Алексей Юрьевич Петров
Старая крепость
– Один из первых, – кивает Лерман, – Он шёл в передовой группе и тут русские в упор ударили из пулемётов… Двадцать метров… Шансов не было.
– Кто-нибудь смог прорваться?
– Я не видел. Кого не положили пулемёты, – добили выскочившие из подвалов русские. Как смог, прикрыл отходящих… Ленту выпустил всю, без остатка. Поменять уже не было времени.
– А Эмиль?
– Его ранило… По-моему, в ногу… Мы отходили, а он полз за нами и кричал мне: «Йенс! Помоги! Вытащи меня! Я не хочу умирать! Йенс!» – Викинг замолчал на полуслове, борясь с подкатившим к горлу комом.
– Они добили его. Подбежавший русский всадил в него штык, потом ещё раз, и ещё… Эмиль кричал, страшно кричал, когда его убивали… Его крик до сих пор стоит у меня в ушах, – Лерман внезапно сел, проведя рукой по лбу, будто бы отгоняя что-то, – но я ничем не мог ему помочь. Я уже никому не мог помочь… Раненые, которых несли сапёры… Эти трусы… Они бросили их на землю, в большую воронку, рядом друг с другом. Грубер тоже был среди них. Русские не пошли дальше и раненых ещё можно было спасти, только вот нести их было уже некому… Все сбежали. Большевикам раненые немцы тоже были ни к чему, поэтому они просто кинули в воронку гранату. Это… Это… – Йенс задыхался – Это война на уничтожение: или мы их, или они нас: третьего не дано. Никакой пощады! Они будут убивать нас безо всякой жалости! Это варвары! Я воевал и с французами, и с томми, и с поляками: нигде ничего подобного не видел! – Викинг потрясённо оглядел нас, – Если французы или англичане попадали в окружение, – они сдавались, потому что понимали: сопротивление бессмысленно! А русские… – Лерман замолк и покачал головой, не находя слов.
Глава 6
Ровно в 19:00 обер-лейтенант Гренц увёл роту от Тереспольских ворот. Будто бы на прощание, оттуда взлетела одинокая белая ракета. Она стремительно пронеслась ввысь, чтобы на долю секунды зависнуть в верхней точке своей траектории. Ещё яркая, оставляя за собой дымный след, ракета стала медленно опускаться вниз, постепенно уменьшаясь в размерах. Не долетев до земли, её тускнеющий огонёк растворился на фоне вечернего задымленного неба Крепости.
– Эта ракета чертовски точно описывает всё то, что происходило с нами сегодня, – не меняя позы, произносит Викинг. Он всё так же сидит, привалившись спиной к стене.
– Почему? – недоумённо вылупился на пулемётчика Рюдигер.
– Быстрый, яркий старт и медленная смерть на излёте, – пожимая плечами, спокойно отвечает Йенс.
– Глупости! – фыркает Рюдигер, – Не знаю как ты, а я помирать не собираюсь! Протянем ночь, – и завтра нас вытащат, вот увидишь!
В кинобудку стремительно ворвался Хольц. Вид он имел ещё более растрёпанный, чем при последней атаке русских на церковь. Подбежав к окну, лейтенант стал одну за другой выпускать сигнальные ракеты. Небо расцвело целой россыпью белых звёзд. Мы молча смотрели за действиями Хольца. На что он надеялся? Что Гренц вернётся и поведёт роту нам на выручку, – под убийственный огонь русских? Лейтенант, наконец, повернулся и медленно отошёл от окна. Лицо его выражало отчаяние, но, встретившись с нами взглядом, Хольц мгновенно преобразился. Теперь это был вновь уверенный в себе и хладнокровный командир:
– Ланге, Рюдигер! Ваша позиция, – прежняя. Огонь открывать только в случае атаки. Беречь патроны. Лерман! – он кинул взгляд на Викинга, – за мной! На первый этаж!
Йенс вскочил и устремился вслед за лейтенантом. Мы с Отто остались одни. Стрельба в крепости практически стихла, только изредка раздавались отдельные выстрелы. В тамбуре послышались голоса, возня и шум. Кто там ещё? Отто выглянул и сообщил, что это вернулись на своё место наши связисты. Переругиваясь вполголоса между собой, они вновь стали разворачивать свою радиостанцию. Ага, значит, и Хольц будет рядом. Через какое-то время, к нам заглянул Кюхлер:
– Парни, есть вода?
Мы с Рюдигером синхронно помотали головами: фляги были пусты у обоих. Горестно вздохнув, радист скрылся. Да, честно говоря, пить хотелось очень сильно. Вот только где её взять, – эту воду?
– У наших ребят точно есть, – будто прочитав мои мысли, уверенно сказал Отто.
– Так тебе и дадут, – скептически хмыкнул я.
– Им уже без надобности, – облизал губы Рюдигер, – а нам пригодится.
– Ты про них, что ли? – кивнул я в сторону лежащих перед нашим окном трупов.
– Ясное дело, про них. Нужно только добраться и снять фляги.
– Да, этот вариант в нашем положении, пожалуй, единственный. Нужно лейтенанту сказать. Скоро он придёт к радистам, – выдвинь ему эту идею.
– Непременно. Если что, – я и пойду.
– Ну да, кому же ещё? Чесночок, – он того, сушит, – решаю подколоть Отто.
– Да ну тебя!
– Что значит «да ну?» Вы, господин Рюдигер, помните ли наш спор, кстати?
– Какой спор?
– Ой, ну только не надо делать такие удивлённые глаза! Начнётся война, – твои стратегические запасы переходят ко мне, – был уговор?
– Ах этот… Да, припоминаю что-то…
– Ну и?
– Что?
– Где чеснок, Рюдигер?
– Там, – мотнул головой куда-то в сторону Отто.
– Исчерпывающий ответ. А, главное, – точный.
– Оставил в ранце, на том берегу. Под охрану Кепке.
– Ясно. Попрощайся с ним, – Адольф его точно сожрёт.
– Чего это?
– Ну как? Он наверняка в курсе, что мы попали в окружение и несём потери. Так что сидит наш ездовой сейчас в безопасном месте и потрошит твой ранец. Мёртвому чеснок, сам понимаешь… А зачем витаминам пропадать?
– Да как так-то? – заёрзал Рюдигер – Погоди… Значит, и твой ранец он тоже…того?
– Мой – нет, – категорично отвечаю я.
– Это ещё почему?
– Потому что знает, что я жив.
– Откуда он это знает?
– Я ему сказал, – с максимально серьёзным видом смотрю на Отто, – Думаешь, зря рация у нас стоит?
– Но…как?
– Очень просто: подошёл к Хольцу и попросил передать ездовому гефрайтеру Адольфу Кепке, что рядовой Макс Ланге жив-здоров и что его ранец потрошить не надо.
– А так можно? – с удивлением смотрит на меня Рюдигер.
– Конечно! А как ещё? – изо всех сил пытаясь не засмеяться, отвечаю я, – Зачем нам тогда рация, – как ты думаешь?
– Ну… огонь артиллерии корректировать…
– Да? И много ты огня артиллерии сегодня видел?
– Нет, – мотает головой Отто.
– Ну вот! Все уже передали, что живы! Кроме тебя. Так что не теряйся: как придёт Хольц – сразу к нему!
– Спасибо, Макс, я так и сделаю!
Рюдигер благодарно закивал и стал вслушиваться: не раздадутся ли из тамбура шаги лейтенанта? Буквально через пару секунд он повернулся ко мне и спросил:
– Макс, ты слышишь?
– Слышу что?
– Гул мотора… Идёт какая-то техника!
Я прислушался. Что-то есть, но слабенькое, на пределе слышимости. Может, это наши танки за рекой? Хотя… Гул двигателя приближался. Это точно где-то рядом. Но что здесь может ездить? Ответ на это вопрос показался слева от нас: вдоль кольцевой казармы, в сторону Тереспольских шёл русский бронеавтомобиль. БА-10, – вспомнил я где-то слышанное название. Длинный, трёхосный, с танковой башней, которая была развёрнута в нашу сторону. Объезжая воронки и поваленные деревья, броневик добрался до ворот и свернул направо, между зданиями погранзаставы и казармы 333-го полка. Шум двигателя стих. Ага, конечная остановка. Сдаётся мне, что русские от Холмских ворот приехали налаживать взаимодействие с русскими у Тереспольских ворот. Если они договорятся о совместном штурме нашей несчастной церкви… Додумать мне не дал ворвавшийся в будку лейтенант Хольц:
– Где он? Куда делся?
Я показал куда и поделился своими подозрениями. Лейтенант осмотрел разрушенные здания в бинокль:
– Чёрт, похоже, ты прав. Значит, так: начнётся штурм, – берёте своё пулемёт и рысью в подвал! Наверху нам не удержаться…
Взревел двигатель, и из-за погранзаставы выехал броневик. Хольц резво отпрянул от окна. БА-10 поддал газу и пополз в обратном направлении, к Холмским воротам. Одновременно с ним, в сторону Тереспольских ворот и прилегающей к ним кольцевой казармы, перебежали несколько групп русских. Ну, что сказать: молодцы, – заняли позиции ушедшей 10-й роты Гренца. Меня охватило нехорошее предчувствие. Оно усилилось, когда мы увидели красноармейцев, выкатывающих ту самую 76-мм пушку из-за ограды. Почти сразу показались бегущие к разбитому артпарку бойцы в защитного цвета гимнастёрках. Прекрасно: они нашли ещё два орудия, которые теперь стремительно разворачивали в нашу сторону.
– Рацию вниз! – заорал Хольц, выбегая в тамбур, – Бегом!
Радисты засуетились, послышался звук опрокидываемых стульев. Отто бросал на меня тревожные взгляды, как бы спрашивая: а не пора ли и нам убегать в подвал? Я же медлил, как будто не веря в то, что сейчас нас обстреляют артиллерией, а потом пойдут на штурм. Банг! – Бах! Это открыла огонь первая русская пушка. Домик ксендза дрогнул и окутался пылью. Банг! – Бах! Банг! – Бах! В дело вступили оставшиеся орудия. Однако, пока все они били по столовой. Оттуда почти сразу выскочили камрады из отделения Шойнемана и стремглав помчались к церкви. Чтобы хоть немного их прикрыть, а заодно сбить русским прицел, я открыл по артиллеристам огонь из пулемёта. Буквально после второй очереди, мною заинтересовались. Помимо поднявшейся со всех сторон ураганной ружейно-пулемётной стрельбы, расчёты пушек начали разворачивать стволы в направлении церкви.
– А вот теперь – пора! – закричал я Отто и перекатился вправо, таща за собой пулемёт.
Мы вскочили на ноги и побежали. Бум! Церковь вздрогнула. Так, первый снаряд прилетел, по ходу дела, в наружную стену. Бах! Нас тряхнуло. А вот и второй. Этот попал точно в окно и вдребезги разнёс внутреннюю стенку. Выбегая из тамбура, мы увидели результат: перед нами в облаке пыли высилась гора битого кирпича. Царапая руки и отбивая ноги, пришлось в темпе преодолевать эту неожиданную преграду. Фух! Вот и лестница, ведущая вниз. Бум! Бум! Ещё два снаряда ударили в церковь. Отто традиционно падает на лестнице, я спотыкаюсь об него и мы оба летим вниз. Лёжа на Рюдигере, поднимаю глаза: на первом этаже пыль столбом, еле различим прямоугольник входной двери. На секунду меня охватывает паника: как же мы найдём теперь лестницу в подвал?
Неожиданно сильным движением, Отто буквально сбрасывает меня на пол и бежит вперёд. Боясь потерять его из виду, подхватываю пулемёт и устремляюсь за ним. Сквозь звон в ушах и непрерывное «Бах! Бум!» от прилетающих снарядов, различаю надсадный голос Хольца: сжимая тангенту, он кричит координаты для огня нашей артиллерии. Из-за пыли практически ничего не различаю, поэтому чуть не врезаюсь в лейтенанта. Он сидит на ступеньках, рация стоит рядом. Чуть дальше, в углу, замечаю Кюхлера и Тухеля. Не останавливаясь, пробегаю мимо. Скорее!
Подвал. В нос бьёт резкий запах крови, лекарств и ещё чего-то неприятного. Из-за спёртого воздуха, перехватывает дыхание, я кашляю. Центральный отсек освещён факелами, сделанными из найденных советских транспарантов и флагов. По-прежнему стоят скамейки, но на них никто не садится: камрады на ногах, в готовности принять бой. Мне машет рукой Викинг и я подбегаю к нему. Только сейчас замечаю парней из отделения Шойнемана. А вот и он сам, кстати: сидит на полу, скрипя зубами от боли. Клинсманн бинтует ему голову.
– Что с ним? – спрашиваю у Викинга.
– Камень в лицо попал, – нос всмятку, – с сочувствием смотрит на Шойнемана Йенс.
– Остальные все живы?
– Хуммельса и Букхайма нет, – заслышав мой вопрос, к нам подходит Хефнер, парень из первого отделения, – Они на чердаке сидели…
В подвал вваливаются радисты и Хольц. У лестницы наверху остались в дозоре Вилли со Студентом. Лейтенант выглядит довольным. Стряхивая с мундира пыль, он во всеуслышание заявляет, что наша артиллерия открыла заградительный огонь и русским сейчас здорово достаётся. Велев поставить рацию в угол, Хольц занимает рядом с ней место и вызывает к себе оставшихся младших командиров. К нему подходят Шойнеманн, какой-то унтер-офицер из сапёров и Викинг. О чём они там совещаются – мне сейчас до фонаря. Нервное напряжение потихоньку отпускает, сменяясь безразличием и апатией.
Возвращается Йенс. С перебежавшими людьми Шойнеманна, нас теперь тридцать два бойца и два пулемёта: мой и Викинга. Это значит, что держать под прицелом лестницу будем по очереди. Мне официально назначают вторым номером Отто. Викинг, – в паре с Кройцером из первого отделения. Шойнеманн выбывает из игры, – у него сотрясение и он даже не может стоять на ногах. Задача, – дотянуть до утра, нас должны вытащить. Перспективы не самые радужные. Что происходит наверху, – толком неизвестно. Хорошая новость: русских в церкви нет. Пока. Воды тоже нет. С боеприпасами напряжённо, но отбиться хватит. Рассказываю о плане Отто проверить трупы. Викинг кивает и обещает переговорить с лейтенантом. Настроение у большинства солдат подавленное. Нет, совсем не таким им виделся победоносный поход на Восток.
На крепость спустились сумерки. У нас, на Центральном острове, – темнота хоть глаз коли, зато по периметру кольцевых казарм, из-за постоянно запускаемых ракет, светло как днём. Периодически вспыхивает стрельба, но уже не такая отчаянная, как днём. Мы с Рюдигером лежим в церкви, у входа, направив ствол пулемёта в сгущающуюся во дворе темноту. За нашими спинами, в зале, ещё трое дозорных у окон. Увидеть кого-либо в такой темноте навряд ли получится, – поэтому вся надежда на слух. Поскольку мне в детстве медведь не то что на ухо наступил, – он там сплясал, да ещё и вприсядку, – то уповаю только на Рюдигера. Слух у него отменный. Вот и сейчас он что-то уловил:
– Макс, слышишь? Шорох, – кто-то ползёт, оружием бряцает!
– Ни хрена я не слышу, Отто, – ты же знаешь!
– Тсс!
Мы замолкаем. Проходит несколько томительных секунд. Наконец, я тоже начинаю слышать какое-то движение там, во дворе. Кто-то определённо ползёт в нашу сторону, причём довольно быстро. Поплотнее прижимаю к плечу приклад в готовности открыть огонь. Ситуация предсказуемая, поэтому алгоритм действий отработан ещё там, в подвале: открываем огонь, давая дозорным из церкви время для эвакуации, после чего отходим сами. Но, чёрт возьми, – так не хочется опять лезть под землю! Внезапно, шорохи и металлическое позвякивание исчезают. Я задерживаю дыхание и плавно начинаю выбирать холостой ход спускового крючка.
– Эй, камрады! Есть кто живой? – доносится с улицы громкий шёпот.
От неожиданности замираю на месте. Да это же Рауш! Но как? Он жив? Переглядываемся с Отто.
– Господин обер-фельдфебель? – невольно вырывается у меня вопрос.
– Да, да! – радостным шёпотом отвечают мне из темноты.
– Стоять! – немедленно пресекаю я возникшее было в ночи оживление. Отто же шепчу:
– Голос, конечно, похож… Но Викинг видел, как взводного убили! Может, засада? Нужно проверить! Какой-нибудь вопрос, ответ на который знает только Рауш! Что бы спросить?
Я на секунду задумываюсь. Рюдигер согласно кивает и, опережая меня, трагическим шёпотом произносит в темноту:
– Эй, я должен проверить действительно ли вы из наших!? Ну-ка ответьте мне: какое имя у Адольфа Гитлера?
– Рюдигер, ты совсем дурак, что ли? – интересуется Рауш из темноты.
– Господин обер-фельдфебель, – это Вы! – расплывается в улыбке Отто.
– Нет, Рюдигер, – папа Римский! Не стреляйте – поднимаюсь!
Раздались шаги и, еле видный в далеком свете взлетающих ракет, к ступенькам лестницы метнулся тёмный силуэт. Это действительно был наш взводный, – обер-фельдфебель Рауш. Весь в крови, вид он имел изрядно помятый, но был жив и даже не ранен.
– Кто принял командование? Хольц? Сколько осталось в живых? Рацию удалось спасти? – засыпал он нас вопросами.
– Да, рация в подвале, работает. Лейтенант Хольц жив…
– Отлично! – хлопнув меня по плечу, обрадованный взводный подхватывает свой автомат и устремляется к лестнице в подвал.
Буквально через несколько минут, Рауш появляется вновь. На этот раз он не один, а в сопровождении десятка солдат. Оказывается, там, в темноте, есть наши раненые, которых нужно вытащить. Буквально за полчаса, наш гарнизон пополнился ещё на шесть человек. Двое ранены легко, остальные тяжёлые. Среди последних, – и наш многострадальный Иоганн Грубер. Ему досталось и при падении с носилок, и осколками от гранаты. Он чуть слышно дышал, в сознание не приходил. Миномётчик так и остался бы там, среди перепаханной взрывами обожженной земли и трупов, если бы Рауш в темноте случайно не наткнулся на Иоганна и не расслышал его слабое дыхание.
Чуть позже, ночью, за водой уходят Вилли со Студентом. Они неплохо спелись – как будто всю жизнь друг друга знают. Примерно через час, все перемазанные кровью и пылью, возвращаются. Парням удалось проползти почти до здания погранзаставы, по следам нашего безуспешно пытавшегося прорваться отряда. Принесли восемь полупустых фляг, документы убитых и пулемёт. Говорят, русские тоже обшаривают трупы: чудом разминулись с ними. Судя по всему, защитники пытаются этой ночью вырваться: периодически взлетают ракеты и вспыхивает ожесточённая стрельба на Северном. Первая штурмовая у Трёхарочных ещё жива, – оттуда иногда доносятся очереди MG. У нас на участке тишина. Кстати, домик ксендза русские взорвали, так что Хуммельс с Букхаймом, скорее всего, навсегда остались там. Известие об их гибели воспринимается спокойно, – наверное, начал привыкать.
Сменившись, спускаемся вниз. Мне безумно интересно как умудрился выжить Рауш, но подойти и спросить у него не получается, – взводный спит. Решаю последовать его примеру и тоже принимаю горизонтальное положение. Слава богу, этот день наконец-таки закончился!
Остаток ночи проходит спокойно, а в пять утра начинается обещанный артобстрел. Земля содрогается от разрывов, но всё меркнет перед ударами артиллерии особой мощности, как называет её Хольц. Это 60-см мортиры, – я такую видел в музее, в Кубинке. Эти штуки выстрелили всего семь раз, но что это были за выстрелы… Я думал, – церковь сложится как карточный домик и нас всех похоронит прямо здесь, в подвалах. И это при том, что по нам ни одного попадания не было. Снаряды мортир разрывались слева и справа. От их взрывов ходила ходуном земля, в толстенных сводах потолка трескались и сыпались нам на головы кирпичи. Казалось, после такого обстрела от крепости останутся только дымящиеся развалины. Артподготовка продолжалась около двух часов. Несколько человек не выдержали и выскочили из церкви, скрывшись в облаках пыли и разрывов. Мы их не удерживали, – зачем? Обезумевшие от происходящего люди уже не были солдатами и толку от них…
Однако, как ни странно, вскоре мы увидели беглеца в звании лейтенанта. Хольц вышел наверх в сопровождении Рауша и двух сапёров. Они стояли рядом с нами на ступеньках лестницы, ведущей в подвал. Как я понял из их разговора, – у лейтенанта немного сдали нервы от сидения в окружении, поэтому он с двумя солдатами решил организованно попытаться вырваться из цитадели, прикрываясь артобстрелом. Рауш его не отговаривал, понимая всю бесполезность этого занятия. Пожав взводному руку, Хольц махнул рукой сопровождающим его сапёрам и они втроём выскочили из церкви. Как стало известно позднее, лейтенанту Хольцу и одному из его солдат удалось добраться до Южного острова и встретиться там с немецкими войсками. Но тогда, глядя на его удаляющуюся фигуру, мы этого ещё не знали, считая, что затея с выходом не увенчается успехом.
Обстрел стих внезапно. Над Крепостью воцарилась тишина. Но напрасно мы ждали звуков боя, – верного признака прорывавшихся к нам на выручку товарищей. Вспыхнувшее, было, оживление в подвалах, вновь сменилось унынием. Наверху всё по-прежнему: бесшумными тенями перебегают у окон дозорные, напротив главного входа дежурит пулемётный расчёт. Солнце уже давно встало и вовсю жарит укутанную дымом и пылью крепость. К запаху гари, пороха и сгоревшей взрывчатки начинает подмешиваться сладковатый запах разлагающихся трупов. Рюдигер страдальчески морщится, зажимая грязным платком нос:
– Боже, Макс, – это невыносимо!
– Вот он, – настоящий запах войны, Отто! Наслаждайся! – с трудом подавляя рвотные позывы, отвечаю я.
– Не смешно! Чёрт, и противогазов нет!
– Дыши ртом пока.
– А потом?
– А потом, – привыкнем…
– Да не хочу я привыкать! – взрывается Рюдигер, – К этому нельзя привыкнуть! Меня тошнит и вообще!
– Ты хочешь домой, к маме. Угадал?
– Да ну тебя! – Отто быстро сдувается и замолкает, тщетно пытаясь остановить зловоние своим носовым платком.
– Это хорошо ещё, что мы все трупы из церкви вынесли, – говорю я напарнику, – а то совсем грустно было бы.
Ещё ночью Рауш дал команду заняться этим и все погибшие красноармейцы перекочевали в ближайшие воронки. Мы с Рюдигером участия в выносе тел не принимали, поскольку стояли на посту. Внутри остались только немцы: их решили не трогать и оставили лежать в большом зале, вдоль стены.
– Смотри, Отто! – вскрикиваю я, протягивая руку в сторону Тереспольских ворот, – Похоже, это работа нашей артиллерии!
– Ох ты! – вырывается удивлённый возглас у Рюдигера, – а я сначала и не заметил!
Верхняя часть Тереспольских ворот зияла огромной пробоиной, а находящийся рядом с ними сектор кольцевой казармы был практически полностью разрушен взрывом. Примыкавший к нему барбакан тоже пострадал, но насколько сильно, – мы не видели: его загораживало здание казармы пограничников. Вот тебе и артиллерия особой мощности…
Пришёл взводный, поинтересовался как обстановка.
– Обстановка стабильная: русских не видно. Очень сильно достаёт трупный запах, господин обер-фельдфебель!
– Терпите, парни: от этого никуда не деться. Максимум что могу сделать, – меняться на постах каждый час.
– Господин обер-фельдфебель, – решаюсь задать мучивший меня вопрос, – а как Вам удалось остаться в живых при вчерашнем прорыве? Вы же в первых рядах шли…
– Случайность, Макс. Случайность… – внимательно оглядывая двор цитадели, ответил Рауш.
Хороший ответ, конечно, но я-то ждал подробностей. И переспрашивать, вроде как, неудобно… Однако, немного помолчав, взводный продолжил:
– Русские подпустили нас поближе и открыли огонь почти в упор. Бегущий передо мной Меркель упал, а я споткнулся об его тело и мы оба покатились в воронку. Очутившись внизу, попытался встать, но что-то сильно ударило меня по голове и я потерял сознание. Очнулся уже в сумерках, заваленный трупами. Дождался темноты, осмотрелся и пополз обратно, в церковь.
– Но почему не к мосту? – воскликнул Отто, – Вы же были рядом! Ещё немного, – и Вы бы вырвались, к нашим!
Взводный посмотрел на него и грустно покачал головой:
– Нет, Рюдигер… В Тереспольских воротах уже сидели русские. Да и как я мог бросить вас? Оставить взвод, а самому спасаться? Невысокого же ты обо мне мнения…
– Но ведь лейтенант Хольц…
– Отставить разговоры, Рюдигер! – Рауш метнул гневный взгляд на Отто, – Не тебе это обсуждать!
Отто испуганно вскочил и вытянулся перед взводным.
– Смотри лучше в оба и не проворонь очередную атаку русских! – строго глядя на Рюдигера, закончил Рауш и, развернувшись, направился внутрь церкви.
– Да уж… – протянул я, – Тактичность, – это не твоё.
– А что я такого сказал? – недоумённо спросил Отто, укладываясь рядом, – Рауш же остался с нами, а Хольц – сбежал!
– Ну, вообще-то, лейтенант, – приданный нашей группе артиллерийский корректировщик. И подчинённых у него, кроме бинокля, нет.
– А рация?
– Рация, – это средство связи штурмовой группы, к тому же она от нашего батальона. Плюс, – лейтенанта отпустил командир, то есть Рауш. Так что, формально, Хольц ничего не нарушил.
– Трус он, этот Хольц.
– Не сказал бы, – покачал головой я, – Когда мы сидели запертыми на хорах, вёл он себя достойно.
– Да? И почему же, тогда, этот достойный лейтенант сбежал, бросив нас?
– Появилась возможность, – вот и сбежал. Вот скажи: а ты бы отказался покинуть эти гостеприимные стены?
– Спрашиваешь! Я уже вторые сутки об этом мечтаю!
– Ну вот, – что и требовалось доказать. Ты просто завидуешь, – засмеялся я.
– Да ну тебя! – обиженно махнул рукой Отто.
Вскоре менять нас пришли Викинг с Кройцером.
– Господи, ну и запах! – сморщился Йенс.
– Ага, есть такое, – соседи вон, пованивают, – кивнул на воронку я, – Но мы уже практически привыкли. Да, Отто?
– Угу, – промычал Рюдигер, не отпуская платок от лица, – почти не чувствуем.
Спустившись вниз, застали в подвалах привычную картину: кто-то спал, кто-то сидел, обессилено привалившись к стене. Из соседнего, санитарного, отсека, доносились стоны раненых. Пахло потом и бинтами. Ну, хоть здесь можно нормально дышать. Вывалив содержимое карманов, с аппетитом перекусили галетами и банкой сардин. Чёрт, как пить-то хочется! У меня оставалась треть фляги, Отто был пуст. Хоть Рюдигер и не просил воды, но пить в одно лицо на глазах у мучаемого жаждой товарища я не смог. На двоих пришлось по четыре глотка. Вот и всё. Дальше, – терпеть. После завтрака потянуло в сон, да и ночь, богатая на события, сказалась. Отбился моментом, едва растянувшись на жёсткой лавке.
Казалось, что только закрыл глаза, а уже будят: пора наверх, на пост. Подхватив плохо соображающего Рюдигера, потащил неожиданно тяжёлый пулемёт к лестнице. Мы ещё не успели подняться наверх, как в нос ударил знакомый сладковатый запах. Нет, к этому невозможно привыкнуть! Похоже, не я один такого мнения, – сзади раздалось «буэ» Рюдигера. Чёрт! Хорошо, что не на сапоги!
– Господи, Отто! Неужели нельзя было дотерпеть до верха?
– Я не специ…уэээ…
Достался же напарник! А ещё деревенский! Наверху нас поджидали Вилли со Студентом. Судя по их серо-землистым лицам, особой радости аромат разлагающихся тел камрадам также не приносил. А запашок-то здесь, наверху, был дай боже.
– Всё в норме?
– Да, прекрасно… Никакого движения… – Студент закашлялся.
– Осторожно, там на лестнице Отто метнул галет с сардинами, – не поскользнитесь! – напутствовал я торопящуюся вниз смену.
Рюдигер выполз наверх, прижимая платок к лицу. Честно говоря, меня тоже мутило, но я пока держался. Мда… Боеспособность нашего пулемётного расчёта стремительно падала.
По церкви перемещались такие же страдающие дозорные. Чёрт, когда же нас уже вытащат отсюда? Сколько тогда, в моей истории, здесь просидели немцы, – хоть убей не помню.
Что это? Музыка? Боже, неужели я спятил? Откуда здесь музыка? Смотрю на обладающего, как оказалось, хорошим слухом, Рюдигера. К сожалению, тот занят исключительно своим здоровьем и, стоя на коленях у стены, вызывает Ихтиандра. А ведь играет-то что-то смутно знакомое! Наконец, музыка прекратилась, и над притихшей крепостью раздался неестественно громкий голос. Вроде бы, говорят по-русски. Вслушиваюсь. Ба! Да это же призыв к сдаче! По ходу дела, немецкое командование подогнало динамики и излагает ультиматум осаждённому гарнизону! Сопротивление бессмысленно… Красная армия разбита… Во избежание новых жертв… О, да это ультиматум! Срок – полчаса. Слышно не очень хорошо, – установка работает где-то на Северном острове. Пошёл метроном. Сколько времени? Ага, полдень. Значит, через тридцать минут защитники должны выйти и сложить оружие. Что-то верится с трудом. Однако, стрельба затихает. Неужели сдаются? Жаль, не видно отсюда ничего…
Через полчаса крепость оживает, вновь начинается перестрелка. Особенно сильная, – на Северном. Похоже, ультиматум отклонён. Промучившись ещё полчаса, меняемся с Викингом. С облегчением спускаемся в подвалы. Там, конечно, тоже не сахар, но, по крайней мере, нет этого ужасного запаха. Радисты под руководством Рауша пытаются связаться с командованием, но связи нет. Судя по доносящимся обрывкам разговоров, – мешают стены подвала. Нужно нести рацию наверх. Чем там всё закончилось, – не знаю: отрубаюсь моментом.
Просыпаюсь, что удивительно, сам. Неужели выспался за два часа? Ого! Девять вечера! А как же пост? Щурясь от коптящего огня факелов, осматриваюсь. Так, Рюдигер спит, вон там храпит Викинг… Рауш по-прежнему у рации… Что происходит? Натыкаюсь на бодрствующего Вилли: он сидит у стены и, что-то тихонько насвистывая, чистит автомат. Подсаживаюсь рядом:
– Вилли, а что с постами? Сняли, что ли?
– Ага, Рауш приказал. Наверху находиться, – невозможно. Теперь там на лестнице сидит только один дозорный, – не отрываясь от своего занятия, отвечает Вилли.
– Как обстановка? Наверху и вообще?
– Нормально. Русским предлагают сдаться чуть ли не каждый час, потом артиллерийский обстрел. И так весь день.
– Сдаются?
– Откуда же я знаю? Может, и сдаются. Нам-то отсюда не видно.
– Кто сейчас наверху?
– Герхард.
– Студент?
– Ага, он самый.
– Что ещё новенького? Связь наладили?
– Связи нет, – качает головой Вилли, – Ах, да: раненый умер, тяжёлый. Из ваших, кажется.
– Грубер?
– Вроде, он. В живот который осколками, да при прорыве ему ещё досталось..
Иоганн… А я ведь и не заглянул к нему ни разу…
– Ещё Рауш отправил несколько человек на прорыв. Пока затишье и русским выставили очередной ультиматум. Сказать, что мы ещё живы и ждём. Прошли или нет, – не знаю. Остальным, – приказ: беречь силы и отдыхать.
– Ладно, спасибо, Вилли.
Картина прояснилась: мы по-прежнему сидим в церкви, только теперь уже в её подвалах. Да когда же нас освободят? Воды нет, провизия заканчивается… Сколько нам ещё тут сидеть? Подземелье давит, постоянно клонит в сон. Ладно, пользуясь случаем, – поспим. Утро вечера мудренее, как говорится.
В этот раз меня разбудил кирпич, больно ударивший по спине. Я вскочил: что происходит? Наше подземелье содрогалось как в лихорадке. Опять артобстрел? Смотрю на часы: начало седьмого. Утро или вечер? Скорее всего, утро, – не мог же я так долго спать! С потолка сыпется песок и обломки кирпичей. По ходу дела, крепость опять обстреливает артиллерия большой мощности. Солдаты повскакивали, жмутся поближе к выходу из подземелья: никому не охота быть погребённым под завалами. Мне кажется, что единственные спокойные люди в подвале сейчас, – это Викинг и Рауш. Взводный невозмутимо сидит у рации, положив руки на стол. Рядом, вздрагивая и тревожно глядя на потолок при каждом разрыве, суетятся радисты. Судя по всему, они по-прежнему пытаются выйти на связь с командованием. Викинг молча курит у стены, – как будто он не с нами и вообще автобуса ждёт. Рядом с ним неловко переминается с ноги на ногу Кройцер. Кивком приглашаю за собой Рюдигера и иду к Викингу.
– Привет, как спалось?
– Отлично, – выпуская вверх облачко дыма, отвечает Йенс.
– Давно артиллерия долбит?
– Минут десять.
– Как думаешь: пойдут наши в атаку на этот раз?
– Да кто же их знает? – с деланным безразличием пожимает плечами Викинг.
– Спасибо, приободрил.
– Обращайся, – всегда рад, – расплывается в улыбке пулемётчик.
– Что взводный говорит?
– Всё как обычно: сидим, ждём.
– Я так и думал.