Аманда Монтелл
Сила культа. Что делает человека фанатиком и как этого избежать

Или, как верила наша бывшая участница 3CO, Таша, ты превратишься в таракана. «До глубины души», – ответила Таша, когда я поинтересовалась, действительно ли она верила, что если совершит серьезный проступок, например, переспит со своим гуру или покончит с собой, то возродится в виде омерзительного насекомого. Более того, Таша верила, что, если ты умрешь в присутствии святого, перевоплотишься на более высоком уровне. Однажды она обнаружила в общественном туалете таракана и была уверена, что это свами, который в прошлой жизни совершил ужасное преступление и пытался вернуться на более высоких вибрациях. «Я подумала: «Боже мой, он пытается умереть рядом со мной, потому что я благородный учитель», – содрогается Таша. Когда таракан шмыгнул в полную воды раковину, Таша открыла пробку, чтобы он не имел чести утонуть рядом с ней. «Я испугалась и выбежала из уборной, – вспоминает она. – Наверное, это была вершина моего безумия».

В свою очередь, наш кроссфитер Алисса Кларк рассказала мне, что больше всего она боялась, что ее обзовут в их группе в соцсети лентяйкой, если она пропустит тренировку. Или, если она решит бросить кабинку и вместо этого займется, скажем, велоаэробикой (не дай Бог), ее старые приятели и любовники могут медленно исчезнуть из ее жизни.

Именно с целью классификации данного широкого спектра культовых сообществ мы придумали речевые определения, такие как «последователь культа», «культовый» и (как же без него?) «сектантский».

III.

На самом деле слово «культы» вовсе не случайно обрело такой хрестоматийный смысловой оттенок.

XXI век породил атмосферу социально-политических волнений и недоверия к таким давно устоявшимся институтам, как церковь, правительство, крупные фармацевтические компании и крупный бизнес.

Это идеальный социальный рецепт создания новых и нетрадиционных групп – от сообществ убежденных холостяков в Reddit до популярных зожников-инфлюенсеров, которые обещают ответить на вопросы, на которые не могут дать ответ стандартные группы, и поэтому первые выглядят свежо и привлекательно на фоне последних. Добавь сюда рост социальных сетей и рост числа разводов, и общекультурная тенденция к изоляции окажется на рекордно высоком уровне. А гражданская активность, наоборот, на рекордно низком^[11]. В номере журнала «Форбс» за 2019 год одиночество назвали эпидемией.

Люди очень плохо переносят одиночество. Мы не созданы для него. Еще с первобытных времен^[12] человечество с целью выживания объединялось в сплоченные группы, племена единомышленников. Но, помимо явных преимуществ с точки зрения эволюции, находясь в группе, мы ощущаем еще и таинственную вещь, называемую счастьем. Как установили нейробиологи, когда участвуем в сплачивающих религиозных ритуалах, например, в коллективных песнопениях и распевах^[13], наш мозг вырабатывает такие приятные химические вещества^[14], как дофамин и окситоцин. Наши предки, кочевники-охотники-собиратели, толпились на деревенских площадях, совершая ритуальные пляски^[15], хотя никакой практической необходимости в них не было. Современные граждане таких стран, как Дания и Канада, где приоритетны связи внутри общины (благодаря превосходной работе общественного транспорта, соседским кооперативам и т. д.), сообщают о более высоком уровне удовлетворенности и самореализации. Все исследования показывают, что люди изначально являются социальными и духовными существами. Наше поведение обусловлено стремлением к солидарности и цели^[16]. Мы – «сектанты» от природы.

Данное основополагающее и непреодолимое желание человека общаться выглядит трогательно, но, если его направить по неверному пути, в некоторых случаях даже здравомыслящий индивид может совершать абсолютно иррациональные поступки. Рассмотрим такое классическое исследование: в 1951 году психолог Соломон Аш из Суортморского колледжа собрал полдюжины студентов, чтобы провести с ними простенький «зрительный тест». Аш показал студентам четыре вертикальные линии, при этом все они, кроме одной, были одинаковой длины. Ученый попросил участников указать на две идентичные линии. Существовал один очевидно правильный ответ, для которого не требовалось никаких навыков, кроме зрительного, но оказалось, что, если первые пять студентов давали очевидно неправильный ответ, то далее 75 % испытуемых игнорировали свои здравые суждения и соглашались с мнением большинства. В некоторой степени, именно из-за сильной боязни остракизма и принуждения к подчинению принадлежность к группе кажется такой правильной. Харизматичные лидеры, от Йоги Бхаджана из 3СO до Грега Глассмана из «КроссФита», научились направлять и использовать эти факторы в своих целях.

Раньше, когда людям требовались сплоченность и ответы на вопросы, они по умолчанию обращались к организованной религии. Сегодня такое случается все реже. Ежедневно все больше и больше американцев отказываются от своей принадлежности к господствующим церквям и разбредаются кто куда. На титул «духовных, но не религиозных» людей претендуют большинство моих друзей старше 20 лет. Согласно данным исследовательского центра Пью в Вашингтоне за 2019 год, четверо из 10 миллениалов^[17] не отождествляют себя ни с какой религиозной идентичностью, это почти на 20 % больше^[18], чем семь лет назад. В ходе исследования, которое провела Гарвардская школа богословия в 2015 году^[19], выяснилось, что молодые люди продолжают стремиться «как к глубокому духовному опыту, так и к общению», чтобы в их жизни появился смысл, но меньше, чем когда-либо, удовлетворяют эти потребности в традиционной вере.

С целью классификации этой стремительно растущей демографической группы отлученных от религии, ученые придумали такие термины, как «Никакие» и «Перемешанные»^[20]. Последний термин изобрела Тара Изабелла Бертон, теолог, репортер и автор книги «Странные обряды: новые религии для безбожного мира». Термин «Перемешанные» означает, что современные искатели смешивают и сочетают верования и ритуалы разных групп (религиозных и светских), планируя день по своему духовному графику. Допустим, приложение для утренней медитации, дневной «Цикл души», а затем ультра-реформистская пятничная вечерняя встреча шаббата с друзьями.

Иногда духовный смысл учения никак не связан с Богом. В исследовании Гарвардской школы богословия «Цикл души» и «КроссФит» были включены в число групп, приписывающих американской молодежи современную религиозную идентичность. «От него получаешь то же самое, что от религии, а именно ощущение, что твоя жизнь имеет смысл», – рассказала мне Чани Грин, 26-летняя актриса и убежденный последователь «Цикла души». Она живет в Лос-Анджелесе и помешана на тренировках. «Цинизм, который сейчас в тренде, практически антигуманен. Нам необходимо почувствовать связь с высшими силами, осознать, что мы посланы на Землю не просто так, чтобы позже умереть. В «Цикле душии я ощущаю эту связь на протяжении 45 минут».

Если сравнение спортивных тренировок с религией кажется вам кощунством, знайте, что, как бы ни было сложно дать определение термину «культ», в течение веков богословами велись куда более ожесточенные споры на тему классификации религии. У тебя может появиться чувство, что христианство – это религия, а фитнес – нет, и даже экспертам трудно понять почему. Мне нравится взгляд Бертон на этот вопрос: она говорит даже не о том, что такое религия, а о формировании следующих четырех категорий: смысл, цель, чувство общности и ритуал. Ищущие находят их в церкви все реже и реже.

Более того, для современных сектантских групп наступило раздолье потому, что они помогают обуздать разгул жизни в беспокойном мире, который почти всегда предлагает слишком много возможностей для спрашивающих, кем им стать (или хотя бы иллюзию этих возможностей). Однажды терапевт сказал мне, что неупорядоченная гибкость – это не гибкость, а просто хаос. Так сложилась жизнь многих людей. На протяжении большей части американской истории у человека было сравнительно немного возможностей реализоваться в таких сферах, как карьера, хобби, место жительства, романтические отношения, диета, эстетика – т. е. все, за что ни возьмись. Однако XXI век предлагает гражданам (правда, обладающим определенными привилегиями) богатейшее меню, как в ресторане «Чизкейк Фактори». Один только перечень «блюд» шокирует, особенно в эпоху радикального самосозидания, когда общественное мнение заставляет нас создавать сильный «личный бренд». И все-таки, наличие духовности и базового навыка выживания у современной молодежи вызывает куда большие опасения, чем раньше. Есть такая байка, что родители миллениалов говорили им, что, когда те вырастут, смогут стать, кем захотят, но затем этот магазинный отдел с овсяными хлопьями бесконечных «а что, если» и «как могло бы быть» привел их в такое замешательство, что им понадобился гуру, который показал бы, чтó именно следует выбирать.

«Я хочу, чтобы кто-нибудь говорил мне, какую одежду мне надевать каждое утро. Я хочу, чтобы кто-нибудь говорил мне, что я должна есть», – признается 33-летняя героиня Фиби Уоллер Бридж своему сексуальному священнику во втором сезоне сериала «Дрянь», получившего премию «Эмми». «Чтó ненавидеть, из-за чего злиться, чтó слушать, какую группу любить, на чтó покупать билеты, над чем смеяться, над чем не смеяться. Я хочу, чтобы кто-то сказал мне, во что верить, за кого голосовать, кого любить, и как об этом говорить. Я просто думаю, что мне хочется, чтобы кто-то сказал мне, как жить».

Этот парадокс выбора упрощается, когда мы следуем за гуру, который дарит шаблон идентичности – от прически до политических убеждений. Эту концепцию можно применить к таким духовным экстремистам, как сайентологи и члены 3СO, а также к сторонникам таких «культовых брендов», как глянцевые журналы и знаменитости из соцсетей. Одно только право заявить: «Я девушка из глянца» или «Я последователь доктора Джо Диспенза» (сомнительная звезда учения о самопомощи, с ним мы познакомимся в шестой части книги) снимает с вас груз ответственности, вызванной необходимостью анализировать большое число независимых вариантов выбора на тему: чтó вы думаете и ктó вы такой? Эта необходимость сужает обескураживающее количество вариантов нужных вам ответов до нескольких приемлемых. Можно просто задать вопрос: «Как поступила бы девушка из глянца?» И на данной основе принимать все свои ежедневные решения – какими духами пользоваться, какие новости слушать.

Волна перемен, которая увела нас от господствующих в обществе институтов к нетрадиционным группам, совсем не нова. Это явление мы наблюдали во всех странах мира на разных этапах человеческой истории. Общественный интерес к так называемым культам (как желание вступить в них, так и просто увлечение этой темой) чаще наблюдается тогда, когда в обществе задаются экзистенциальные вопросы. Большинство альтернативных религиозных лидеров приходят к власти не ради эксплуатации своих учеников, а ради того, чтобы те успешно прошли через социальные и политические потрясения. Иисус из Назарета (наверное, вы знакомы с ним) явился в эпоху, которая считается самым тяжелым временем в истории Ближнего Востока (а это действительно о чем-то говорит). Жестокая, экспансионистская Римская империя^[21] заставила людей искать проводника, который не принадлежал бы к традиционным институтам и мог бы их вдохновить и защитить. Полтора тысячелетия спустя, в бурные времена европейского Ренессанса, возникли десятки «культов» как противовес католической церкви. В Индии XVII века маргинальные группы образовались из-за социальных разногласий, возникших в результате перехода к сельскому хозяйству, а позже как протест против британского колониализма.

Неизменная популярность «культов» в США, в отличие от других развитых стран, связана с нашей разновидностью протестов. Как правило, в странах с самым высоким уровнем жизни самый низкий уровень религиозности. Но по сравнению с другими регионами^[22], которые отличает высокий уровень образования и высокая продолжительность жизни, такими, как Япония и Скандинавия, население Штатов одновременно и высокоразвито и очень набожно (даже со всеми нашими «Никакими» и «Перемешанными»). Такое расхождение отчасти объясняется тем, что, в то время как граждане других развитых стран пользуются ассортиментом нисходящих благ, куда входят, например, всеобщее здравоохранение и всевозможные системы социальной защиты, в США подобное не практикуется. «Японцы и европейцы знают, что в трудную минуту правительство придет им на помощь», – пишет в «Сайколоджи Тудей» доктор Дэвид Ладден^[23], психолог-лингвист из колледжа Гвиннетт в штате Джорджия. Но атмосфера невмешательства, царящая в Америке, вынуждает людей чувствовать себя абсолютно изолированно. Поколение за поколением это отсутствие институциональной поддержки подготавливает почву для роста альтернативных, иррационально настроенных групп.

Эта модель протестов также стала причиной роста сектантских движений в 1960—70-х годах, когда вследствие войны во Вьетнаме, борьбы за гражданские права и убийств братьев Кеннеди у американцев земля ушла из-под ног. Тогда духовные практики становились популярными, но открытое господство традиционного протестантизма шло на убыль, и поэтому возникали новые движения, призванные утолить этот культурный голод. Они включали в себя все: от христианских ответвлений «Евреи за Иисуса» и «Дети Бога», до восточных братств 3СO и буддизма «Шамбалы», от языческих групп («Завет богини» и «Церковь Афродиты») до научно-фантастических (сайентология и «Врата Рая»). Теперь некоторые ученые называют эту эпоху Четвертым Великим Пробуждением^[24]. (Первые три эпохи представляли собой череду фанатичных движений евангелического возрождения, прокатившихся по северо-востоку Америки в 1700—1800-х годах.)

В отличие от более раннего протестантского евангелического возрождения, четвертую эпоху определяли искатели, обратившие свой взгляд на Восток и оккультные учения, а также вдохновившиеся на поиски личного просветления. Точно так же, как нынешние «последователи культов», эти страждущие были преимущественно молодыми, контркультурными, политически дивергентными фигурами, которые чувствовали подвох со стороны облеченных властью. Если вы подписаны на какое-нибудь астрологическое приложение или когда-либо посещали музыкальные фестивали, то есть вероятность, что в 1970-х могли столкнуться с каким-то «культом».

В конечном счете, потребность в идентичности, цели и чувстве солидарности существовала очень давно, и культовые группы всегда возникали во время культурной неопределенности, когда эти потребности оставались абсолютно неудовлетворенными.

Новое и важное здесь то, что в эпоху господства Интернета, когда гуру может быть безбожником, входной барьер опущен до плинтуса, когда людям, придерживающимся альтернативных верований, найти друг друга легче, чем когда-либо раньше, светские культы, от фитнес-студий с одержимыми коучами до стартапов, которые подменяют «корпоративную культуру» собственным «культом», растут как грибы после дождя. К счастью или к несчастью, но сегодня существует культ для всех.

IV.

Два года назад, когда я решила оставить престижную (хотя и в чем-то похожую на секту) театральную программу моего университета ради лингвистической специальности и обсуждала это решение в разговоре с матерью, она сказала мне, что моя перемена убеждений не стала неожиданностью для нее, потому что она всегда знала, что я в принципе «не приемлю культы». Я предпочла воспринять эти слова как комплимент, т. к. определенно не хотела бы, чтобы меня охарактеризовали в противоположном ключе, но все же не могла расценивать их как похвалу. Так случилось, потому что культы с темным началом овеяны ореолом таинственности, они содержат аспект нетрадиционности, мистицизма, интимности. В этом смысле слово «культ» включает практически полный ассортимент смыслов, которые нам обычно требуются.

Это слово не всегда имело зловещий оттенок. Самая ранняя версия термина «культ» встречается в источниках XVII века, и тогда она звучала куда более невинно. В те времена это просто означало «возвращение долга божеству» или жертвоприношение для задабривания богов. Слова «культура» и «возделывание», происходящие от одного и того же латинского глагола cultus, морфологически близки слову «культ».

В значении, близком к современному, термин стал употребляться в начале XIX века, во время религиозного переполоха в Соединенных Штатах. Американские колонии, практиковавшие свободу исповедания новых религий, приобрели репутацию безопасного убежища, где эксцентричные верующие могли чудить сколько душе угодно. Эта духовная свобода распахнула двери и для спасающихся бегством представителей альтернативных социальных и политических групп. В середине 1800-х годов сформировались и распались более сотни небольших идеологических объединений. Когда в 1830-х французский политолог Алексис де Токвиль посетил США, он не переставал удивляться тому, что «американцы всех возрастов, всех состояний и всех наклонностей постоянно организовывали различные ассоциации»^[25]. К «культам» того времени^[26] можно отнести такие группы, как «Коммуна Онейда», лагерь полиаморных коммунистов в северной части штата Нью-Йорк (забавно звучит), Общество Гармонии, эгалитарное сообщество любителей науки в Индиане (как мило) и (мой любимый) недолговечный культ веганского земледелия в Массачусетсе под названием «Фруктовые земли», который был основан философом Амосом Бронсоном Олкоттом, аболиционистом, борцом за права женщин и отцом автора романа «Маленькие женщины» Луизы Мэй Олкотт. Тогда «культ» просто служил своего рода церковной классификацией, наряду с «религией» и «сектой». Слово обозначало что-то новое или неортодоксальное, но не обязательно гнусное.

Термин начал приобретать мрачную репутацию ближе к началу Четвертого Великого Пробуждения. Именно тогда появление большого числа нонконформистских духовных групп напугало консерваторов старой школы и христиан. Вскоре «культы» стали ассоциироваться с шарлатанами, жуликами и еретически настроенными фриками. Но они по-прежнему не считались серьезной угрозой обществу или криминогенным фактором. Только после убийств, совершенных «семьей» Мэнсона в 1969 году, за которыми последовало массовое самоубийство в Джонстауне в 1978-м (мы расследуем его во второй части книги) слово «культ» наконец-то стало символом страха.

Ужасная смерть более 900 человек в Джонстауне (происшествие, повлекшее за собой самое большое число жертв среди гражданского населения Америки до 11 сентября 2001 года) повергла всю страну в шок. Некоторые читатели могут вспомнить последовавшую за этим «сатанинскую панику» 80-х, отличительной особенностью которой была параноидальная вера в то, что педофилы, поклонники Сатаны, терроризируют благополучные американские кварталы. Как писал социолог Рон Энрот в книге «Соблазн культов», вышедшей в свет в 1979 году: «Беспрецедентное освещение истории Джонстауна в СМИ… было предупреждением для американцев, заявлением, что внешне милосердные религиозные группы могут таить в себе адскую гниль».

Затем, когда страсти улеглись, культы стали выглядеть для широкой публики не только пугающими, но и привлекательными. Поп-культура 70-х породила такие термины, как «культовый фильм» и «культовая классика»^[27], описывающие многообещающий жанр андеграундных индифильмов наподобие «Шоу ужасов Рокки Хоррора». Такие группы, как «Фиш» и «Благодарный мертвец», прославились благодаря «культовым последователям» с бродяжническим образом жизни.

Спустя одно-два поколения после Четвертого Великого Пробуждения в среде интересующейся культами молодежи к этой эпохе начали относиться с прохладцей и ностальгией. Альтернативные группы из 70-х теперь могут похвастаться некоей репутацией стиля винтаж. В наше время одержимость «семьей» Мэнсона сродни обладанию богатой коллекцией винила и футболок времен хиппи. На прошлой неделе, находясь в салоне в Лос-Анджелесе, я подслушала, как женщина говорила своему стилисту, что собирается сделать прическу в стиле девушки Мэнсона: неухоженные волосы темно-коричневого цвета с пробором посередине. Недавно один мой знакомый 20 с небольшим лет устроил культовую вечеринку по случаю собственного дня рождения в нью-йоркской долине реки Гудзон – локации многочисленных исторических «культов» (включая «Семью»^[28], «Нексиум» и бесчисленных ведьм) и музыкального фестиваля «Вудсток». Дресс-код? Все белое. Отфильтрованные фотографии гостей со стеклянными глазами в спортивных комбинезонах цвета слоновой кости и фразочки: «Ой, я не знал, что меня преследуют!» наводнили мою ленту в соцсети.

За прошедшие десятилетия слово «культ» было настолько романтизировано, что большинство экспертов, с которыми я разговаривала, даже не упоминают его. Их позиция состоит в том, что значение термина «культ» слишком широко и субъективно, чтобы его можно было употреблять, по крайней мере, в академической литературе. Казалось бы, совсем недавно, в 1990-е годы, социологи без проблем использовали этот термин для описания любой группы, «которую многие считают девиантной». Но не нужно быть социологом, чтобы увидеть в этой категоризации предвзятость.

Несколько ученых попытались уточнить и определить конкретные критерии «культа»: харизматичные лидеры, поведение, изменяющее сознание, сексуальная и финансовая эксплуатация, менталитет «мы – они» по отношению к не-членам, а также философия: «цель оправдывает средства». Стивен Кент, профессор социологии в Университете Альберты, добавляет, что термин «культ» обычно применяется к группам, которые в той или иной степени верят в сверхъестественное, хотя это не всегда так. (Ангелы и демоны обычно не пробираются в схемы пирамид косметических фирм. За исключением тех случаев, когда они это делают… Подробнее об этом в четвертой части книги.) Но Кент говорит, что все эти институты схожи в одном: дисбалансе сил, построенном на лояльности участников, поклонении героям и абсолютном доверии, что нередко способствует злоупотреблениям со стороны неподотчетных адептам лидеров. Связующий элемент, который поддерживает это доверие, – вера участников, что их лидерам доступна мудрость, которая выходит за пределы человеческого знания и позволяет им контролировать свою систему поощрений и наказаний, как здесь, на этом свете, так и на том. Судя по взятым мною интервью, эти качества, по-видимому, содержат в себе аспект, который многие обычные люди считают «настоящим культом» или «научным определением культа».

Но, как оказалось, у «культа» не существует официального научного определения. «Потому что оно по своей сути уничижительно, – пояснила во время телефонного интервью Ребекка Мур, профессор религиоведения в государственном университете Сан-Диего. – Оно просто используется для описания групп, которые нам не нравятся». У Мур свой подход к теме культов: две ее сестры погибли в бойне в Джонстауне, Джим Джонс смог заручиться их поддержкой для успешного осуществления своего плана. Но Мур сказала мне, что она не воспринимает слово «культ» всерьез, потому что оно, бесспорно, стало носить критический оттенок. «Как только кто-то его произносит, мы, как читатели, слушатели или отдельные лица, наверняка знаем, что надо думать об этой конкретной группе», – объяснила она.

Термин «промывание мозгов»^[29] постоянно и точно так же муссируется в средствах массовой информации, но почти каждый ученый, с которым я консультировалась при написании этой книги, либо избегает, либо отвергает его. «Мы не говорим, что солдатам промывают мозги, чтобы они убивали людей, это начальная военная подготовка, – предполагает Мур. – Мы не говорим, что членам студенческой корпорации промывают мозги, чтобы подшутить^[30] над их [клятвами], это влияние сверстников». Большинство из нас склонны воспринимать выражение «промывание мозгов» буквально, воображая, что во время внушения принципов культа происходит некая перестройка нейронов. Но промывание мозгов – это метафора. Она субъективна.

Мур была бы идеальным кандидатом, способным поверить в буквальное промывание мозгов, если учесть роль ее сестер в джонстаунской трагедии. Но она по-прежнему отвергает эту концепцию, потому что, во-первых, здесь игнорируется совершенно реальная способность людей к самостоятельному мышлению. Люди – не беспомощные трутни, чьи навыки принятия решений настолько неразвиты, что в любой момент их можно стереть с лица земли. «Если промывание мозгов было бы реальностью, – говорит Мур, – мы увидели бы гораздо больше опасных людей, суетящихся вокруг нас и планирующих осуществить предосудительные планы относительно нас». Проще говоря, ты не можешь заставить кого-то поверить во что-то, во что он не хочет верить ни при каких условиях, воспользовавшись неким инструментарием безнравственных методов для «промывания мозгов».

Во-вторых, утверждает Мур, «промывание мозгов» – это непроверяемая гипотеза. Чтобы теория соответствовала стандартным критериям научного метода, она должна быть спорной, т. е. надо иметь возможность доказать, что утверждение ложно. (Например, как только объекты начнут двигаться быстрее скорости света, мы поймем, что специальная теория относительности Эйнштейна ошибочна.) Но вы не сможете доказать, что «промывания мозгов» не существует. Как только ты скажешь, что кому-то «промыли мозги», разговор тут же закончится. Не будет возможности изучения подлинных мотивов человеческого поведения, что, оказывается, представляет собой куда более интересный вопрос.

Когда термины «культ» и «промывание мозгов» используются для описания любых сообществ: от сторонников политического кандидата до воинствующих веганов, они начинают пользоваться успехом в среде кабинетных терапевтов. Кому не хочется чувствовать себя лучше в психологическом и моральном отношении, при этом не задумываясь, в силу каких именно причин это происходит? И тот, кто называет целую группу людей последователями культа с промытыми мозгами, тоже не задумывается.

Это вредная и негативная тенденция, потому что не все «культы» порочны или опасны^[31]. По статистике, таких вообще немного. Баркер (социолог из Лондонской школы экономики) рассказывает, что из нескольких тысяч с лишним задокументированных ею альтернативных групп, которые можно назвать «культами», подавляющее большинство никогда не участвовали в какой-либо преступной деятельности. Мур и Баркер отмечают, что экстремистские сообщества получают известность только тогда, когда они совершают что-то ужасное, как, например, это случилось с «Вратами Рая» или Джонстауном. (И даже эти группы не планировали убийства и кровавую бойню^[32]. В конце концов, Джим Джонс начинал как пастор-интеграционист, а затем все более и более жаждал власти и обострял ситуацию, но большинство лидеров «культов» все же не зашли так далеко, как он.) Здесь возникает замкнутая обратная связь, только самые деструктивные культы привлекают внимание к себе, поэтому мы начинаем думать, что все культы деструктивны, и одновременно видим только деструктивные культы, поскольку те привлекают внимание, укрепляя свою негативную репутацию, и т. д., до бесконечности…

Тревожит и то, что слово «культ» слишком часто порочит религии, которые общество просто-напросто не одобряет. Многие из сегодняшних старейших религиозных конфессий (католицизм, баптизм, мормонство, квакерство, иудаизм, большинство индейских религий и т. д.) когда-то считались в Соединенных Штатах нечестивым богохульством, а ведь американская нация формировалась на основе свободы вероисповедания. Сегодня американские альтернативные религии (как репрессивные, так и нет), от Свидетелей Иеговы до магии, повсюду считаются «культами». Китайское правительство настойчиво осуждает культовое зло новой религии Фалуньгун, несмотря на ее объективно миролюбивые принципы, которые включают терпение и сострадание, достигаемые посредством медитации. Баркер отметила, что в официальных отчетах из Бельгии, где преобладают квакеры (практически самая бесстрастная конфессия), они осуждаются^[33] как представители «культа» (фактически как секта, потому что слово culte сохранило во французском языке свой нейтральный оттенок).

Во всех странах мира культурная нормативность до сих пор связана с легитимностью религиозной группы, которую воспринимает общество, независимо от того, является ли ее мировоззрение более странным или более вредным, чем у группы с более прочным статусом. В конце концов, у какого крупного духовного лидера нет следов крови на руках? Как известно, религиовед Реза Аслан заявил: «Самая смешная шутка в религиоведении вот такая: культ + время = религия»^[34].

В США мормонство и католицизм существуют достаточно долго и поэтому снискали одобрение. Завоевав статус религии, они пользуются определенным уважением и, что немаловажно, общественной защитой в соответствии с Первой поправкой к Конституции. Из-за этой ненадежности критериев определение какого-либо явления как «культа» становится не просто оценочным суждением, оно предопределяет реальные последствия, от которых зависит будет это явление жизнеспособным или уйдет в небытие. Процитирую Меган Гудвин^[35], исследователя американских альтернативных религий из Северо-восточного университета: «Политические последствия определения какого-либо явления как культа реальны и нередко провоцируют насилие».

Как выглядят эти последствия? Копайте не глубже Джонстауна. Как только журналисты назвали жертв Джонстауна сектантами, их тут же отнесли к недоразвитому классу представителей человеческого рода. «Так публике было проще дистанцироваться от трагедии и ее жертв, отвергая их как слабых, легковерных, неприспособленных к жизни и недостойных посмертной славы», – писала Лаура Элизабет Вуллетт^[36], автор романа «Красивый революционер», сочиненного по мотивам джонстаунских событий. «Тела не вскрывали. Семьям было отказано в своевременном возвращении останков родственников».

Возможно, самым значительным фиаско, вызванным демонизацией «последователей культа», стал эпизод с адептами «Ветви Давидовой» – жертвами печально известной осады Уэйко в 1993 году. Основанная в 1959 году, «Ветвь Давидова» представляла собой религиозное движение, восходящее к церкви адвентистов седьмого дня. На пике развития в начале 1990-х годов группа насчитывала около 100 членов, которые жили вместе в поселении Уэйко (штат Техас), готовясь ко Второму пришествию Иисуса Христа под авторитарным руководством Дэвида Кореша, утверждавшего, что он – пророк (как это делают многие эгоистичные лидеры новых религий). Обеспокоенные в силу понятных причин семьи адептов доложили о происходящем в ФБР, которое в феврале 1993 года попыталось взять штурмом резиденцию «Ветви Давидовой». Для «спасения последователей культа с промытыми мозгами прибыли несколько десятков агентов, вооруженных бронемашинами, винтовками и баллонами со слезоточивым газом. Но план штурма провалился. Он обернулся 50-дневной осадой, которая закончилась только после прибытия еще нескольких сотен агентов ФБР и применения слезоточивого газа, которым выкуривали сектантов из их укрытия. В итоге вспыхнул пожар, и около 80 сектантов погибли.