Алексей Юрьевич Петров
Старая крепость
Глава 6
Утренний подъём прошёл, на этот раз, без эксцессов. Пробегая строем во время утренней зарядки вокруг расположения батальона, неожиданно выяснилось, что ночью куда-то ушли наши «велосипедисты» из 11-й роты и артиллеристы из 13-й роты пехотных орудий. Это всё было очень странно, никто ничего не знал и не понимал. По поводу внезапного исчезновения двух рот строились самые разнообразные догадки. Самая ходовая из них гласила, что нашу дивизию начали выводить и вскоре мы опять окажемся во Франции, поближе к Томми. Лично я считал, что началось скрытное выдвижение на исходные позиции. Понятное дело, ни с кем своими предположениями делиться не стал. После завтрака начались занятия. Сначала, – в составе взвода, потом, – в составе роты. Мы отрабатывали наступательные действия. Без выстрелов, взрывов, криков и прочего обязательного антуража любого сражения, – подразделения выполняли команды относительно неплохо. Очень хорошо были слышны выкрики и свистки наших командиров. Не знаю, что будет на поле боя, – на тренировках же всё выглядело достойно. Поскольку, я в своё время служил на флоте, то пехотные принципы атаки и обороны как-то прошли мимо меня. По книгам и фильмам знаю, что сначала артподготовка, потом, – в атаку цепями. Здесь всё было несколько иначе. Упор делался на мощное огневое прикрытие: пулемёты. Пока те подавляли противника, стрелки подбирались на расстояние броска гранаты. Причём никакой не цепью, а по очереди, по 2-3 человека, короткими перебежками. Остальные в это время прикрывают продвижение товарищей. Откидав гранаты, стрелки стремительным рывком сокращают дистанцию и врываются в окопы ошеломлённого противника. Управление солдатами осуществляют унтер-офицеры, находящиеся с ними в одних боевых порядках. Они же выбирают места для расположения пулемётов. Чуть сзади, чтобы наблюдать картину боя целиком, располагается командир взвода. Вместе с ним находятся посыльный, горнист и денщик-ординарец. Команды отдаются голосом и специальными свистками. Всё очень организовано и чётко. Не удивительно, что Вермахт так быстро завоевал Европу. Тренировались мы до обеда. Все взмокли, но никто не роптал, – это вообще было не принято у немцев. Понимали, что пот экономит кровь. Следующее занятие началось уже после обеда, и было больше похоже на политинформацию. Наш взвод собрали в палатке, перед нами вышел лейтенант Кирш из штаба полка и выступил с лекцией об особой миссии германского народа. Коснулся он и военного превосходства, новых видов вооружений и блестящих побед Вермахта. Из действительно полезного была, пожалуй, информация о новой раскраске боевых самолётов люфтваффе. Теперь они будут нести на фюзеляже ярко-жёлтое кольцо шириной полметра, а концы крыльев снизу на 1/3 их длины будут выкрашены также в ярко-жёлтый цвет. На эту тему мы даже поспорили с Викингом:
– Йенс, новая раскраска наших самолётов вводится неспроста, ты согласен? – спросил я у него в перерыве занятий.
– Видимо, настала пора, – пожал плечами Лерман.
– Настала пора отличать наши самолёты от не наших. Значит, в скором времени ожидается их большое количество в небе. Подумай: здесь, на границе с Советским Союзом, – откуда взяться большому количеству самолётов, которые нужно друг от друга отличать?
– При чём здесь это? – недоумённо посмотрел на меня Йенс, – Геринг решил, что так будет красивее, – вот и вся загадка. А то ты, я чувствую, сейчас наговоришь тут предположений…
– Когда вы наступали в Польше и Франции и видели над головой самолёты, – были сомнения, что они не наши? – не сдавался я.
– Какие там сомнения? – удивился Викинг, – ясное дело, что у лягушатников или поляков уже не было авиации. Все их самолёты догорали на аэродромах. Полное господство в небе асов Геринга.
– Вот! Поэтому вам и не нужно было их различать, – других-то в небе не было, верно? – вопрошал я Лермана.
– Я же тебе сказал: полное господство люфтваффе!
– Ну, а теперь подумай. Находясь на границе с Россией, которая располагает очень большим количеством самолётов, даже большим, чем у Геринга, – я поднял указательный палец вверх, – наши люфтваффе вдруг озадачились отличительной раскраской. Совпадение? Не думаю! – процитировал я одного известного последователя доктора Геббельса.
– Ну, не знаю… – потёр подбородок Викинг, – Рациональное зерно в твоих рассуждениях, конечно, есть… Но, война на два фронта… Не думаю, что Фюрер опять наступит на те же грабли!
– Рад бы с этим согласиться, но, сдаётся мне, что всё указывает именно на такой вариант развития событий.
– Война на два фронта, – приговор Рейху, – упрямо продолжал гнуть своё Лерман.
– Видимо, в Берлине другого мнения, – развёл руками я.
– Ладно, что спорить? Поживём – увидим, – Викинг поднялся, – Пошли, – построение объявили.
Вечером, после ужина, обер-фельдфебель Рауш неожиданно объявил о том, что сейчас состоится помывка в бане. Известие было встречено с восторгом, особенно после сегодняшних ползаний по полю.
Баня представляла собой большую палатку, разделённую на две части. Меньшая служила раздевалкой, в большей мылись. Там стояли деревянные лавки и металлические печи со встроенными в них котлами. Рядом находились баки с холодной водой. Вода от печей кипела и испарялась, в результате чего в палатке стояла жара и туманом висела пелена пара. В общем и целом, – довольно сносно, особенно в полевых условиях. Зашёл, взял шайку, налил воды, – и мойся на здоровье.
Всё шло как по маслу, камрады тёрли друг другу спины мочалками, со всех сторон раздавались весёлые возгласы и радостные голоса. Так получилось, что, из-за поднимавшегося от котлов с водой пара, видимость была весьма ограничена. И, этот факт сыграл с нашим Отто злую шутку. Точнее, шутка должна была быть доброй. По крайней мере, так задумал Рюдигер. Ну, – что может быть добрее шайки холодной воды, вылитой на своего товарища Иоганна Грубера? Отто и предположить не мог, что, пока он ходил набирать холодную воду, его предполагаемая жертва отошла потереть спинку обер-гефрайтеру Моделю, по его просьбе. Вернувшись с полным тазом, Рюдигер идентифицировал ближайшую фигуру как Грубера. Определив цель, Отто, с идиотской улыбкой, вылил на предполагаемого Иоганна шайку холодной воды, заранее заливаясь смехом.
Унтер-офицер Курт Винсхайм до сего момента считал себя стойким солдатом. Он много повидал: прошёл польскую и французскую кампании, форсировал под огнём Эну, был контужен. Но, когда на тебя выливают таз холодной воды, – никакое самообладание не спасает. Курт выгнулся дугой, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, и стремительно обернулся. Естественно, за спиной он увидел того, кого предпочёл бы не видеть никогда. Улыбка мигом слетела с лица Отто и он застыл, прикрываясь шайкой от разъярённого Винсхайма. Боже, как тот орал на бедолагу Рюдигера!
Ближе к вечеру, приехал гефрайтер Кепке и привёз сухой паёк на трое суток. Мы, недоумённо глядя друг на друга, стали укладывать провизию в ранцы и сухарные сумки: нам ничего не говорили, поэтому никто ничего не понимал. Судя по всему, мы скоро куда-то отправимся. Но куда? Предположений была масса, но точной информации не знал никто. Никто, кроме меня. Я был на сто процентов уверен, что дело пахнет нападением на СССР, ибо ни на секунду не верил в нелепые теории моих камрадов о каком-то военном перевороте в России или открытом для нас пути на Кавказ.
Ночью нашу роту подняли по тревоге и куда-то повели. Шли повзводно, с интервалами в несколько минут. На пути стояли солдаты и обозначали путь с помощью карманных фонариков со светофильтрами. Со стороны это смотрелось красиво: как цепочка уходящих в темноту огоньков. Вскоре, мы вышли на какую-то дорогу. Немного пройдя по ней, свернули в сторону. Куда идём, – предположений не было. Особый акцент делался на соблюдение тишины, поэтому даже поделиться с товарищами своими мыслями было невозможно.
В итоге, конечным пунктом оказались какие-то казематы в толще земляного вала. Нас загнали внутрь с приказом носа не высовывать наружу. Через бойницы в передней части вала была видна река. Судя по всему, – это Буг. Сразу же от бойниц разогнали любопытствующих и выставили караульных. Через час, подошло ещё одно подразделение. Им оказалась наша 12-я пулемётная рота. Места, как ни странно хватило на всех. Честно говоря, в палатках было лучше: лес, свежий воздух. В казематах же было дико холодно и пахло сыростью: чувствовалось, что давненько здесь никто не жил. Из мебели в наличии были только старые деревянные нары, на которых мы и расположились. Пришёл обер-фельдфебель Рауш и сказал, что батальон находится в 30 метрах от границы и о нашем здесь появлении никто знать не должен. Поэтому, все выходы из казематов, без специального разрешения, запрещены. Подъём переносится на 10 утра, всем спать, отбой. Команду эту мы любим, так что упрашивать было никого не нужно.
Следующий день был, наверное, самым скучным из всех. Мы сидели в казематах, занимаясь бесконечной чисткой оружия. В перерывах между чисткой, – читали Уставы и Наставления. Газет не видели уже давно, – даже наших армейских «Die Wermacht» и «Signal». Скука страшная. И все разговоры только об одном: зачем всё-таки мы здесь, почему в такой тайне и как долго ещё это будет продолжаться? Командиры наши помочь ничем не могли: они знали не больше нашего. Ближе к ночи, как только начало темнеть, к нам со свитой прибыл лично гауптман Пракса. Он прошёл по казематам, поздоровался с солдатами и сказал, что здесь будет батальонный КП. Кроме того, командир батальона представил двух армейских корреспондентов из уже упоминавшихся «Die Wermacht» и «Signal», а также двух операторов из «Deutsche Wohenschau». Просил оказывать им посильную помощь и содействие. К сожалению, имён этих военкоров я не запомнил.
Через некоторое время после ухода Праксы на КП, прибежал посыльный и сообщил, что собирают командиров взводов. Наш Рауш тут же проследовал за ним. Мы сидели и гадали: к чему вся эта суета, на ночь глядя, и чем это может обернуться для нас. Через полчаса, вернулся наш взводный и сообщил, что принято решение в тёмное время суток выставлять дополнительные два караула в сторону дороги, по которой мы сюда пришли. Сейчас караулы обеспечивает первый взвод лейтенанта Вильча, завтра, – мы. Состав и количество караульных Рауш доведёт с утра. Кроме того, выделяются команды от каждого взвода для получения на подразделение боеприпасов. Выход, – в полночь. Склад в двух километрах от наших позиций. Ближе подвезти не смогли из-за требований скрытности. Мда, идти нагруженными совсем не близко. Шарахаться в ночи с ящиками мин, патронов и гранат выпало на долю первого и миномётного отделений. Остальные, – по распорядку, отбой в 23:00.
– Что думаешь, Эмиль? – подсаживаюсь к Райзингеру.
– Думаю, что что-то начинается, – откликается тот.
– Войной пахнет…
– Опять ты со своей войной, – недовольно бурчит с соседних нар Отто.
– У тебя есть другие предположения?
– Я про них тебе уже говорил. Боеприпасы и наше подтягивание к границам России, – это всё для демонстрации военной силы и пресечения провокаций, – менторским тоном произносит Рюдигер.
– Да ты, я гляжу, всё, что угодно, можешь объяснить, – качаю головой я.
– А ты всё свести к войне.
– Скоро узнаем, – примирительно произносит Райзингер.
– Это точно…
Глава 7
С самого подъёма события стремительно набирают обороты. Оказывается, ночью к нам присоединились новые силы: отделение из восьми огнемётчиков во главе с унтер-офицером, и сапёрный взвод от 133-го полка под командой лейтенанта. Сапёры принесли с собой лодки и фашины, огнемётчики, – ранцевые огнемёты. Дело явно начинает пахнуть керосином.
Сразу после завтрака, мы получаем вооружение и боеприпасы, которые ребята доставили ночью. Помимо трёх обойм к своему Р-08, я, как второй номер пулемётного расчёта, несу: два сменных ствола к нашему MG-34, четыре малых патронных короба «Gurttrommel 34» с лентой на 50 патронов каждый и один большой патронный короб «Patronenkasten 34/41» с двумя лентами на 200 и 100 патронов соответственно. Эмиль, – наш третий номер, помимо обойм к Kar98k, тащит два 300-патронных короба. Ну и первый номер, Викинг, – помимо пулемёта, заряженного 50-патронной лентой из «Gurttrommel 34», несёт ещё два таких же малых короба. Итого, на расчёт у нас получается примерно около 1250 патронов. Почему я говорю «около»? Потому что, на самом деле, ленты рассчитаны на 197 и 97 патронов. Ну, а мы их количество просто округляем, для простоты подсчётов.
Кстати, это намного больше, чем у пулемётного расчёта Красной Армии. Если мне не изменяет память, то для ДП-27 в пехотном взводе был определен боезапас в 6 дисковых магазинов по 47 патронов в каждом, то есть 282 патрона на ствол против 1250 у немцев. Существенная разница, – согласитесь.
Теперь всё это богатство нужно проверить, пустые ленты, – снарядить патронами, а процесс их набивки, – дело не быстрое. Впрочем, для этих целей у нас есть специальная машинка для снаряжения патронных лент: «Gurtfuller 34». Эмиль уже достал её и закрепил на столе. Ящик с патронами тоже здесь. Ну что, начинаем? Засыпаю сверху в приёмник патроны, Эмиль протягивает ленту, и приступаем. Один поправляет патроны, другой крутит ручку. Дело знакомое, так что работа спорится.
Смотрю в угол каземата, где сложены в штабеля ящики с боеприпасами: их явно больше, чем, даже, из расчёта два боекомплекта на ствол. В принципе, всё логично: завтра уже 22 июня 1941 года, – война, как-никак, начинается. Если, конечно, верны мои предположения, и я нахожусь не в каком-нибудь другом измерении. Странно только, что до сих пор мы не в курсе событий: уже 21-е число, а солдаты о завтрашнем дне ни сном, ни духом. Интересно, в той, моей истории, – всё так же было? Честно говоря, не интересовался что там у немцев происходило в канун нападения.
После снаряжения лент и укладки носимого боекомплекта, обер-фельдфебель Рауш объявил состав караула на ночь. На дежурство заступают третье и четвёртое отделение. Хорошая новость, потому что я, честно говоря, думал, что в караул пойдём мы. Логику начальства мне не понять. Впрочем, это не так уж и важно. И так есть о чём подумать.
Время прекратило свой сумасшедший утренний бег и до полудня тянулось невыносимо медленно. Рауша опять вызвали на КП, в который уже раз за это утро. Мы вновь чистим оружие, слушая зачитываемые командирами отделений по-очереди статьи из Устава. Прекрасное времяпровождение.
Наконец, наступило время обеда. Я уж думал, – не дождусь. И тут случилась приятная неожиданность: снабженцы в больших термосах принесли суп и кофе. Камрады воодушевились, – сухомятка не всем по душе. После приёма пищи, объявили общий сбор во дворе. Это было что-то новенькое: раньше строились повзводно внутри казематов, ибо вся рота ни в один из них целиком не помещалась. Щурясь на солнечный свет, мы начали выстраиваться в каре перед кирпичными стенами. Реки отсюда видно не было, – сзади её загораживал вал, а с боков, – изгибы казематов и кустарник. В центр, в абсолютной тишине, вышел гауптман Пракса. Действительно, подавать команды и здороваться с полутысячей солдат, стоящих в 30 метрах от русской границы, было бы неосмотрительно. Обведя взглядом строй, командир батальона произнёс:
– Господа! Внимание! Вышестоящим командованием мне поручено довести до вас обращение фюрера немецкой нации Адольфа Гитлера!
Тишина, и до этого ничем не нарушаемая, стояла просто гробовая. Пракса стал зачитывать текст с листка, что держал перед собой:
– «Солдаты Восточного фронта! Подавленный тяжёлыми заботами, обречённый на многомесячное молчание, я решил, что пришёл час, когда я с вами, мои солдаты, могу говорить открыто…»
Честно говоря, как и все окружающие, – впервые слышу это обращение. Думал, что немцам зачитывали просто приказ о нападении на Советскую Россию. Оказывается, тут прямо целая речь… Обращение было очень длинным. В нём раскрывалась сложившаяся международная обстановка и причины начала войны против СССР. Клеймились «усилия еврейских поджигателей войны», упоминался какой-то неизвестный мне ультиматум Молотова и ответ на него Гитлера… То, что я услышал, было невероятно!
– «На нашей границе стоят 160 русских дивизий. В течение многих недель постоянно происходят нарушения этой границы, не только у нас, но и на Крайнем Севере, и в Румынии», – продолжал зачитывать Пракса, – «В течение ночи с 17-го на 18-е июня 1941 года советские вооружённые отряды снова углубились на германскую территорию и возвратились обратно только после продолжительного боя».
Это вообще о чём? Тут одно из двух: или это действительно было, но мы ничего об этом не знаем, или этого никогда не было. И тогда я, получается, в другом мире? Голова кругом.
– «Формации германского Восточного фронта простираются от Восточной Пруссии до Карпат. Германские и румынские солдаты объединены под командованием главы румынского государства, Антонеску, от берегов Прута, вдоль Дуная, и до Чёрного моря. Задача этого фронта, таким образом, не защита отдельной страны, а защита всей Европы и спасение всех. Поэтому, я решил сегодня снова вручить судьбу и будущее Германии и германского народа в ваши руки, руки немецких солдат. И да поможет нам Бог в этом сражении!» – Пракса закончил читать. Немного помолчал, давая время переварить услышанное, и следующей фразой подтвердил мои предположения:
– Солдаты! Мы вступаем в войну с Россией! Сегодня ночью, внезапным ударом мы атакуем позиции большевиков! Командирам рот приступить к формированию штурмовых групп и довести задачу каждой! Разойдись!
Я шёл как пыльным мешком пришибленный. Неужели это правда и Советский Союз действительно планировал военное вторжение? Нет, я читал о подобных версиях, но всерьёз их, конечно, не воспринимал. Да как такое можно вообще принять? А эта провокация, или как это назвать, в ночь с 17 на 18 июня, о которой говорилось в воззвании? Я ничего о ней никогда не слышал. Ох, как же всё запутано…
Не успели мы вернуться, как обер-фельдфебель Рауш объявил взводу построение. Хмуро оглядев нас, он произнёс:
– Сейчас перед взводом с важной информацией выступит обер-лейтенант Хофмайер, из штаба полка. Слушаем внимательно, потому что сто раз повторять никто не будет. Это понятно, рядовой Рюдигер? – найдя глазами Отто, поинтересовался Рауш.
– Так точно, господин обер-фельдфебель! – отчеканил любитель чеснока.
– Взвод, смирно!
– Вольно! – махнул рукой вошедший в каземат офицер с погонами обер-лейтенанта. Судя по всему, это и есть Хофмайер. Худощавый, невысокий блондин, лет тридцати, в очках. Мне он чем-то напомнил давно виденную фотографию Гиммлера. В руках обер-лейтенант держал коричневую кожаную папку, из которой тут же начал доставать какие-то бумаги.
– Меня зовут Хофмайер, обер-лейтенант Хофмайер. Я прибыл к вам из Отдела Пропаганды, чтобы раскрыть некоторые аспекты предстоящих боевых действий в отношении нашего противника, – Советской России.
Достав отпечатанные на машинке листы, он осмотрел нас поверх очков, видимо, ожидая какой-то реакции. Не дождавшись её, Хофмайер продолжил:
– Сейчас я зачитаю несколько документов и дам свои комментарии по ним, дабы у вас не возникло недопонимания. В случае появления вопросов, – отвечу на них после прочтения. Итак, начнём. Документ первый: «Директива для поведения войск в России».
«1. Большевизм – смертельный враг национал-социалистического немецкого народа. Борьба Германии ведётся против этого вредного мировоззрения и его носителей.
2. Эта борьба требует не считающихся ни с чем и энергичных мер против большевистских подстрекателей, партизан, саботажников, евреев, и полного устранения любого активного или пассивного сопротивления.
3. По отношению ко всем военнослужащим Красной Армии – в том числе пленным – нужно проявлять осторожность и самую тщательную бдительность, считаясь с их коварством при ведении войны. Особенно скрытны, непредсказуемы, коварны и бесчувственны азиатские солдаты Красной Армии.
4. При пленении воинских подразделений нужно сразу отделать командиров от рядовых солдат.
5. Немецкий солдат вступает в СССР, не имеющий однородного населения. СССР – это государственное образование, объединившее множество славянских, кавказских и азиатских народов и силой удерживаемых большевистскими властителями. В СССР сильно развит иудаизм.
6. Большая часть русского населения, особенно обеднённое большевистской системой сельское население, недоброжелательно к большевизму, внутренне противостоит ему. В небольшивистском русском человеке национальное самосознание связано с глубоким религиозным чувством. Радость и благодарность при освобождении от большевизма часто будет выражаться в церковной форме. Не нужно предотвращать или мешать благодарственным молебнам и процессиям.
7. В беседах с населением и в поведении по отношении к женщинам приказана самая большая осторожность. Многие русские понимают немецкий язык, не говоря об этом. В занятой области, особенно на предприятиях, будет действовать вражеская разведка, стремясь получать сообщения о важном военном оборудовании и мероприятиях. Поэтому любые проявления необдуманности, тщеславия и доверчивости могут иметь самые тяжёлые последствия.
8. Любое имущество, взятое у хозяев на основе расписок, и военные трофеи, в частности продукты и корма, горючее и предметы одежды нужно беречь и охранять. Каждая растрата и расточительство вредят подразделению, грабежи по военно-уголовным законам влекут за собой самые тяжёлые наказания.
9. Осторожность при использовании захваченных продуктов! Разрешается пользоваться только кипячёной водой, во избежание тифа и холеры. Каждое соприкосновение с населением влечёт гигиенические опасности. Защита собственного здоровья – солдатская обязанность».
– Есть вопросы по услышанному? – опять глянул поверх очков на наш строй Хофмайер. Вопросов не было.
– Отлично! Продолжим. Документ второй: «Особые распоряжения по снабжению» отдела тыла в части касающейся, а именно, – обращение с военнопленными.
«Пункты сбора военнопленных на нашем участке наступления предусматриваются на Центральном острове, на востоке Тересполя и юго-восточнее – у бункера на развилке дорог, в 1.5 км от него. Более подробную информацию до вас доведут командиры подразделений. Привод туда пленных необходимо осуществлять под достаточной охраной, далее передавая подразделениям 45-го полевого запасного батальона, которые будут осуществлять их приёмку. Колонны военнопленных не должны использовать пути подвоза и магистрали, а командиры и политкомиссары должны отделяться от рядовых солдат. Непокорность их резко пресекается, а добросовестный труд, наоборот, вознаграждается достаточным питанием и хорошим обеспечением».
Ага, вот откуда эти фразы в кино и книгах на плохом русском, типа «кто бутет карашо рапотат, – бутет карашо кармит»… Мотивацию придумали, гады… И куда пленных девать будут, какими дорогами водить, – всё предусмотрели.
– Третий документ: «О военной подсудности в районе «Барбаросса». Для тех, кто не в курсе, – так называется операция по вторжению в Советскую Россию, – вновь обвёл нас взглядом Хофмайер, оторвавшись от чтения.
– Странное название, – вырвалось у меня невольно. Несмотря на то, что произнёс я это негромко, – обер-лейтенант мою фразу всё-таки услышал.
– Кто это сказал?
– Ланге! – с возмущением вскинулся было обер-фельдфебель Рауш, но Хофмайер успокаивающим жестом остановил нашего взводного.
– Рядовой Ланге! – бодро доложил я, в душе проклиная себя за несдержанность.
– И чем же Вам показалось странным название операции, рядовой Ланге? – поинтересовался Хофмайер.
– Вы имеете что-то против нашего великого и знаменитого своими победами предка, – Фридриха Первого Барбароссы?
– Никак нет, господин обер-лейтенант, против его побед я ничего плохого не имею!
– Так в чём же тогда дело, Ланге? – недоумённо развел руки в стороны Хофмайер.
– Просто мне показалось странным, господин обер-лейтенант, что такая масштабная операция названа в честь человека, который умер, упав в реку с коня и захлебнувшись в воде.
Гробовая тишина. Так, похоже, мою шутку, столь популярную 80 лет вперёд, никто не оценил… Затянувшуюся паузу прервал обер-лейтенант:
– Не ожидал таких слов от немца… Знание Вами истории весьма похвально, рядовой. Надеюсь, что Вы также знаете, что все люди смертны. И любой, даже весьма великий и уважаемый человек, будь он выдающийся музыкант, полководец или учёный муж, – рано или поздно закончит свой жизненный путь. Важно не то, как человек умер, дожив до преклонных лет. Важно то, что он сделал, пока жил. А Фридрих Барбаросса сделал немало. Поэтому Ваше замечание считаю абсолютно неуместным, господин Ланге! А Вашему командиру должно быть стыдно за такого подчинённого! – лицо Хофмайера даже пятнами покрылось от возмущения.
– Рядовой Ланге будет наказан, господин обер-лейтенант! – выскочил вперёд Рауш.
– Да уж сделайте одолжение, обер-фельдфебель! Распустили своих солдат! Что Вы выскочили из строя? Команда была?
– Никак нет, господин обер-лейтенант, я думал… – начал было растерявшийся Рауш, но закончить ему не дали:
– Встаньте в строй, обер-фельдфебель! – резким голосом приказал Хофмайер.
– Есть встать в строй! – отчеканил наш взводный и, катнув желваки, выполнил команду. На меня он не смотрел, но чувство надвигающейся на меня после роспуска строя большой полярной лисички не покидало. Как говорится, «песец подкрался незаметно, хоть виден был издалека». Ну, ё-моё, кто за язык-то меня вечно тянет?
Проводив Рауша взглядом, обер-лейтенант, продолжил, как ни в чём не бывало:
– Итак, продолжаем. Документ третий: «О военной подсудности на территории операции «Барбаросса».
«Подсудность военным судам служит, в первую очередь, сохранению воинской дисциплины. Расширение района военных действий на Востоке…а также особенности противника, делают необходимым, чтобы военные суды ставили перед собой только те задачи, которые…для них посильны…, то есть ограничили бы свою подсудность рамками, необходимыми для выполнения основной задачи. Это, однако, будет возможно лишь в том случае, если войска сами беспощадно будут себя ограждать от всякого рода угроз со стороны гражданского населения. Соответственно этому, для района «Барбаросса» (район военных действий, тыл армии и район политического управления) устанавливаются следующие правила:
Пункт первый.
1. Преступления враждебных гражданских лиц впредь до дальнейших распоряжений изымаются из подсудности военных и военно-полевых судов.
2. Партизаны должны беспощадно уничтожаться войсками в бою и при преследовании.
3. Всякие иные нападения враждебных гражданских лиц на Вооружённые Силы, входящих в их состав лиц и обслуживающий войска персонал, также должны подавляться войсками на месте с применением самых крайних мер для уничтожения нападающего.
4. Там, где будет пропущено время для подобных мероприятий, или они сразу были невозможны, заподозренные элементы должны быть немедленно доставлены к офицеру. Последний решает должны ли они быть расстреляны.
В отношении населённых пунктов, в которых Вооружённые Силы подверглись коварному или предательскому нападению, должны быть немедленно применены распоряжения офицера, занимающего должность не ниже командира батальона, массовые насильственные меры, если обстоятельства не позволяют быстро установить конкретных виновников.
5. Категорически воспрещается сохранять заподозренных для предания их суду после введения этих судов для местного населения.
6. В местностях, достаточно усмирённых, командующие группами армий вправе, по согласованию с соответствующими командующими Военно-Морскими и Военно-Воздушными силами, устанавливать подсудность гражданских лиц военным судам. Для районов политического управления распоряжение об этом отдаётся начальником штаба Верховного Главнокомандования Вооружённых Сил.
Пункт второй. Отношение к преступлениям, совершенным военнослужащими и обслуживающим персоналом по отношению к местному населению.
1. Возбуждение преследования за действия, совершённые военнослужащими и обслуживающим персоналом по отношению к враждебным гражданским лицам, не является обязательным даже в тех случаях, когда эти действия одновременно составляют воинское преступление или проступок.
2. При обсуждении подобных действий необходимо в каждой стадии процесса учитывать, что поражение Германии в 1918 г., последовавший за ним период страданий германского народа, а также борьба против национал-социализма, потребовавшая бесчисленных кровавых жертв, являлись результатом большевистского влияния, чего ни один немец не забыл.
3. Поэтому судебный начальник должен тщательно разобраться – необходимо ли в подобных случаях возбуждение дисциплинарного или судебного преследования. Судебный начальник предписывает судебное рассмотрение дела лишь в том случае, если это требуется по соображениям воинской дисциплины и обеспечения безопасности войск. Это относится к тяжёлым проступкам, связанным с половой распущенностью, с проявлением преступных наклонностей или к проступкам, могущим привести к разложению войск. Не подлежат, как правило, смягчению приговоры за бессмысленное уничтожение помещений и запасов или других трофеев во вред собственным войскам.
4. При осуждении предлагается чрезвычайно критически относиться к показаниям враждебных гражданских лиц…»
Вот это охренеть! Ну, Адольф Алоизыч, ну ты и гад, конечно… Освободил солдата от гнёта ответственности… Делай, что хочешь, – и ничего тебе за это не будет! Впрочем, даже это вам, фашистские морды, победить нас не помогло… К счастью, подумал я об этом не вслух, а про себя. На сегодня норма неконтролируемых слов и так уже перевыполнена.
– Надеюсь, комментировать эту директиву не нужно? – посмотрел на нас Хофмайер, – Она даёт вам право максимально обезопасить свою жизнь и жизнь своих товарищей от враждебных проявлений со стороны гражданских лиц. Далее. Документ четвёртый: «Указание об обращении с политическими комиссарами».
«В борьбе с большевизмом на соблюдение врагом принципов гуманности или международного права рассчитывать нельзя! Особенно жестокого и диктуемого ненавистью бесчеловечного обращения с нашими военнопленными следует ожидать от всякого рода комиссаров, этих подлинных носителей сопротивления. Войска должны осознавать следующее:
1. В нынешней войне пощада этим элементам и соблюдение в отношении их международных правил неуместны. Они представляют собой угрозу нашей безопасности и быстрому освобождению нами захваченных областей.