Алина Углицкая
Единственная для Барса

Опять от отца.

Девушка протянула руку, собираясь удалить письмо, но последние слова Кира вселили в неё неуверенность. Возможно, в чем-то он прав…

– Я подумаю, – пробормотала она и закрыла ноут.

– Кстати, не спросишь, почему я позвонил?

Странно, только сейчас Лика заметила, что они обращаются друг к другу на "ты". И это произошло так легко и непринужденно, будто они знакомы уже тысячу лет.

– Почему?

– Во сколько тебе нужно быть в части?

– К семи…

– Будь готова в половину седьмого.

– Зачем?

– Подвезу, – в его голосе снова мелькнула насмешка, но на этот раз не обидная, а снисходительная. Словно он говорил с несмышленым ребёнком.

И Лика не стала сопротивляться.

Попрощавшись, она снова села за ноут. Несколько минут смотрела в экран, не решаясь открыть злополучное письмо. Потом все же отважилась.

Глава 3

Когда Борис пришёл к Стромову, на улице уже царили вечерние сумерки. Здесь, в южной части Атлантики, солнце садилось быстро, и день почти за минуты превращался в глубокую ночь.

Войдя в гостиную, Борис моментально уловил резкий запах спиртного. Его человеческого зрения было недостаточно, чтобы разглядеть Кира, сидевшего в темноте.

Борис зашарил рукой по стене, ища выключатель. Гостиную озарил яркий свет.

– Мля! – злобный возглас Стромова раздался из дальнего угла помещения. – Выруби эту хрень!

Борис нажал выключатель. Но тех мгновений, пока горел свет, ему оказалось достаточно, чтобы увидеть главное.

Кир сидел, развалившись на кожаном диванчике, в дальнем углу гостиной. Помятый, всклокоченный, с блуждающим взглядом и опухшим лицом. Рядом валялись пустые бутылки из-под «Портера», ещё одну Стромов как раз приложил к губам, делая новый глоток.

– Что происходит? – Оставив выключатель, Тихомиров на ощупь прошёл к столу и включил небольшой торшер. Теперь, по крайней мере, он мог разглядеть перекошенное гримасой лицо друга.

Очень пьяного друга.

– По какому поводу пьянка?

– Забей, – Стромов сделал ещё глоток. – К делу это не относится. Ты принёс, что я просил?

– Да, вот последний отчёт.

Борис протянул чёрную папку, не забыв окинуть Кира осуждающим взглядом.

Тот поболтал в руке пустую бутылку, заглянул внутрь и небрежным броском отправил её под диван, где лежало уже штук десять её собратьев.

Потом махнул рукой Тихомирову:

– Сам расскажи. Только коротко.

– Ну, если коротко, – Борис присел на соседнее кресло. – У нас на руках уже сорок процентов акций Химнесса. Все куплены через подставных лиц, так что тебя никто не заподозрит. Но Андрулеску зашевелился.

– Чует, старый ублюдок, что под него копают, – губы Стромова растянулись в жестокой усмешке.

– Да, он начал что-то подозревать. Но даже если и выйдет на нас, твое имя ему ни о чем не скажет.

– А я бы хотел, чтоб сказало.

– Рано ещё.

– Рано. Надо дождаться, пока в наших руках окажется контрольный пакет акций.

– И что будет, когда это произойдёт?

– Увидишь, – усмехнувшись, Стромов нашарил у ног непочатую бутылку. – Тебе понравится.

Борис с минуту наблюдал, как тот откупорил пробку и, приложившись к горлышку, начал жадно глотать темную шипучую жидкость. Потом произнёс:

– Кир, давай на чистоту. Я твой друг. Я хочу помочь. Что ты скрываешь?

– Ты о чем? – Стромов ответил невинным взглядом.

– Не придуривайся. Я вижу: что-то случилось. И дело не в Андрулеску, не в акциях и не в твоих планах… – внезапно его осенило. – Дело в этой девчонке, ведь так? Ты с ней сегодня встречался…

Стоило только Борису вспомнить о Лике, как Стромову словно сорвало стоп-кран.

С утробным рычанием он вскочил на ноги и запустил бутылкой в сторону друга. Стеклянный снаряд пронёсся через всю комнату, заставив Бориса отпрянуть, разбился о стену и осыпался вниз стеклянным дождём.

– Помочь? – прорычал Кир, сжимая кулаки. В его глазах, налитых кровью, вспыхнула ярость. – Ты хочешь помочь? И чем же, скажи на милость?

Процедив пару ругательств, он рухнул назад на диван.

Борис пару секунд смотрел на него, потом молча прошёл к бару, взял бутылку обычной воды и налил в стакан. Все так же молча вернулся к дивану. Сунул стакан в руки Стромова.

– На вот, выпей и не ори. Говори, что случилось.

Тот послушно сделал пару глотков. Всплеск ярости исчез так же быстро, как и возник, оставив после себя сосущую пустоту. И в тишине гостиной прозвучал пьяный смех Стромова, полный горечи:

– Ты серьезно уверен, что сможешь помочь?

Борис подошёл ближе. Опустил руки на плечи друга и заставил того поднять голову. Потом тихо заговорил, выделяя каждое слово:

– Мне было десять лет, когда мой отец привёл тебя в дом и сказал, что теперь ты мой названый брат. Ты был старше на год, но выглядел в два раза младше. Испуганный мальчишка с затравленным взглядом и изуродованным лицом. Ты боялся людей, боялся света, прятался по тёмным углам. Кричал по ночам. Шарахался от каждого звука. Я обещал о тебе позаботиться. А через пять лет мы скрепили наше братство кровью, помнишь? У меня на руке до сих пор шрам.

Он повернул левую руку ладонью вверх. На загорелой коже запястья белел тонкий рубец.

– Помню, – хмыкнул Кир, глядя на шрам, – как у тебя кровища хлестала, и рана долго заживать не хотела. А на мне все за пять минут заросло.

– Потому что ты вер.

– Потому что я вер, – повторил Кир, как заведенный. – А ты человек.

– Я твой брат. И я всегда буду на твоей стороне, что бы ты ни затеял. Знаешь почему?

– Почему?

– Потому что так поступают братья. – Борис замолк на секунду, а потом, хлопнув Стромова по плечам, совсем другим голосом произнёс: – Так что хватит этих бабских истерик, давай выкладывай, что там случилось.

Кир медленно снял с плеч руки друга. Встал, пошатываясь, и с досадой чувствуя, как быстро выветривается хмель. Теперь он возвышался над Тихомировым на целую голову.

– Я столько лет пытался стать человеком, – начал Стромов, поморщившись. – Но ты верно заметил: я – вер. Это моя сущность и моё проклятье, и сегодня я это понял, как никогда.

Пошарив в кармане, он достал смятую салфетку, ту самую, на которой дочь Андрулеску записала свой телефон, и поднес её к носу. Шумно втянул в себя запах бумаги.

Она все ещё хранила чувственный аромат девушки, теребившей её в руках.

Пива, пусть и крепкого, оказалось совсем не достаточно, чтобы его заглушить.

Её запах.

Запах истинной пары, ставший одновременно и приговором, и палачом.

В тот же миг зрачки Стромова резко сузились, превращаясь в два тонких серпика. А внутри, глубоко в подсознании, заворочался Зверь, напоминая о своем существовании.

– Чёрт, только не говори, что я правильно понял… – прошептал Борис, изумленно глядя на друга.

– Если бы я мог это предугадать, – Кир невесело усмехнулся, – если бы мог изменить…

Стиснув в кулаке измочаленную салфетку, он с шумом втянул её запах.

– И… что теперь? Ты все отменишь?

– Нет! – в глазах Кира блеснула сталь. – Я столько лет шёл к этому. Ничто не помешает мне насладиться местью.

В словах Кирилла было столько холода, что Борис не стал спорить.

Пожав плечами, он принес из бара бутылку виски. Ни слова не говоря, разлил по стаканам и один протянул Кириллу. Тот залпом опрокинул в себя адскую смесь, и она скользнула внутрь жидким огнём, обжигая гортань.

– У тебя глаза изменились, ты знаешь? – произнёс Тихомиров, вглядываясь в лицо друга.

Стромов кивнул.

– Понял уже. Хорошо, что я никогда не выхожу из дома без линз. Иначе бы меня уже пристрелил какой-нибудь верофоб.

– Здесь, на Тайре, тебе нужно быть вдвойне осторожным. А теперь и втройне. Или наш план полетит к чертям.

Мрачно усмехнувшись, Кирилл налил себе ещё одну порцию виски.

– За это не переживай.

***

Финансовый отчёт за последние полгода уже лежал на столе, когда Антуан вернулся домой.

Хмурый и недовольный, глава Химнесса мрачной тенью прошёл мимо притихших слуг и, приказав никого не впускать, закрылся в своем кабинете.

Первым делом проверил почту. Но Лика так и не открыла письмо. Ни одно, ни второе, ни третье. Ни сотни тех, что он присылал ей раньше.

Такая же упертая, как её мать, чёрт бы побрал эту бабу!

Спрашивается, чего ей не хватает?

Антуан не скупился в средствах, надеясь наладить контакт с дочерью, которую когда-то так опрометчиво выслал из Химнесса. Теперь он убеждал себя в том, что так было лучше. Для Лики. Но внутренний голос коварно нашептывал: нет, он сделал это исключительно ради себя.

Все дети веров, родившиеся от человеческих женщин, несли в себе так называемый альфа-ген. Тот самый, который был искусственно внедрен в первое поколение. В младенчестве этот ген спал, и ребёнок до трёх лет ничем не отличался от человеческого малыша. Но стоило пересечь рубеж в три года, как все менялось. Альфа-ген просыпался. А вместе с ним и внутренний Зверь.

А у Лики альфа-ген не проснулся.

Из всех детей, рожденных в Химнессе, только она – дочь главы – оказалась ущербной. Это был удар ниже пояса. По самолюбию, по репутации Антуана. Он даже засомневался, его ли это дочь? Он не любил женщину, которая ее родила – так, испытывал небольшую привязанность. На большее его эгоизм был не способен. И потому он без малейших упреков совести отправил её с ребенком на материк.

С глаз долой.

И постарался о них забыть.

Правда, спустя семнадцать лет, уже перед смертью, Анна прислала ему результаты генетического анализа. Только тогда он поверил, что Лика все-таки его дочь. Да, самый сильный вер Химнесса оказался с небольшим браком: не смог передать своему единственному ребенку альфа-ген.

И вот теперь он пытался наладить с Ликой контакт. Незримо следил, опекал, помог устроиться в МГУ, подкупив нужных людей, помог получить пропуск на Тайру, желая, чтобы дочь была поближе к нему.

Лика об этом не знала, иначе бы вряд ли приехала. От денег и подарков она отказывалась, письма не открывала… Видимо, не могла простить. Но Антуан не был бы главой резервации, если бы не умел добиваться желаемого. Вот и сейчас он сделал все, чтобы дочь оказалась в нужном месте и в нужное время. Осталось только сломить ее глупое упрямство.

– Вот же, настырная девчонка, – процедил Антуан сквозь зубы. – Давай же! Открой хоть одно письмо!

Но Лика не торопилась.

Выругавшись, он плеснул в бокал немного любимого коньяка и рухнул в кресло.

Все, надо переключаться на другие проблемы.

С материка уже давно приходили тревожные вести. Кто-то примерно с полгода назад начал скупать акции "Химнесс Медикал Корпорейшн" – компании, которая являлась собственностью Химнесса и приносила жителям резервации стабильный доход. Финансовый директор уже не раз бил тревогу. Все данные указывали на то, что кто-то целенаправленно копает под Химнесс. Но прямых доказательств не было. И только сегодня Антуан наконец-то получил полный отчёт, развеявший последние сомнения.

Андрулеску нажал кнопку селектора:

– Алекс, зайди ко мне.

Новый приор, Алекс Крушевич, занявший место Каховского, вошёл через две минуты. Антуан жестом пригласил его сесть и указал на отчёт.

– Глянь. Что ты об этом думаешь?

Алекс прочитал пару страниц, потом поднял на главу внимательный взгляд.

– Мастер, кто-то объявил нам войну.

– Ты должен выяснить – кто. И как можно быстрее.

Оставшись один, Антуан вернулся к компьютеру. С бокалом коньяка в одной руке и дымящейся сигарой в другой. На душе скребли кошки, но глава Химнесса не привык сомневаться или, не дай бог, страдать от упреков совести. Он всегда видел цель и выбирал кратчайший путь к этой цели. Если нужно – шел по головам, и ему было абсолютно плевать, чьи это головы. Главное – результат.

Он как раз делал глоток, когда пиликнуло системное сообщение. Еще не веря в удачу, Андрулеску склонился над экраном. Но глаза его не обманывали, и ошибки быть не могло.

Лика открыла письмо!

А вместе с ним впустила в систему особый вирус – любимую разработку спецслужб.

Губы Андрулеску растянулись в довольной усмешке. Ну, наконец-то! За это можно и выпить.

На экране компьютера перед ним появилось лицо дочери: сосредоточенное, с хмуро насупленными бровками, между которыми залегла тоненькая морщинка. Лика напряженно вчитывалась в строчки письма, не замечая, что заработала вебкамера, а за ее плечами через большое окно отельного номера светила луна.

В груди что-то ёкнуло: так похожа на мать! Но Антуан тут же задавил в себе лишние сантименты. Ее мать была для него никто, просто одна из тех десятков женщин, что вереницей прошли через его постель. Но Лика – совсем другое. Она его дочь, и как бы там ни было, но часть его крови находится в ней.

Если бы она только знала, чего ему стоило выбить для нее пропуск на Тайру! Исполнить ее голубую мечту – увидеть живого вера, принять участие в изучении этих существ. Словно сама судьба благоволила ему, направляя девочку в нужное русло. Даже факультет ксенопсихологии она выбрала не случайно. Подсознательно она понимала, что не такая как все.

Не отрывая пристального взгляда от лица дочери, Андрулеску набрал номер Генри Неймана.

– Наша договоренность в силе?

– Да, мастер.

– Тогда жду завтра первый отчет.

Тонкая усмешка изогнула губы главы Химнесса.

Какая ирония – Лика даже не подозревает, что с завтрашнего дня ее саму начнут изучать.

Разумеется, тайно.

Генри Нейман, ее будущий научный руководитель – отличный генетик, один из лучших, и если уж он не сможет понять, что с ней не так, и разбудить спящий ген – то не сможет никто.

Глава 4

Кир так и не смог заснуть, несмотря на количество выпитого алкоголя. Он всю ночь проворочался на диване в гостиной, даже раздеваться не стал. Только скинул туфли, и то после того, как Борис пригрозил стащить их собственноручно.

Впервые в жизни женщина настолько завладела его мыслями. И какая женщина! Девчонка, на которую в другой ситуации он бы даже не глянул!

Кир понимал, что попал в ловушку, выхода из которой нет.

Дочь его врага – его пара.

Это вердикт, который невозможно оспорить. Закон природы, которому подчиняются такие, как он. Можно биться головой о стенку сколько угодно – это ничего не изменит. Внутренний Зверь, спавший до этой поры, пробудился. Теперь его сила будет только расти, и Кир уже чувствовал, как он ворочается внутри, пробуя стенки своей темницы на крепость.

Все эти годы Кирилл был уверен, что хорошо защитил себя от подобных проколов. Что всегда, в любой ситуации его разум окажется сильнее инстинктов. Но вчера, унюхав в девчонке пару, он едва не сорвался. И это при том, что приемный отец годами учил его скрывать истинную сущность. Только так можно было выжить среди людей. И если бы не это, то не известно, чем бы закончилась первая встреча с дочерью Андрулеску.

Кир помнил, как неторопливо шел ей навстречу, прокручивая в голове первую фразу, которую собирался сказать. Что-то банальное, типа: «как пройти в библиотеку» или что-нибудь в том же духе. Это казалось смешным и нелепым, но вполне достаточным, чтобы завязать разговор. Но когда девчонка, засмотревшись на что-то, сама налетела на него, едва не сбив с ног, он среагировать не успел.

Среагировал его Зверь.

В одно мгновение разум отключился от управления телом, предоставив волю инстинктам. Кир словно со стороны наблюдал, как его руки сомкнулись на талии девушки, как нос уткнулся ей в шею, шумно втягивая аромат ее кожи. И в тот же момент вспыхнуло желание сжать сильнее и не отпускать. Все мысли исчезли, осталась только одна: «МОЯ!». Она застучала в висках набатом, заставила покачнуться мир перед глазами, ударила в голову, точно молодое вино, стекла по позвоночнику вниз и угнездилась в паху сладкой пульсацией. В тот момент Кир понял смысл этого термина – «пара». Не что-то отдельное – часть. Часть его плоти и крови, женщина, которую до зубовного скрежета хочешь сделать своей.

А она?

Она даже не поняла, что случилось.

Он успел взять себя в руки до того, как она испугалась, а контактные линзы скрыли изменение глаз. Как удачно, что у второго поколения веров зрачки изменялись только в момент, когда просыпались инстинкты.

И у нее они не изменились.

Этот момент всю ночь не давал Киру покоя.

Контактные линзы? Возможно.

Но было еще кое-что.

Кир инстинктивно почувствовал, что Лика старалась держать между ними дистанцию. Да, его внешность ее впечатлила. Он видел восторженное восхищение, вспыхнувшее в ее глазах, как только она глянула на него. И жалость, на секунду мелькнувшую во взгляде, когда она увидела шрам. Обычно он действовал на женщин по-разному: у кого-то вызывал отвращение, у кого-то – болезненное влечение. Но жалость…?!

Вряд ли Кирилл Стромов был тем мужчиной, которого женщине хотелось бы пожалеть.

Но в отличие от других, эта не проявила ни малейшего желания познакомиться ближе. Пришлось буквально навязывать ей свое общество, опасаясь, что она убежит.

Кто бы знал, чего ему это стоило! Старательно растягивать губы в улыбке, сохранять спокойствие, говорить о какой-то ерунде, в то время как все инстинкты вопили: «возьми ее!», пульс набатом стучал в висках, затмевая разум, а ненависть к ее отцу бурлила в крови огненной лавой и требовала выбросить эти мысли из головы.

Даже сейчас он не знал, чего ему хочется больше: оторвать ей голову или впиться в нежные губы жадным поцелуем.

Черт бы побрал эту девчонку!

Злой на себя, на нее, на весь мир, Стромов подорвался с дивана, едва забрезжил рассвет. Заперся в ванной. Надо было привести мысли в порядок и немного остыть перед новой встречей с неизбежным.

Через минуту в дверь постучали.

– Ты как там? – услышал он голос Бориса.

– Отлично.

Это была чистая ложь.

Сжав пластиковый бортик ванны так, что мышцы на руках вздулись узлами, он засунул голову под струю холодной воды.

– Чего не спишь? – прохрипел, чувствуя, что Борис так и стоит с той стороны двери.

– Беспокоюсь. Кабы чего не вышло…

– Что, например?

– Ты помнишь, почему веров загнали в резервации?

– Ты про несдержанность? – криво усмехнувшись, Кир взглянул на себя в запотевшее зеркало. Сейчас, без контактных линз, было отлично видно, что глаза у него желто-карие, как у отца, с серповидным зрачком. Они выдавали в нем вера за километр. – Боишься, что я не выдержу и сорвусь? Изнасилую дочь Андрулеску? Не переживай, я уже думал на эту тему.

– И что решил?

– Есть сотни способов приглушить либидо.

Борис замолчал, но остался стоять. Кирилл слышал его изменившееся дыхание, говорившее, что друг чем-то взволнован.

– А она? – наконец раздался его неуверенный голос.

– Что – она? – Стромов нахмурился, понимая, к чему клонит Борис.

– Она тоже это почувствовала?

Пальцы Кира сжались сильнее. Белый бортик ванны пошел тонкими трещинами, крошась под звериной хваткой.

– Нет, – процедил он сквозь зубы, проговаривая вслух то, о чем не хотел даже думать. – И давай не будем об этом.

Когда Кирилл вышел из душа, на столе ждала чашка крепкого кофе.

– Спасибо, – он кивнул Борису, уже сидевшему за столом, – нужно решить, что делать дальше.

– У тебя же есть план.

– Есть, – Кир согласно качнул головой, потом забарабанил пальцами по столу, – но возникла одна неувязка. Мы с тобой кое-что неправильно поняли. Судя по тому, что вчера рассказала девчонка, отец не прятал ее на материке. Он их с матерью бросил. Точнее, выставил из резервации. А несколько лет назад по какой-то причине начал активно искать пути сближения.

– Интересно… Почему ты так решил? Веры ведь очень ревностно относятся к своему потомству. Я так понимаю, дети для твоей расы редкое и потому очень ценное сокровище.

– Не всегда. – Залпом проглотив горячий напиток, Кирилл со стуком поставил чашку на стол и серьезно взглянул на Бориса. – Помнишь, что говорил твой отец? Когда создавали первое поколение веров, никто не планировал, что мы начнем размножаться естественным путем. Но при этом принцип естественного отбора был заложен на генном уровне. Подсознательная выбраковка слабых, нежизнеспособных и дефективных особей.

Он замолчал, давая Борису возможность самому додумать то, что осталось невысказанным.

Брови Тихомирова медленно поползли вверх.

– Хочешь сказать, что дочь Андрулеску нежизнеспособная или дефективная? – Он вспомнил девушку, которую видел на фотографиях. Да, она выглядела худенькой, но при этом не казалась больной. – Бред! Он сильнейший вер первого поколения!

– Тогда почему он ни разу за семнадцать лет не поинтересовался своим ребенком и его матерью? Он просто вычеркнул их из жизни. Как ненужную вещь. И я даже больше тебе скажу. – Кир на секунду замолк, подбирая правильные слова. – У меня была целая ночь, чтобы это обдумать. Я выжил среди людей лишь потому, что твой отец сам был ученым, разрабатывавшим генокод первого поколения. Он знал о верах все, вплоть до последовательности белков в цепочке ДНК. И он знал, как скрыть мою сущность. А эта девчонка? Как смогла выжить она? Неужели никто не заметил, что она не такая, как ее сверстники, что она отличается от людей?

Борис потер подбородок.

– Возможно, ты прав…

– Прав, вот увидишь. Меня интересует другое: зачем она понадобилась Андрулеску на Тайре? Почему через столько лет этот ублюдок вспомнил о ней?

Кирилл резко замолчал, снова поймав себя на лжи.

Нет, этот вопрос его не интересовал. Он его беспокоил. И довольно серьезно.

Тревога за девушку возникла внезапно, заставив внутреннего Зверя занервничать. Так нервничают хищники, учуяв запах крови собрата. И появилось желание увидеть ее, схватить, ощупать. Убедиться, что с ней все в порядке, что никто не причинил ей вреда…

– Чертова девка, – пробормотал Кир, стараясь обуздать инстинкты. Его пальцы рефлекторно сжимались и разжимались, на руках вздулись толстые вены, кожу усыпали мелкие капельки пота, точно температура воздуха в комнате резко повысилась. Это внутренний Зверь пытался взять верх над человеческим разумом. Но он был еще слишком слаб, и человек смог прогнать его прочь – в самый темный угол подсознания. – Вчера я ей посоветовал наладить контакт с отцом, а сегодня мне хочется, чтобы она держалась от него как можно дальше.

– Интуиция тебя еще не подводила, – Борис внимательно посмотрел на него. – Возможно, у Андрулеску планы на дочь. Что думаешь делать?

– Для начала встречусь с ней, как и планировал. А там посмотрю.

Стромов через силу усмехнулся, представляя, чего ему будет стоить это простое «встречусь». И дело не только в диком желании, которое вызывает сам запах девчонки. Кир знал, что с каждым контактом потребность в паре будет только расти. Сможет ли он удержать свою сущность в узде? Или сорвется?

Мысль о том, что он зависим от дочери врага, заставила скрипнуть зубами.

– Я за тебя беспокоюсь, – покачал головой Борис, глядя на побледневшее лицо друга, на котором багровым рубцом выделялся шрам. – Может быть, стоит пересмотреть наш план?

– Нет! – Кир сжал челюсти так, что на скулах выступили желваки, и почти прорычал: – Андрулеску уничтожил мою семью. А я уничтожу его. Даже если для этого мне придется сломать себя.

***

Анжелика!

Моя драгоценная дочь!

Много лет назад я выбрал тебе это имя. Но, к сожалению, не смог увидеть, как ты растешь. Да, в этом есть и моя вина, но поверь, я не такая сволочь, как тебе могло показаться. Понимаю, ты имеешь право ненавидеть меня и обвинять во всех смертных грехах. Особенно в том, что произошло с твоей матерью. Но это слишком жестоко. Поверь, у меня были причины, по которым я молчал столько лет. Позволь мне доказать это. Дай хоть одну попытку убедить тебя в своей невиновности. Даже приговоренному к казни дается последнее слово.

Твой отец Антуан Андрулеску.

***

Лика беспрестанно прокручивала в голове эти строчки. Ужиная в кафе на первом этаже отеля, принимая душ и готовясь ко сну, ворочаясь в кровати и пытаясь заснуть…

В них чувствовался напор, уверенность в собственной правоте, безапелляционность. Даже шрифт, которым было набрано письмо – крупный, жирный, с острыми углами – говорил о настойчивости того, кто писал.

Но главное – это письмо заставило ее усомниться в собственной правоте.

В детстве Лика скучала по отцу, хотя и не помнила его. Мать сказала, что он умер, и когда Лика пыталась расспрашивать о нем, она всеми способами уходила от конкретных ответов. Только имя назвала – Тони.

Но девочка нуждалась в отце. К семи годам Лика нарисовала себе сказочный образ, влюбилась в него, убедила себя, что он существует. Потому что так было легче. Ее детский разум не мог охватить всю глубину понятия «умер», ей было проще представить, что он просто уехал, но однажды вернется.

В школе она завидовала одноклассникам и друзьям, у которых были полные семьи. Лика мечтала, что однажды откроется дверь маленькой квартирки, где она жила с матерью, и на пороге возникнет отец – обязательно красивый, мужественный, сильный, широкоплечий, с лучезарной улыбкой на устах. Он подхватит ее на руки легко, точно куклу, посадит на плечо и так понесет по улице. А она будет смотреть на всех с высоты его роста и обнимать его крепкую шею.

Она была уверена: ее папа не умер, он самый лучший из всех, кого только можно вообразить. Однажды он придет за ней, и тогда мама поймет, что ошибалась.

Но годы шли, отец не появлялся, и сказочный образ постепенно тускнел, пока однажды окончательно не померк.

Это случилось, когда Лике уже было семнадцать, и она готовилась к выпускному.

Именно тогда врачи поставили Анне – матери Лики – неутешительный диагноз: лейкемия. И сказали, что нужно дорогостоящее лечение, на которое у их маленькой семьи не было денег.

Несколько месяцев они обивали пороги по друзьям и знакомым, но того, что удалось собрать, было слишком мало. Именно тогда Анна призналась, что отец Лики на самом деле жив, здоров и вполне обеспечен. Что когда-то, когда она сама была молодой и наивной, он впечатлил ее своей силой и властью. Возможно, она его даже любила, но он ее – нет. Иначе не вычеркнул бы так легко из собственной жизни. Ни ее, ни ребенка, которого она ему родила.

Оскорбленная таким отношением, Анна сначала хотела доказать ему, что он заблуждается. Она даже сделала генетический анализ, прихватив с собой содержимое его пепельницы, и часто представляла, как швырнет эту бумажку ему в лицо. Но потом передумала. Испугалась, что он отберет ребенка, а ее саму выставит вон. Или сделает так, что она исчезнет.

Лика слушала исповедь матери и не могла поверить. Боль от разочарования оказалась настолько сильной, что радужный образ, нарисованный в детских мечтах, сразу померк. Но еще оставалась надежда. Сейчас, когда жизнь матери напрямую зависела от денег, Лика заставила ее связаться с отцом. Анна упорно отказывалась говорить, кто он, утверждала, что это опасный субъект, который не остановится ни перед чем. Но Лике было плевать: болезнь быстро прогрессировала, мать умирала у нее на глазах, и если бы в тот момент ради спасения ее жизни потребовалось бы сойти в Ад – она сделала бы это не задумываясь. Девушка была уверена: кем бы ее отец ни был, он не оставит в беде женщину, которая родила ему дочь. Надо просто ему доказать, что она у него есть.

В конце концов, мать сдалась. Сообщила адрес электронной почты отца и место, где спрятала документы, подтверждающие родство. Лика сама написала отцу письмо с просьбой о помощи. И несколько дней, затаив дыхание, ждала ответ, боясь оторваться от компа даже на пару минут. Даже спала за рабочим столом, уронив голову рядом с клавиатурой.

Но ответа все не было.

А потом он стал и не нужен. Анна скончалась ровно через неделю, в ясный, солнечный день.

Именно тогда Лика окончательно поняла, что у нее нет отца. Да и не было никогда. Она дала себе слово, что, если однажды он все же возникнет на пороге и постучит, она не откроет ему. Даже если он будет стоять на коленях и умолять.

Это было восемь лет назад.

А спустя месяц после смерти матери отец написал ей первое письмо. Лика не стала его открывать. Ей было абсолютно безразлично, что в нем написано. Что бы ни написал ей этот человек – он опоздал. Опоздал на тысячу лет.

И вот теперь она нарушила собственное правило.

Открыла письмо.

Прочитала.

Кажется, ее отец, кем бы он ни был, умел добиваться желаемого.

***

Лика заснула только под утро. Словно провалилась в глубокую яму. Злополучное письмо никак не хотело покидать ее мысли и не давало уснуть. А в шесть утра прозвенел будильник, вырывая девушку из сна.

Злая, не выспавшаяся, проклиная тропическую жару, с которой не справлялся даже кондиционер, она поползла в ванную, таща за собой полотенце. Взгляд случайно упал на ноутбук, оставшийся на столе. Вчера она забыла его закрыть, и это напомнило о письме.

Сжав зубы, она подошла к столу и захлопнула крышку ноута.

Вот так.

Это письмо ничего не значит. И то, что она его прочитала – тоже.

Восемь лет назад она поклялась над могилой матери, что этого человека больше не существует. Так почему же сейчас нарушила клятву?

И внутренний голос ответил: Кирилл. Это он заставил ее сомневаться.

Стоило только вспомнить о новом знакомом, как сердце на мгновение замерло, а потом забилось в бешеном ритме.

Черт возьми, она совершенно забыла, что он назначил ей встречу! Она должна подготовиться…

Быстрый взгляд на часы: у нее еще есть время привести себя в порядок!

Лика бросилась в душ.

Пока теплые струи снимали остатки сна, перед внутренним взглядом стояло лицо Кирилла. Та его сторона, что не была обезображена шрамом. Лика вспомнила, как он смотрел на нее, внимательно и серьезно, как целовал ей руку… Вспомнила его голос и то странное волнение, что вызывала его близость.

На секунду она представила его рядом – и по телу пробежала волна тепла. Лика ахнула, ощутив возбуждение. Воображение мгновенно нарисовало картинку, достойную порносайта: Кирилл в расстегнутой на груди рубашке, в вороте которой видны гладкие мышцы… На его волосах и коже блестят капельки воды, потемневшие глаза смотрят так, словно хотят прочитать ее мысли… Вот он наклоняется к ней все ближе и ближе… Его лицо заслоняет весь мир… Она чувствует тепло его тела, его терпкий мужской запах, от которого между бедер становится влажно… Она видит его губы, мягкие, чуть приоткрытые, из которых вырывается хриплый стон… Этот стон касается ее слуха…

Лика застыла, испуганно глядя на себя в помутневшее зеркало.

Ее рука, зажатая между ног, и была виновницей стона.

Неосторожно шевельнув пальцами, Лика застонала опять. Покраснев, она отдернула руку от возбужденной плоти.

Черт возьми, неужели она пала так низко, что будет сама себе снимать возбуждение? И что сделал с ней этот мужчина, если при одной мысли о нем она вся течет?

Застонав снова, но на этот раз от злости на саму себя, Лика до упора выкрутила вентиль холодной воды. На спину обрушился ледяной ливень. Схватив мочалку, она начала с остервенением тереть свою кожу.

Девственница в двадцать пять – это смешно? Конечно, смешно. И она бы смеялась, если бы сейчас не пыталась сдержать злые слезы.