Анастасия Антоновна Носова
Александр Сурганов. Костры войны

Моей бабушке

I

Женская тёплая рука, знакомая мне с первого вздоха на этой Земле, теперь держала мою руку с такой силой, какая бывает только в женщине. Я пряталась в материнском подоле, а Витя плакал у неё на руках. Иногда он ловил воздух пересохшими губами, но только ему удавалось вдохнуть, снова заходился в частых рыданиях. Мама не сюсюкала с ним, как обыкновенно, она молчала, только иногда подкидывала его на руке, пристраивая поудобнее. Мне было обидно, что она не смотрит на нас, не замечает.

Где-то рядом пыхтел Саша, он помогал мужикам с нашего города вытащить плот с берега на поседевшую от пепла воду…

«Волгу, матушку нашу, было не узнать, только огонь царил везде, мне казалось, ад был к нам ближе, чем когда-либо. Я потел и тащил плот, задыхался от гари, кислорода не было… Не знал, что сущий ад впереди» – напишет Саша потом в своём дневнике, который и пришлёт мне через много лет.

А тогда.... Тогда я не понимала, что это Волга. Ее было действительно не видать за гарью и туманом. Я помню тысячи и тысячи алых островов, угольный дым, и хлопки где-то за нашими спинами, приглушённые потому, что они были ещё за десяток вёрст от нас.

– Тащи, тащи! Разворачивай! – это кричали и хрипели мужики.

Плот был спущен на воду, и мы поплыли меж огней. Что-то тяжелое бухнулось в воду в нескольких метрах от места, где мы стояли минуту назад, хлопнуло, опустившись на дно, и тут же вспыхнула вода. Нас качнуло волной, мужики с трудом удержали плот на плаву.

– Волга горит… Господи, что за ритуал ты сотворил на этой земле… – прошептал Саша, а мама лишь крепче прижала меня и Витю к груди. Тяжелой рукой своей она гладила меня по голове, и бормотала слова утешения. Витя плакал. А я смотрела с замиранием сердца, как пляшут огоньки, отражаясь в широко распахнутых глазах моего старшего брата, они плясали, а он смело правил плот вместе с мужиками, и, кажется, костры вокруг нас и тяжелая ноша ответственности добавляли ему сил.