно-выходной одежды. В увольнение нельзя было ходить в повседневной форме, потому что она уже после нескольких месяцев носки, хоть и поддерживалась в чистоте, но все равно приобретала не совсем привлекательный вид: гимнастерки обтирались на локтях и обшлагах, брюки вытирались на коленках и задницах, а к концу года иногда рвались у карманов. Ведь хорошо известно, что ношение рук в карманах – это особая страсть мальчишек всего мира от Тома Сойера до Павки Корчагина, но в суворовском училище эту страсть, воспитывая правильные манеры поведения, выжигали каленым железом. Не спасали никакие отговорки типа:

– Я полез в карман за носовым платком (были и варианты: за деньгами, за ручкой).

– Что сразу двумя руками? Так что придется тебе сегодня уже двумя руками взяться за тряпку и вымыть туалет или лестницу, – следовал в этом случае вердикт сержанта или офицера-воспитателя.

Те, кто готовился в увольнение, получив «парадку», должен был подготовить ее: еще раз проверить чистоту подворотничка мундира, стрелки на брюках, пружину в фуражке и блеск на ботинках. После этого надо было начистить асидолом пуговицы мундира и бляху. Во время проверки увольняемых проверялись также наличие чистых носовых платков и чистых белых перчаток летом или шерстяных перчаток зимой. Любое нарушение, которое выявлялось еще в роте, можно было быстро устранить, но если нарушение выявлялось дежурным по училищу, то увольнительную записку возвращали назад в роту вместе с книгой увольняемых с надписью о запрещении увольнения данного суворовца.

Выдержать такую длительную процедуру могли лишь ленинградцы, которые стремились попасть домой любой ценой. Некоторым из них за особые заслуги в учебе иногда разрешалось увольнение с ночевкой, то есть до вечера воскресного дня при том условии, что задание на понедельник они должны были сделать заранее. Старались выдержать этот марафон и иногородние мальчишки, у которых были родственники в Ленинграде, или к которым приезжали родственники из других мест. Были и такие, кто просто хотел погулять по городу.

Некоторая часть ребят предпочитала оставаться в роте. В это время они могли пойти на стадион или в спортзал поиграть в футбол или баскетбол, вечером сходить в клуб посмотреть кинофильм. То, что кинофильмы чаще всего привозили уже старые, на определенную военно-патриотическую тематику, первое время Костя не особенно замечал, потому что любил смотреть кино еще с детских лет.

Была и еще одна причина, по которой можно было оставаться в роте без увольнения. Вечером довольствие отпускалось на всю роту без вычета увольняемых, поэтому каждому оставшемуся доставалась двойная, а иногда и тройная порция. Расход оставляли лишь по специальной заявке для тех, кто уходил на какие-либо мероприятия, проводимые вне училища, когда суворовцы не могли вовремя вернуться и прийти на ужин. Позднее в целях экономии средств уже стали учитывать количество уволенных в город, которые не вернутся к ужину или обеду, и таким образом накрывали столы только для оставшихся в училище.

– Костя, пойдем в город, – попросил Витька, когда они, наконец, закончили мытье окон и стали свидетелями того, как Артем бегал из роты в каптерку и из каптерки в роту, готовясь к поездке домой в Кронштадт. – Хоть в кинотеатр сходим.

– Зачем? Лучше здесь кино посмотрим. Не знаешь, какой сегодня будет фильм?

– Не знаю, но мы можем и в городе в кино сходить. Я слышал сейчас идет «Человек-амфибия» по роману Беляева.

– А кто это такой? Название какое-то странное.

– Он фантаст. А амфибия – значит «умеющий жить и на земле и в воде».

– Лягушка, что ли? Эти лягушки мне уже на зоологии надоели. Вить, я не люблю фантастики. Здесь наверняка будет фильм про войну.

– Да ну тебя, сам ты, как лягушка. Тебе не надоело в десятый раз одно и то же смотреть.

Я тогда один пойду, заодно зайду в магазин на площади Ломоносова купить косхалвы.

– Тогда уж лучше в «Восточные сладости», там хоть выбор больше.

К этому времени почти все ребята уже познакомились с большим магазином на Невском, где продавались такие сладости, как халва разных сортов, козинаки разных видов, зефир, пастила, мармелад, пахлава и еще много разных вещей, названия которых некоторые ребята раньше даже и не слышали.

– Нет, туда идти далеко. Да косхалва дешевле, и мне больше нравится.

– Ладно, иди. А на обратном пути купи мне, пожалуйста, мороженое.

– Сахарную трубочку?

– Конечно.

Витька тут же побежал в каптерку переодеваться. Но уже через два часа после выхода в город он, запыхавшись от бега по лестнице, еще в шинели и в шапке вдруг опять ввалился в класс, где Костя читал книгу. Костя удивленно взглянул на друга:

– Ты чего так быстро вернулся?

– Билетов на сегодня уже не было, – обиженно произнес Витька, вытирая пот со лба, но тут же опять оживился: – Но я купил на завтра два билета. Знаешь, какая очередь была?! Все говорят, что это классный фильм. Пойдем завтра?

– Ладно уж, пойдем, раз тебе так хочется. Мороженое купил?

– Конечно.

И Витька показал на торчащие во все стороны карманы шинели, набитые мороженым.

– Как ты их туда запихал? Они же большие?

– Запихать-то легче, а вот как достать? – ворчал Витька, выковыривая мороженое. – Боюсь, что подтаяло и трубочки поломаются. Давай помогай!

– Сколько у тебя там?

– Шесть порций…

– Зачем ты купил так много?

– Так на улице есть нельзя… Что ж, я зря что ли в увольнение ходил?

Мальчики с трудом вытащили из карманов мороженое и стали есть. В это время дверь в класс открылась, и вошел Славка Пестряков:

– О, а здесь, оказывается, мороженое едят…

– А что и ты хочешь? – сделал Витька удивленное лицо.

Славка неопределенно пожал плечами и улыбнулся:

– Да, ладно. Я просто так. Спросить.

– На, держи, – расщедрился Витька и протянул Славке целое мороженое, – надо было раньше сказать, я бы больше принес.

– Спасибо.

Славка Пестряков вообще очень редко выходил в город. Родственников в городе у него не было, достопримечательностями он не интересовался, а просто бродить по городу не любил, тем более, не хотел проходить большую процедуру получения увольнительной.

Первое время по выходным дням командир роты старался знакомить своих воспитанников с интересными местами знаменитого города, в котором им пришлось жить. Иногда на такие экскурсии в обязательном порядке водили всю роту, иногда офицеры водили только тех ребят, которым некуда было идти в увольнение. Одной из первых экскурсий была поездка в музей А.В.Суворова. Большинство суворовцев к этому времени уже успели познакомиться с жизнью прославленного русского полководца и по материалам, которые были на стендах в каждой ленинской комнате, и по стендам, развешанным на стенах разных помещений училища, а также все без исключения успели прочитать роман Раковского «Генералиссимус Суворов». Но все равно было очень интересно пройти по комнатам, хранившим память об этом удивительном человеке, познакомиться с вещами полководца, имеющимися в музее, услышать неизвестные подробности о его жизни, о которых рассказывала экскурсовод.

Не менее примечательным был культпоход в Музей революции, овеянный славой революционной романтики прошлого. Много раз суворовцы посещали разные места, связанные с жизнью и деятельностью В.И.Ленина. Казалось, что каждый камень, каждая улица и каждый дом этого города на Неве дышали историей, хранили память о событиях страны разных эпох, разных лет, о разных необыкновенных людях, оставивших свой след в истории страны.

Во время посещения Площади Декабристов Костя еще и еще раз вместе со своими товарищами любовался стремительным Медным всадником, и был немало удивлен неожиданно увиденному на Исаакиевской площади памятнику царю Николаю I. Удивлен тому, что это был памятник царю, по каким-то странным обстоятельствам сохранившийся до настоящего времени. Старший лейтенант Лобан, возглавлявший эту экскурсию, сам еще первый год жил в этом городе, поэтому оказался совсем не готов к неожиданному вопросу подчиненных о судьбе этого памятника.

На Марсово поле суворовцев повел сам командир роты. Он рассказал о революционных событиях 1917 года, о том, как потом молодой республике пришлось оборонять город, о том, что на этом Марсовом поле, где раньше проводились парады царских войск, решено было похоронить павших и превратить эту площадь в Мемориал. Ребята подошли к вечному огню, горевшему в центре мемориала, и прочитали надписи на стелах.

В это время их внимание привлекла странная группа людей. Странными эти люди казались, потому что были очень смуглыми и были одеты в одинаковые пальто и одинаковые большие зимние шапки, что уже само по себе в эти весенние дни было необычным. Эти молодые мужчины тоже заинтересовались мальчиками в военной форме и через переводчика, бывшего с ними, попытались задать вопрос одному из суворовцев. Капитан Басманов быстро подошел к ним.

– Они спрашивают, что это за маленькие военные? – обратился к нему переводчик.

– Объясните им, что это суворовцы, воспитанники военного училища, которые в будущем станут офицерами.

Переводчик все перевел своим иностранцам. Те дружно закивали головами и как-то особенно весело заговорили между собой на незнакомом для суворовцев языке. Было видно, что они откуда-то из Латинской Америки.

– Они просят передать вам, что они тоже военные, а приехали в Советский Союз с Кубы.

– С Кубы? – удивились мальчишки, взволнованно передавая эту весть друг другу.

В эти годы вся страна внимательно следила за событиями, разворачивавшимися в Карибском заливе, а по радио и телевидению можно было услышать слова песни «Куба – любовь моя, остров зари багровой…», поэтому для суворовцев было очень примечательным встретить здесь настоящих кубинцев.

– Это майор Рауль Кастро, министр обороны Кубы.

– Министр обороны – майор? – не выдержал кто-то из суворовцев.

– Да, майор, потому что в республике Куба майор – это самое высшее звание. Сам Фидель Кастро тоже имеет звание майора.

– А почему?

– Потому что среди тех, кто принимал участие в кубинской революции, не было людей, имевших более высокое звание. По решению Революционного Совета Кубы это звание стало самым высшим, – объяснил через переводчика один из кубинских гостей.

– Нам очень приятно встретить здесь представителей революционной Кубы, – сказал капитан Басманов, приложив руку к шапке в знак приветствия.

Майор Рауль протянул ему свою руку, и они обменялись рукопожатием. А потом он предложил своим товарищам:

– Давайте сфотографируемся на память.

Кубинцы стали к одной из стел Мемориала, окруженные суворовцами, и сфотографировались. К сожалению, ни у самих суворовцев, ни у капитана Басманова фотоаппарата с собой в этот момент не оказалось.

Когда они возвращались назад в училище, Борис Самгин, слегка прищурив один глаз, спросил у командира роты:

– А почему вы отдали честь иностранцу?

– Да, к тому же он был в гражданской одежде, – подхватили и другие, потому что этот вопрос беспокоил, видимо, многих.

– Отдание чести – это приветствие военных всего мира, предписываемое воинским этикетом всех стран. К тому же, вы слышали сами, он не просто военный, а даже министр обороны, хоть и в гражданской форме одежды. Как же я мог не поприветствовать министра обороны другой страны, а тем более Кубы. Но вы, кажется, не поняли главного: ведь это брат самого Фиделя Кастро.

Вспомнить о кубинцах капитану Басманову пришлось уже очень скоро, когда буквально через месяц начальник училища неожиданно приказал всем командирам проверить в ротах состояние оружия, походное снаряжение и провести в своих подразделениях учебную тревогу. В младших ротах оружия не было, но Басманов приказал старшине Валетину срочно снарядить для каждого суворовца вещмешок по военному положению, командирам взводов провести занятия и научить суворовцев действиям по тревоге. После выполнения всех указаний, он велел офицерам в один из дней прибыть в училище до подъема и объявил в роте тревогу. Мальчишки, только что получившие необходимые знания, выполнили все достаточно четко, быстро поднялись, оделись, похватали свои вещмешки и выбежали строиться на внутренний дворик, где их уже ждал с секундомером командир роты. Рота в указанные сроки уложилась.

Только значительно позже, Костя узнал, что это было сложное время, известное в истории как «карибский кризис», когда мир в период противоборства двух систем был поставлен на грань войны. А для них «карибский кризис» откликнулся только в следующем году лишь тем, что какое-то время на ужин суворовцам вместо положенного печенья выдавали невкусные пресные галеты, изъятые из того самого НЗ (неприкосновенного запаса), которое было получено училищем в тот тревожный для всего мира год.

Глава 15

В майском параде их рота еще участия не принимала, но в подготовке уже активно участвовала. Суворовцы их роты так же, как и все училище, занимались по предпарадному распорядку дня, поэтому каждое утро в отведенное время усердно топали на строевой вместе с парадными батальонами старших суворовцев, как на территории училища, так и на площади перед Пушкинским (Александринским) драматическим театром у «Катиного садика», как старшие суворовцы фамильярно называли парк, раскинувшийся вокруг памятника Екатерине ІІ.

Первого мая вечером Костя с друзьями ходили на набережную Невы смотреть салют. Большого впечатления на Костю он не произвел, хотя общее возбуждение большого количества собравшихся там людей передавалось и им.

С каждым днем становилось все теплее. Сначала в сквере на переднем дворе зацвели посаженные там два каштана, а чуть позже и в скверике и возле спортзала расцвела сирень. На занятиях по биологии мальчики вместе с пожилой учительницей даже немного ковырялись на подопытном участке, расположенном возле стадиона у длинной стены тира, откуда иногда раздавались одиночные выстрелы – там тренировалась сборная команда училища по стрельбе из пистолета или малокалиберных винтовок.

В один из таких дней командир роты вызвал к себе старшину и приказал срочно сдать малокалиберные винтовки на оружейный склад. Оказалось, что это было связано с тем, что двое суворовцев одной из рот постарше, которые в этом году уже должны были получить настоящие автоматы, в выходной день решили развлечься. Один из них раздобыл в городе патроны и сообщил товарищу. Они вскрыли находящуюся в их роте пирамиду, достали малокалиберные винтовки, с которыми им вскоре предстояло распрощаться, и, посчитав это оружие совершенно безопасным, стали стрелять из окна своей роты по окнам, находящегося напротив Апраксина двора. К счастью, напротив был не жилой дом, и людей там в это время не было, поэтому горе-стрелки никого не ранили. Но их за этим опасным делом все же застали прохожие, которые сразу же сообщили в училище. Разразился большой скандал. Виновных обнаружили, и вскоре на очередном построении их из училища отчислили все с той же процедурой срезания погон.

В середине мая уже начались годовые контрольные работы и выставление оценок за год. В целом у Кости успехи были неплохие, и хотя по русскому языку все еще стояла тройка, но эта тройка была твердой. А вот предстоящий в начале июня ежегодный экзамен по иностранному языку его беспокоил более серьезно. Каких-либо успехов в изучении английского языка он так и не смог добиться. Их учительница объявила им «топики», то есть темы, по которым необходимо было подготовить небольшие рассказы для выступления на экзамене. С этим было проще, эти «топики» можно было заранее проверить и просто зазубрить, а вот вопросно-ответной беседы привыкший ко всему относиться с полной ответственностью Костя боялся. Он считал себя неспособным понять вопросы преподавателя на иностранном языке, а тем более правильно сформулировать на них ответы, поэтому отвечать стеснялся, боясь сделать ошибку. И сейчас он больше всего старательно готовился именно к этому страшному экзамену, стараясь запомнить хотя бы вопросы.

В конце мая в честь юбилея создания пионерской организации было решено провести пионерский парад на Дворцовой площади. Для участия в параде предложили направить один батальон младших суворовцев, которые еще не вышли из пионерского возраста. Ответственной за это мероприятие была старшая пионервожатая. Была и такая должность в политотделе училища, когда в училище были младшие суворовцы. Но поскольку она была не военнослужащая, то ей помогал училищный «комсомолец», то есть капитан Рыбалкин, соответственно отвечавший за комсомольскую работу в училище. Он связался с командирами трех младших рот и передал им приказ после обеда вывести роты на передний двор для построения и создания суворовского пионерского батальона. Пока происходило перестроение суворовцев разных рот по ранжиру, офицеры стояли рядом и разговаривали между собой.

– Мне нужны трое суворовцев для пионерского знамени, – подошел к ним капитан Рыбалкин.

– Пожалуй, лучше взять из моей роты, у них уже больше опыта парадной подготовки, – тут же откликнулся командир третьей роты.

– Да у тебя уже большая часть роты бреется. Тоже мне пионеры! – поддел товарища капитан Басманов.

– Думаю, что у меня есть подходящая кандидатура для знаменосца, – сказал капитан Вилько. – По-моему, суворовец Шпагин вполне подойдет для этого дела.

– Ну что же, это, пожалуй, правильно, – согласился и Басманов – Суворовец, как с картинки. Так, кажется, назвала его наша математичка?

– Что это за экземпляр такой, что вы так расхваливаете? – удивился командир третьей роты.

– Пойдемте, посмотрим, – предложил капитан Вилько.

Они подошли к тому месту, где стоял уже построенный батальон.

– Суворовец Шпагин! – громко выкрикнул капитан Вилько.

– Я.

– Ко мне!

– Есть.

Костя Шпагин выбежал из строя, за несколько метров до стоящих офицеров перешел на строевой шаг, четко подошел к стоящим офицерам, остановился, бросил руку к козырьку фуражки и доложил:

– Товарищ майор, суворовец Шпагин по вашему приказанию прибыл.

– Ну как? – обратился Вилько к капитану Рыбалкину. – Годится?

– Вполне.

– А ассистентами ему дадим моих пионеров, – все-таки настаивал командир третьей роты и вызвал из строя двух суворовцев небольшого роста. В одном Костя сразу же узнал своего земляка Уварова, другим был единственный на все училище суворовец – кореец Ли.

На том и порешили. Капитан Рыбалкин отвел Костю с его ассистентами в политотдел, где они взяли пионерское знамя, и вывел на плац, где в это время уже готовился к параду основной батальон. Много времени для подготовки им не потребовалось, ведь третья рота только что участвовала в майском параде в качестве роты барабанщиков, а вторая и первая роты тоже активно участвовали в парадных тренировках. Поэтому офицеры уже не стали начинать с одиночной подготовки, а сразу же приступили к тренировкам шеренг. Между этими шеренгами капитан Рыбалкин и поставил свою знаменную группу.

Товарищи по роте восприняли назначение Кости Шпагина довольно спокойно, никто не удивился, только Витька Стародубцев вечером за ужином заметил вскользь:

– Ну что, Шпага, поздравляю!

– С чем? – удивился Костя, уже забыв об этом событии.

– Как с чем? Знаменосцем будешь.

– Так ведь это пионерское знамя, чего тут особенного? – проворчал Борис Самгин.

– Ну так что, сейчас пионерское, а потом училищное, – выпятил грудь розовощекий Артем Рожков, как будто именно ему поручили быть знаменосцем.

– Да ладно вам, все это так, пустяки, – прекратил разговоры своих друзей Костя.

В глубине души он, конечно, гордился тем, что ему выпала такая честь. Он уже было представил себе, как он понесет знамя также высоко и гордо, как это делали суворовцы старших классов во время парадов. Для этого они ставили древко знамени в специальный кожаный стакан на красной перевязи, надеваемой через плечо. Таким образом, красное полотнище во время движения развевалось во всю свою ширину.

Но его мечтам суждено было сбыться только наполовину. Переодетым в белые рубашки с коротким рукавом и маленькими погончиками пионерской формы суворовцам не полагалась знаменная перевязь, поэтому капитан Рыбалкин приказал Косте просто положить древко знамени на плечо и придерживать его во время прохождения правой рукой, как делали и другие знаменосцы в гражданских пионерских дружинах. Его ассистенты вообще должны были держать правую руку в пионерском салюте, что как-то уже было и непривычно для суворовцев, пробывших в училище от одного до трех лет и отвыкшим от разных пионерских ритуалов и мероприятий. Поэтому это прохождение во время пионерского парада по сравнению с только что прошедшим воинским первомайским парадом выглядело для Кости, да и для других мальчишек каким-то игрушечным, совсем детским.

Перед последним выходным мая на очередной вечерней поверке, командир роты объявил:

– Для выезда в летние лагеря, нам необходимо заранее подготовить место лагерного сбора нашего училища, поэтому наша рота получила задачу в следующее воскресенье выехать в поселок Можайское для наведения порядка на территории лагеря.

– А увольнение? – прозвучал робкий голос кого-то из ленинградцев.

– Кому разрешено, может сходить в увольнение в субботу, а в воскресенье, естественно, увольнения не будет.

– А у нас на следующей неделе экзамен по иностранному языку, – попытался кто-то найти хоть какую-то лазейку, для того чтобы избежать этих работ.

– Ну и что же, у всех есть экзамен по иностранному языку, а у восьмиклассников и выпускников еще и другие экзамены, так что нам придется немного поработать на общее благо. Они в свое время тоже так же работали.

В воскресенье с утра рота переоделась в рабочую одежду и на трамвае поехала на Балтийский вокзал, а оттуда на электричке отправилась в Можайское. Они приехали на станцию, с одной стороны которой возвышался высокий холм, а с другой стороны было большое озеро.

– Это Воронья гора, – нахмурив брови, сурово пояснил капитан Басманов, – с этой горы фашисты из дальнобойных орудий обстреливали Ленинград. Вы помните, на Невском проспекте есть табличка «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна»? Так вот эта опасность для города частично шла отсюда. А потом во время снятия блокады наши солдаты с большим трудом захватили хорошо укрепленные позиции немцев на этой горе, здесь погибло очень много наших солдат.

Суворовцы молча выслушали это сообщение своего командира.

– А нам сейчас предстоит дойти до нашего лагеря вот с той стороны озера, – показал капитан Басманов в сторону озера. Было видно, что он, в отличие от других офицеров их роты, с этими местами хорошо знаком.

Работы в лагере было не очень много: собрать опавшие еще осенью листья, проверить и отремонтировать коробки палаток, подновить разрушенные за год бордюры газонов. Каждому взводу и каждому отделению был выделен определенный участок работы, который нужно было выполнить. Через некоторое время Костя с Артемом, притащив на старой плащ-палатке высохшие листья к костру, решили немного передохнуть.

– Давай покурим, – Артем осмотрелся по сторонам, опасаясь офицеров, поднял несколько сухих листочков и, свернув их в своеобразную самокрутку, поджег и попытался втянуть дым в себя, изображая курение.

Костя тоже последовал примеру товарища, но ничего интересного не почувствовал и пожал плечами.

– Ничего особенного.

– Конечно, это же не табак, – с видом знатока пояснил Артем и вдруг сменил тему: – Слушай, Костя, а ты хотел бы стать космонавтом?

– Не знаю, – Костя неопределенно пожал плечами, – они ведь летчики, надо сначала стать летчиком, а это не так просто.

– А я хотел бы! Знаешь, как Гагарина и Титова в прошлом году встречали?! Кла-асс!

– А ты читал, сколько было желающих, и сколько они перед этим тренировались и проходили разных комиссий, а ты вот, смотри-ка, даже куришь.

– Да это я так, можно бросить, – сказал Артем и швырнул окурок в костер, – ладно, пошли работать.

Экзамен по английскому языку на следующей неделе был успешно сдан. Костя, несмотря на свое «мычание» и неоднозначные попытки правильно выдать ответ именно по-английски, получил-таки свою удовлетворительную оценку и заступил в наряд.

Он заступил дежурным по роте как раз в тот день, когда суворовцам их роты сделали уколы. Каждый год весной перед отправкой в лагерь суворовцам делали укол под лопатку с прививкой от разных болезней. Все по-разному воспринимали эти уколы, но увернуться от прививки не мог никто. Всю ночь по спальному помещению роты были слышны стоны ребят, которые, неосторожно повернувшись, нажимали на больное место.

А в первый день июня, их рота, уже переодетая в зеленые гимнастерки с пристегнутыми суворовскими погонами, переобутая в яловые сапоги, с вещмешками за спиной походным маршем топала до Балтийского вокзала, чтобы выехать в летние лагеря. Там их уже ждала прибывшая накануне младшая рота. Чуть позже прибыла и рота класса постарше, но восьмиклассники еще оставались в Ленинграде, а их более старшие товарищи отправились на стажировку в войска.

Жизнь в лагере опять началась с работы, потому что нужно было получить палатку на отделение, правильно установить ее на деревянных коробках, получить постельные принадлежности, навести порядок вокруг палаток, а для этого принести и обложить дерном место вокруг палатки, побелить кирпичи ограждений, посыпать битым кирпичом дорожки, чтобы они имели красноватый оттенок, побелить заборы и стены подсобных помещений, выкрасить грибок дневального. Палатки друг от друга были разделены аккуратными узкими дорожками, за которыми нужен был постоянный уход. Они всегда были подметены и посыпаны песком. Дорожки между расположениями рот были немного шире.

В хорошем состоянии поддерживалась и так называемая «генеральская полоса». Было в традициях русской армии во время жизни в летних лагерях перед передней линейкой прокладывать еще одну специальную дорожку, которую называли «генеральской». Во время приезда старшего начальника, именно по этой дорожке он должен был пройти перед всем лагерем. Она требовала особого ухода и выглядела, как следовая полоса на границе. То есть дневальные обязаны были постоянно следить за тем, чтобы песок на этой довольно широкой дорожке был постоянно заборонован граблями и чтобы ноги ни единого человека не прикасались к этой полосе. Пробегать или проходить по ней было строжайше запрещено. Нарушителя сразу же ожидало суровое наказание. Все военнослужащие могли передвигаться только по дорожкам, проложенным внутри размещения подразделений.