Анатолий Степанов
Без гнева и пристрастия

Глава 10

В каминном зале тоже смотрели Маркова. В итоговых новостях. Двое смотрели. И не поймешь, кто из них хозяин. В отглаженных костюмах, в белоснежных сорочках, в сверкающих башмаках и при галстуках, они сидели в сафьяновых креслах и, отвернувшись от огня, снисходительно поглядывали на экран телевизора. Когда Марков удачно отстрелялся с лоскутным одеялом, старший (по возрасту) выключил телевизор и повернулся к камину. Гладкий, ухоженный, со значительным, несколько грустноватым лицом, он хорошо выглядел, но не так хорошо, чтобы не выдать свои шестьдесят.

Второму было вокруг сорока. Худ, жилист, спортивен. Он тоже глянул на огонь и спросил, чтобы начать разговор:

– А зачем вы летом камин разжигаете, Юрий Егорович?

Юрий Егорович объяснил снисходительно:

– Камин разжигают не для тепла, дорогой Иван Вадимович. Камин – это огонь в доме, живой огонь, который позволяет почувствовать вечность. Я люблю смотреть на огонь.

– Ну если так, – протянул спортсмен Иван. – Да, все наши дела в сравнении с вечностью – суета сует.

– Истинно так, – важно согласился Юрий Егорович и добавил: – А он вывернулся. Молодец.

– На этом этапе, – уточнил Иван Вадимович.

– И с одеялом хорошо придумал. Молодец, молодец!

– Вместо знамени – лоскутное одеяло, – догадался Иван Вадимович и сам до невозможности обрадовался своей догадке. – А что! Знамя из лоскутов! Чем не символ сегодняшней России?

– Только вот под такое знамя много народу не соберешь.

– А Марков уверен в обратном.

– Я же и говорю – молодец. – Юрий Егорович снял с подставки бронзовую кочергу и, потянувшись, пошевелил в камине остатки березовых полешек. Огонь занялся по новой. – Как вам известно, Иван Вадимович, я стараюсь не есть на ночь. Но вы молодой, здоровый, проголодались небось? Давайте поужинаем. Вы поедите, выпьете, а я рядом посижу.

– Не такой уж молодой и здоровый, чтобы в полночь трескать водку. Десятку бы скинуть, вот тогда… Лихие мои годы, где вы? Большое вам спасибо, но мне пора.

Иван Вадимович поднялся с кресла. Встал и Юрий Егорович. Посмотрели друг другу в глаза, одновременно улыбнулись.

– Марков – молодец, – снова отметил Юрий Егорович.

– Молодец, – эхом откликнулся Иван Вадимович. – Мы ничего не меняем. Я вас правильно понял?

– Мы не кадриль пляшем, где кавалеры меняют дам. Продолжим наши танцы в ритме вальса, так сказать.

– Вы – поэт, Юрий Егорович.

– Я деловой человек. А вы – тем более. А деловой человек, боящийся риска, – не деловой человек.

Глава 11

Двое под руки вытащили из «лендровера» вялое, выскальзывающее из рук тело. Оно задницей тукнулось о твердую землю грунтовой дороги. Подошли еще двое, ухватили за ноги, и вчетвером потащили тело к стоявшему неподалеку «жигуленку». Донесли, положили на землю рядом с открытой водительской дверцей.

– Тяжелый, зараза, – сказал один. – Колобок, может, кинем на заднее сиденье – и дело с концом?

– Делай как велено, – жестко отрезал подошедший Колобок, видимо, старший. Осадил молодца, потом милостиво объяснил: – Мало ли что бывает. В любом случае он должен сидеть за рулем. И быстрее, быстрее, ребятки.

– Спешить-то некуда в такой глухомани, – ворчливо заметил говорливый, подключаясь к запихиванию тела за руль. Двое под колени, двое – под мышки. Тело вдруг ожило и издало горловой звук. Не застонало, не пискнуло – издало звук.

– Положите его, – приказал Колобок, вытащил из-за пояса короткую резиновую дубинку и жестко ударил по темечку лежащего на земле человека. Опять запихивали тело.

– Боком не пройдет! Сначала ноги заноси!

– Ты тулово к коленям гни. Он податливый.

– Все, влез!

Тело сидело и руками держалось за руль. Любуясь сделанным, говорливый отметил:

– А красивый мужик.

– Был, – добавил Колобок и приказал: – Поехали.

Вчетвером осторожно покатили «жигуленок» в темноту из света фар «лендровера». Колобок на ходу крикнул водителю заморского средства передвижения:

– Стань так, чтобы край осветить!

«Лендровер» подергался, элегантно урча, и осветил край обрыва. На освещенном краю «жигуленок» и остановили. Все пятеро бессмысленно глянули вниз, в черное нечто. Потом Колобок сходил к «лендроверу», принес влажные от бензина концы, раскрыл заднюю дверцу «жигуленка» и распорядился:

– Потихоньку, потихоньку.

Когда «жигуленок» оказался в положении неустойчивого равновесия, он щелкнул зажигалкой, поджег концы, швырнул их в салон, захлопнул дверцу и заорал:

– Давай!

«Жигуленок» нырнул в черный омут. Трещали кусты, затем прозвучали два гулких удара и – все.

– Не докатился до воды. Плеска не было, – догадался Колобок и скомандовал подошедшему полюбопытствовать шестому – шоферу. – Подгони «лендровер» сюда. В нем ждать будем.

Сидели в «лендровере», тупо пялились вниз, в темноту. Шофер вздохнул и предложил заискивающе:

– А то я верхний фонарь на него наведу? Увидим, что там.

– А кто-то увидит твой прожектор и поинтересуется, что здесь, – нервно сказал Колобок. – Ждем еще три минуты и, если не займется, лезем вниз.

Занялось сразу. С алым пламенем, с полыханием и треском.

– Сейчас рванет, – облегченно нарисовал перспективу Колобок. И, естественно, угадал: тотчас рвануло. Пламя на миг обрело форму оранжевого овала, в котором взметнулись черные корявые куски автомобиля.

– Не слабо, – оценил происходящее Колобок, а говорливый добавил:

– Как в американском кино.

Глава 12

Совет в Филях, не то чтобы совсем в Филях, но состоялся тоже неподалеку от Москвы. На даче Смирновых-Болошевых. Точнее, на террасе дачи.

Покатило к вечеру, и солнце горячими квадратами лежало на крашеном полу. В очередной раз, убегая – припекало – от яркого прямоугольника, Смирнов отодвинул кресло-качалку в тень, вновь уселся и с удовольствием закачался. Он качался, а трое его соратников сосредоточенно, как и положено на военном совете, думали. Долго думали. Смирнову-Кутузову надоело качаться, да и ждать надоело.

– Ну?

– Баранки гну, – ответил Казарян-Ермолов, в далекие-далекие времена сослуживец по МУРу председательствующего, ныне кинорежиссер и даже народный артист. А молодой среди старперов, сорокапятилетний, и потому горячий беллетрист Кузьминский-Раевский рявкнул обиженно:

– Не нукай, не оседлал еще!

Самый рассудительный и самый давний – с детства – смирновский друг, известный журналист Спиридонов, проходивший здесь, скорее всего, за прагматика Барклая де Толли, разумно возразил:

– Вы с Лидой, наверное, в основном все сами просчитали. Да и подумать хорошенько у вас времени больше было. Если же у вас кое-какие сомнения возникли, то вопросы по прорехам задавай, а не нукай.

Лидия Сергеевна, присутствовавшая здесь в амплуа травести – любопытным мальчиком на печи, – мягко согласилась со Спиридоновым:

– Алик прав, Саша.

– Тогда ты и задавай вопросы! – ни с того ни с сего обиделся Смирнов.

– Задам, – мелодично успокоила его жена и задала первый вопрос: – Кто, по-вашему, провел эту операцию с Ксенией, Роман?

Казарян, к которому обратились с вопросом, потер кулаком небритый подбородок, встал с ивового дивана и подошел к двери, на приступочке которой загорал, подставив лицо закатному солнцу, Спиридонов. Казарян внимательно осмотрел цветник, развернулся, улыбнулся восторженно, будто его только что осенило, и поведал:

– У меня две кандидатуры. Безусловная – «Департ-Домус банк», где полновластным хозяином был всеми нами страстно любимый покойник Дмитрий Федорович. Допустимая – уголовная верхушка, чьи капиталы, воспользовавшись временным поражением криминала, умело прикарманил вышеупомянутый банк.

– Письмо, – не сдержался, перебил Кузьминский. – Ты, Рома, забыл про письмо, о котором вряд ли могла знать уголовщина.

– Не забыл. И поэтому считаю эту кандидатуру всего лишь допустимой. Но я, в отличие от тебя, Витя, хорошо знаю, что такое паханы, собравшиеся в кучу. В принципе, они могут все.

Спиридонов с сожалением увел свое личико от солнца, открыл глаза и пожалел, что Казарян с Кузьминским распространялись не по делу.

– Ребятки, вас же Лида совсем о другом спросила. Паханы, Рома, это один шанс из ста. Я почти уверен, что деньги эти прошли или пройдут через «Департ-Домус банк». А абсолютно уверен я в том, что испанскую операцию проворачивали не люди банка, а те, кому предназначались эти громадные деньги. Вот о том и следует говорить, но предварительно хорошенько подумав.

– У вас было достаточно времени для этого, – проворчал Смирнов.

Вмешалась Лидия Сергеевна:

– Я поставлю вопрос по-другому. Кому могут столь срочно понадобиться такие колоссальные деньги?

– Мне! – завопил Кузьминский.

– Витька, уволю, – предупредил Смирнов, в связи с чем Кузьминский, вмиг став серьезным, быстренько предположил:

– Многим, очень многим. Самому банку, например.

– Положение «Департ-Домуса» устойчиво, как никогда, – уверенно заявил Спиридонов, дока по финансовым делам. – Насколько мне известно, принимать участие в миллиардных конкурсах в ближайшее время не собирается. И эти деньги лягут в его сейфы ненужным грузом. Банк эти деньги направил или направит кому-то, я уверен в этом. Он – почти законный перевалочный пункт.

– Алик, просчитай, пожалуйста, возможные ходы, – попросила Лидия Сергеевна.

– Начнем с тех, кому эти деньги банк не направит. – Спиридонов помолчал, прикидывая. – Про конкурсы я уже говорил, наш пациент официально отказался от них. Черный бизнес? Черному бизнесу не проглотить такую сумму, да и не будет он ее сразу проглатывать, чтобы не светиться. Инвестиции? Они прозрачны, сразу всплывет вопрос об источниках. Валить на бирже доллар, играя на повышение курса рубля? Мероприятие по меньшей мере рискованное. Вот так-то, братцы.

– Это все «нет», – сказал Смирнов. – А «да»?

Спиридонов, тихо покряхтывая, поднялся с приступочки, разогнулся, незаметно, воспитанно так потянулся, подошел к Смирнову со спины и раскачал кресло-качалку. Смирнов с удовольствием закачался, о чем и оповестил всех:

– Хорошо.

– Вот он и качался по-стариковски. – Спиридонов качнул его еще разок и беззвучно оскалился. – Лида, у нас скоро будет новый парламент, а затем и новый президент.

– Спасибо, а мы и не знали, папа Алик, – издевательски поблагодарил Кузьминский.

Звал он так Спиридонова на правах бывшего зятя. Бывший тесть уже нашел саркастический ответ на выпад, но его опередил Смирнов.

– Предвыборная кампания? Будут тащить свежака и новую партию? – уже не качался в кресле Смирнов, он стоял, торжествующе оглядывая всех.

– Свежака вряд ли, Саня. Скорее всего, кого-нибудь из второго ряда. Свежака за оставшееся время не раскрутить, а выскочившего из-за спин при помощи денежного очень внушительного допинга гражданина из второго ряда с необычным имиджем – вполне реально. И к нему яркую партию, ты прав.

Наконец-то приподнял тяжелые армянские веки и как бы дремавший Казарян.

– Наш покойный Дмитрий Федорович был секретарем ЦК и членом Политбюро. Поменявшие имидж неокоммунисты?

– Нет, скорее всего, нет, – уверенно отверг этот вариант Спиридонов. – У них давно определившийся претендент и самый надежный, хотя и сокращающийся в связи с естественным вымиранием электорат. Свои двадцать процентов они всегда наберут.

– Тогда кто, Алик? – негромко спросила о главном Лидия Сергеевна.

– Период настоящей предвыборной активности еще впереди. И поэтому сказать о ком-то что-то просто невозможно. Вот когда засуетятся, тогда хотя бы предположительно можно будет определить, кого солидно подкачали.

– И мы с Лидкой на этом остановились, – признался Смирнов.

Иссякла энергия мозговой атаки. Замолчали. Но молчание – не для молодого беллетриста Виктора Кузьминского.

– Теперь у меня вопросы, точнее, два вопроса. К хозяевам. – Раскинув руки (сидел на диванчике один) по ивовой спинке, он сурово посмотрел сперва на Лидию Сергеевну, а затем на Смирнова. – Вопрос первый к хозяйке. Нас в этом доме водкой угощать будут? – И, не дав ответить хозяйке, ответил сам: – Знаю, что будут, но ведь душа горит! Когда? – Движением вытянутой вперед длани опять остановил Лидию Сергеевну. – Вопрос хозяину: Иваныч, ответь, пожалуйста: на хрена попу гармонь, когда есть кадило?

За Смирнова быстро ответил Казарян:

– По-моему, Витя, ты окончательно отупел от пьянства.

– Я попрошу!.. – радостным криком высказал свое возмущение Кузьминский.

– Проси, – разрешил Казарян.

– Я – дурак, а ты – умный, да? – предположил беллетрист.

– Да, – согласился кинорежиссер. Им давали резвиться. Смирнов, Спиридонов и Лидия Сергеевна понимали, что развлекательная интермедия сейчас ко времени.

– Раз ты такой умный, то объясни мне, дураку, какого худенького нам надо лезть в кучу дерьма, именуемую в дальнейшем политикой? Зачем Иванычу все это? Пусть себе глотки перегрызают, а мы, как древние римляне на скамьях Колизея, с удовольствием будем наблюдать гладиаторские бои.

Казарян повернулся к молчавшей троице и поделился с ними:

– Нет, он действительно дурак!

– Докажи! – взвыл Кузьминский.

– На раз, два, три, – пообещал Казарян и сразу же приступил к выполнению обещания: – Откуда ты взял, что Санятка сам влез в эту кашу? Его втащили, может быть, не очень желая того, но иного выхода у них нету, поджимает время – бабки им нужны. Теперь Саня, Лидия и Ксения, особенно Ксения, в зоне повышенной опасности, в зоне неоправданного риска потому, что знают, чего не следует знать. Те, судя по тому, как была отслежена и доведена до нужного им состояния Ксения, обладают исчерпывающими сведениями о семействе Смирновых-Болошевых и, следовательно, о тебе, обо мне, об Алике. Мы никуда не лезем, Витек, мы обороняемся, мы должны, если жизнь дорога, обороняться. А лучшая оборона, как выражаются наиболее передовые футбольные стратеги, контратака на опережение.

Сильно озадачил режиссерский монолог беллетриста.

– Да об этом я как-то не подумал, – неосторожно высказался он.

За что и получил:

– Вот поэтому ты и дурак.

Не до обид уже было Кузьминскому. Заработала азартная сообразилка:

– Выходит, они внаглую Иваныча на дуэль вызвали.

– Выходит, – согласился Казарян. – И еще выходит, что другого пути для них не было. Ксения-то со своей ладошкой – единственная.

– Или кто-то из самых богатых свои не пожелал тратить, – добавил Спиридонов.

– Понятно теперь, почему нас днем собрали. Чтобы без Ксении, да? – И, получив в ответ сдержанный смирновский кивок, продолжил свою речь в несколько ином направлении: – Нет, в этом деле без пол-литра не разберешься. Кстати о пол-литре, Лидия Сергеевна, голубушка! – И заканючил, как нищий в пригородной электричке: – Братья и сестры! Помогите погорельцу чем можете! Три дня не ел, а выпить так хочется!

– Он, паразит, без машины, ко мне в пассажиры специально набился, чтобы здесь нажраться без тормозов, – обнародовал замыслы беллетриста его бывший тесть. И Смирнову: – Насколько я понимаю, мы пока завершили всего лишь первую половину нашего коллоквиума? Даже первую треть, если судить по гаданиям цыганки: что было, что будет, чем сердце успокоится?

– Все так, Алик, – грустно согласился Смирнов, а Лидия Сергеевна решила:

– Пока перерыв. Скоро обедать будем. Вот-вот Ксюша объявится.

Но не Ксюша объявилась. В белой полотняной косынке, в ситцевом сарафане, в кедах на босу ногу – этакой сельской жительницей шла от калитки соседка (через дом) по даче. То была кумир тинэйджеров, попсовая суперстар, тихая и в отсутствие имиджа интеллигентно скромная певица Дарья, любимая женщина любимого смирновского ученика – Георгия Сырцова. Сырцов был любим не только Смирновым, но и – взаимно – замечательной вокалисткой. Хотя вокалистка и знала всех присутствующих, но многолюдство малость смутило ее, и она поздоровалась, робея неизвестно отчего:

– Здравствуйте. Здравствуйте. Здравствуйте. – Третье «здравствуйте» она почти шептала, но, преодолев себя, довольно внятно произнесла положенное: – Прошу заранее простить меня, но, надеюсь, я никому и ничему не помешала?

Раскланялись улыбчиво, и Лидия Сергеевна успокоила гостью:

– Ты не можешь нам мешать, Дашура. А если согласишься с нами пообедать, то вообще все будет замечательно.

– Я на минутку, – растерянно сказала Дарья, не зная, как ей эту минутку использовать.

Положение усугубил и одновременно спас бестактный Кузьминский:

– А Жорки нынче нету тута!

– Я знаю, – пролепетала звезда.

– Он на Валдае, пять дней как на Валдае. Рыбку удит, – подробно объяснил Смирнов. – Принял экзамены у своих дебилов-курсантов и от них – в леса.

– Я знаю, – повторила Дарья.

– Тогда чего ты не знаешь? – слегка рассердился Смирнов.

– Он обещал оттуда позвонить и не позвонил.

– Он и мне не звонил, – простодушно успокоил Смирнов, чем вызвал необычайную радость в рядах смешливых соратников. – А чего это вы ржете, кони стоялые? Что я смешного сказал?

– Ты, старый хрен, определил себя равно привлекательным для Жоры субъектом наряду с Дашей, – витиевато объяснил мужской гогот Казарян.

– Я тупой вроде Витьки, – угрожающе признался Смирнов. – Объясни попроще.

– Иваныч! – возгласил в нетерпеливом ожидании, когда поднесут, Кузьминский. – Посмотри в зеркало на себя, а потом посмотри на Дашу, и тебе сразу станет ясно, кому в первую очередь должен позвонить плутающий меж озер наш общий друг Жорка.

– А я себя с Дашей не сравниваю… – начал было Смирнов, но тут в бой вступил его самый давний, самый преданный друг Алик Спиридонов:

– В одну телегу впрячь неможно козла и трепетную лань.

– Коня, – потеряв бдительность, машинально поправил Смирнов.

Трое мужиков завыли от восторга. Узнав здесь все, что могла узнать, Даша ощутила себя, как говорил Остап Бендер, чужой на этом празднике жизни. Она извинительно коснулась предплечья Лидии Сергеевны и сказала:

– Я пойду.

– Куда это ты пойдешь?! – грозно прокричала возникшая на террасе ниоткуда бедовая девица Ксения.

– Домой, – испуганная напором, жалобно ответила Дарья.

Какой уж там дом!.. Ксения расцеловала ее, раскрутила, защекотала, оглушила щенячьим визгом…

Глава 13

Он опять сидел в комнате без окон на вертящемся канцелярском кресле. Но уже не перед зеркальной стеной (ее в темноте особо и видно не было), а перед сияющим экраном телевизора, на котором замерла яркая картинка. На картине была Красная площадь.

Голос. Почему я вам показываю эту картинку?

Он. А кто вас знает!

Голос. Но все-таки?

Он. Как сказал великий пролетарский поэт: «Всем известно, что земля начинается с Кремля».

Голос. Допустим.

Он (опережая). Только не надо меня спрашивать, сколько башен у Кремля и как они называются, как и когда построен Мавзолей, сколько ступенек ведут к мумии Ильича и что было на месте нынешнего ГУМа. Все равно не отвечу, потому что не знаю.

Голос. Вы опередили меня, и я, должен признать, удовлетворен. Тот, кто знает вопросы, обязательно старается найти ответы на них. И обязательно находит.

Он. Скучно мне с вами. Может, кино покажете?

Голос. Покажу. Сверхкороткометражный фильм. На десять секунд. Смотрите его внимательно, очень внимательно.

Черные в основном пиджаки, галстуки-бабочки, через раз дамские обнаженные плечи, блюда с канапе, бокалы с разноцветными напитками, гул перемещений и разговоров. И улыбки, обаятельные улыбки тех, кто заметил камеру…

Десять секунд прошло, кино кончилось. На зеленом фоне – большой вопросительный знак. Такая вот заставка.

Голос. Кого вы узнали в этом фильме?

Он. Так сказать, действующие лица и исполнители…

Голос. Действующие лица, они же исполнители. Начинайте.

Он. Перво-наперво артист Борис Хмельницкий.

Голос. Почему именно он – перво-наперво? Чем он вызывает ваш повышенный интерес?

Он. Каждый раз, смотря по телевизору очередную презентацию, я надеюсь, что на этот раз не увижу артиста Бориса Хмельницкого. Но надежда никогда не оправдывается.

Голос. Дальше. Лучше в том порядке, в котором они появлялись на экране.

Он. Политик-теоретик. Милиционер. Киночеловек неуловимой профессии Гусман. Артист Абдулов. Жириновский…

Голос. Без указания рода профессиональных занятий?

Он. А каков род его занятий? Его профессия – быть Жириновским.

Голос. Дальше.

Он. Вы меня нарочно отвлекаете, чтобы я кого-нибудь пропустил?

Голос. Дальше.

Он. Топтун Коржаков. Режиссер Марк Захаров. Экономист Гайдар. Кинорежиссер Соловьев. Артист Янковский. Певица Долина.

Голос. Вы не назвали никого из молодых киноактрис.

Он. Я плохо знаком с сегодняшним кино и, наверное, поэтому их не знаю.

Голос. Теперь подумайте над вопросом: по какому поводу проводилась эта презентация?

Он. Судя по широкому охвату и беспринципной разношерстности, это сборище, скорее всего, посвящено какому-нибудь событию в мире искусств. Одному из кинофестивалей, например.

Голос. Вы угадали.

Он. Я не угадал. Я додумался.

Голос. Ваш словарный запас, умение точно выстроить фразу, безукоризненная реакция в любой полемике на выпад, ловкость, с которой вы наносите ответный выпад, – все это на порядок выше среднеофицерского уровня. Вы занимаетесь самообразованием?

Он. Я из интеллигентной семьи.

Голос. И это, безусловно, одно из главных ваших достоинств.

Он. Не мое. Родителей.

Голос. И у замечательных родителей бывают скверные дети.

Он. Я как раз из таких. Поступил против их воли, став военным.

Голос. Сейчас я покажу вам несколько портретов. Они, как и только что увиденный фильм, будут на экране десять секунд каждый. За эти секунды постарайтесь если не охарактеризовать персонажи, то хотя бы выразить к ним ваше отношение. Начнем?

Он. Начнем. Наконец-то нечто забавное.

Голос. После каждого вашего ответа – пауза, время которой можете определять вы.

Вместо вопросительного знака – личико ехидного, уже немолодого ангела. Немцов.

Он. Слишком кудряв, чтобы быть серьезным политиком. Успел?

Голос. Даже с «Успел» всего лишь пять секунд.

Лужков в кожаной кепке.

Он. Плешивый Наполеон из Марьиной Рощи.

Голос. Вы даже слишком кратки. Можете подробнее.

Благородная седина и шикарные усы Руцкого.

Он. Герой Советского Союза. Удивительный герой. Во время Великой Отечественной летчикам звание Героя давали за то, что они сбивали самолеты врага. А он умудрился получить это звание за то, что его дважды сбили.

Голос. Передохните.

Он. Дальше, дальше. Азартно, как при стендовой стрельбе по тарелочкам.

Голос. Что ж, продолжайте отстрел.

Зюганов.

Он. Коммунист, верный ученик Брежнева. Без комментариев.

Надменное, гордое лицо Явлинского.

Он. Похож на злобную интеллектуально развитую жабу. Самоуважения титанического, как говаривал все тот же Маяковский.

Громов.

Он. По отношению к старшим по званию стараюсь грубо не выражаться.

Аскет и борец за идею Марков.

Он. Меня в последнее время чрезвычайно интересует одна тенденция в нашей политической жизни: бескорыстно рвутся спасать русский народ от капитализма, сионизма, морального растления те, кто во вполне обозримом прошлом, старательно и с удовольствием унижая, изничтожали его нравственно, присвоив ему веселое звание советского, и через обильные потери, эдак по-простому – физически. Верные идеалам Сталина, коммунисты, старательные гэбисты… Но зачем вы мне показываете Маркова? Он – не претендент.

Голос. На что?

Он. Дядя, перебор. Нельзя прикидываться столь наивным. На президентское кресло, естественно.

Голос. Почему?

Он. Его уничтожил кондовый мент одной фразой.

Голос. Каким образом Марков может спасти положение?

Он. Выдумать свою фразу, шикарно и остроумно убивающую фразу мента.

Голос. Вы сегодня в ударе.

Он. До того, что вы и не заметили моей промашки: говоря о Маркове, я не уложился в отведенные десять секунд.

Голос. Вы можете самому себе объяснить смысл и результат этой части сегодняшнего нашего разговора?

Он. Части… Значит, будет продолжение?

Голос. При вашей догадливости беседа наша лишается подготовительных и объясняющих мостиков и предельно сокращается. Да, продолжение будет. После того как вы оцените уже завершившуюся часть разговора.

Он. С удовольствием.

Погас экран телевизора, и, постепенно увеличиваясь в яркости, появился ровный, не слепящий глаза свет. И зеркальное отражение заметно проявилось.

Он ободряюще подмигнул своему альтер-эго.

Он. Сегодня нам, Вася, незаметно и умело льстили. Так сказать, проверка на павлиний хвост. Распустим его и будем им любоваться, любоваться, любоваться… Поначалу, на минутку, провокация эта даже удалась: я с твоего согласия распахнул было длинные перья, но вовремя опомнился. А ожидаемого эффекта не было. Мы с тобой ограничились одномоментной демонстрацией разноцветного веера. Вас устраивает резюме?

Голос. Вполне. Продолжим?