Алиса Арчер
Невозвратимое

Он дошел до дверей, открыл замок магнитным ключом и жестом пригласил своих гостей войти внутрь. Обвел взглядом увешанные расчетами стены, стопки бумаг и графиков, разбросанные по полу. Профессор часто бывал небрежен, когда увлекался чем-то, но сейчас подметил, что беспорядок в кабинете наводит на мысли о безумии его обитателя. Впрочем, его это не слишком волновало. Реальность, в которой он оказывался сумасшедшим, была несоизмеримо лучше той, что ждала их в будущем. Если будущим можно было назвать те немногие дни, что им оставались.

Вяземский подошел к столу и отыскал среди бумаг копию отчета, отправленного Бельскому неделю назад.

Протянул его Сорокину и отрывисто произнес:

– Читайте.

Вершинин, внимательно изучавший в это время витиеватый график на стене, задал вопрос:

– Профессор, что это?

– Схема движения объекта внутри аномалии. Мы использовали датчики движения, чтобы отслеживать передвижение, если видеосвязь отключится.

– Напоминает геометрический фрактал…

– А это он и есть, – Вяземский усмехнулся. Вершинин был совсем неглуп, а значит, в полной мере мог ощутить безупречную красоту приближающегося конца света.

– Это Дракон Хартера-Хэйтуэя.

– Значит, тоннели имеют форму геометрического фрактала? Все аномалии подобны этой?

– Нет, но все они представляют собой фрактальные кривые, – Вяземский указал на стопку листов на подоконнике. – Например, аномалия номер четыре – это кривая Гильберта, а аномалия номер одиннадцать напоминает кривую Минковского.

– Но как вам удалось получить эти данные? – Вершинин не мог сдержать любопытства и, пользуясь тем, что Сорокин углубился в отчет, продолжал расспрашивать Вяземского.

– Основная трудность поначалу была в вычислении границ аномалии. В комнате Уварова – первая аномалия названа в честь владельца квартиры, – например, граница проходит по одной из стен, поэтому, чтобы пересечь ее, необходимо открыть дверь. Изначально считалось, что площадь первой аномалии равна площади комнаты, но позже, изучив данные со спутника, мы установили, что часть аномалии располагается за пределами окна и охватывает участок около шести квадратных метров. Это обнаружили случайно – программист загружал точные координаты аномалии через спутниковую карту и увидел белое пятно рядом с домом Уварова. После инцидента в Карском море стало понятно, что спутник воспринимает аномалии как отсутствие пространства. Сейчас он видит двадцать белых точек на поверхности планеты. Двадцать участков «нигде». Комната Уварова могла бы дать множество ответов, но, к сожалению, изучение этой аномалии на сегодняшний день уже не ведется.

– Но почему? – удивился Вершинин.

– Потому что открыть дверь может только человек. А войти в зону аномалии равносильно самоубийству. С начала эксперимента было всего несколько добровольцев, благодаря которым мы сейчас обладаем многими знаниями, но посылать в аномалии людей запрещено. Исследования ведутся с помощью радиоуправляемых аппаратов, и люди в аномалиях больше не пропадают.

Однако, отвечая на вопросы Вершинина, Вяземский лукавил – люди продолжали пропадать в аномалиях. При непосредственном участии самого Петра Сергеевича. Он почувствовал внезапное желание разделить с кем-то свою ответственность или вовсе избавиться от нее, передать полномочия другим. Но он не мог отменить последствия своих решений, и умывать руки было слишком поздно.

Некоторое время тишину в кабинете нарушало лишь шуршание бумажных листов – Вершинин молча рассматривал графики, Сорокин листал отчет, то и дело поднимая глаза на профессора. Закрыв последнюю страницу, он с минуту помолчал и ледяным тоном отчеканил:

– Это абсурд.

– Увы, – ответил Вяземский. – Все будет именно так, как вы только что прочитали.

– Этого не может быть! Совершенно очевидно, что вы ошиблись в расчетах. Вы часто оказывались правы, Вяземский, но это… просто нелепо.

– И тем не менее именно так все и произойдет.

– Что должно произойти? – Вершинин отвлекся от изучения причудливых ломаных линий и поднял голову.

Сорокин, не желая отвечать, упрямо сжал губы и отвернулся. Вершинин перевел взгляд на профессора, и тот устало произнес:

– Двадцать восьмого марта около шести часов после полудня наша планета будет полностью поглощена аномальными зонами. Жизнь в привычном нам понимании перестанет существовать. Мы – перестанем существовать.

Глава 5

30 января 2016 года

Москва. Центр исследования аномалий

В кабинете повисло напряженное молчание. Трое мужчин вели безмолвный диалог с коварным собеседником, именем которому было сомнение. Вяземский ощущал его словно стоящего за спиной врага – только и ждущего, когда он оступится и совершит ошибку.

Он знал причины, явившие этого врага, и понимал, что справиться с ним поможет только время. Сомнение было порождением отрицания на пути мучительного принятия неизбежного. Он сам прошел через это и на собственном опыте убедился, что, лишь приняв реальное положение дел, можно начать действовать.

Первым решился заговорить Вершинин. Слова Вяземского удивили и напугали его, и он осторожно уточнил:

– Но как это может произойти, профессор? Аномальные зоны не так велики, и, как я понял, появляются они нечасто.

– Все верно, и еще год назад я не поверил бы тому, кто сказал бы мне подобную чушь. Полгода назад – задумался бы. Три месяца назад – посчитал бы это возможным. Но весь алгоритм открылся мне меньше месяца назад, и я до сих пор не могу понять, почему раньше не заметил очевидных закономерностей. Я слишком хотел верить в то, что аномалии – чудо. Но в их уникальности наша смерть.

– Но даже если количество аномалий продолжит расти, у нас должно быть в запасе по крайней мере несколько лет…

– Планете осталось меньше месяца. Я множество раз перепроверял все данные и каждый раз приходил к одному и тому же выводу. Сейчас вы сами все увидите.

Вяземский подошел к стоящему напротив стола флипчарту, отогнул исписанные листы и провел на белой бумаге несколько изогнутых линий. Рядом с каждой линией проставил цифры 0, 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55 и повернулся к Вершинину.

– Представьте, что линии – это волны распространения аномальных зон. А цифры – количество аномалий после каждой волны. Как видите, в такой последовательности каждое следующее число равняется сумме двух предыдущих, но проследить этот алгоритм удается не сразу. Он начинает проявляться лишь после числа 5 и становится очевиден при достижении числа 13. Когда в августе 2014 года была обнаружена вторая аномалия, я принял во внимание увеличение ее площади, но не временной промежуток между ними. Она была относительно безопасной – всего лишь небольшой участок в Карском море. Он оказался бесполезен для изучения – мы пытались скачивать данные с ближайшего плавучего маяка, но четких представлений о временны́х зонах внутри аномалии получить не удалось. Однако сам факт ее возникновения дал понять, что мы имеем дело не с единичным феноменом.

Профессор помолчал.

– Однако я и представить себе не мог, – продолжил он спустя минуту, – что следующая волна придет уже через 8 месяцев, и новых аномалий будет две. Эти аномалии размером больше 70 квадратных метров, и одна из них возникла в людном месте – в торговом центре «Витязь» в Омске. За один вечер пропало более пятидесяти человек – женщины, дети. Тогда все списали на пожар, центр закрыли. Но этот инцидент доказал, что аномалии не просто безобидные причуды пространства. Я сравнил данные по всем четырем аномалиям и установил, что с каждой волной площади аномалий увеличиваются в 1,618 раза по сравнению с предыдущей. Это грозило большими неприятностями в будущем. Я надеялся, что у нас достаточно времени, чтобы понять природу аномалий и найти способ, как предотвратить их появление. Но интервал вновь сократился, и в августе 2015 года появились сразу три аномалии, каждая из которых по площади в 1,618 раза превышала аномалию в «Витязе». Чтобы спрогнозировать появление следующей волны, я проанализировал интервалы между волнами и обнаружил, что временной промежуток сокращается также в 1,618 раза. Таким образом, следующая волна должна была возникнуть в ноябре прошлого года. И она принесла пять новых аномалий. Эта последовательность напомнила мне числовой ряд Леонардо Пизанского, более известный как Фибоначчи. Отличительным свойством этого ряда является то, что при делении одного числа из ряда на предыдущее результат стремится к числу фи – 1,618. Это не могло быть случайным совпадением, но я должен был убедиться в правильности своих выводов. Поэтому ждал следующей волны. И 2 января появилось еще восемь аномалий, и их общее число достигло двадцати.

Вяземский перевел дыхание и Вершинин, воспользовавшись паузой, спросил:

– Значит, аномалии возникают согласно последовательности Фибоначчи?

– Да. И с каждой новой волной количество и площадь аномалий увеличиваются. А интервал между волнами сокращается.

– На одно и то же число фи?

– Да. Каждая аномалия по площади больше предыдущей в 1,618 раза. А интервал в 1,618 раза меньше прежнего.

– Невероятно, – задумчиво проговорил Вершинин.

– Числу фи с древних времен приписывали мистическое, сакральное значение. Его считают формулой мироздания, идеальной пропорцией. А некоторые именуют даже числом Бога.

– Вы что же, считаете, что у аномалий божественное происхождение? – ехидно спросил Сорокин.

– Да нет, – Вяземский покачал головой.

– Аномалии имеют скорее естественное происхождение, и мой убежденный атеизм здесь ни при чем. В природе связь последовательности Фибоначчи с золотым сечением – явление весьма распространенное. Один из самых наглядных примеров – естественные спирали. Раковины моллюсков, паутина, расположение семян подсолнечника и сосны. Молекула ДНК состоит из двух вертикально переплетенных между собой спиралей. Ширина каждой из этих спиралей составляет 21 ангстрем, длина – 34 ангстрема, что соответствует двум следующим друг за другом числам ряда Фибоначчи. В природе встречаются и удивительные естественные фракталы – капуста Романеско, цветки георгины и камелии, многие суккуленты. Поэтому в происхождении аномалий я вижу природную гармонию – губительную для нас, но все же прекрасную.

– И все же не понимаю, почему вы считаете, что у нас осталось так мало времени? – не унимался Сорокин. Он не хотел, просто не мог поверить, что его дни сочтены. – Из вашего отчета следует, что площадь последних аномалий не превышает 300 квадратных метров. И если дальше…

– Я расскажу вам, что будет дальше, – спокойно перебил его Вяземский. Его нетерпение вдруг обернулось равнодушием и апатией, словно происходящее не имело к нему никакого отношения. – 3 февраля возникнет тринадцать аномалий площадью около 480 квадратных метров каждая. Само по себе это немного, и до сих пор нам относительно везло с расположением аномальных зон. Только четыре из них возникли в местах массового скопления людей. Но представьте, если хотя бы одна из новых зон появится в людном месте. Например, на площади или стадионе. Будут сотни пропавших, начнется паника. А аномалии будут возникать снова и снова, – профессор посмотрел на Сорокина. – Все дело в соотношении количества новых аномалий и увеличении их площадей. И в стремительном сокращении интервалов между волнами. 23 февраля новая волна принесет 21 аномалию. Площадь каждой увеличится до 780 квадратных метров. 14 марта – 34 аномалии с площадью 1268 квадратных метров. Затем их станет 55, 89, 144, 239. Уже к концу марта интервалы между волнами сократятся до одних суток – каждый день будут возникать сотни аномалий площадью в несколько тысяч квадратных метров. За пару дней порядка десяти процентов планеты будет покрыто аномальными зонами. Постепенно временны́е интервалы сократятся до нескольких часов, а затем – до нескольких минут. И наконец, 28 марта в 01:32 по московскому времени промежуток между волнами станет меньше минуты. Аномалии будут проникать друг в друга, превращая нашу планету в швейцарский сыр. Все будет кончено. Единственная возможность предотвратить такой исход и избежать ненужных жертв – это начать действовать сейчас. Нужно незамедлительно подтвердить «красный код».

– Я не уверен, что понимаю, о чем идет речь, – неожиданно признался Сорокин. Его горделивый пыл угас, и он стал похож на понурого нахохлившегося петуха.

– «Красный код» – это условный сигнал для запуска программы по уничтожению аномалии. Мы разработали его еще на этапе исследований комнаты Уварова, когда самым большим нашим страхом было то, что аномальная зона будет расширяться.

– Но как можно уничтожить аномалию? – Вершинин подался вперед, словно боялся не услышать, что говорит профессор.

– Полагаю, разрушив исходную точку ее развития, – ответил Вяземский.

– Временны́е тоннели только кажутся бесконечными, но в действительности имеют строго фиксированное число уровней. Я заметил, что во всех аномалиях по мере углубления проявляется одна особенность: при достижении определенного уровня пространство начинает приобретать сиреневатый оттенок. Сначала еле заметный, затем все более интенсивный. В первой аномалии он начинает проявляться к 46-му уровню, во второй – к 74-му. Это навело меня на мысль, что аномалии исходят из одной и той же точки, и каждый тоннель длиннее предыдущего. В таком случае комната Уварова – самый короткий путь к центру аномалии. Если пройти пространственно-временной тоннель до конца, мы достигнем полюса происхождения аномалий и сможем уничтожить его. Но нам еще никогда не удавалось достичь последнего уровня.

– Почему?

– Это еще одна тайна аномалий. Фантомы. Огромные шарообразные сгустки, подобные шаровой молнии. Они хаотично возникают на разных уровнях, сжигая любые инородные для аномалии объекты – людей и технику.

– Как же вы собираетесь преодолеть это препятствие? – голос Вершинина звучал растерянно и глухо.

– Я полагаю, что фантомы – это нечто вроде остаточной энергии, сформировавшейся от движения времени и пространства. В зонах аномалий пространство и время статичны. Время в них не течет привычным нам образом. Когда я только начинал изучение комнаты Уварова, мне казалось, что с помощью аномалии я смогу доказать теорию Роберта Леви о хрононах.

Сорокин неодобрительно фыркнул, и Вершинин поспешил пояснить ему, о чем говорит профессор:

– В теории квантовой механики время – непрерывная величина. Но уже в первые годы ее формулировки было сделано предположение, что время может, подобно энергии, состоять из минимальных неделимых интервалов. Их-то и имеет в виду профессор – гипотетические кванты времени.

Вяземский печально улыбнулся. Как много тайн хранили аномалии, и как мало времени оставалось на их разгадку. Он посмотрел на Вершинина и продолжил:

– Я думаю, что фантомов притягивают движущиеся объекты. Они реагируют на энергию движения и стремятся ее поглотить. «Красный код» предполагает несколько групп по 25 человек, последовательно двигающихся в аномальной зоне. У каждого из них будет при себе взрывное устройство колоссальной мощности. Большинство из добровольцев будут уничтожены фантомом, но если хотя бы один достигнет исходного уровня и активирует устройство, человечество будет спасено. Увы, это лишь предположение, но других вариантов у нас нет.

– Значит, те люди, что войдут в аномалию, будут обречены?

– Да, но они спасут своих близких, спасут свой мир от гибели. Это неизбежные необходимые жертвы. Мы не имеем права на сострадание и жалость – они не защитят нас от конца света. Мы обязаны попытаться.

Некоторое время мужчины молчали, затем Сорокин тихо проговорил:

– Но ведь если есть хоть один шанс, что вы в своих расчетах допустили погрешность, «красный код» будет чудовищной ошибкой. Бельский не простит этой ошибки вам и тем более не простит ее мне. Генерал не намерен впустую тратить человеческие ресурсы, пока опасность не станет очевидной. Нужно дождаться следующей волны.

Глядя на побледневшее лицо Сорокина, Вяземский почувствовал отвращение.

«Какой же редкостный идиот, – подумал он. – И непонятно, чего он боится больше: собственной смерти или гнева генерала Бельского».

– А вы что скажете? – обратился профессор к Вершинину.

– Если решение зависит от меня, я предпочел бы все проверить, – растерянно ответил тот. – Я только утром узнал о существовании аномалий, а сейчас должен участвовать в спасении человечества. При всем уважении, профессор, мне нужно время.

– Что ж, – Вяземский устало пожал плечами. Сегодня убедить их не удастся. Он сделал что мог, но все равно чувствовал себя проигравшим. – Все время, которое нам остается, принадлежит вам. Я попрошу своего ассистента помочь вам здесь разобраться. Мне же необходимо уладить кое-какие личные дела.

Он вышел из кабинета и отправился на жилой этаж. Всего через несколько дней новые аномалии унесут сотни невинных жизней, и почему-то казалось, что виноват в этом именно Вяземский. Когда-то давно он беспечно решил, что в интересах науки может на время забыть о морали и справедливости. И теперь – перед последней чертой – стыдился собственных решений. Мысли путались, и все вокруг казалось ему лишенным смысла. Даже собственное раскаяние. Разве есть разница, что ты совершил, если вместе с тобой сгинут и палачи, и судьи. И разве его неприглядные средства не служили великой цели?

В кармане пиджака завибрировал телефон, и Вяземский остановился у небольшого окна на лестничной площадке. Присел на подоконник, достал телефон и прочитал короткое сообщение: «Приезжай на кофе. Приготовил две чашки». Профессор тяжело вздохнул. Это был им самим придуманный шифр, и прежде, получая этот сигнал, он откладывал все дела и мчался в больницу. Стоило ли ехать теперь? Вяземский сомневался. И все-таки решил поехать. Хотя бы для того, чтобы скоротать вечер.

Он не выходил на улицу больше месяца, и холодный январский воздух показался ему удивительно свежим. Светило солнце, издалека доносилось щебетание птиц. Города уже грезили о весне, но впереди их ждала лишь беспощадная пустота похищенного аномалиями пространства. И Вяземскому было безмерно жаль – февраля и весны, что уже никогда не наступит. Этого мира, вдруг ставшего таким уязвимым и хрупким. Своего собственного будущего. И прошлого, потерявшего свою ценность без надежды на завтрашний день.

Отсутствие будущего стирает прошлое, если некому принять наследие предыдущих поколений. Человечество исчезнет, не оставив о себе памяти, и в этом Вяземскому виделась горькая ирония. Перед глазами стоял образ мокрицы, раздавленной им несколько часов назад. Он был для нее неведомой силой, непостижимой и иррациональной. В ее восприятии окружающего мира он был аномалией. Если бы она могла мыслить философскими категориями, имело бы для нее значение, убила ее высшая божественная сущность или такое же, как и она, творение природы, только более сложное и совершенное? Вяземский не мог найти для себя ответа. Каким бы тайным смыслом ни наделяли смерть, она оставалась смертью. И в ней не было ничего, с чем он мог бы смириться.

Глава 6

30 января 2016 года

В больницу Вяземский приехал уже затемно. У проходной, по обыкновению, собралась толпа посетителей, но сегодня очередь двигалась медленнее обычного. Подойдя ближе, Вяземский разглядел у входа вместо знакомого ему полноватого охранника двоих крепких ребят, которые тщательно досматривали всех пришедших. Когда подошел его черед, он достал пропуск, подписанный главным врачом, и показал одному из новых охранников. Тот вцепился в него пристальным взглядом, сравнивая стоящего перед ним человека с черно-белой истертой фотографией. Вернув пропуск, охранник молча указал Вяземскому на рамку металлоискателя, кивком приглашая его войти внутрь. В иное время подобные процедуры вызывали у Вяземского досаду и раздражение, но сейчас, зная, как мало осталось у человечества безмятежных дней, эти проявления повседневной жизни были ему приятны. Пока еще ничего не случилось. Люди сновали по своим делам, не задумываясь о скоротечности каждого дня, и в этой обыденной суете было своеобразное уютное очарование. Вяземский чувствовал это даже здесь – идя по обшарпанным узким коридорам, пропитанным ненавистным ему горьким больничным запахом.

Он дошел до нужного кабинета и костяшками пальцев тихонько постучал в дверь. Изнутри донесся приглушенный возглас и, расценив его как приглашение, Вяземский вошел.

Игорь Семенович Прокопенко, главный врач семнадцатой городской больницы, сидел за столом перед открытым ноутбуком. Увидев вошедшего, он коротко кивнул, едва заметно улыбнулся и, протягивая руку для приветствия, начал подниматься. Вяземский был его одноклассником, другом и, что Прокопенко ценил гораздо больше, источником очень неплохого дохода. Только благодаря Вяземскому он наконец ощутил истинное значение выражения «свободные деньги». Поэтому, увидев помятое серое лицо профессора, Прокопенко забеспокоился.

– Петр, что-то случилось? На тебе лица нет, – спросил он, отодвигая стул и жестом приглашая гостя сесть.

– Устал я, Игорь, – отмахнулся Вяземский. – Просто устал. Не обращай, пожалуйста, внимания на то, как я сегодня выгляжу. Расскажи лучше, почему у вас вдруг стало все так серьезно на проходной?

– О-о-о, – Прокопенко воодушевился. Ему явно было что рассказать профессору, и он с удовольствием продолжил: – Это из-за нашего особого гостя. Совершенно жуткий тип. Поступил к нам недели две назад. Ни имени, ни отпечатков пальцев. Жуткие шрамы. Девять пулевых ранений. Полиция держит все в секрете, но я слышал, что он какая-то важная шишка в преступном мире. Когда его привезли, Бельский чуть с ума не сошел. Ты же знаешь, какой он обычно спокойный. А тут словно с цепи сорвался. Орал на врачей, угрожал, что если этот человек не выживет, он камня на камне здесь не оставит. Что этот тип должен за все ответить. Заняли половину четвертого этажа…

– Бельский был здесь? – Вяземский словно очнулся. Он не слушал, что говорит ему Прокопенко, но, услышав фамилию генерала, включился.

– Он и сейчас здесь. Приезжает каждое утро – все хочет поймать момент, когда этот человек придет в себя.

– Бельский здесь?! – Вяземский вскочил на ноги и устремился к двери. – Где он? Мне срочно нужно с ним поговорить!

– Да что случилось-то? Зачем он тебе? Почему срочно? Поговорим лучше о наших делах, – Прокопенко выразительно акцентировал последнюю фразу. – Бельский не станет с тобой говорить. Он теперь вечно занят и вечно недоволен. Да и не пустят тебя к нему. Говорю же, у них там все секретно.

Вяземский опустился обратно на стул. Прокопенко прав – сейчас не время и не место для разговоров с генералом. Пусть себе караулит своего монстра на больничной койке. А Вяземскому предстоит найти решение сложной задачи, в которой жадный и недалекий главный врач, сам того не ведая, был куда лучшим помощником, чем облеченный почти безграничной властью генерал.

– Ладно, – Вяземский примирительно поднял руки и взглянул на обескураженного приятеля. – С Бельским я разберусь потом. Что у тебя есть для меня?

Тот внимательно посмотрел Вяземскому в глаза. Его проницательности хватило, чтобы догадаться: обстоятельства изменились, и его услуги стали не так важны. Однако без боя он сдаваться не собирался и решил, что если профессор захочет прикрыть их с таким риском налаженный бизнес, он шантажом сможет компенсировать себе потерянный заработок.

– Сначала я отобрал троих, – начал он, внимательно следя за реакцией Вяземского, – но одного отбраковал почти сразу. Нашлись родственники в Смоленске. И не престарелая мамаша, а два вполне дееспособных брата, которые очень заинтересовались судьбой своего пропавшего родича. Остальные тебе подойдут. Родственников нет, документы потеряны. Прокопенко протянул Вяземскому две тоненькие больничные карты, к каждой из которой была прикреплена небольшая фотография.

– Тот, что постарше, даже с трудом вспомнил свою фамилию. На улице провел больше двенадцати лет, к нам поступил весь застуженный, с сильнейшим абсцессом легких. Я сразу его для тебя определил. Лично им занимался, иначе бы не вытянули. Второй – молодой совсем. Бывший детдомовец. Относительно здоров, но совершенно дезориентирован. Про фонд я им немного рассказал – согласие они подпишут. Так что проблем возникнуть не должно.

«Какие уж тут проблемы, – подумал Вяземский. – Мир летит к черту, а я ищу добровольцев для разведки в аду».

Он посмотрел на фотографии бездомных и в который раз удивился схожести их лиц. Жизнь на улице словно стирала их черты, заменяя индивидуальность на распухшую одутловатую маску, из-под которой постепенно просачивалась пустота. То же самое происходило и с их личностями. Жалеть их у Вяземского не получалось. Разве они не сами отказались от права считаться людьми, смирившись со своим положением и отказавшись бороться? Разве не отреклись от самих себя, заглушая каждый свой день дешевым и грязным пойлом, отравляющим их разум и мысли? Все их беды были результатом их распущенности и непредусмотрительности, был уверен Вяземский. И все же формально они оставались людьми. Опустившимися, ничтожными, жалкими. Но людьми. А он отправлял их на смерть.

– Прекрасно, – вяло произнес он, передавая карты Прокопенко. – Я заберу их. Отправь их ко мне через неделю.

Лицо главного врача расплылось широкой улыбкой. Он, как всегда, был доволен сделкой и, вероятно, уже прикидывал, на что потратит солидные барыши. Как быстро он поймет, что деньги больше ничего не значат? Что скрыться некуда? Через две волны? Через три? Вяземский вновь остро ощутил несправедливость выпавшего ему расклада. Он казался себе пророком, которому внезапно открылось будущее, и он не был готов к этой ноше.

Необходимо все-таки поговорить с Бельским. Он попрощался с Прокопенко – намного холоднее и суше обычного – и вышел в опустевший больничный коридор. День почти угас, забрав с собой его надежды. Вяземский давно не чувствовал себя таким разбитым. Он медленно брел по коридору, разглядывая незатейливые узоры на выстланном выцветшим линолеумом полу. В памяти всплывали обрывки разговоров из времен, когда они с Бельским только начинали исследования аномалий. Генерал был увлечен и все выдумывал, как можно использовать аномалии, как превратить их в средство достижения нужных целей. Как он мог теперь отвернуться от Вяземского? Он – всегда признававший важность его исследований, сознающий необходимость изучения аномальных зон с помощью живых людей, давший «добро» на его проект с Прокопенко. Внезапно Вяземский остановился. Генерал обещал прикрыть его в случае, если историей с фондом заинтересуется полиция. И даже дал бумагу, подписанную лично им, что Вяземский действует в интересах государственной безопасности. Профессор всегда держал этот документ при себе, как и удостоверение с незнакомой ему аббревиатурой, которое отдал ему генерал. «Если у тебя когда-нибудь возникнут проблемы с силовиками, – сказал тогда Бельский, – просто покажи им это удостоверение, и вопросов к тебе больше не будет». Случай воспользоваться им Вяземскому так и не представился. Что если он использует его сейчас?

Он достал из портфеля папку с документами, нашел удостоверение и переложил в карман пиджака. Если ему удастся миновать охрану, Бельскому не отвертеться от разговора. Ему придется ответить, почему он перестал верить старому другу и отправил проверяющих в ответ на крик о помощи.

Он поднялся на четвертый этаж и увидел у дверей двоих крупных мужчин в одинаковой серой униформе. Судя по их телосложению и суровым серьезным лицам, это были не обычные полицейские, а люди из команды генерала. Тот формировал личный состав отборнейшими кадрами из лучших военных подразделений и окружал себя самыми перспективными и преданными людьми. Увидев их, Вяземский засомневался в реальности своего плана, но все же подошел и с самоуверенным видом протянул им удостоверение Бельского. Едва заглянув внутрь темно-синей корочки, охранники вытянулись и отдали Вяземскому честь. Затем один из них открыл перед ним дверь, и профессор, коротко кивнув, прошел внутрь. Длинный коридор оказался безлюден, лишь в глубине одного из разветвлений слышались приглушенные голоса. Поспешив туда, Вяземский натолкнулся еще на шестерых людей в уже знакомой ему серой форме, стоявших перед закрытой дверью палаты. Они были вооружены короткоствольными автоматами, которые, едва завидев профессора, сразу направили на него. По напряженным и враждебным взглядам военных Вяземский понял, что случайных гостей здесь не жалуют. И от немедленной расправы его уберегло лишь то, что он прошел первый кордон.

Он быстро вытащил удостоверение и помахал им в воздухе. Один из охранников выдвинулся вперед и, не опуская оружия, выхватил корочки из руки Вяземского. Изучив документ, он заметно расслабился и, опустив автомат, поинтересовался:

– Чем я могу вам помочь?

– Мне необходимо переговорить с Владимиром Сергеевичем, – как можно тверже ответил Вяземский. Если удостоверение обладало такой силой, то он не хотел позорить его реальных владельцев проявлением слабости.

– К сожалению, его нет на месте, – охранник выжидательно смотрел на Вяземского, пытаясь сообразить, что может означать этот внезапный визит представителя очень серьезного и к тому же секретного ведомства.

Вяземский растерялся. Он никак не ожидал, что может не застать Бельского, и совершенно не представлял, что ему теперь делать.

– Где же он? – спросил он, и сам себе показался жалким. Весь день он только и делал, что следовал за призраком угасающей жизни, а он ускользал все дальше и дальше.

– Может быть, вы поговорите со Светляком? – охранник с надеждой посмотрел на профессора. Ситуация явно выходила за рамки его компетенции, и ему не терпелось переложить ответственность за странного гостя на кого-нибудь более сведущего.

– С кем? – Вяземский уже жалел о своем решении повидаться с генералом непременно сегодня. Теперь он рисковал скомпрометировать Бельского несоответствием своего статуса уровню собственной осведомленности.

Однако военные оставались невозмутимы. Один из них зашел в палату и через несколько минут появился в сопровождении невысокого щуплого мужчины, одетого в медицинский халат. Он подошел к Вяземскому, протянул ему руку и представился:

– Анатолий Светляк, личный ассистент Владимира Сергеевича. Прошу вас следовать за мной.

Вяземскому почему-то стало не по себе. Через несколько минут он увидит человека, который оказался для Бельского важнее надвигающегося апокалипсиса. Вряд ли генералу понравится, что профессор так легко проник в его секреты.

Он вошел в палату вслед за Светляком, и тот снова закрыл дверь на замок. Вяземский заметил, как он набирает код на цифровой панели. Изнутри палата напоминала бункер: обычная деревянная дверь была заменена на стальную, окна забраны прочными решетками. Часть помещения была скрыта перегородкой, перед которой стоял еще один охранник с автоматом. Светляк предложил Вяземскому сесть на единственный стул и заговорил: