Анастасия Сергеевна Столярова
Молчание Вселенной
– Проснись, соня, – улыбается он, – ночью нужно спать, а не тусоваться по клубам.
Я уже не удивляюсь, что мои сокурсники думают, будто я все ночи напролет пропадаю в клубах, Антон известный клубный мальчик, а если я являюсь не то его бывшей девушкой, не то троюродной сестрой, соседкой, знакомой его родителей, все считают что я, как и он, веселюсь до утра.
Я не остаюсь на следующие две пары, выхожу из университета и медленно иду сама не знаю куда. Домой возвращаться не хочется, мама набросится с расспросами, на которые я не хочу отвечать. Утром я подала объявление о продаже квартиры, но я понимаю, что все это, конечно, затянется невероятно надолго, а деньги мне нужны прямо сейчас. Мои родители самые простые люди и денег у них никогда нет. Я даже пробую взять кредит в банке и получаю заслуженный отказ. Мне невероятно горько, сырой воздух будто бы пропах горечью, мне кажется, что даже во рту у меня разливается терпкая горечь, я уже знаю, что беспомощность всегда отдает горечью, когда ты совсем ничего не можешь сделать, только выть от бессилия. Я выхожу к реке, что неудивительно, Волга опоясывает наш город кольцом, и куда бы ты не пошел, ты непременно выходишь к воде, из-за этого здесь всегда сыро, а летом часто бывают грозы. От Волги пахнет большой рекой и выброшенными на берег водорослями, вода давно отцвела и на темных булыжниках я вижу ржавые уродливые полосы, похожие на гниющие раны. Летом, особенно когда стоит жаркий безветренный день, ее поверхность отливает синим, сейчас же она кажется совершенно серой, серые воды тихо шепчут о чем-то и наползают на серый песок, лобызают серые искореженные валуны, выступающие из воды. Раньше я часто любила сидеть у воды и слушать плеск и невнятное бормотание волн. Сейчас на пляже почти никого нет, уже холодно и даже самые смелые не купаются. Сегодня она удивительно спокойная, на ее гладкой поверхности видна лишь серая рябь, отражения бегущих облаков тоже серые, на другом берегу березы начинают желтеть, в темной зелени их кудрявых крон начинает проступать золото, как подружки в веселом хороводе они сбегают почти до самой воды. Песок под ногами тоже серый, к моим ботинкам прилипли песчинки, я сажусь на камень и смотрю на воду. Наверное, странно, почему в свои двадцать два года я чувствую себя такой потерянной и одинокой. Антон как-то говорил мне, что всю его жизнь можно описать яркими цветами, как в детском калейдоскопе. Возможно, именно это и привлекает меня в нем, его искренняя вера в то, что возможно все, стоит только захотеть, его безудержная жажда жизни. Внезапно в голову приходит мысль броситься в воду, я качаю головой, второй раз мать этого точно не переживет.
Мне звонят с незнакомого номера, я, немного помедлив, все же беру трубку, мне так хочется услышать на том конце провода чей-то простой человеческий голос, хоть на миг ощутить краткую иллюзию того, что я не одна в этом сером и холодном мире. Звонящая представляется личным помощником Александра Викторовича, отца Антона. Он передает пожелание увидится со мной немедленно, я отвечаю, что буду у него в офисе через полчаса. Я совершенно не представляю, зачем понадобилась отцу Антона. Пожалуй, это единственный человек, которого я абсолютно не понимаю, обычно я всегда чувствую, когда на меня злится Антон и обижаются родители. Этот человек всегда абсолютно бесстрастен, на его словно окаменевшем лице нельзя прочитать ни единой эмоции. У него скверная репутация в городе, очень многие его боятся и не любят, Антон же его просто ненавидит. Я без труда нахожу этот офисный центр, нарядно блестящий панорамными окнами, он также принадлежит отцу Антона, как и многая другая недвижимость в нашем городе.
Секретарь сразу провожает меня в кабинет, отец Антона сидит в огромном кожаном кресле и негромко разговаривает по телефону, я удостаиваюсь его мимолетного взгляда, он едва кивает мне в ответ на мое неловкое приветствие и глазами указывает на стул. Пока он разговаривает, я украдкой рассматриваю его профиль, я видела его буквально несколько раз вживую и огромное количество раз в местных газетах. Кажется, он занимается строительством и укладкой дорог, наверно, поэтому у нас в городе такие хреновые дороги. У него близко посаженные маленькие бесцветные глазки, мощный квадратный подбородок и крупный нос, чем-то похожий на клюв хищной птицы. От отца в Антоне нет абсолютно ничего, словно бы он не его сын, это было бы единственным разумным объяснением их странных, наполненных взаимной ненавистью отношений. Наконец, он заканчивает разговаривать по телефону и оборачивается на меня, в его глазах такое равнодушие, что я на мгновение думаю, что он вовсе не звал меня и я попала сюда по какой-то глупой ошибке.
– Ты уже знаешь, что Антон уезжает в Москву, – говорит он. Его голос тихий и при этом властный. Я робко киваю, и он продолжает: – я согласен оплатить тебе перевод в тот же университет и съем квартиры на два месяца вперед. За это время ты сможешь подыскать себе работу. Если ты согласна, отдай документы моему секретарю, она все сделает.
Он замолкает и молча смотрит на меня, я уже знаю, что в этой жизни ничего не бывает просто так и жду продолжения, возможно, он потребует стать его любовницей, Антон часто говорил о его многочисленных любовницах, которых он даже особо не скрывает. Согласна ли я на это чтобы иметь возможность быть рядом с Антоном? Я не успеваю ответить себе на этот вопрос, как он продолжает:
– Я не потребую с тебя за это ни денег ни чего-либо еще. Ступай…
Я остаюсь на месте и робко посматриваю на него:
– Я давно хотела спросить вас, зачем вы это делаете? Зачем помогаете мне? Вы оплачивали мою музыкальную школу, репетиров, мое поступление и учебу в университете. Теперь вы предлагаете оплатить мой перевод в Москву. Антон попросил вас об этом?
Он смотрит на меня в упор своими выцветшими глазками, я чувствую, что он не привык, когда ему задают вопросы.
– Антон меня ни о чем не просил, – наконец разлепляет он свои мясистые губы, – и я не думаю, что он был бы сильно рад. Он хочет покорить столицу один, и, конечно же, без тебя…
Я в замешательстве смотрю на него:
– Тогда, возможно, мне и не стоит ехать. Все бесполезно…
Он снова рассматривает меня в упор:
– Знаешь, чем отличается человек, который многого достигнет в жизни от человека, который не достигнет ничего, – негромко говорит он, – в разной постановке вопросов и целей. Тебя в последнюю очередь должно беспокоить то, чего хочет он, на первом месте всегда должно стоять то, чего хочешь ты. В этой жизни возможно все. Весь вопрос в том, как далеко ты готова ради этого зайти… Подумай над этим. А теперь иди…
Он небрежно указывает мне рукой на дверь, я прижимаю ладони к горящим щекам и неловко благодарю его. В приемной секретарь перечисляет мне список документов, которые нужно предоставить. Со следующего понедельника я могу уже учиться в Москве. Вечером мне на карту падает сумма, на которую я вполне могу прожить месяца три или четыре.
В выходные я поспешно собираюсь, мама не верит в мой отъезд, они с отцом негромко ругаются на кухне, я слышу ее тихий плачь, вдруг мне становится невыносимо жаль их оставлять, они оба выглядят такими постаревшими, растерянными и бесконечно одинокими. На мгновение я задумываюсь о том, чтобы остаться здесь, и эта мысль для меня просто невыносима, мне кажется, стоит только разорвать эту тоненькую нить, что связывает меня с Антоном и через него со всем остальным миром, как я немедленно умру. Этот серый город на берегах большой реки, где само время течет неспешно, как ее медленные сонные воды, закрытая Костина комната – все это слишком похоже на склеп.
Я уезжаю в субботу вечером, мне так странно, что до такой далекой и недавно совершенно недосягаемой для меня Москвы всего семь часов в плацкартном вагоне. Антон уехал два дня назад, мы с ним не созванивались, но, несомненно, он уже все знает. Хотя бы потому, что его мать названивает мне каждый день, а у них нет друг от друга секретов. Видимо, она решила, что я еду присматривать за ее ненаглядным сыночком. На вокзале суетливо, пассажиры и провожающие снуют туда-сюда, всюду сутолока и беспокойное оживление. Свисток поезда протяжно звенит и эхом отражается от бетонных стен, мама плачет и вытирает глаза ладонью. Мне жаль ее, но я не хочу остаться с ней и быть ей опорой в ее старости, я хочу идти вперед, там, в сияющей огнями Москве меня ждет Антон.
Глава 2
Всю дорогу до Москвы я могу сомкнуть глаз, я до сих пор не верю, что еду куда-то, в плацкартном вагоне стоит мертвая тишина, пассажиры уже легли и свет погашен, на потолке тускло светится лишь полоска ночника. Последний раз я ездила в поезде, когда мы с родителями и Костей ездили на море, мне тогда было лет тринадцать. Та поездка была совершенно другой, я плохо ее помню, я запомнила только духоту, веселый гомон и разлившееся по вагону состояние счастья. Наверно, это и есть сама квинтэссенция счастья – ехать к морю со своей семьей. Сейчас в вагоне темно и тихо, я смотрю на пробегающие за окном огоньки городов, они завораживают, сливаются в длинные разноцветные полосы и потом обрываются, когда поезд ныряет в темный сумрак леса.
К утру я совершенно разбита, я бреду куда-то вместе с гудящей толпой, и она выносит меня из огромного здания вокзала в шумный город, вокруг меня целый океан людей, он несет меня вперед и я, не имея сил противостоять потоку, послушно следую ему. Я беру такси, хотя цена, конечно, заоблачная, сейчас у меня нет сил разбираться с путанными ветками метро.
Такси долго петляет по огромному городу, но я даже не смотрю в окно, Москва совершенно не интересует меня, меня интересует только Антон. Я сама не понимаю, как стала настолько одержима им. Я уже не разбираю, любовь это или странная зависимость, но мне это совершенно не важно, мне просто нужно его видеть и, желательно, видеть каждый день. Я поднимаюсь на шестой этаж, механически звоню в звонок. Мне никто не открывает, я сетую на себя, что не позвонила своей соседке, у которой я буду снимать комнату, заранее. Наконец, я слышу за дверью топот ног, дверь мне открывает полуодетая растрепанная девица, она подслеповато щурится:
– А, это ты, что ли? – восклицает она и кивает: – заходи…
Я вхожу, и она показывает мне на дверь:
– Вот твоя комната, заходи… приходи на кухню пить чай…
Я осторожно вхожу в маленькую комнатку, моя прежняя была не в пример больше, здесь же комнатка совсем клетушка, в углу стоит древний шкаф, одной ножки у него нет и вместо нее подставлена стопка книг, я приглядываюсь – трудам В.И. Ленина, кажется, нашли новый, более достойный способ применения. Обои совсем обшарпаны, они настолько старые, что местами на них нельзя разглядеть рисунка, вверху они частично отстали и пожелтели. Комната, как и ее хозяйка, оставляют у меня самое гнетущее впечатление.
Я вхожу в кухню, у раковины стоит здоровенный бугай в одних трусах и жадно пьет воду, я чуть морщусь, терпеть не могу таких. Он выглядит как типичный гопник, черты его лица грубые, словно мать-природа вытесывала их топором. Он крепко сложен, к тому же еще и накачан сверх меры, все его тело покрыто наколками, в нем явно угадывается восточная кровь, он мерзко ухмыляется, глядя на меня. И от него жутко таращит перегаром.
Моя соседка, кажется, ее зовут Вика, толкает его с кухни, я слышу, как он одевается в комнате, далее слышатся звуки тисканий и звонкий поцелуй в щеку, наконец, я слышу, как захлопывается входная дверь.
Вика возвращается на кухню, она ужасно худая, даже худее меня, со смешным веснушчатым носом и растрепанными волосами, она молча ставит чайник на плиту, я мельком вижу, что на плите практически намертво застыли капли жира, видимо, ее не мыли пару лет, сама кухня тоже невероятно замызганная. Наверно, с моей мамой случился бы удар, если бы она увидела, где мне придется жить. Но ничего не поделаешь, эта комната стоит совсем недорого, к тому же она совсем рядом с университетом, где теперь я буду учиться.
– Это твой парень? – невпопад спрашиваю я и холодею от мысли, что он иногда будет оставаться здесь ночевать и потом расхаживать по квартире в одних трусах.
Она кивает головой:
– Типа да. Приходит иногда. Ты деньги принесла?
Я киваю, иду в свою комнату и отдаю ей три пятитысячные купюры, она их торопливо сует в карман:
– Давай еще за три месяца вперед, это резерв....
Я задыхаюсь от возмущения:
– Ты не писала ни о каком резерве, я буду платить за месяц вперед, как и договаривались!
Она нагло смотрит мне в глаза:
– Правила изменились, поняла? Плати. Или катись отсюда…
Я молча иду в комнату, первым желанием было взять свои вещи и уйти, но немного подумав, я все же беру еще сорок пять тысяч, возвращаюсь на кухню и молча кидаю на стол.
– Напиши мне расписку, что я оплатила тебе квартиру на три месяца вперед!
Она берет деньги и сует их в карман:
– Вот еще, ничего я писать не буду! Если что-то не нравится, проваливай. Только учти, что денег я не возвращаю. Сейчас я позвоню Богдану, он живо вышвырнет тебя отсюда!! Или ментов, я тебя не знаю!
Я понимаю, что она говорит о том уроде в трусах. Что ж, учитывая, что он весит как минимум в два раза больше меня, шансов у меня никаких. Я возвращаюсь в свою комнату, сажусь на кровать и начинаю реветь. Все это очень смахивает на разводку, о которых я читала в интернете. Скорее всего, никаких денег я не увижу, а от денег, которые дал мне отец Антона, осталось меньше половины. Звонит мама, я сбрасываю и пишу смс, что тут все просто чудесно.
Я никак не могу успокоится, слезы просто ручьями льются из глаз, наверно, последний раз я так плакала в день, когда пропал Костя. Постепенно слезы кончаются, я в оцепенении сижу на кровати, Вика шуршит за дверью, наконец, она заходит и робко мнется у порога:
– Теперь ты скажешь, чтобы я убиралась отсюда? Иначе ты позовешь ментов или своего парня-гопника? – в эту минуту я ненавижу ее больше всего на свете. Она отрицательно качает головой.
– Да нет, живи, что ж на мне, совсем креста что ли нет, – бормочет она и садится ко мне на кровать. – Понимаешь, это Богдан придумал, ему деньги нужны, вот он и сказал мне, пустить кого-нибудь ко мне, взять деньги и прессануть. У него сейчас проблемы, понимаешь?
Я с ненавистью смотрю на нее, меня в эту минуту меньше всего интересуют проблемы Богдана, у меня своих по горло.
– Богдан – это то самое быдло с наколками? А кто он? – спрашиваю я.
– Он бандит, на районе его все боятся – говорит Вика с такой гордостью, с какой говорят, что ее парень известный поэт или космонавт.
По-моему, он просто самое настоящее быдло. Она берет меня за руку:
– Пошли посидим где-нибудь, отпразднуем твой приезд в столицу!
Я не хочу никуда идти, но она буквально силой тащит меня за руку, я беру куртку, определенно, хуже уже просто быть не может, мы заходим в бар неподалеку, судя по всему, Вику тут хорошо знают, несколько человек подходят и начинают хлопать ее по плечам. Мы садимся за дальний столик, нам притаскивают воняющее кислым пиво, я осторожно делаю глоток и искоса разглядываю Вику, полностью поглощенную употреблением пенного напитка, она пьет его с такой жадностью, как умирающий в пустыне воду. Она совершенно не соответствует моим представлениям о столичных штучках.
– А ты давно живешь в Москве? – спрашиваю я.
– Всю жизнь, – машет рукой она.
Мне это так странно, я думала, что она такая же приезжая, как и я.
– А где твои родители? Ты живешь одна? – еще раз уточняю я, вспомнив про Богдана.
Она медлит с ответом:
– Отца у меня никогда не было, – наконец говорит она. – А мама умерла три месяца назад. Она жила в твоей комнате…
Я молчу, в это мгновение мне как никогда хочется все бросить и уехать домой, не хватало еще услышать, что она умерла именно на моей кровати.
– Она болела? – тихо спрашиваю я. Вика беспечно машет рукой:
– Типа того. Спилась она. Да забей…
Я некоторое время молчу:
– А у тебя еще кто-то есть?
Вика качает головой:
– Нет, мать-то была детдомовская. А отца я и не знала никогда. Я сама по себе. Одиночка. Лучше расскажи про себя, по тебе же видно, что ты девочка домашняя. Нахер ты приперлась в нерезиновую?
Я молчу, говорить с ней по душам я совсем не хочу, но она ждет моего ответа:
– Я из Нижнего приехала, учиться в университете. Я училась там, у себя, но перевелась…
Она шумно отхлебывает пива и отчаянно жестикулирует, чтобы принесли еще, кажется, она вся поглощена им и слушает меня вполуха.
– Ну правильно, московский диплом получше вашего… А потом останешься здесь? Типа найдешь себе кого-нибудь? С пропиской? А у тебя парень есть? Папа, мама? Братья, сестры? – сыпет вопросами Вика.
Я неопределенно киваю ей головой, но на последний вопрос так ответить нельзя, она переспрашивает и вопросительно смотрит на меня. Я не хочу ей ничего рассказывать про себя, но когда пауза становится слишком затянувшейся, я все же говорю:
– У меня есть мама и папа. И брат. Он старше меня на год…
Вика перебивает меня, она уже достаточно пьяна, во всех ее движениях сквозит нетвердость и у нее совсем мутный взгляд:
– Я всегда мечтала о брате, – шумно восклицает она, – он бы со мной играл, защищал бы от всяких мутных хмырей. А я бы донашивала его кеды и футболки. Получается, вы погодки. Он симпатичный? Похож на тебя? Покажи мне его фотографию…
Я качаю головой, у меня в телефоне нет ни одной Костиной фотографии, давнюю, где ему пятнадцать, и он улыбается своей теплой улыбкой я давно удалила, смотреть на него мне слишком больно. Наверно, сейчас он совсем другой, повзрослевший и возмужавший. Подростковый пушок на его щеках превратился в жесткую щетину, вьющиеся и торчащие вихры огрубели и стали прямыми. Мне кажется, что его русые, летом почти добела выгоравшие на солнце волосы потемнели. В его серо-зеленых глазах цвета скошенной травы я увижу не угловатого подростка, но мужчину. Все это я увижу, когда мы вновь с ним встретимся.
– У тебя нет его фоток? Вы не общаетесь? – восклицает Вика и икает от удивления.
Я просто не знаю, что ей ответить, о Косте мне сложно говорить, мне больно о нем вспоминать. С родителями мы никогда о нем не говорим, это наше молчаливое табу, лишь иногда я заглядываю в его комнату и понимаю, что он все еще не вернулся.
– У меня много фоток Антона, – наконец говорю я и улыбаюсь. Как хорошо, что у меня есть Антон, когда я вспоминаю Антона, мне всегда становится легче. Я передаю Вике телефон, она листает его фотографии, многие фотки я сохраняю с его страниц из социальных сетей, что-то он скидывает мне сам. В моем телефоне целая коллекция его фотографий, Вика довольно улыбается, разглядывая их.
– Он очень красивый, – говорит она и возвращает мне телефон, – но, наверное, у него полно девчонок. Мать говорила не связываться с красивыми, а то потом наплачешься....
Потом она начинает что-то рассказывать мне о своих парнях, она уже достаточно пьяна, я слушаю ее вполуха и продолжаю рассматривать фотографии. Я не видела Антона уже неделю и понимаю, что ужасно, просто ужасно соскучилась. Сама мысль о том, чтобы никуда не ехать сейчас кажется мне дикой, как я смогу прожить без него всю оставшуюся жизнь, когда даже неделя для меня почти смертельна.
Мы еще долго сидим, потом я буквально силой тащу пьяную Вику домой, определенно, с ее дурной наследственностью ей следует быть осторожнее с алкоголем. Но я ничего не говорю ей, Антон часто мне говорил, что люди не ценят бесплатные советы, а платить она мне явно не станет. Уже уложив пьяную Вику на кровать я все же спрашиваю:
– Твоя мать умерла здесь, в этой квартире?
Она лепечет в ответ:
– Нет, она замерзла пьяной на остановке, только не говори никому, поняла? Май был холодный…– совсем бессвязно лепечет она. Я киваю и тихо закрываю дверь в ее комнату, определенно, это первая хорошая новость за сегодня. Наверное, жизнь начинает налаживаться.
На следующее утро Вика к моему удивлению бодра и полна сил, она бурно собирается на работу, она работает продавцом в ближайшем супермаркете. Пока я пью кофе, мы договариваемся с ней, что она будет покупать продукты со скидкой и готовить для меня за небольшую доплату. Я с сомнением соглашаюсь, хотя приготовленный ей завтрак весьма неплох.
– Я хорошо готовлю, я начала готовить, когда мне было лет восемь, матери было не до этого, тебе нравится, правда, нравится? – в сотый раз спрашивает она.
Я мысленно благодарю бога за то, что она работает с утра до позднего вечера, и пересекаться мы с ней будем редко. По крайней мере, я очень на это надеюсь.
Наконец, она уходит, я расчесываю волосы, заплетаю их в хвост, натягиваю привычные джинсы и выхожу из дома. Я никогда не ношу юбок и платьев, моя обычная одежда – это джинсы и толстовки, а летом футболки. У меня такой мальчиковый стиль, потому что в детстве я всегда донашивала за Костей его вещи. Я носила его одежду не потому, что наши родители были бедны, вовсе нет, мне просто нравилось носить вещи, пахнущие его запахом, как еще одно доказательство его любви ко мне. У Антона, наверное, в десять раз больше всевозможных нарядов, все его одежда фирменная и дорогая, мне нравится рассматривать его строгие пиджаки, модные рубашки, яркие свитера. Университет находится в сорока минутах ходьбы, я медленно иду мимо бетонных коробок домов, хаотично наставленных между дорогами. Здесь, в переулках, все совсем как у нас – уныло и серо, о том, что я нахожусь в столице мне напоминают возвышающиеся над пятиэтажными домами огромные небоскребы из стекла и бетона. И здесь намного больше машин. Нескончаемый их поток денно и нощно бежит по асфальтовым артериям дорог, наполняя город бесконечным движением. Чем ближе я подхожу, тем больше замедляется мой шаг, сердце колотится как бешеное, от страха шумит в ушах. Я не знаю, что мне сейчас скажет Антон, вполне возможно, что он презрительно заломит бровь, язвительно прокомментировав мой приезд. Я знаю, что он может быть очень жестоким, когда захочет. Возможно, он не станет больше со мной общаться, потребует, чтобы я немедленно уехала и, наконец, навсегда оставила его в покое. Я знаю, что безнадежно влюбленный человек всегда выглядит невероятно скучно и жалко. Я понимаю, если он прогонит меня сейчас, я просто умру. Когда я подхожу к университету, на широких мраморных ступенях почти никого нет, пара уже началась.
Антон стоит на крыльце и улыбается мне, у него просто потрясающая улыбка, когда я робко подхожу к нему, он притягивает меня к себе и обнимает, берет меня за руку и ведет внутрь, его рука теплая и мягкая, я чувствую, как меня начинают душить слезы радости и поспешно отворачиваюсь, я знаю, что он не любит слез.
– Я жду тебя уже двадцать минут, далеко живешь? – спрашивает он.
– Нет, близко. Просто еще не приноровилась…
Он улыбается, сегодня у него чертовски хорошее настроение, неужели оттого, что он рад видеть меня? Мне очень хочется думать, что он хоть немного рад меня видеть, как рады видеть милые старые тапочки, которые затерялись куда-то и вдруг неожиданно нашлись в коробках с тряпьем. Он с улыбкой смотрит на меня:
– Хорошая квартира? Скинь адрес, как-нибудь я зайду к тебе в гости…
Я киваю, внутренне холодея от того, что он увидит замызганные стены, плиту с пригоревшим жиром и желтые отваливающиеся обои. Его теплая ладонь держит мою и я чувствую себя так хорошо и спокойно, что мне снова хочется плакать. Мы сидим на лекции, и я краем глаза смотрю на него, просто не могу оторвать от него взгляда, сейчас у него совсем другое выражение лица, он сосредоточен, высокий лоб слегка нахмурен, он покусывает губы и иногда с улыбкой смотрит на меня, указывая глазами на лежащие на столе тетради.
На перемене мы стоим у аудитории, и он улыбается мне теплой улыбкой.
– Давно не видела тебя в таком хорошем настроении, – говорю я, он кивает головой в ответ.
– Я счастлив, – коротко отвечает он и снова улыбается, проходящие мимо девушки махают ему рукой, и он улыбается им в ответ. А я думала, что уже успела привыкнуть к тому, что девушки постоянно обращают на него внимание. Я не успеваю ничего спросить, как вновь начинается лекция, длинная и занудная, как осенний дождь за окном. Я всеми силами пытаюсь сосредоточиться, оплачивать экзамены отец Антона мне точно не станет. После занятий я тяну его в кафе выпить кофе и поболтать, он недовольно хмурится моей навязчивости, но соглашается.
– У меня есть полчаса, – сразу честно предупреждает он, я киваю в знак того, что услышала его и беру его за руку, мне необязательно даже с ним разговаривать, мне достаточно просто смотреть в его серые глаза, держать в своих ладонях его тонкие длинные пальцы. Его взгляд вдруг меняется, становится холодным, наверно, у меня до ужаса жалкий вид.
– Зачем ты приехала сюда? – спрашивает он.
Я неопределенно пожимаю плечами:
– Наверно, получить крутой Московский диплом и найти кого-то с московской пропиской. Так, по крайней мере, говорит моя соседка по квартире. Когда ты узнал, что я приеду?
Он усмехается:
– Еще на прошлой неделе. Отец сказал, что оплатит твое обучение. И конечно же, ты не могла не приехать… хотя ранее я тебе говорил, что не хочу тащить за собой хвосты из прошлого…
Я неловко молчу, на это мне нечего ему ответить:
– Почему твой отец это сделал? Чтобы насолить тебе? Я не просила его…
Он кивает:
– Я знаю. Нет. Не чтобы насолить мне, Ника. Дело совсем в другом. Сейчас все равно нет смысла об этом говорить…
Он замолкает и какое-то время мы сидим молча, он недовольно хмурит красивое лицо, но мне это совершенно не важно. Мне неважно разговариваем мы с ним или молчим, мне достаточно просто смотреть в его глаза, держать его тонкие пальцы в своих. Я не знаю, как объяснить свои чувства к нему, я не уверена, что чувствую к нему именно любовь, это больше похоже на тягу к наркотику. Когда он рядом, как сейчас, на душе у меня становится так спокойно и хорошо, я снова начинаю ощущать, что живу. Когда его долго нет рядом, меня в буквальном смысле ломает, настроение падает, все валится из рук, я не могу ни о чем думать, кроме него. Его отсутствие причиняет мне почти физическую боль. Когда несколько лет назад Костя пропал, глубоко внутри меня появился смерзшийся комок боли и страха, даже по прошествии стольких лет я чувствую, что он до сих пор где-то глубоко внутри меня. Костино исчезновение изменило меня навсегда. Моя идеальная вселенная раскололась на тысячи осколков, маленькая всеми любимая девочка узнала, что помимо любви и счастья в этом мире есть смерть и боль, тоска и бесконечное одиночество. Когда рядом Антон, это чувство пропадает, рядом с ним мне становится так хорошо и спокойно, поэтому я снова и снова тянусь к нему как наркоман за новой дозой. Чтобы просто снова ощутить жизнь. Так мы просто сидим и молчим около пятнадцати минут, наконец, он забирает свою ладонь из моей:
– Займись собой, Ника, – говорит он, – найди себе парня, займись тем, чем хочешь заниматься именно ты. И жизнь заиграет новыми красками. Нам пора….
Он встает из-за стола и протягивает мне руку, помогая подняться. Да, он всегда был само воплощение галантности.
– Может, пригласишь меня сейчас к себе в гости, я хочу посмотреть где ты живешь… – жалко бормочу я.
Он отрицательно качает головой:
– Прости, нет. Вечером я занят. Сегодня у меня свидание с девушкой… Познакомился в Тиндере…
Я киваю ему в знак того, что услышала его. Быстро. Прошла всего лишь неделя, как он расстался со своей девушкой и уже нашел новую, хотя в этом я как раз и не сомневалась. Он относится к людям удивительно легко, как к товару в магазине, если тебе что-то вдруг разонравилось, всегда можно пойти и взять с полки новый экземпляр.
Мы расходимся в разные стороны, я какое-то время бесцельно брожу по улочкам, Москва совершенно не впечатляет меня, низкое серое небо над головой словно давит в затылок, даже здесь, в спальном районе со всех сторон доносится гул большого города. С деревьев падают листья, в столице вовсю хозяйничает осень, обрывает золотое убранство с поникших деревьев, чернит впалые глазницы окон, развозит вязкую жижу на тротуарах. Осенью мне всегда плохо, наваливается тоска, внутри тоже становится серо, хотя я уже не помню, когда у меня было радостно на душе. Я возвращаюсь домой поздно вечером, когда на улицах горят мутные пятна фонарей. Вика приходила домой, потому как на плите стоит ужин. У меня нет желания есть, и я закрываюсь в своей комнате, заворачиваюсь в одеяло и долго лежу без сна. Я размышляю над словами Антона о том, чем же я хочу заняться и понимаю, что у меня просто нет никаких своих желаний, словно и меня тоже давно нет. Может, я поэтому и тянусь к Антону просто чтобы заполнить эту пустоту внутри себя.
Утром Вика недовольно высказывает мне за ужин, оказывается, она специально отпросилась с работы чтобы его приготовить для меня, я мямлю извинения в ответ и покорно ем кашу, хотя совсем не хочу есть. Вика несколько раз спрашивает меня чем я больна, видимо, сегодня у меня совсем хреновый вид. Я говорю, что у меня больное сердце и мне категорически нельзя нервничать.
– Мне нельзя нервничать, сердце начинает биться неправильно и может остановиться…
Я кратко рассказываю ей, что родилась с пороком сердца, в три года мне сделали операцию и теперь все вроде хорошо, но мне нельзя нервничать, заниматься физическими нагрузками и бегать, нужно постоянно мерить давление и периодически пить таблетки. Вика смотрит на меня с ужасом, наверное, она ожидает, что я вот-вот умру. Я коротко говорю ей, что теперь все хорошо и не рассказываю ей о периодических приступах, ей это все ни к чему. В университете Антон достаточно холоден со мной, хотя я вижу, что у него хорошее настроение, его глаза мечтательно смотрят вверх, он в малейших подробностях смакует прошедший вечер.
Вечером я начинаю поиски работы, если я ее не найду, скоро мне просто не на что будет жить, бабушкину квартиру пока не купили и наличных денег у меня осталось совсем немного. Всю следующую неделю я хожу по собеседованиям, учитывая, что я совсем ничего не умею, список вакансий до безобразия скуден – курьер, официант, продавец. Мне необходимо найти работу с гибким графиком, чтобы подстраиваться под занятия в университете. Благо я учусь уже на четвертом курсе, что-то можно будет пропускать.
Мама звонит мне каждый день, каждый раз в конце нашего разговора я спрашиваю ее о Косте, мама глухо отвечает, что он еще не вернулся. Потом она робко интересуется, когда я вернусь домой, я понимаю, что она все еще считает мой отъезд глупостью и блажью. Отчасти я также думаю сама, я давно не чувствовала себя настолько одинокой, как здесь, хотя я уже привыкла к одиночеству. Я вижу Антона каждый день, мы сидим с ним за одной партой, он совсем близко и в тоже время бесконечно далек от меня, я замечаю, что у него под глазами появились круги, видимо, он не высыпается. Я даже думать не хочу о том, что он делает ночами. В университете я так ни с кем и не подружилась, публика здесь слишком пафосная – мажоры с понтами до небес и нагламуренные девицы с наклеенными ресницами, все мое общение с ними сводится исключительно к сухим кивкам. У них своя давно сложившаяся тусовка куда посторонним вход строго воспрещен. Антон же удивительно легко вливается в новый коллектив, он болтает с парнями на переменах, девчонки целуют его в щеки при встрече. Я же обычно стою в стороне одна, я не чувствую себя принадлежащей к их миру дорогих тачек, далеких путешествий и ночных клубов до утра. Антона я вижу каждый день, но мне все равно ужасно его не хватает, со мной он практически не общается, мы просто сидим с ним за одной партой, иногда он улыбается мне при встрече, иногда рассеянно кивает головой. Он весь поглощен новой жизнью, новыми друзьями и новыми развлечениями, в его радостной и интересной жизни теперь нет даже крошечного места для меня. За месяц, что я учусь здесь он отдалился от меня словно бы нас разделяли сотни километров.
