Анастасия Дмитриевна Яковлева
ОставШИЕСя
Я точно знаю, что Иван Иваныч думал об этом. Потому что он сам мне рассказывал. Открывал окно в палате нараспашку (хоть врачи и ругались на него) и впускал меня внутрь.
– Ну что, старый северный ветер, расскажи мне, что там в мире делается? – спрашивал он меня.
И я рассказывал ему, как мог. Иногда говорил обрывками пойманных где-то фраз, иногда чириканьем птиц. Я всегда приносил с собой свежий лесной воздух, запах влажной почвы, сладковатый аромат мать-и-мачехи, а как-то раз мне удалось поднять до его этажа маленький зеленый листок. Он улыбнулся, поймал его и бережно положил в карман рубашки. Словно догадался, что этот подарок я нес от самого Шиеса.
О Шиесе мы больше не говорили. Он узнавал все новости из газет, которые приносили ему санитары, или от активистов, которые навещали его, непременно принося целебный для Иван Иваныча иван-чай, засушенный по особому рецепту. Он выздоравливал быстро, наверное, потому, что недавно стало известно: Шиес наш. Его отстояли. Вскоре после этого события мы вместе вернулись домой.
Тихо, почти шепотом, он говорит мне: «Знаешь, Старый Ветер, мне даже немного грустно, что Шиес закончился. Не потому, что уехали волонтеры; не потому, что мы с тобой остались одни. А потому, что про нас теперь забудут… да уже забыли. Про всю Архангельскую область. Раньше говорили, нет – кричали! Вспомнили вдруг, что есть такая. А сейчас что? Тьфу-ты. Величайшим подарком за отвоеванный Шиес станет забвение, молчание. И никому этот регион уже не понадобится; ни для свалки, ни для чего. Ветер перемен дует не в нашу сторону. Прав я, Старый Ветер?»
Здесь уже давно никто не живет, кроме меня и того мужчины, стоящего между деревьями. Я не знаю, как его зовут, – не слышал. Про себя я называю его Иван Иваныч, и он, кажется, не против.