Алинда Ивлева
Молчание сердца

Глава 1. Максим

Даша каждое лето ждала Максима. Когда-то, в заброшенном сарае на краю деревни, они порезали пальцы, скрестили их, и поклялись на крови – вместе навсегда. Бабушка после этой затеи долго ставила Даше компресс с ихтиолкой. Мизинец распух и гноился напоминанием – Даша готова ради любви на все.

    А у Макса забурлили гормоны. Он любил одноклассницу Лильку за ее раскосые зеленые глаза. Любил соседку, конопатую пышную Ритку, особенно тогда, когда она, облокотившись огромной грудью на перила балкона, курила. По ночам любил Лидию Васильевну в лакированных лодочках на шпильках, училку химии, не вынимая руку из-под одеяла. Приезжая в деревню, любил Дашку, каникульную подругу, как, шутя, говорил о ней друзьям.

   Даша сначала писала письма, подросла – заимела телефон. Из Владивостока в Симферополь полетели сообщения. Макс отвечал через раз. Скупо. Порой, грубо. Все реже и реже. В июне, после окончания школы и выпускного, умерла бабушка Макса. Он два года не был в Лавриках. На похороны не поехать нельзя, бабулей он был заласкан. Единственный внук. Максу нужно было утрясти дела с поступлением. Родители уехали без него. Максим приехал на сороковину.

– На поминки должна прийти и Дашка с мамкой, – баба Стеша подмигнула. Но ему было все равно.

   Макс обогнул дом, зашёл за дровяник, присел на чурбачок, с шершавей берестой и пахший березой. И жадно затянулся стыренной у деда Митяя папиросой. Выпустил несколько шариков дыма, зависших в прозрачном воздухе словно парашюты. Сквозь клубящуюся вуаль и редкий забор, Макс разглядел медленно двигающийся по дороге между домами силуэт. Блеснули под чёрным платком золотом волосы на плечах. Даже за траурным мешковатым платьем Макс различил точеную фигурку. Он поплевал на окурок, закинул его в поленья. Подскочил к кустам черноплодки, затаился. Девушка плыла, едва покачивая бёдрами, манкая стать, взмах изящной кисти. Поправила сумочку на плече, дернула калитку. На поминки, догадался Максим. Вынырнул из-за сарая и преградил дорогу незнакомке.

– Здравствуйте, – при виде красавицы выдернул руки из карманов, распрямил плечи, пропуская даму вперёд по дорожке, выложенной дощечками. Замешкался. Девушка кивнула. Сделала несколько шагов, и будто что-то вспомнив, неожиданно остановилась. Взглянув через плечо, спросила:

– Максим, ты?

– Я, – удивлённый, забежал вперёд, ломая стрелы лука на бабулиных грядках. – А вы откуда меня знаете?

– Так ты ещё чаще бы приезжал, может тогда бы узнавал соседей. Да, мы теперь постоянно здесь живём.

– Дашина мама? – выпалил Макс, – клянусь, не узнал бы, – он сомкнул пересохшие губы. – А что с вами случилось, я помню, вы такая были …э-э-э…ну…

– Толстая, ты хотел сказать, – и тетя Майя улыбнулась. – Родители в доме?

– Ага, ну я в шоке, конечно, вы выглядите получше моих одноклассниц.

– Даша тебя ждёт на пруду, извелась, – уколола взглядом, – заждалась тебя. А здесь ей нечего делать. Она после похорон еле отошла. Иди, я скажу твоим.

   Парень помялся в растерянности, и поплелся к пожарному пруду на окраине. Там, в сараюшке на берегу, они с Дашкой побратались, правда каникульная подружка называла братание иначе – дали клятву любви. Какая любовь в восемь лет? За камышами в глади воды отражалось синее небо и ивы. Бревно их с Дашкой было на месте. На нем сидело нечто бесформенное. Макс решил не тревожить местного рыбака, и двинулся на противоположный берег по тропинке меж кустов.

– Максим, Макс, ты куда?

   Он обернулся в недоумении. Из камышей донесся знакомый голос.

– Ты? Че происходит вообще, вы с мамкой обменялись что-ли?

– Чем? – не поняла Даша, вскочившая с бревна и кинувшаяся навстречу другу.

– Какой ты стал, ещё красивее, – девочка опустила глаза и зарделась. Заправила волосы за ухо и Макс с удивлением обнаружил пухлые щеки, резко переходящие в шею. Он поперхнулся, закашлявшись.

– Я скучала, а ты совсем не писал, учёба, да?

– Ну да, типа того, – Максим в душе порадовался, что не отвечал. И ничего не обещал. Этой девице похожей на шмат сала в джинсовых шортах.

– Пройдёмся, мне девчонки все говорили, что забыл меня давно, и не нужна я тебе, пусть увидят.

– Смотрины что ли?

– Нет, мы же поклялись, вместе навсегда, я знаю, к бабке Зине ходила. Она так и сказала, клятва на крови – ничем не перебить.

– По бабкам теперь ходишь? Эту чушь слышать даже не хочу. Я пришёл, чтоб про мать твою спросить, не узнал её. Да и так, повидаться.

– У нас папа к другой ушёл, мама все его вернуть хотела, поменяла себя, даже операцию носа сделала. Помнишь, нос у неё такой картошечный был?

– Ну да помню, как у тебя, один в один, – Макс засмеялся. Но опомнился и извинился. – А ты совсем не следишь за собой? Да? – он окинул взглядом пухлую девочку.

– Я писала тебе, диабет, инсулиновый. Ты забыл, наверное.

– А-а-а, да, забыл, че то такое припоминаю, – запустил пятерню в чёрные густые волосы и отвернулся. Макс давно не читал её сообщения.

– Мы теперь здесь живём, переехали.

– Так, а переехали-то зачем? У вас же нормальная хата была.

– Мама с папой квартиру поделили. Нам осталось мало денег, нечего купить. Мы ремонт в доме сделали, можно круглый год жить. И мне тут лучше.

– Ясно, ну, я пошёл. Поминки же. Послезавтра домой уже.

– Как? Даже не побудешь? – лицо Даши побагровело и покрылось крупными каплями пота, ртом жадно хватала воздух, будто выброшенная на берег рыба. Руки затряслись, осела.

   Максим даже не успел ухватить подругу. Девочка прошептала еле слышно:

– Сахара кусочек … – глаза закатились. Тело обмякло. Макс занервничал, понимая, что не донесет подругу к дому:

– Ты, это, лежи, я за матерью твоей, – так быстро он не бегал даже в финале Чемпионата Города по футболу.

   Макс влетел в дом, застонали уставшие половицы. Тётя Глаша испуганно вытаращила глаза, застигнутая врасплох в бабулином любимом пальто с песцовым воротником. Пробурчав, что покойнице за ненадобностью, выскочила в обнове в вечернюю духоту лета. Прихватив из предбанника резиновые сапожки.

– Теть Май, Дашка упала! Плохо ей! Тётя Май! За столом пришлых уже не осталось, шептались о чем-то возле окошка мамы Даши и Макса. Отец пытался настроить древний телевизор, прикладываясь кулаком по отполированному корпусу. Телек шипел и плевался звуками, но никак не хотел делиться с присутствующими информацией. В маленькой комнатке винно-водочные пары перемешались с запахом нафталина и чего-то терпкого. Так всегда пахнет в домах, где живут старики. Мама Макса, Людмила, встрепенулась первая.

– Даша? Что случилось?

– Резко плохо стало, и упала, я поднять её не смог, скорую надо вызвать.

– Максимка, успокойся, полежит – отойдёт. Какая тут скорая, у меня свой врач, знакомый, не суетитесь, – блондинка в черном схватила телефон и выпорхнула из дома.

– Мам, у неё диабет, прикинь.

– Ах, – у Людмилы с лица сошёл румянец. – У матери глюкометр был, может сахар упал. Миша, поищи в комоде.

– Щас, – грузный мужчина стал вытряхивать содержимое из ящиков пузатого комода, еле стоящего на пританцовывающих изогнутых ножках. – Нашёл. Тут нашатырь, глицерин, валидол еще.

– Все бери, крикнула мать Макса уже в дверях. Максим выбежал следом во двор:

– Мам, она у пруда, – крикнул срывающимся голосом. И тут же послышался из-за дома, где курил недавно, женский голос. Истеричные нотки вырывались наружу. Ему стало любопытно, о чем может разговаривать женщина, когда её ребёнку плохо. Он подкрался ближе, спрятавшись за дровяником.

– Вот, Семён, опять ты начинаешь, приезжай и забирай её. Сил моих больше нет. Тех крох на что хватит, на что-о-о? Она толком не учится, я нанялась возле неё сидеть? Пусть твоя жена молодая с ней и сидит. Ты обещал, я не могу так больше… – красивое лицо сморщилось и посерело. Майя кинула сотовый в траву, и прижалась всем телом к щетинистым доскам сарая. Видимо, заноза воткнулась в палец, она взвизгнула и прекратила рыдать. Макс от неожиданности отпрянул и упал плашмя на поленья. Кладка рассыпалась. Женщина заглянула внутрь, парень валялся на опилках с пунцовым лицом.

– Какой ты стал хорошенький, Максимка.

– Вы тоже! – он неуклюже встал.

– Эх, вернуть бы молодость, – Майя дернула плечом, махнула густыми волосами, с головы сполз чёрный шифоновый платок. У Максима сбилось дыхание. Она подошла вплотную, её пухлые влажные губы застыли у кадыка. Он с трудом сглотнул и почувствовал дрожь. Везде. Невыносимую боль в паху и безудержную дрожь тела. Майя, не касаясь, очерчивала ртом, пахшим клубникой, его скулы, на выдохе замерла возле уха. Грудью коснулась его солнечного сплетения. Макс, не помня себя, обхватил её за талию, прижал к скрипучей дощатой стене. Она податливо раздвинула ноги, задрав платье. Макс застыл в моменте, одно движение и взрыв эмоций и ощущений. Вдруг пелена спала, и он резко убрал руки, поправил джинсы. Женщина сползла по стене, цепляясь платьем за грубые доски. Оголенные ножки её будоражили и пугали в интимном полумраке дровяника. Макс зарычал, чего от себя не ожидал, и вырвался наружу, на воздух, к Даше. Прочь. Он отряхнулся, словно кобель после случки, и не оглядываясь, рванул к пруду.

   Когда он, всклокоченный и возбужденный, примчался к пруду, возле бревна у воды шептались две местные жительницы. Ни отца с матерью, ни подруги не было. Макс уточнил, может быть, что-то знают женщины. Они с охотой рассказали о произошедшем в красках, охая и ахая.

– А ты не Нюркин ли внук, Царствие Небесное, – тощая сухая, та, что постарше, перекрестилась.

– Да, а где Даша, и мои где?

– А матки ейной нет, погляжу? – покачала головой вторая и шепнула собеседнице:

– Я ж говорила, кукушка, а не мать.

– Да, ветеринар местный проезжал, вот повезло девчонке, с Кузьмичом в город ехали, и увидали, так забрали её в больницу. Родителей твоих тоже забрали по пути, мать твоя уж очень просилась.

– А далеко больница?

– Так отсюда килОметров семьдесят с гаком… ⠀

   Макс не дослушал и рванул к трассе. Простояв час, сумел поймать попутную фуру. Представился братом в приемном покое и ворвался в пропахший хлором больничный коридор. Мать дремала на плече отца. Папа, приближая и удаляя, то и дело щурясь и почесывая лысину, что– то изучал на экране телефона.