Алина Андреевна Верходанова
Сказка про Ливень
Он будет сидеть в уютном маленьком кафе, чей милый антураж так непривычен ему, и дождь за окном будет навивать смутные, давно, казалось бы, забытые воспоминания.
Он будет ждать ее, Ту Самую. И она придет. Всего через пару минут. Он посмотрит на стрелки часов, что словно застыли на месте, и подумает именно так:
«Еще пару минут».
И вновь повернется к окну, туда, где она, должно быть, сквозь ливень спешит к нему по запутанному лабиринту насквозь промокшего города.
Он обернется на звон дверного колокольчика: не она. Ее нет уже довольно долго. Хмурая тень сомнения накроет его лицо, но тут же рассеется: она обязательно будет здесь через минуту, ведь он так свято в это верит, так терпеливо ее ждет.
А за окном ливень превратится в грозу, и в ярких вспышках света он будет снова и снова видеть ее лицо, как всегда прекрасное, хотя и немного печальное.
Он обернется на звук дверного колокольчика: не она. Ветер, ворвавшись в открытую дверь, бросит ему в лицо запах мокрого асфальта и каплю женских духов, тонких и невесомых – знакомый до боли запах. Или только кажется?
Он обернется на невнятный, неслышный шорох складок: кто-то у двери надевает плащ, кто-то – женщина, совершенно ему незнакомая, касается двери, намереваясь вновь потревожить дверной колокольчик.
– Постойте! – крикнет он в мимолетном, наивном порыве уберечь это чудесное создание от потоков воды, падающих с грохочущих небес. – Постойте! – крикнет он незнакомке через заполненный случайными прохожими зал и без того крошечной кафешки. – Куда вы? Одумайтесь, там все-таки… Ливень.
Его голос дрогнет лишь на мгновение, на то короткое мгновение, когда она обернется, чтобы ответить своей самой очаровательной улыбкой на такую трогательную, как ей показалось, заботу.
Она замрет лишь на это мгновение, не убирая руки от гладкого металла дверной ручки, одарит его взглядом, полным призрачной тайны, и ответит негромко, легко и немного печально:
– Право, не стоит.
И выпорхнет прочь.
“Сказка про Ливень”
Есть Что-то, чего я никогда не забуду.
Это Что-то очень маленькое и незначительное. Для Всех.
Это Что-то – Вся моя жизнь
Это мгновение, когда я узнала, что ты Есть.
Кто-то сказал Ей:
–Оля, ты меня слышишь?
–Слышу, – ответила Она, продолжая витать в облаках, а точнее в сером осеннем небе, какое бывает иногда в сентябре.
Кто-то был молод, красив и хорошо Ей знаком. Кого-то Она могла бы назвать Другом, но звала Приятным Собеседником. Кого-то звали… да как его только не звали! Но Она звала его Димой. Славный малый был этот самый Кто-то.
–Оля, где ты?
–Тут.
–О чем думаешь?
–О том, что завтра будет дождь.
–Будет, – подтвердил Кто-то и мягко улыбнулся. – Ты совсем меня не слушаешь.
Она не ответила.
Кто-то был волшебником и всегда точно знал, когда надо промолчать.
Кто-то был совсем близко.
Кто-то.
Кто Здесь? Никого.
Закрывая глаза, Она больше не имела права видеть Эти глаза – Они ушли, цинично оставив ключи на тумбочке.
Она усмехнулась.
«Как в дурацком романе», – подумала Она, продолжая утопать в тяжелом вязком небе. Такое серое. Такое далекое. Совсем чужое. Как Эти глаза.
И все же. Все же Она их Видит.
–Оля, я пойду, наверное.
–Останься.
Ей всегда легче, если рядом есть Кто-то.
–Завтра будет дождь, – сказала Она, задернув штору.
–Непременно будет. Завтра.
А вечер медленно плыл мимо Ее окон, первый осенний вечер – еще не холодный, но уже усталый. Такие бывают иногда в сентябре. Так иногда бывает, что кто-то уходит, а мы остаемся. Всегда одни. Я только недавно понял, что нельзя Остаться Вдвоем – вдвоем можно Быть, остаешься – Всегда Один.
На кухне горел свет – так казалось теплее. Желтый домашний свет, словно абажур, накрыл скромные 8 квадратных метров, вырывая их из общей картины бытия, закрывая все двери, освещая тлеющие мосты.
Кто-то всегда был для Нее волшебником, обладателем дивного редкого дара – молчание. Кто-то умел молчать. Непревзойденно.
«В каждой сказке должен быть добрый волшебник, – думала Она, разглядывая пустое пространство перед собой. – У каждой сказки должен быть счастливый конец. Впрочем, может быть, мою написал Андерсен?…»
Бывают такие минуты. Когда мир вокруг замирает, словно впадает в оцепенение. И не шелохнется. И ничего нет вокруг: ни звуков, ни красок… Только вечное небо плывет мимо. Что ему до наших жизней, если наши смерти ему безразличны. Высокое. Непостижимое. Бесконечное. Как хочется иногда утонуть в его глубине. Забыться. Уйти. Не вернуться. Какими мелкими, должно быть, кажутся ему с такой высоты наши ссоры и слезы, наше горе и горести. Да и сами мы – мелкие и мелочные. Перед высоким небом мы все равны. Все одинаково незначительны. Жестокое Оно. Небо.
Бывает такое состояние жизни, когда ничего изменить не можешь. Или не хочешь… а может и не очень надо. Да и к чему об этом?
Ночь опускалась медленно, но неизбежно, и в окне все четче отражался Ее собеседник. Если можно назвать беседой взаимное молчание.
Он многое мог ей сказать. Она знала все это наизусть, но ничего не хотела слышать.
Он ушел после двух. Он вообще имел привычку уходить поздно, но никогда не оставался на ночь. Это от того, что его всегда ждут. Но не Те и не Там. Это беда многих, просто не все признаются. Он тоже не признавался, но всегда отчетливо ощущал, что надо куда-то идти. И всегда уходил.
Он ушел, так и не сказав ни слова, прикоснувшись на прощание губами к ее щеке. Он дождался, пока она закроет дверь на все замки и засовы, как запирала свою душу, и только тогда спустился вниз по темной лестнице.
Иногда так бывает, что хочется дождя, а лучше ливня, грозы с молнией и раскатами грома. А их нет. Тяжелое небо мрачно плывет мимо, нависая тучами, где-то завывает ветер, пропадая вдали. А хочется, так хочется, чтобы потоки воды заглушали слезы, чтобы яркие вспышки выхватывали из темноты пустой комнаты неясные образы, чтобы раствориться, исчезнуть, перестать… Но тихо в доме, темно и тихо. И никуда не спрячешься от слез: не заглушить их подушкой, не выставить за дверь – куда их спрячешь от самой себя? И оттого еще обреченней звучат эти поздние сдавленные рыдания, что ветер воет где-то за окнами и мрачно ползет низкое, уже такое осеннее небо.
Дождь редко случается, когда мы его ждем.
***
Я проснулся в пять. Меня не ждали в такую рань какие-нибудь важные дела, неважные дела не ждали тоже. Просто дождь.
Дождь хлестал по окнам. Не знаю, я редко просыпаюсь от таких вещей, вообще-то, никогда не просыпаюсь. Но все же.
Я тихо вышел на лоджию, почти прокрался, и молча смотрел на дождь. Ливень.
Наверно, какая-то часть меня еще спала. Спала и видела девушку, прогуливающуюся мимо моих окон. Она шла босиком по щиколотку в воде, грязным ручьем скатывающейся вниз по дороге. Она шла, подставляя лицо хлесткому ливню.
Я видел ее, словно в тумане, сквозь плотный занавес дождя. Я знал, что там никого нет, но все же очень хотелось, чтобы она там была. В чем-то простом и неброском, тихая и спокойная, с улыбкой на лице, и пусть ее глаза будут закрыты. Я назову ее Ливень. И не важно, что ливень «он, мой». Я назову ее Ливень.
Есть что-то в дожде от женской истерики. Хотя тогда уже лучше сказать Гроза. Она обрушивает тонны воды на ни в чем не повинные головы, а может быть и вполне заслуженно, всхлипывает, задыхается и замолкает медленно, нехотя, лишь от того, что слез больше нет, что ветер стих, что больше не может. И молчит. И что хуже, ее слезы или молчание? Я еще не решил.
Но моя Ливень не плачет. Она улыбается. Может, она знает, что все пройдет? Может, считает, что она выше этого? А может, она просто сильная? Или сумасшедшая? Или она знает что-то, чего не знаю я? Что позволяет ей вот так просто бродить босиком под моими окнами? Или ей больше нечего терять?
Я не хочу знать. Моя девушка-Ливень, пусть в ней будет тайна. Она не спешит. Не бежит никуда. Ее не ждут? Или наоборот? Может, она просто уверена, что ее дождутся?
Моя Ливень. Я усмехнулся. Она молчит. У нее должно быть красивые глаза.
Кто-то положила руки мне на плечи. Не подумайте, что я не знаю, кто может класть мне руки на плечи в пять утра, просто я, кажется, забыл, что я все еще стою на лоджии, а Ливень уходит куда-то.
Куда уходит дождь? Ну, кроме грунтовых вод и мирового океана? Где-то должен быть край, куда идут дожди, где сходятся вместе все ливни и грозы. Почему-то мне не кажется, что у босоногой Ливень есть дом со стенами, дверью и дверным звонком, что она спрашивает «Кто там?» прежде чем открыть. Не может быть, чтобы она пришла туда, где жужжит холодильник, взяла полотенце, согрелась в ванной, простудилась или поранила ногу, гуляя здесь, мимо моих окон.
Иногда мне кажется, что в моей жизни все могло быть не так. Да нет же! Не могло – все должно было быть Не ТАК. И если бы я мог что-нибудь изменить в своем прошлом – я бы изменил. Только не знаю, что именно. Это как задача с ошибкой в условиях – вроде решение правильное, но ответа нет. Что не так с моей жизнью?
–Милый, пошли спать, – очень нежно сказала кто-то, она просто чудо.
–Иди, я сейчас.
Ливень тихо таяла, растворяясь в потоке воды. Дождь идет.
Странная она, эта Ливень. Что она делает в моих мыслях?
Но спать не хотелось. Я тихо пробрался мимо Алисы в соседнюю комнату, поближе к книжному шкафу. Когда я смотрю на то количество книг, которые прочитал, я думаю, что, наверно, и сам уже мог бы что-нибудь написать. Вот только, кажется, для этого нужно нечто большее. Большее, чем я.
Я взял с полки первую попавшуюся под руку книгу, включил торшер, открыл страницу наугад и начал читать. Только строчки плыли перед глазами, только мысли мои были далеко. Там, где все еще шла куда-то моя девушка-Ливень.
Нет, она не может жить в квартире, где четыре стены и кухня 2 на 3.
Я подумал, что где-то, быть может, стоит замок, окутанный предвечным туманом, тихий, пустой, где кресла и стулья покрыты белыми саванами и лишь в нескольких окнах горит ночью свет.
Она придет туда, где потрескивает огонь в камине, разгоняя мрачное сырое эхо, просушит длинные волосы и сядет на старинный ковер. Ждать, когда новый дождь позовет ее прогуляться и, может быть, она снова пройдет мимо моих окон.
Я видел ее, как, должно быть, видит художник свою будущую картину на пока еще пустом холсте. Я слышал ее, как ненаписанные стихи, витающие в воздухе. Жаль, что я умею говорить лишь словами. Жаль, что слова не слушаются меня. Жаль, что и кисть, и карандаш отказываются передать то, что творится в моей голове, хотя виноваты, конечно, мои руки. А так хотелось рассказать о Ней, хоть кому-нибудь, но только прямо сейчас, пока еще день не разрушил хрупкую атмосферу тайны дождливого утра, пока еще Она где-то здесь, моя Ливень.
Может, позвонить Кому-нибудь? Кто-нибудь обязательно скажет: «Привет, ненормальный!», – Кто-нибудь всегда так говорит, когда я звоню ей со своими бредовыми идеями, часто она даже рисует их, иногда из них даже что-то получается. Кто-нибудь очень талантлива. А может разбудить Ту, что спит в соседней комнате? Нееееет, Эта все равно ничего не поймет – никогда не понимает. А есть еще Другие – некоторые из них скажут «Эй, приятель! Что случилось?», часть честно ответят: «Слушай, давай потом, а?», а кто-то даже не возьмет трубку. Но это не важно. Они мне не нужны Сейчас. Сейчас Ливень.
Хотя потом я, наверное, все же расскажу о Ней Кому-нибудь. Кто-нибудь такая же странная.
Я поймал себя на том, что стою у окна и грызу карандаш, напряженно вглядываясь вдаль, словно пытаюсь рассмотреть смутные очертания древнего замка, спрятанного от глаз старинными заклинаниями. И мне казалось, что еще чуть-чуть и завеса тайны приоткроется, растают мрачные высотки перед моими окнами, и я увижу далекий свет там, где Ее ждет пылающий камин и полное одиночество.
Почему я решил, что Она одинока? Зачем я сознательно обрек столь прекрасное создание на звенящую пустоту бытия? Может, я просто боюсь, что Она может принадлежать кому-то еще, кроме меня? В конце концов, это ведь я ее придумал?!!!
Нет, моя Ливень гораздо больше, чем просто выдумка…
Из соседней комнаты крякнул будильник.
«Пора вставать», – сказал я, отходя от окна.
***
Было около семи утра, когда Она позвонила в двери чужой квартиры. Дверь открыли почти сразу. Сонное лицо выглядело очень удивленным, однако ничего не сказало. Лицо знала, что бывают моменты, когда лучше подождать с расспросами. И промокшая до нитки подруга на пороге ее дома входит в число таких случаев.
–Иногда сон уходит, – сказала Она, кутаясь в полотенце и плед, хлюпая носом от простуды, вдыхая запах горячего чая, – И что тогда делать? Я лежала, лежала и слушала, как проезжают мимо моих окон машины, как голубь царапает когтями карниз, как ветер шумит в соседнем дворе, и не могла уснуть, понимаешь, совсем. Совсем не могла. Мне казалось иногда, что я слышу дыхание: ровное, мягкое дыхание, словно кто-то спит рядом со мной. И хотелось рук, мне очень хотелось почувствовать руки, которые обнимают меня, прижимая к сердцу, к этому дыханию. Но я не спала, это я точно знаю. Я не спала ни минуты, понимаешь? Я все думала, думала. Я даже не всегда могла понять, куда привели меня мысли: какие-то неясные образы, обрывки фраз, картинки из прошлого и разговоры, которые давно пора забыть. Зачем я все это помню? А потом был дождь. Он начался около пяти. Я встала, одела что-то, и пошла гулять, вот так просто гулять по улицам. А потом пришла к тебе. Я кажется, простудилась. Да?
Вера молча кивнула. Никогда не было ясно – верит она или нет, Вера вообще верила только в себя, но и это в наши дни не так уж мало. Лицо ее было все таким же сонным, очевидно, окажись Вера сейчас опять в своей кровати, она уж точно не стала бы думать, тем более думать о том, что давно пора забыть. Да и вряд ли она помнит весь это хлам.
–Знаешь что, Оленька, ложись-ка ты поспи, наверное, – она встала, явно собираясь навести здесь порядок.
Оля лишь печально вздохнула и как-то странно посмотрела в окно, где все еще шел дождь. Все-таки Она простудилась. Все-таки Она, наверное… глаза Ее мягко закрылись, и тишина пробралась в Ее мысли, и только дыхание – теплое, близкое, словно кто-то спит рядом, стоит только протянуть руку, стоит только…. Спала Она на удивление спокойно. Она спала.
Когда Она проснется, солнце будет уже высоко. Когда Она проснется, будет солнце, много слов и таблетки от кашля. Теперь от всего есть таблетки: от кашля, головы, пустоты и грусти, только далеко не все они лечат. Далеко не все можно вылечить. Далеко не все надо лечить.
Когда Она проснется, будет день. А днем всегда все кажется иначе – не хуже, не лучше – иначе.
И никто не поймет, почему Она ни свет ни заря вышла из дома в легком платье и летних сандалиях гулять под дождем без зонта. Никто не узнает, куда она шла, что вело ее сквозь потоки воды, что искала Она на пустых улицах и в слепых окнах домов. Даже Она, особенно Она.
Просто новый день. Просто новый день открывает новый лист, где все теперь может быть иначе. Так кажется, так думается. Так не бывает.
Она вернется домой. И горячий душ напомнит осенний дождь, но не заменит. Она стряхнет с себя усталость, скинет тяжелые мысли, расправит плечи и не полетит. Для полета нужны крылья. Может, именно их Она искала?
Но не нашла.
***
Я не думаю о Ней. Я ее вижу. Понимаешь? То есть, это не как видения или галлюцинации – нет, я знаю, что Ее нет, я просто Ее вижу. Иногда. Когда смотрю в окно, или думаю ни о чем, иногда я вижу Ее. Мне нравится Ее видеть, просто. Не знаю.
– То есть все-таки ты о ней думаешь.
– Да нет же!
Я уже битый час пытался объяснить Хоть Кому-нибудь мои сложные отношение с Ливень. Не получалось. Хоть Кем-нибудь была Лира, точнее она Лера, но Лира ей нравилось больше. Художница, что с нее возьмешь? Вечно чего-нибудь придумает.
– Я Ее вижу. Она существует вне меня, понимаешь? Независимо от моего желания. Я вижу Ее не тогда, когда хочу видеть, а когда могу. Может, когда Она этого хочет? Как думаешь?
– Постой, я думала, что это Ты Ее придумал.
– Ну да.
– Оу, тогда все ясно.
Ненавижу Это ее выражение лица.
– Я НЕ идиот.
– А я этого и НЕ говорила.
– Ты подумала.
– Да?
– Ну вот опять. Хватит на меня так смотреть!
Ли/ера бывает ужасно дотошной. Даже занудной. Даже хуже. Большую часть времени она просто не-вы-но-си-ма.
– Расскажи мне о Ней, о твоей Ливень.
Я долго молчал и мучился, думая, стоит ли ей что-нибудь говорить? Да и что говорить? Я сам мало что знал и еще меньше понимал. Вот только:
– Я никогда не видел Ее глаза. Они у Нее все время закрыты. Да, конечно, я вижу Ее только издалека и довольно нечетко, словно Она нарисована акварелью, и даже черты Ее лица для меня, на самом деле, загадка. Иногда я вижу только то, что Она уходит – Ее исчезающий силуэт, но все же я знаю, я всегда знаю, что Ее глаза закрыты. И мне кажется, я так думаю, что если я увижу Ее глаза, это будет что-то значить, что-то важное. Понимаешь?
– Нет, но это и неважно. Меня тоже не все понимают, и это совсем неважно. Она тебе видится, кажется, ты Ее придумал, создал, написал или Она тебе приснилась, или ты Ее Действительно где-то видел и не можешь забыть, или это бред и ты сошел с ума, или Она из параллельного мира и Ее можно увидеть только в минуты высшего душевного просветления или Она уже давно умерла и это Ее призрак – Это Все Совершенно неважно. Просто Она тебе нужна. Все просто.
– Все просто. Все просто, – повторил я. У Л. часто «Все просто», еще бывает «Все элементарно, Ватсон», еще «Это банально», и главное – сакраментальное «Забудь». Если бы, если бы все было так просто. Я бы даже, наверное, забыл бы. Если бы мог.
Но ни забыть, ни понять, не постичь. Тонкий женский силуэт, всегда уходящий вдаль: в рассвет, в туман, в ночь. Она всегда проходит мимо, вот как сейчас. Мимо окон маленького мрачного бара, где мы с Л. так любим проводить украденное нами у повседневности время, мимо окон опять проходит Она. Она склонила голову чуть набок и улыбается, Она читает книгу, что у Нее в руках . Интересно, что Она читает. Она легко перескочила лужу, перешла на другую сторону дороги и потерялась в суете.
– Эй, ненормальный! – Л. тормошила меня за плечо и смеялась во всю.
– Да, я тут.
– Слушай, кончай ты с этим. Ты меня действительно пугаешь!
– Не могу, Л., не могу.
***
Нормальные люди так не болеют, ты знаешь это?
– Угу, – кивнула Она, жадно вгрызаясь глазами в страницу, а зубами в зернистую грушу.
– Послушай, ты уже неделю лежишь здесь со своей любимой температурой 37,2, красным горлом и мокрым носом.
Молчание.
– И ты не лечишься.
Снова молчание.
– Я не буду продлевать тебе больничный.
– Ты не можешь так со мной поступить! – вскрикнула Она, откладывая книгу. – Это подло!
Было очень удобно, что Кто-то по имени Дима был не только приятным собеседником, но и соседом, и ее личным домашним доктором, правда, иногда это вызывало некоторые трудности. Вот как сейчас.
– Я болею!
– Ты симулируешь!
Она выразительно фыркнула и снова уткнулась в книгу.
– Послушай, да послушай же ты! – он вырвал книгу у Нее из рук и осекся. – В который раз ты ее читаешь? Пятый, шестой?
– Девятый, вообще-то, – Она надулась изо всех сил, как обиженный ребенок, впрочем, именно им Она и была. Он мягко улыбнулся, увидев его любимое выражение на Ее лице, и продолжиал уже совсем ласково:
– Знаешь, сколько бы ты не читала, «Дети капитана Гранта» всегда заканчиваются одинаково, это я точно знаю.
Улучив момент, Она отвоевала потертый том Жуль Верна назад и спрятала под подушку, чтобы защитить его от дальнейших посягательств.
– А может быть, мне просто нравится, что они всегда его находят.
А потом добавила, но уже еле слышно:
– Может, я тоже хочу однажды найти Его.
Доктор на минуту смутился, потупив взгляд.
– Знаешь, Ольченок, говорят, что мужчины всю жизнь ищут, а женщины всю жизнь выбирают. Так может быть, хватит искать и пора уже выбрать?
– Да в том то и дело, что выбирать не из чего.
Вдруг Она взглянула на него так, словно впервые увидела:
– Ой, прости, я не хотела тебя обидеть…
– Да что уж там, – усмехнулся он в ответ.
– Ну это ведь Ты…. Да и потом у тебя же Эта, как ее…. Все время забываю….
– Таня.
– Таня? А не…?
– С ней мы расстались.
– Давно?
– Давненько. Я говорил, не помнишь?
– Нет.
– Это потому что ты не слушаешь.
Она насупилась.
– Не правда.
– Правда-правда!
Они оба рассмеялись, но как-то неискренне. Он подумал: «Эта, как ее…. Я тоже все время забываю…»
Она подумала: «Если бы все было так просто…»
– Я больше не буду болеть. Мне осталось всего несколько страниц.
– А все-таки, какого лешего ты полезла в этот ливень? Да еще раздетая?
Она только хитро улыбнулась и вытащила книгу. Все задают Ей этот вопрос вот уже неделю – Она улыбается и молчит. Она не знает. Не знает ни зачем, ни почему, ни с какого перепуга, и какого лешего ей тоже неизвестно…
Она снова утонула в одеялах и давно заученных словах. Дима клюнул Ее в макушку и вышел из комнаты. Через 2 минуты он крикнул:
«Закрывайся», и ушел, прикрыв за собой дверь.
Она вылезла из постели и прохлюпала босыми ногами по коридору. А потом еще очень долго стояла у закрытой на все замки двери и думала, что возможно этот человек прав, и ей пора уже поменять книгу.
***
Перестань – думал я, старательно делая вид, что крепко сплю, но настойчивые женские руки не отступали, и где-то вдалеке слышались мурлыкающие звуки, даже отдаленно не напоминавшие кошку.
Я не думал о Ливень. Я совсем не думал о Ливень. Я так и повторял себе в сотый раз за сегодняшний вечер:
«Я не думаю о Ней. Я совсем о Ней не думаю».
Не помогало. Да и не могло помочь.
Наконец, кошка смирилась, заворочалась на подушке, сложила лапки под щечку и затихла. Возможно, она тут же уснула, но рисковать не стоило, и я все также молча повторял себе:
– Я не думаю, я не думаю, я не думаю о Тебе, Ливень.
Я не думал о Ней, я совсем не думал о Ней. Я видел дорогу. Дорога петляла по полю, противореча тем самым всем законам логики, которые, признаться, и так не особо часто соблюдаются в наше странное время. Такое же странное, как и любое другое. Наше время. Но кто мы такие, чтобы иметь собственное Время?
Мои мысли петляли по полю, подчиняясь не столько логике, сколько мимолетным озарениям, странно связывающим воедино странные мысли странного времени. Было, должно быть, около полуночи. И что тут странного?
