Альманах
Альманах «Российский колокол». «Новые писатели России». Литературная премия М. Ю. Лермонтова. Выпуск №5

У обелиска неизвестному солдату

 
Возможно даже, не был ты героем
И вида не геройского ты был…
Рвались снаряды, пули мчались роем…
Ты выстоял, а значит – победил!
…Ты расскажи, а я глаза прикрою
И растворюсь во времени твоём,
Пройдусь с тобой тропинкою, рекою
И… поползу под жутким артогнём.
И вот уже не модная рубашка,
А гарью провонявший маскхалат,
И словно бы на школьной промокашке…
И словно маки на снегу горят…
И жутко потемнеет, станет страшно:
Так неестественна погибель в жизни т о й,
Где упаду в последней рукопашной
На самой-самой т о й передовой.
Ты подползёшь, и я глаза прикрою
И растворюсь во времени твоём…
Мои бинты сожгут или зароют,
И много-много лет ещё пройдёт.
И вот на мне моднячая рубашка,
И должность в жизни – просто рядовой.
А ты упал в последней рукопашной
На самой-самой т о й передовой.
 

У старого окопа

 
Словно годы, пролетели
в небе птицы.
Ветер горестной свирелью
не резвится.
За травою не видать
ржу и копоть
и не сразу угадать
дно окопа.
Нет, не радость – это боль
на ресницах.
Нет, не битва – краткий бой
вечно снится.
Видно, пот солоноват —
очи гложет…
Перед кем он виноват?
Чем  же?
В чём же?
Плачет седенький солдат
из неробких.
… старый бруствер не видать
Из  Европы.
Кто, не помнящие дат,
ищет ссоры?
Кто для будущих солдат
Яму роет?
 

Надежда Гикал

Живёт в Подмосковье.

Автор шести поэтических сборников хайку и танка:

«Упала радуга с небес» (2004 г.)

«Солнечный дождь» (2006 г.)

«По лунной радуге иду» (2006 г.)

«Сад надежды, любви и печали» в 2 т. (2007 г.)

«Навстречу музыке дождя» (2012 г.)

«Эхо души моей» (2017 г.)

Награждена медалью Московской литературной премии (2015 г.), медалью им. Мацуо Басё (2016 г.), медалью Антуана де Сент-Экзюпери (2018 г.).

Член СП России. Член Интернационального Союза писателей. Руководитель клуба любителей японской культуры «Ветка сакуры».

Анна Ахматова в поэзии, живописи и воспоминаниях современников

Анна Андреевна Ахматова вошла в молодую русскую поэзию в Петербурге в эпоху, названную позже Серебряным веком. В знаменитом ночном кабачке «Бродячая собака» собиралась вся литературно-художественная элита. Здесь, по воспоминаниям Ю. П. Анненкова, «Анна Ахматова, застенчивая и элегантно-небрежная красавица, со своей «незавитой чёлкой», прикрывавшей лоб, и с редкостной грацией полудвижений и полужестов, читала, почти напевая, свои ранние стихи»^[1].

Ахматова становится своего рода символом петербургской богемы. Художники, поражённые необычной красотой этой женщины, пишут её портреты, а поэты посвящают ей восторженные строки. Хотя многих она сама опередила, написав с большим сходством свой портрет:

 
На шее мелких чёток ряд,
В широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут.
 
 
И кажется лицо бледней
От лиловеющего шёлка,
Почти доходит до бровей
Моя незавитая чёлка.
 
 
И непохожа на полёт
Походка медленная эта,
Как будто под ногами плот,
А не квадратики паркета.
 
 
И бледный рот слегка разжат,
Неровно трудное дыханье,
И на груди моей дрожат
Цветы небывшего свиданья^[2].
 

Необычайно выразительный, почти скульптурный стихотворный портрет создан её другом Осипом Мандельштамом:

 
Вполоборота, о печаль,
На равнодушных поглядела,
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль^[3].
 

Сам небожитель Александр Блок посвятил Анне Ахматовой строки, воспевающие «таинственное и противоречивое обаяние женской красоты»^[4]. Образ прекрасной женщины стилизован под образ испанки – знаменитой Кармен.

 
«Красота страшна» – Вам скажут, —
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан – в волосах.
 
 
«Красота проста» – Вам скажут, —
Пёстрой шалью неумело
Вы укроете ребёнка,
Красный розан – на полу.
 
 
Но, рассеянно внимая
Всем словам, кругом звучащим,
Вы задумаетесь грустно
И твердите про себя:
 
 
«Не страшна и не проста я;
Я не так страшна, чтоб просто
Убивать; не так проста я,
Чтоб не знать, как жизнь страшна»^[5].
 

В своих «Воспоминаниях» Ахматова уточняет: «У меня никогда не было испанской шали, в которой я там изображена, но в то время Блок бредил Кармен и испанизировал и меня (Ахматова имеет в виду увлечение Блока Любовью Александровной Дельмас, прославленной исполнительницей роли Кармен. – Н. Г.). Я и красной розы, разумеется, никогда в волосах не носила» (2, 137).

Литературные портреты Ахматовой передавали не только неотразимое воздействие её необычной красоты, но и печать избранности. В книге «Дневник моих встреч» Ю. П. Анненкова читаем: «Всякий раз, когда я видел её, слушал её чтение или разговаривал с нею, я не мог оторваться от её лица: глаза, губы, вся её стройность была тоже символом поэзии»^[6].

Анна Ахматова, по словам С. М. Городецкого, являла собой олицетворение Музы поэзии. Она была самой Поэзией.

 
В начале века профиль странный
(Истончен он и горделив)
Возник у лиры. Звук желанный
Раздался…^[7]
 

О несомненном ощущении таланта в Ахматовой говорит и О. Мандельштам:

 
Как Чёрный ангел на снегу
Ты показалась мне сегодня,
И утаить я не могу, —
Есть на тебе печать Господня^[8].
 

«Печатью Господней» была поэзия. Лишь ей принадлежала душа Ахматовой. Об этой единственной принадлежности – пронзительные строки Николая Гумилёва, который раньше других разгадал эту душу:

 
Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов
Живёт в таинственном мерцанье
Её расширенных зрачков.
 
 
Её душа открыта жадно
Лишь медной музыке стиха…^[9]
 

«Златоустой Анной»^[10] называла Ахматову Марина Цветаева, не только отдавая ей первенство в поэзии, но и даря любовь своего сердца:

 
В певучем граде моём купола горят,
И Спаса светлого славит слепец бродячий…
И я дарю тебе свой колокольный град,
– Ахматова! – и сердце своё в придачу^[11].
 

Невозможно рассказать обо всех посвящениях Ахматовой, которые могут составить солидную антологию^[12]. Так же, как её живописные портреты могли бы заполнить собой особую, ахматовскую галерею.

Начало XX века – неповторимое время. «Поэзия жила тогда внушениями живописи, а живопись – поэзии»^[13]. Образы поэтов служили идеалом для художников.

Анна Ахматова обладала поразительной внешностью. Её современник Г. В. Адамович вспоминал: «…красавицей она не была. Но она была больше, чем красавица, лучше, чем красавица. Никогда не приходилось мне видеть женщину, лицо и весь облик которой повсюду, среди любых красавиц, выделялся бы своей выразительностью, неподдельной одухотворённостью, чем-то сразу приковывавшим внимание»^[14].

Это подтверждает и Николай Недоброво, друг Ахматовой, эстет, человек большого вкуса: «Попросту красивой назвать её нельзя, но внешность её настолько интересна, что с неё стоит сделать и леонардовский рисунок, и гейнсборовский портрет маслом, и икону темперой, а пуще всего поместить в самом значащем месте мозаики, изображающей мир поэзии…»^[15]. Уместно сказать, что спустя сорок лет такая мозаика была сделана Борисом Анрепом для Лондонской Национальной галереи.

Ещё при жизни Ахматовой её портреты пишут Альтман, Делла-Вос-Кардовская, Анненков, Петров-Водкин, Осьмёркин, Тышлер… Перечень таких имён можно продолжать долго.

И всё же первое место в портретной галерее Анны Ахматовой, несомненно, принадлежит удивительному по силе выразительности рисунку Амедео Модильяни.

Художник утверждал: «Линия – это волшебная палочка; чтобы уметь с ней обращаться, нужен гений»^[16]. В совершенстве владея «волшебной палочкой», он создавал свои рисунки мгновенно. Всего пять-шесть выразительных летящих линий – и перед нами монументальный, скульптурный портрет Ахматовой.

Рисунок А. Модильяни, как говорила она сама, был единственным её достоянием. Все последние годы он неизменно висел у неё в изголовье.

Искусствовед Н. И. Харджиев по просьбе Анны Андреевны написал об этом рисунке небольшую заметку, в которой отмечал, что образ Ахматовой у Модильяни похож на «аллегорическую фигуру «Ночи» на крышке саркофага Джулиано Медичи, этот едва ли не самый значительный и таинственный из женских образов Микеланджело»^[17].

В целом же портрет Ахматовой – это вневременной образ поэта, «прислушивающегося к своему внутреннему голосу.

Так дремлет мраморная «Ночь» на флорентийском саркофаге. Она дремлет, но это полусон ясновидящей»^[18].

Эта заметочка Харджиева очень понравилась Ахматовой: всё было сдержанно и возвышенно.

Искусство «волшебной палочки», о котором говорил А. Модильяни, продолжил и по-своему воплотил в своих знаменитых портретах Ю. П. Анненков. Он создал два портрета Ахматовой. Вот что сам художник рассказывает о работе над ними: «Печальная красавица, казавшаяся скромной отшельницей, наряженной в модное платье светской красавицы. Я сделал с Ахматовой в 1921 году два портретных наброска: один – пером, другой – в красках, гуашью»^[19].

Оба эти портрета, говоря словами писателя Е. И. Замятина, можно назвать «портретами бровей Ахматовой». «От них – как от облака – лёгкие, тяжёлые тени по лицу, в них – столько утрат. Они как ключ к музыкальной пьесе: поставлен этот ключ – и слышишь, что говорят глаза, траур волос, чёрные чётки на гребнях»^[20]. В этих портретах тот же вневременной синтетический образ поэта, в котором отражается не только биография конкретного человека, но и биография эпохи.

Облик Ахматовой, одухотворённый, сдержанный, с оттенком трагичности, привлекал художников. Как счастливы были те, кто имел возможность писать её портрет. Вот строки из дневника Ольги Кардовской: «Я любовалась красивыми линиями и овалом лица Ахматовой… А она, лёжа на своём диване, не сводила глаз с зеркала, которое стоит перед диваном, и на себя смотрела влюблёнными глазами. А художникам она всё же доставляет радость любования – и за то спасибо!»^[21]

Многие известные художники испытали эту «радость любования». Однако далеко не все…

Но однажды Анна Ахматова сама настояла на том, чтобы писали её портрет. И обратилась она не к знаменитому художнику, да и не к художнику вовсе, а ещё только ученику, постигающему мастерство живописца. Это был молодой Алексей Баталов, который в то время брал уроки у известного художника и педагога Р. Р. Фалька. Не хватало времени, не хватало уверенности в себе, терзали сомнения по поводу нужности этих занятий. В этот момент Ахматова и обратилась к нему с просьбой написать её портрет. Как это было, Алексей Баталов рассказывает в своей книге «Судьба и ремесло»:

«…Анна Андреевна спросила меня, как идут занятия у Фалька… Я стал рассказывать ей о своих сомнениях и трудностях, видимо, более стараясь уверить и утвердить себя, чем описать истинное положение дел… Анна Андреевна долго молчала, а потом без тени иронии вдруг сказала:

– Жаль. Я хотела предложить вам попробовать сделать мой портрет…

Я остолбенел от неожиданности и головокружительной крутизны поворота всех моих намерений, рассуждений, жалоб… Легко представить себе, какое действие произвела на меня эта фраза, если учесть, что, написав от силы пять или шесть портретов друзей и родственников, я знал о том, как давно Фальк мечтает пополнить свою галерею портретом Ахматовой, я видел, как старик Фаворский делал карандашные наброски её головы, наконец, я собственными руками прибивал в спальне Анны Андреевны строго окантованный рисунок Модильяни… я стоял посреди комнаты, там, где меня застали её слова.

– Мне кажется, – продолжала после мёртвой паузы Ахматова, – вам удаются лица. Это было в 1952 году. С той поры я больше никогда не писал портреты. Но время, когда я выполнял этот заказ, те дни и часы… остались в душе как самая высокая награда за все мои старания и стремления проникнуть в тайны изобразительных искусств»^[22].

Портрет был впервые воспроизведён на обложке альманаха «День поэзии» в 1989 г., в год столетнего юбилея А. А. Ахматовой. Сдержанная, спокойная, уже много познавшая и пережившая, располневшая, но величественная, с взглядом в себя, и в этом взгляде высшее знание, – такой изобразил Алексей Баталов Анну Андреевну Ахматову.

Образ Ахматовой до сих пор волнует воображение художников. К 120-летию со дня её рождения тверской художник Леонид Константинов написал графический портрет «А. Ахматова. Одиночество».

Знавшая поэта А. А. Саакянц писала: «…одиночество было неразлучным ахматовским спутником, – сколько бы нас всех ни толпилось рядом»^[23].

Не было равновеликих…

Картина Л. Константинова – это двойной портрет. Слева воспроизведён ахматовский рисунок-автопортрет, справа – собирательный образ Анны Ахматовой, какой её увидел художник на фотографиях 1920-х гг. Внутреннее родство между «моделью» и художником, которое возникло во время работы над картиной, позволило создать портрет женщины-поэта, ставшей символом целой эпохи.

Фон картины очень сдержанный: окно как театральная декорация, пустая комната – символ одиночества, неумелый рисунок полудевочки-полуженщины…

Живёт на картине лишь лицо Ахматовой. Мягкая женственность, глубина раздумий, величавая, царственная изящность облика, его одухотворённость – всё это волнует, притягивает, не отпускает. Художнику удалось передать не только внешнее сходство, но и внутреннюю наполненность образа выдающегося поэта.

Писатель Д. А. Гранин, встречавшийся с Анной Ахматовой, сказал: «Было в ней особое достоинство. Она осознавала свою ценность»^[24].

Нам же, думается, потребуется немало времени, чтобы осознать и постичь до конца всю ценность её поэзии и духовный масштаб её личности – великого Поэта XX века.

Татьяна Долбенько

Поэтесса из Санкт-Петербурга. Номинант литературной премии «Поэт года – 2014», «Поэт года – 2015», «Поэт года – 2016», «Поэт года – 2017», «Поэт года – 2018»; премии имени Сергея Есенина «Русь моя – 2016», «Русь моя -2017»; премии «Наследие-2016», «Наследие-2017».

Лауреат III степени Международного творческого конкурса «Белая акация» в номинации «Авторское литературное слово».

Награждена дипломами за 2-е и 3-е места во Всероссийском конкурсе «Радуга творчества» в номинации «Литературное творчество».

Награждена дипломом за 1-е место в Международном творческом конкурсе «ВРисунке» в номинации «Литературное творчество».

Награждена дипломом I степени в IV Всероссийском конкурсе «Таланты России» в номинации «Литературно-художественное творчество».

Награждена дипломом II степени в VII Всероссийском литературном конкурсе «Проба пера».

Награждена Почетной грамотой Интернационального Союза писателей «За весомый вклад в развитие современной литературы».

Дипломант Международного литературного конкурса «Любви все возрасты покорны – 2016».

Лауреат II степени Всероссийского фестиваля «Яснополянские зори – 2016».

Лауреат Международной литературной премии имени Антуана де Сент-Экзюпери, награждена дипломом и медалью Антуана де Сент-Экзюпери «За вклад в развитие русской поэзии».

Номинант Международного литературного конкурса имени М. Ю. Лермонтова, награждена дипломом конкурса и отличительным значком.

Награждена дипломом лауреата премии имени Владимира Набокова и медалью Владимира Набокова «За творческий вклад в зарубежную литературу».

Финалист литературной премии «Славянское Слово» имени Марины Цветаевой (г. Варна, Болгария).

Номинант Литературной премии МИРА 2018 года «за особый вклад в развитие искусства русской словесности в России и за границей».

Имеет общественную награду – медаль Российского Союза писателей «Владимир Маяковский 125 лет», вручаемую за вклад в развитие русской культуры и литературы.

Публикации в журналах «Литературный альманах «Спутник», «Три желания», альманахе «Российский колокол», сборниках серий «Автограф» и «Современники и Классики», «Поэты России», «Блоковский сборник», «Тургеневский сборник», сборнике «Смысл жизни» (посвященном Антуану де Сент-Экзюпери), сборнике для детей «Новые сказки – IV» (г. Новокузнецк), сборнике «Современный дух поэзии», IV выпуск (Петрозаводск), сборнике стихов и малой прозы «Вдохновение» (Москва, «НИКАЛЕД»), альманахах «Современная поэзия» (Интернациональный Союз писателей), «Писатели русского мира. XXI век» (Издательский дом Максима Бурдина).

В апреле 2019 года Интернациональный Союз писателей выпустил первый сборник поэтессы «Пером и кистью о любви и красоте».

Под мокрым снегом гнутся хризантемы

 
Под мокрым снегом гнутся хризантемы,
Стекают капли с яблок на ветвях,
Сквозь паутину веток видны стены
Седого замка в кованых цепях.
 
 
Под мутным солнцем возле старых яблонь
Княжна бродила, вспоминая вас,
И старый пёс топтался в луже рядом,
И таяли слова прощальных нежных фраз.
 
 
В собольей шубке, с соболем на шее,
В расшитых бархатных перчатках на руках
Княжна сжимала белую камею,
Не веря в расставание никак.
 
 
Княжна вздыхала, думая с тоскою
О долгих зимних одиноких днях,
Глаза собачьи с нежностью немою
Следили за хозяйкой в соболях.
 
 
Снег мягким кружевом кружился, падал, падал,
Стелился аромат озябших хризантем,
Княжна бродила по пустому саду,
И старый пёс не понимал зачем…
 

Наш дом стоял в лавандовых лугах

Наш дом стоял в лавандовых лугах,

И пряный зной витал вокруг веранды,

А Вы меня держали на руках,

Танцуя под аккорды алеманды^[25].

Вы мне шептали дивные слова,

Я нежно обнимала вас за шею,

Лаванда шелестела на лугах,

Меня вы звали милою своею.

Сиреневой лаванды аромат

Нам вскружит головы под вечер…

И вспыхнет над лавандою закат,

Разбрызгивая солнце нам на плечи…

В лесной глуши…

 
В лесной глуши в июле по берегам пруда
Растут лазурным кружевом простые незабудки,
А по ночам с небес здесь падает звезда
И серебрит головки селезня и утки.
 
 
По зарослям кустов не хаживает ветер,
Не забредает лось, пленившись тишиной.
Сюда приходит раньше печальный темный вечер
И накрывает берег туманною росой.
 
 
Прохладный воздух свеж, и звуки мира редки,
Лишь прошуршит в траве хлопочущая мышь
Да вздрогнут под вороной рябиновые ветки,
И снова у пруда колдующая тишь.
 

В саду её величества цвела сирень…

В саду её величества цвела сирень,

Играл оркестр дворцовый под платаном,

Теплом дышал погожий майский день,

И накрывали чай в беседке у фонтана.

Все ждали вас с депешей от посла,

А я ждала, чтоб только вас увидеть…

Мой милый друг, разлукам нет числа,

А при дворе без вас меня легко обидеть.

В камзоле бархатном прошли вы через сад

И передали свиток, вставши на колено…

А время медлило, растягивало такт,

Сливая взгляды наши откровенно.

И нет вам времени на отдых и покой –

Лишь долгий взгляд и грустная улыбка…

Вы лишь помашете мне издали рукой,

Я прошепчу вам вслед слова молитвы.

В саду её величества шуршат шелка,

Выводит контрабас охрипшее легато^[26],

Кивают гроздьями сирени облака,

Дурманя головы нежнейшим ароматом.

Мадам, вы плакать не должны…

 
Мадам, вы плакать не должны,
Вы будете ещё любимы,
И ваших глаз неповторимых
Ещё коснется свет звезды.
 
 
Мадам, пусть мир сойдет с ума —
Вы будете всегда мудрее,
А свежий ветер дым развеет —
Любовь отыщет вас сама.
 
 
Мадам, пожмите руки встречным,
Зажгитесь светом новых глаз,
Станцуйте на обидах джаз,
Печаль не может жалить вечно.
 
 
Мадам, я вам налью вина,
Согрейте у камина плечи…
Пускай колдует этот вечер
И отогреет тишина.
 

Метель дороги замела…

 
Метель дороги замела,
Засыпан снегом дом.
В венке ограды два орла
Покрылись тонким льдом.
 
 
Те два орла хранят любовь,
И в доме том светло.
Там разожжен очаг, и вновь
Сердцам вдвоем тепло.
 
 
Слова готических сонат
Льют нежность и любовь,
И звуки старых серенад
Волнуют душу вновь.
 
 
Стареет тихо-тихо дом,
Орлы в венке седы…
Звезда искрится за окном
С небесной высоты.
 

Вы говорите, что меня не забываете…

 
Вы говорите, что меня не забываете,
Но прошлого, увы, не возвратить.
Вы мои шалости и смех всегда прощаете,
Я знаю: вам меня не разлюбить.
  Вам говорили – вы со мной намаетесь,
  Вам ровным счетом это все равно.
  Но вы же знаете, вы всё, конечно, знаете,
  Что я люблю вас искренне давно.
В словах своих вы боль свою скрываете,
Жить без меня велела вам судьба.
Ромашку белую мне в волосы вплетаете,
Откидывая локоны со лба.
  Вам говорили – вы со мной намаетесь,
  Вам ровным счетом это все равно.
  Но вы же знаете, вы всё, конечно, знаете,
  Что я люблю вас искренне давно.
Вы нежно руки мои в кольцах пожимаете,
И шорох юбок не заглушит сердца стук.
Вы, шляпу приподняв, опять прощаетесь,
А я боюсь не выдержать разлук.
  Вам говорили – вы со мной намаетесь,
  Вам ровным счетом это все равно.
  Но вы же знаете, вы всё, конечно, знаете,
  Что я люблю вас искренне давно.
 

Я вас ждала в саду, у старого моста…

Я вас ждала в саду, у старого моста,

 
Там ароматным облаком качается сирень,
Вода в журчащей речке прозрачна и чиста
И стая воробьёв там носится весь день.
 
 
Увидеть вас мечтала хотя бы на мгновенье,
Понять по жестам рук и взгляду синих глаз,
Что на душе у вас и в чём у вас сомненья,
И отчего давно вы не были у нас.
 
 
Под зонтиком в оборках сидела до заката,
И на подол летели сирени лепестки,
Я теребила бусы из черного агата
И слушала журчанье приветливой реки.
 
 
Я грезила о вас, не зная, что вы рядом,
Что вы, загнав коня, взбежали на крыльцо,
Сквозь анфиладу комнат меня искали взглядом
И прятали в руке жемчужное кольцо.
 
 
Я обернулась… Вы бежали мне навстречу…
А тихий вечер плыл, сменяя теплый день,
И стая воробьёв в кустах уж не щебечет,
И к чистым водам речки склоняется сирень.