Алла Черкасевич
Оглянись и будь счастлив
Опять окраина Верхотурья, опять лесовозный тракт теряется в тайге. Мотоцикл гремит и останавливается: «Садись, крепче держись». «А за что держаться? Обнимать этого дядьку что ли? У меня же Документы!» Раздумывать некогда. Ухватилась за хлястик на куртке и помчались по ухабам. И раз – нет одной пуговицы на хлястике, и два – нет второй пуговицы, и три – хлястик в руках девушки. «Наконец-то приехали… Спасибо». Расстроенный черноглазый «волчонок» семенил не чувствующими холода ногами по мёрзлой земле. «Как стыдно, как неудобно получилось. Оторвала у бедного человека пуговицы и порвала куртку. Какая я непутёвая и бестолковая… Виновата кругом. Простите меня, люди!»
Заимка. На берегу извилистой Туры. Летом река почти пересыхала, зимой воду носили из проруби, зато весной бурлила, несла льдины, камни сносили мост, и разливалась, затапливая интернаты, домики-общежития. Через месяц вода спадала и весь берег утопал в зарослях душистой черёмухи. Таисия, очарованная и восхищённая красотой родной природы, не могла надышаться этим ароматом. Она влюбилась в весеннюю Заимку. В один из таких весенних дней на Заимку приехала сестричка Валечка. Они вместе восхищались нежной красотой черёмухи и суровой красотой тайги с каменными обрывами. Валя подарила сестре маленькую фарфоровую композицию «Журавль и лисица». Тася несколько недоумевала: «Зачем? Зачем тратить деньги на приобретение безделушек?» А Валя, уезжая всё дальше от Верхотурья утверждалась в мысли: «Я никогда бы здесь не жила». В августе на Заимке пекли пироги со спелой черёмухой. Тася, пронизанная заботой о сестре, выслала большой почтовый ящик спелой черёмухи сестричке. Увы, из ящика капала и расползалась по фанере сине-фиолетовой жижа. Вале не удалось попробовать вкусную черёмуху. Для Таси этот случай был тяжёлым житейским опытом. К 1 сентября, дню рождения Таисии, младшая сестра прислала статуэтку балерины…
Девчата, воспитатели детского дома, были молодые, красивые, весёлые и дружные. Теперь вопрос с питанием для Таисии был решён. Она даже немного поправилась, стала выглядеть женственно. Всей гурьбой девчата бегали на танцы за три километра в деревню Глазуновку. Образованные, музыкальные девушки были в таёжных лесах лучом света: на Выборах вели всю документацию, ставили концерты, Таисия танцевала. О музыкальности и аккуратности Таисии ходили легенды. Все девчонки идут с танцев по грязной просёлочной дороге, а у Таисии обувь чистая, как будто летела девушка. На танцах девчонки танцевали друг с другом. Молодых парней в деревне не было кроме двух инвалидов войны.
***
Тася четыре года учёбы сидела за одной партой с подругой из Новоасбестовского детского дома Тамарой Аксёновой. Но Тасю оставили в Свердловской области, не стали разлучать сестёр-сирот. А большую часть девчонок-педагогов распределили восточнее Урала. Такой близкой, почти родной, Тамаре Аксёновой было предписано явиться в районный отдел образования города Комсомольска-на-Амуре. От Свердловска до Хабаровска 6631 километр, почти 6 суток в пути, а ещё от Хабаровска до Комсомольска-на-Амуре четыреста километров. В городе проживали представители ста пяти национальностей. Для Тамары многонациональность была привычным окружением. Но Тамара Аксёнова в письмах писала о неизвестном ей народе – ульчи. (Ульчи или мангуны, или нани жили и живут вдоль Нижнего Амура, на местном языке Мангу. Возможно, молодая учительница начинала трудовую деятельность в Ульчском национальном районе Хабаровского края. А может быть она там прожила всю жизнь? Охотников и рыболовов ульчей не так и много. Основу приезжего населения в районе составляли русские, живущие там, как правило, не одно поколение. Сейчас в поселковых школах изучают родной язык, однако молодёжь владеет им плохо.)
Сокурсницы Валя Цыганова и Валя Мюлинель поехали ещё дальше осваивать Россию. Письма приходили из Уэлена – самого восточного обжитого посёлка России, расположенного недалеко от мыса Дежнёва в Чукотском автономном округе. В 1958 году в село была переселена часть эскимосов, проживающих в посёлке Наукан, находившегося на мысе Дежнёва – у самого узкого места Берингова пролива. Основное занятие жителей – рыболовство, морзверобойный промысел и известная изделиями чукотского народного промысла Уэленская косторезная мастерская. «Грамотные» русские учительницы пользовались авторитетом. На Выборы для девушек, как представителей избирательных комиссий, снаряжали сани на собачьих упряжках, и – по стойбищам чукчей. В стойбищах было чему удивляться. Куда не кинь взор – только белый цвет, даже сопки с трудом различаются. «Представители власти» заходили в ярангу, где было тепло и душно и ужасались увиденному. Вокруг очага сидели раздетые по пояс мужчины, покрытые татуировками, намазанные жиром, и рассматривали татуировки друг друга. Свои впечатления описывала в письмах Валя Цыганова.
Несколько однокурсниц Таисии уехали по распределению в Магадан.
Так менялась или создавалась судьба людей и государства.
***
Наступил 1956 год. В Глазуновке в клубе как никогда многолюдно: солдаты- краснопогонники. Расположение их части на противоположном береге Туры, временно в пионерском лагере. Танцевала Таисия лучше всех, и в голове у неё звучал вальс, вальс, вальс. Возвращалась на заимку вместе с Леной. Вдруг послышались шаги, девчонок догонял солдатик. «Это к Лене», – подумала Тася, – «Я никакого повода не давала. Лена постарше и статная». Но молодой человек проводил к избе-общежитию именно черноглазую выдал все военные тайны: солдаты – десантники, но переодели их в другую военную форму. На Урал командированы на заготовку леса для Киевского военного округа. Очень хотел поехать куда-нибудь в командировку. Надоели кроссы и прыжки. Командир приказали собираться в последний момент, когда эшелон для отправки был уже сформирован. Взяли как механика, потому что в учётной карточке значился как слесарь Минского тракторного завода. Молодой, стройный, с васильковыми глазами. В уральской глубинке нет таких красивых, с такими голубыми глазами, людей. Миша отрапортовал, что призывался на службу из Минска, мать убили немцы, а отец очень старый.
И опять весна. И опять Тура ломая льдины, бурлила и сносила мосты, и опять никак не попасть на другой берег в Верхотурье.
Суббота, получена увольнительная. На этом, северном, берегу Туры – Верхотурье, но какие там танцы, там и молодёжи-то нет. Не то, что в Глазуновке, приходят девчонки с Заимки! Танцы, как обычно, прошли весело. Девчонки (Валя, Римма, Тася и Клава) укладывались спать, как в дверь кто-то постучал. Стучал всё сильнее и требовательнее. Входную дверь в сени открыли девчонки из соседней комнаты, теперь стучали уже в их дверь. Удивлённая Клава толкнула крючок вверх. На пороге стоял голубоглазый солдатик в мокрой шинели. Прыгал последним по льдинам и провалился, хорошо, что не далеко от берега. Вернулся в детский дом. К кому он пришёл? Как-будто бы к Тасе. Сняли мокрую шинель, сапоги полные воды. Усадила на табурет, накрыла своим пальтишком. Кровати то маленькие, подростковые. Тася сидела в кровати поджав ноги. Миша невероятным образом сжался на табурете под пальто, только голову положил на кровать. Ему бы горячего чая, да где его взять? Как только забрезжил рассвет солдат ушёл из холодной девичьей кельи.
Вырубку делянки леса на высоком берегу Туры закончили. Солдаты построили бараки-казармы на низком берегу в двух километрах за деревней Глазуновкой. Теперь можно было бегать в Глазуновку по лесу. Суббота. Миша со группой увольняемых солдат спешит на танцы, но в клуб не заходит, просит сослуживца вызвать черноглазую на разговор. Не успели девушке передать просьбу, как Михаил заметил «бобик» (ГАЗ-67Б) командира. Тень метнулась от клуба в лес. Бежал как никогда быстро. как он потом рассказывал, у него не было увольнительной.
Мост не восстановлен. Военным необходимо переправлять брёвна на противоположный берег Туры, а там везти к железнодорожным составам. Солдаты строили паромную переправу. Как они работали! Любо-дорого посмотреть! Особенно один из солдат, с васильковыми глазами, не боялся зайти в воду, дольше всех доделывал все мелочи. И за стройкой наблюдали глаза, нет не чёрные глаза Таисии, а карие глаза уже немолодой женщины, фельдшера детского дома – Феклистовой Веры Александровны.
Виделись молодые люди редко. Быстро пролетела весна. Приболела, простыла Тася. Лежит с высокой температурой на своей дальней кровати в четырёхместной комнате в общежитии. Распахнулась дверь, а на пороге– Миша: «Мы уезжаем. Закончилась командировка. Я писать тебе буду». «Зачем, – мямлила Тася, – я болею, и вообще, я – сирота и плохо вижу». Красивый парень хлопнул дверью и убежал. Никогда и никому из своей многочисленной родни Миша не признается в минутной слабости (в своих слезах от потери любви) в товарном вагоне, который увозил его на другой край земли, на Украину, в Никополь или Кировоград, или Кривой Рог.
А Тася работала и копила деньки к отпуску. Больше всех сдружилась с Клавой Жиляковой: девушкой бойкой, пробивной, заводилой. Вместе девушки ездили в Москву и Ленинград. Останавливались у дальних родственников или знакомых знакомых Клавы. Любовались Кремлём и Зимнем Дворцом, радовались покупкам в Пассаже и Гостинном дворе. Таисия укладывала тяжёлые чёрные косы полукругом на затылке, надевала платье в мелкий цветочек и жакет с плечиками: модная, городская.
Появлялись на танцах в Глазуновке и другие прикомандированные солдаты. Таисия по-прежнему была королевой танцев. Однажды передал ей стройный шатен записку. Как не тужилась Тася прочитать или понять зашифрованный смысл текста, так ничего и не поняла. В следующую субботу на танцах шатен опять пригласил черноглазую, черноволосую Таисию. Ждал ответа на записку. Тася потупила взгляд и равнодушно произнесла: «Я ничего не поняла». «А разве Вы не молдаванка?», «Нет», сжалась Тася. Загадка записки на молдавском языке канула в лета. На танцах в Глазуновке были разные молодые люди: солдат по фамилии Кисель из Белоруссии, башкир Борис Гильмандинов (интеллигентный, добрый), который стал судьбой Клавы.
А Миша писал Тасе письма около двух лет, а потом переписка заглохла: Таисия написала, а он не ответил…
***
Жизнь не стояла на месте. Вот и Лена Сидоренкова собралась увольняться. Лена, которую Тася знала ещё по педучилищу. Лена училась в параллельном классе, на мандолине. Приехала на Заимку вскоре за Тасей, через 4-5 дней, тоже по перераспределению Отдела детских домов Свердловского ОБЛОНО. Лена была сиротой из Карпинского детского дома. Карпинский детский дом считался богатым. Ему материально помогал, как сказали бы в Советском Союзе 70-х годов – были шефами, Карпинский горно-обогатительный комбинат. Казалось, Лена не доходила до такой нищеты, как Тася. Лена иногда ездила в Карпинск к подруге-швее. Где-то покупала диковинные вещи. Привезла Тасе ручные дамские часы! Из другой поездки – бордовое платье. Судьба Лены тоже была связана с танцами в клубе деревни Глазуновка. Только приглянулась Лена не солдату из дальней стороны, а старому, по меркам тех лет, двадцатисемилетнему холостяку Ефиму из Кривого Озера, деревни, что в тайге на противоположном берегу Туры. Лена перевелась работать в школу в Глазуновку. Вышла замуж за Ефима. К родительской избе Ефима сделали пристройку для молодых. У них родилась дочь. Что произошло потом Тася узнала позже.
Римма Жуковская – из Тамбовской области, за глаза называли её «симпатюля» из-за химзавивки, которая ей очень шла. На очередной праздник в клубе Глазуновки попросили воспитателей одеться красиво, желательно в национальные костюмы. Таисия сшила грузинский костюм, и была сразу приглашена на танец одним из вновь прибывшим солдатом Васей. Вася посоветовал Таисии переехать в Грузию, но увлёкся ироничной Риммой. А Римма влюбилась. Василий убыл в Пермский край, Римму с собой не позвал. Римма, отработав по распределению нужные годы, переехала в Березняки, наивно надеясь быть поближе к Васе. Устроилась работать в Дом малютки. Работа очень тяжёлая. Но врождённое чувство юмора помогло выжить, выйти замуж и родить сыновей.
Клавдия Жилякова вышла замуж за бывшего солдата Бориса Гильмандинова и уехала вместе с ним по распределению электромеханического техникума в молодой узбекский город Ангрен.
Валя Опанова перебралась в Висим, и уже работала завучем в школе детского дома! Пригласила Таисию Степановну работать в Висим.
***
Неожиданно пришло письмо из Белоруссии от Михаила. Обращался он к девушкам, которые работали в детдоме, просил найти Таисию, прислать её новый адрес. Но искать Таисию не пришлось. Несколько растерянная и недоумевающая Тася с распечатанным письмом зашла в кабинет к фельдшеру. «А Миша, солдат бывший, прислал мне опять письмо. Зачем? Что мне делать?» В потухших глазах Веры Александровны сверкнул огонёк: «Как работал тот солдат, зол до работы. Все ушли, а он доделывал. Вот будет хозяин!». Запали эти слова в душу молодой воспитательницы Таисии. Она сама ответила Михаилу.
Летний отпуск у воспитателя длинный. Таисия собиралась с Валей Опановой, коллегой, поехать на море в Сочи. Накануне заехала в Нижний Тагил к Матушке. Брат Толик, ученик ФЗО, весело балагурил и, сидя на полу, подшивал воротничок к курточке; быстро собрался и убежал гулять с мальчишками по городу. Тася подошла к окну, и резкая колющая боль пронзила пятку. Поняла, что встала на иглу. Полина Семёновна вроде бы вытащила иглу и Таисия благополучно села в поезд следованием Нижний Тагил – Адлер. По билетам, купленным в кассе предварительной продажи, девушкам достались боковые места. Таисия забралась на верхнюю полку, благородно уступив завучу нижнюю. В Сочи сняли койки на Мамайке. Купались, загорали, одними губами ели сочные сладкие персики. Нога стала отекать, боль в пятке увеличилась, ранка стала гноиться. Уже в Нижнем Тагиле Таисии разрезали пятку, вынули кончик иголки, который уже упёрся в кость. До следующего лета стройная девушка с длинными чёрными косами ходила прихрамывая, ей даже выдали палочку-трость. В Висиме симпатичную девушку не обделили вниманием. Как-то к ней подошёл хромоногий мужчина. Таисия гневно зыркнула на него: «Я не хромая!» В следующем отпуске девушка уже опять ходила легко и грациозно. Навестила родной Нижний Тагил. Соседский парень, студент металлургического техникума, пригласил погулять в парк. Как и полагается, катал девушку на лодке по озеру. Владимир был широколицый, кареглазый, курносый, но говорить с ним было не о чем. Таисия вернулась в Висим.
Сестричка – Валечка.
Валечка осматривалась по сторонам и понимала, что не так хочет жить. На первую зарплату купила хрустальную вазочку классической формы, оправдывая эту покупку стремлением к красоте. «Хочу, чтобы меня окружали красивые вещи». Добивалась в тресте перевода на хлебомакаронный комбинат в Свердловск. Месяц отработала на стройке разнорабочей. Зато через месяц зачислена работницей хлебного цеха, через три месяца присвоена квалификация: “подручный пекарь на разделке 3 разряда”. Вот тут-то и начался кулинарный праздник: в любой момент – батон на сливочном масле, яичница на всю сковороду из «меланжа». Постепенно Валя определилась в своих вкусовых пристрастиях, и на вершине стояла любовь к колбасе и мясу: «Что угодно назовите мясом, и я его съем».
Валя, в составе группы молодых рабочих, ездила по турпутёвке в Польскую Народную Республику. Окно гостиничного номера смотрело валиными глазами прямо в глаза Копернику, памятнику Копернику. В Варшаве в ресторане Валя тоже отличилась. Каждому туристу на завтрак полагался один кусочек хлеба. Валя посчитала, что этого мало. Зычным голосом кричала на весь ресторан требование ещё принести хлеба. Потом с гордостью рассказывала, как издали узнавали столики уральской делегации по высоким стопкам хлеба. Выслала сестре пакетик с польскими карамельками.
Но Таисию конфеты не интересовали. У Черноглазой были другие заботы в дальнем городе и с другой фамилией.
***
Папа Степан Кирилович (справа), сестра Степана Варя и дядя Саня (слева), рядом с папой – мама Мария Николаевна?
Апрель 1945г, Н.Тагил, перед отправкой в детский дом Н.Асбест. Мачеха Полина Семёновна Мельникова, бабушка – мама папы, Тася, Толик, Валя.
1948г, 3 октября, Н.Асбест детский дом, группа Марии Харисимовны Дмуховской.
1949-1950г, Н.Асбест, Детский дом. 6й класс, Ольга Фёдоровна, классный руководитель (учитель истории).
1955г, 4й курс педучилища, Дом отдыха Шишим.
Талица, Свердловская обл, педучилище, 1951-1955 год
1951г, Талица, 1й курс, классный руководитель Владимир Макарович Вельгус.
1952г, Педучилище, наша комната 2й курс, Тома Аксёнова, Валя Цыганова, Люба Дубец, Вера Шутегова, Лена Балбашова, Маша Акишева
Весна 1952 г, г.Талица, Свердловская обл., 2й курс.
1953 год, Талица, 2й курс с Томой Аксёновой.
Август 1954 год. Брату Анатолию 11 лет.
30 августа 1954 года, г.Свердловск, каникулы, с сестрёнкой Валей.
5 июня 1953г, Талица, 3й курс педучилища.
Июль 1955 год после окончания педучилища Н.Асбест Свердловская обл.С учителями и воспитателями детского дома. Анастасия Афанасьевна Медведева – директор.
Дом отдыха “Актай”г.Верхотурье. С Лидой Мордвиновой.
Дорогому другу моей жизни Тасеньке, милой подружке-уралочке, от Тамары, вредного и противного человека. 2 сентября 1956г. Комсомольск на Амуре. (вместе за партой в детском доме и педучилище, в центре).
Заимка, май 1957г, в саду.
Лето 1958 года, г.Верхотурье. Группа воспитателей на карусели.
Сентябрь 1958г, Н.Тагил, в отпуске.
1958 год. Младшая группа.
Июль 1959 Н.Асбест. После окончания училища. Встреча выпускников детского дома.
21.01.1959г, Толя Гужбин 15 лет. Фото на память.
1960год. От сестрички – Валечки.
Новый 1960 год, сотрудники детского дома, Н.Тагил, п.Висим.
Анатолий погиб в 1964-м под
Ташкентом.
5 февраля 1961г, г.Свердловск. Перед отъездом в Белоруссию к Мише.
Глава 2. Счастье жить на земле.
Никита.
Давно жили его деды на этой земле: и при Киевских князьях, и при Туровских, и при Литве; кучно жили в древней деревне Мехедовичи. Целый посёлок (улица) звалась Глушки, по фамилии его рода – Глушко. Старый дед из их рода говаривал, что пришли их предки со стороны Черниговского Бахмача. А другие рассказывали о селе с названием Глушское (Глушковское), находилось оно раньше в Королевстве Польском, в Киевском воеводствеОвручском повете и звалось на польский манер «Hluszkiewicze» – Глушковичи. Через Глушковичи проходила межевая просека между Мозырским (к Литве) и Овручским (к Польше) поветам. Но уже больше нескольких десятилетий село – в Туровском казённом поместье, а в 1806 году присоединили приход Глушковичской церкви из унии к православию. Поселение это глухое, вдали от дорог, глухомань, добраться до него очень трудно, непроходимые болота, леса вокруг. Только с юга можно было проникнуть, со стороны Киева. А фамилия у людей такая же, как у нас. Удивительно!
Теперь мы зовёмся Северо-Западным краем Российской империи. Мы православные, мы – русские. При поляках жилось тяжелее. Они ни в грош нас не ставили. Они – паны, мы – мужики. Сейчас (с 1840 года) действует общероссийское законодательство. Только своей земли мало. Барщина составляет шесть человеко-дней с крестьянского двора в неделю. Паны стали зваться на русский манер Дворянами, Помещиками. Как были Бискупский или Измайловский панами, так и остались панами-богатеями, перекупали друг у друга десятины земель в окрестностях Мехедовичей Первых, Мехедовичей Вторых, Бабыничей. (Или, как сейчас говорят, Бабуничей). Русский царь уважал православных магнатов и польскую шляхту, сохранил их права и привилегии. Шляхтичи присягнули на верность России, но православными, родными, не стали. Говаривали, что граф Ходкевич изначально исповедовал православие, но во второй половине 16 века, так же как Радзивиллы, перешёл в кальвинизм. Однако в 17 веке протестанты были ограничены в правах, и Ходкевич вынуждено перешёл в католичество. Знатные «графья на Мыше, Шклове, Ляховичах, Глуске, Чернобыле и Петрикове» были! Небывалые ярмарки в Петрикове на Покров проводили!
Около ста лет, после Второго раздела Речи Посполитой, с 1795 г. Земли вокруг Бабуничей находятся в аренде у стражника Антония Юрьевича Мазаранского. А ещё русский царь разрешил обедневшей шляхте переселяться с западных земель к нам, на Полессье. У леса на восток от Бабуничей новая деревня выросла (17 дворов, 116 жителей) – Боричев. Шляхтичи. Не смотря на бедность и «пузо голое, але ж сабля» сбоку весит, значит Пан. Фамилия почти у всех – Некрашевич. В 1857 году дворянин Некрашевич владел в деревне 175 десятинами земли.
Южнее Бабуничей и Боричева – деревня староверов Сотничи. Ох, и знатную же церковь деревянную сами староверы построили, освещена была в честь Покрова Пресвятой Богородицы. Поляки выжили староверов-православных из деревни, а церковь в 1746 году передали униатам?! Недавно, в 1836 году церковь из Сотничей перевезли в Петриков (Петриковичи) – центр волости Мозырского уезда Минской губернии. Хоть и считается Петриков православным, но больше всего там живёт евреев, немного панов. Живут в Петрикове и окрестных деревнях семьи с русскими фамилиями Тимошишины, Клевцовы (может быть это старообрядцы, беженцы от преследования после царской реформы в России в 1667 году); татары, поселённые Ходкевичем в 17 веке. Не известно точно, какие это татары: потомки сбежавших из Золотой Орды в Литву вместе с ханом Тохтамышем, или воины, поступившие на службу к литовским князьям, выходцы из Крымского ханства – Липки. В базарный день в Петрикове много наших братьев-полешуков. А бегают между христианами, иудеями и мусульманами черноволосые дети цыган. Ох, и много их, только и гляди, чтобы ничего не стянули.
Менялись правила владения землёй. Но крестьяне не получали землю. Земля оставалась собственностью помещиков. Крестьяне жили общинами. Даже те крестьяне, которые задумывали по новому закону выкупить землю, считались временно-обязанными (49,5 лет) и должны были за пользование наделом земли, как и раньше, отрабатывать барщину или платить помещику денежный оброк.
Но у русского царя было много земли. Все посмеивались над старым, хотя какой он старый, «перекошенный» от работы, дедом, который говаривал: «Вы знаете сколько у нашего царя земли? Вся вокруг, и даже за Житковичами. Вся земля русского царя».
***
Новоиспечённому женатику Василию не досталось земли в Бабуничах. Решил воспользоваться правом взять земельный надел в паре километров от Бабуничей, южнее леса на пригорке. Земля здесь хоть и песчаная, но не истощённая, не вымученная многолетними посевами. И из тёсаных брёвен поставил хату. И жил с молодой женой по закону Божьему и по Российскому гражданскому: «Муж обязан любить свою жену, как собственное тело, жить с нею в согласии, уважать, защищать, извинять её недостатки и облегчать ей немощи». Жизнь мужа и «жёнки» проходила по христианскому учению, согласно которому жена сотворена после мужа – создана для мужа, не только помощница для мужа, но помощница «подобная ему». Общепринято было среди православных считать женщину неполноценным человеком: слабым от природы и менее умной, поэтому подчинённой с непререкаемой властью мужа.
Молодой муж с мужиками после возведения стен из сухих сосновых брёвен, поставили несколько «крокваУ» (стропил). Затем поверх стропил крышу ладили длинными тонкими жердями – «латамi». А уж потом крыли крышу «драницами». Добротная получилась хата-пятистенок: углы на дубовых колодах, пол – деревянный из колотых пополам брёвен. Мастер выложил печь, как полагается, на раме из брусков с опорой на дубовый столбик, с «привалком». Молодая хозяйка сама обмазывала печь-кормилицу и грубу белой глиной; радовалась, что своё! В этом доме родились у молодой пары пятеро сыновей: Михаил, Никифор, Иван, Никита, Исаак. Всех сыновей, так же ка и их отца, по-деревенски кликали Шаперины. Не то деда, не то прадеда их дразнили Шаперя.
Хутор расширялся, и в начале следующего века, двадцатого, стал называться Подконоплище.
Жили как все: вставали рано, ложились поздно, весь световой день работали, всегда хотели есть. Была мечта: «Хлеба досыта поесть». Хлеб из ржаной муки, очень вкусный и здоровый. Хлеб был, но мало. Были огурцы, капуста с огорода, была корова и, как следствие, молоко, грибы придавали особенный аромат еде. Сало слоями хранилось в кадке пересыпанное солью. Им приправлялись все кушанья.
Тяжело было молодице Прасковье управляться с пятью сыновьями. Но она была красавица: круглолицая, румяная, с васильковыми глазами, ни одной морщинки на лице. Когда поправляла платочек, то видны были волнистые пряди русых волос. Чуть выше среднего роста, широкоплечая, плотного сложения. Сильная и здоровая! Больше всех в неё удался Никита: расторопный, злой до работы, на все руки мастер: с ранних лет и косил, и пахал, и ложку, и миску вырежет, и кадку, и стол, и лавку изладит. Зимой ходил в школу в Бабуничи. Легко ему давалась наука: и считал, и читал, а особенно хорошо красиво писал. Читал и хорошо знал Слово Божье, Евангелие. Всей семьёй на большие праздники ходили в церковь в Бабуничи (с 1897 года). Среди прихожан, большинства местных мужиков не утихали рассказы о Киеве. Церкви, соборы там знатные, и мастера-кудесники разных ремёсел творят, и купить можно всё что душе угодно. Очень хотел увидеть древний Киев Никита, да и наковальня очень в хозяйстве нужна.
Глубока была Вера в душе Никиты. Духовная жажда к истории древней обители и её Печерским чудотворцам, нетленно почивающим мощам на месте их духовного подвига позвала Никиту в паломничество. Путь пролегал через Петриков, по Припяти – в Мозырь, дальше Наровля, Вышгород. И вот «Мать городов русских» – Киев. Богатые рынки: чего только нет: невиданные ткани, платки, в кузнечных рядах глаза разбегаются. Но нужна наковальня. Тяжёлая, но и Никита не слабый. После знатного приобретения (точнее вместе с ним) поклонился Никита Андреевской церкви, Святой Софии и Великой церкви – Собору Успения Пресвятой Богородицы Киево-Печерской лавры.
Взрослели братья. Старший брат Михаил собирался жениться. Ему – и дом, и полосу земли и родном Подконоплище. «А вы, сынки, сами шевелитесь», – положение в семье, где пятеро сыновей было очевидным: на пять частей родительский надел делить бессмысленно. Надо устраиваться в жизни каждому из четырёх младших братьев самостоятельно. Пока работали с отцом и матерью.
Все местные крестьяне считали окрестные земли графскими, и нанимались на работу к Графу. В конце весны Никита нанялся на лесоповал. Собственно говоря, сосну заготавливали зимой во время сокостояния. Если срубить сосну «в сок», то материал будет как «пареная репа». После вырубки деревья вылёживались в лесу, приобретая особенную крепость. Зимой лес доставляли к Бобрику и Припяти. Предстояло снести брёвна к реке, связать плоты, и оттуда через Припять до Пинска, а затем через Огинский и Днепро-Бугский канал по Неману, Западному Бугу, Висле на Мемель и Данциг. Говаривали, что много сосны покупали немцы и даже англичане для шпал! Или отправляли сосну в низовые губернии: Киевскую, Екатеринославскую, Херсонскую. Вниз – по Припяти, а там – по Днепру.
Солнце стояло в зените, было жарко, пот заливал глаза, мошка лезла в нос, рот. Хлопцы уже несколько часов носили брёвна к реке. Незнакомые мужики подхватили передний край бревна, Никита схватился за нижний край, но мошка вонзилась в веко, руки вздрогнули и край бревна врезался в песок. Одновременно жгучая, ледяная боль пронзила всю спину. Никита аж присел, чёрные круги пошли перед глазами. Это надсмотрщик плетью хлестнул Никиту. Льняная рубаха разорвалась, и на спине проявилась кроваво-красная, сине-бордовая змея. Не испугался Никита. Собрал в кулак последние силы, обиду, перешедшую в звериную злость, стыд от намокших портков, ненависть к панам, графам, помещикам и носил брёвна до темноты. К унижениям крестьянские дети привыкли. Добро бы от графа, а то от такого же нищего, но зарвавшегося высокомерного шляхтича. Заработал Никита копеечку: тяжёлую, злую, больную.
Но уже на пороге стояли более суровые испытания для обитателей полесских (и не только) земель.
«МИНСКIЙ ГУБЕРНАТОР.
Iюля 19 дня 1914 г.
Начальникам Полицiи Минской губернiи.
18-го iюля Минская губернiя, в полномъ ея составъ, объявлена на военномъ положенiи… Губернаторъ (подписалъ) Гирсъ».
«18.07.1914 г. Указ Сената о начале проведения всеобщей мобилизации»: «I. Призвать на дъйствительную службу, согласно дъйствующему мобилизацiонному расписанiю 1910 годанижнихъ чиновъ запаса и поставить въ войска лошадей, повозки и упряжъ от населенiя».
30 июля 1914 года за два дня до вступления в войну Россия объявила всеобщую мобилизацию – размер русской армии увеличился до 5,3 миллионов человек.
И одним из солдат в этих миллионах был Никита. Поменял льняную домотканую рубаху и штаны на хлопковые шаровары грязно-зелёного цвета и такого же цвета гимнастёрку, очень похожую на крестьянскую рубаху. И шёл он вместе с тысячами таких же обвешанных кожаными ремнями с бляхой, патронными сумками, сухарными сумками, флягами, котелками, нагрудными патронташами, вещевыми мешками, шинелями в скатке, винтовками, но в сапогах. Наступали, отступали, вели ожесточённые бои. В октябре перешли Вислу, в ноябре отстояли Лодзь и Варшаву. Отличился в бою и Никита. Смелый, дерзкий, ловкий, сильный был. Награждён орденом Св. Георгия 4 степени, вскоре выслужился до унтер-офицера. Летом 1915 года войска плотно занимали весь фронт. А в марте 1916 года под снегом, дождём по непроходимому озёрно-болотному краю между озёрами Вишневское и Нарочь приказали наступать. (5 – 17 марта 1916 г.). день за днём шли, прятались, целились и стреляли.
В один из вечеров сзади послышалась немецкая речь. Патроны кончились. Как германцы смогли окружить, Никита не понимал. Жизнь завертелась, как в колесе. Не только его взяли в плен. Хорошо, что Георгиевский крест не сорвали…
Германия или Пруссия…
Длинный барак с нарами. Руки связывали сзади и били, но не убивали. Били, чтобы болело, чтобы мучился. Свои ребята, которые давно в плену, не давали умереть.
Через несколько дней Никиту вместе с остальными стали гонять на работу к бюргеру. Бюргер – название немецкое, а по сути, это тот же крестьянин. Хозяин он добрый, хозяйство большое. Никита в глубине души соскучился по крестьянской работе. Работать он умел: что пахать, что сеять, что в коровнике, что в конюшне управляться. Хозяин с недоверием присматривался к пленному русскому, но выполненную работу оценил по достоинству: то хлеба кусок даст, то молока. Летом несколько раз разрешал оставаться ночевать на сеновале. Никита и резчиком замечательным был. Не только ложку или свистульку, но и ставни резные мог выточить. Язык, немецкий язык, чужой язык стал понимать, запоминать. Почти год Никита был в плену, в рабстве у немца. «Сколько можно на немцев работать? Надо бежать». Несколько человек сбежало утром. Разбежались в разные стороны, не знали куда бежать. Никита спрятался в крестьянском доме за каминной трубой. Вскоре в дом вошёл хозяин, а за ним посланные на поиски сбежавших пленных. Хозяин заметил человека за трубой и всё понял, но выдавать не стал, сказал, что никого не видел и здесь, в доме, никого нет. Немецкий солдат заглянул за камин справа, Никита, не дыша, отклонился влево; солдат наклонил голову влево, Никита – вправо. Старый немец надеялся, что русский пленный поможет ему в работе по хозяйству. Никита оправдал его надежды, но через несколько дней старик испугался, что власти его осудят за укрывательство пленного и предложил Никите уйти. Недалеко Никита отошёл от хутора. Немцы поймали всех сбежавших и вернули в барак. Охрану усилили. Водили на работы на железнодорожную станцию: разгружали и шпалы, и щебень, и рельсы. Можно сказать, строили железную дорогу. Каторжный труд. Часто пленных били.