Алексей Юрьевич Петров
Старая крепость
Глава 4
Наблюдать втроём за большим залом и галереями нам вскоре надоело: русские и носа не показывают, в церкви тишина. Поэтому, Викинг волевым решением определил, что наблюдать будем по одному, меняясь каждые полчаса, после чего самолично первым заступил на пост. Проходящему лейтенанту мы донесли своё рационализаторское предложение, с которым он, чуть подумав, согласился.
Время тянулось невыносимо медленно. По всему периметру Цитадели шла перестрелка, особенно сильная со стороны Трёхарочных ворот, что уже становилось привычным. Мы, из церкви, участия в боевых действиях не принимали: людей едва хватало, чтобы держать оборонительные рубежи. Стрелять из окон было просто некому, да и количество боеприпасов не располагало. С момента гибели группы Ройса прошло уже часа два, и за это время русские так и не предприняли ни одной попытки атаковать нас на хорах или захватить большой зал. Поэтому, мы немного расслабились и позволяли себе сразу вдвоём отойти от балкона, оставив наблюдающего в одиночестве.
Было около 14 часов, я только что сменился и курил с Эмилем у окна выходящего в сторону Трёхарочных ворот, Викинг занял пост у парапета. На Северном продолжалась война, но теперь в грохот стрельбы вплелся новый звук. Мы с Райзингером переглянулись:
– Танки? – неуверенно произнёс Эмиль.
– Скорее уж, самоходки, – поправил я его и прислушался.
Действительно: где-то там, за Трёхарочными, раздавался гул работающих моторов. Банг! – Бах! Банг! – Бах! Звук выстрела пушки почти сливался со звуком разрыва. Значит, стреляли практически в упор.
– Ну, вот и помощь подоспела, – облегчённо выдохнул бесшумно появившийся за нашими спинами лейтенант Хольц.
Через несколько минут, мы увидели и сами самоходки. Точнее, – одну. Низкая, приземистая, она прошла сквозь среднюю арку Трёхарочных ворот и вошла в крепость. Безо всяких сомнений, это то самое штурмовое орудие из 201-го дивизиона. Дождались! Вот оно, спасение, – урчит двигателем и уверенно двигается вдоль кольцевой казармы в сторону разбитого артпарка! Эмиль не выдержал и помчался сообщать радостную новость камрадам на постах. Мы с лейтенантом остались у окна, – смотреть что будет дальше.
Вскоре, самоходка скрылась из виду и, чтобы не потерять её, нам пришлось перебежать на старую позицию, в будку киномеханика. StuG-III не стал въезжать на территорию артпарка, видимо, боясь там застрять. Самоходчики довернули чуть левее, выбираясь на спортплощадку.
Снеся пару турников, «штуг» развернулся и открыл огонь по внутренней стороне кольцевой казармы. Он работал по огневым точкам и каждый выстрел попадал в цель, выбивая из окна или амбразуры облачко красновато-серой кирпичной пыли. Мда, защитникам явно приходилось несладко… Этот «штуг» делов натворит… Казалось, до него было рукой подать: метров 70 от церкви и 50 от домика, где удерживало оборону отделение Шойнемана. Но… Близок локоток, да не укусишь.
По самоходке стреляло всё, что было у русских под рукой: броня буквально искрилась от пуль. Даже русские снизу открыли огонь! Добежать до «штуга» нереально, – да и нужно ли? Умом понимаешь, что нет, но сердце утверждает обратное. Для окружённых, любой контакт с «большой землёй» очень важен: теперь я это очень хорошо прочувствовал. Как оказалось, прочувствовал не только я:
– Нужно им показать, что мы здесь! – осенило Хольца и он стремительно выбежал в радиорубку.
Не успел я и глазом моргнуть, как лейтенант вернулся, неся в руках свёрток какой-то красной ткани.
– Разворачиваем! – приказал он мне.
В свёртке оказался Рейхсфлаг: огромное красное полотнище со свастикой в белом круге. С помощью кирпичей и торчащей арматуры мы с горем пополам закрепили его на подоконнике. Четверть полотнища оказалась в будке, остальная часть свисала из окна. В процессе установки, лейтенант поведал, что этот флаг покажет самоходчикам, что мы здесь. Кроме того, спасёт и от своей авиации, которая обязательно увидит сверху, что в церкви немцы и бомбить нас не станет. От себя я бы добавил, что флаг увидят и русские. Нет, они и так знают, что здесь засели немцы, но зачем их лишний раз раздражать? Бьюсь об заклад, что флаг подействует на них как красная тряпка на быка. Мысли свои я благоразумно озвучивать лейтенанту не стал, – так, на всякий случай.
– Что-то я не вижу у них пехотного прикрытия – с беспокойством произнёс Хольц.
Пожимаю плечами. Очередной факт от лейтенанта Очевидность: действительно, самоходка пришла в гордом одиночестве. Скорее всего, пехоту от неё отсекли ещё на мосту. Подбить бронеобъект защитникам нечем, а вот солдат пострелять, – очень даже могут. Кстати, для нас, окружённых в церкви, это не есть хорошо. Значит, атака с Северного через Трёхарочные ворота не удалась. Прорвался только один «штуг». Интересно: а где же, собственно, остальные? Вряд ли уничтожены: с внешней стороны Цитадели продолжают работать орудия самоходок, их хорошо слышно. Но почему они не входят в крепость? Загадка.
Между тем, лейтенант умчался в радио-тамбур: видимо, узнавать судьбу пехотного прикрытия и остальных «штугов». Ему на смену прибежал радостно-возбуждённый Эмиль. Однако, буквально через пару секунд, он резко побледнел и вытянул руку вперёд, тыча куда-то указательным пальцем. Райзингер силился что-то сказать, но, от волнения, не мог произнести ни звука.
– Что там? Бабайку увидел? – аккуратно выглядывая из окна, поинтересовался я.
– Пушка! Они заряжают пушку! – вернулся к Эмилю дар речи.
– Зачем? – быстро скопировал я капитана Смоллетта из «Острова сокровищ» – А, они будут стрелять! Прибавить ходу! – с этим криком хватаю Райзингера за рукав и тяну за собой в тамбур, сбивая с ног подвернувшегося лейтенанта.
– Что вы тут, чёрт возьми, вытворяете? – возмущённо вопит Хольц, поднимаясь на ноги.
– Русские выкатили пушку у ограды и готовятся стрелять! – выпаливаю я, – Поэтому мы с Эмилем приняли решение проследовать в укрытие!
Однако, лицо лейтенанта продолжает полыхать праведным гневом:
– С чего Вы взяли, что русские будут стрелять по церкви, а не по штурмовому орудию!?
– По самоходке попасть будет затруднительно, – им мешает артпарк, а вот по нашему окну – в самый раз. Тем более, там висит наш флаг! Может, убрать его? – с надеждой спрашиваю Хольца.
В моей голове происходящие сейчас события отчего-то прочно ассоциируются с мультфильмом «Остров сокровищ». Вот, сейчас лейтенант скажет, брызгая слюной: «Спустить флаг? Гордый морской обычай не позволяет спускать флаг во время сражения! Ни за что!» Но тот не удостаивает меня ответом, а решительно входит в покинутую нами будку киномеханика. Переглянувшись с Эмилем, идём вслед за лейтенантом. Как ни прискорбно, но я вынужден признать своё поражение: русская пушка действительно не обращает на нас никакого внимания. Зато, вокруг самоходки периодически встают фонтаны земли. Попасть пока не удаётся, но это дело времени: «штуг» неподвижен и занят стрельбой по окнам кольцевой казармы. О том, что слева по нему ведёт огонь артиллерия противника, экипаж пока не догадывается. Шульц подносит к глазам бинокль, комментирует:
– Так, прицела у них нет, наводят по стволу, – Рауш был прав.
Кстати, Рауш: жив ли он, интересно? На момент последнего, относительно успешного для русских штурма, когда им удалось расчленить нашу оборону, взводный был здоровёхонек. Оглядывая большой зал с балкона, – среди немногочисленных убитых я его не видел. Если он не лежит сейчас бездыханным перед входом, – то есть надежда, что Рауш спасся в подвалах. И Отто наверняка там. Очередной выстрел – разрыв. Снова мимо.
– Они используют осколочно-фугасные снаряды вместо бронебойных. Странно. Скорее всего, бронебойных у русских просто нет, – делает тем временем выводы Хольц, –В отличие от броневика, у которого всё было наоборот. Осколочные, – это плохо для нас, если они вздумают обстрелять церковь.
Тем временем, «штуг» закончил гвоздить по окнам кольцевой казармы и двинулся вперёд, постепенно набирая ход. Не думаю, что его экипаж вообще понял, что всё это время находился под обстрелом: судя по всему, они даже не заметили русского орудия. По крайней мере, в его сторону самоходка не разворачивалась. Впрочем, это не помешало русским артиллеристам приписать именно своему потрясающе неточному огню уход «штуга» с занимаемой позиции. О том, что это так, нам сообщил лейтенант Хольц, по-прежнему наблюдавший за ними. Они радовались, прыгали, обнимались у пушки, – одним словом, чувствовали себя героями. Главное, чтобы эти герои теперь не принялись лупить по нашей церкви, на радостях. Однако, мои опасения оказались напрасными: русские вновь затащили своё орудие за ограду.
Самоходка шла на выход, в этом теперь не было никаких сомнений. Она двигалась тем же маршрутом, по дороге вдоль кольцевой казармы. Скорее всего, у «штуга» просто закончились снаряды, поэтому и смысла в дальнейшем нахождении внутри крепости не было. Мы провожали самоходку взглядами до самых Трёхарочных ворот. Её появление вызвало вспышку ожесточённой стрельбы в районе моста. Последнее, что мы увидели, – как самоходка скрылась в проёме ворот, покинув Цитадель. Всё. Спасение вновь откладывается на неопределённый срок.
С не самыми радужными мыслями возвращаемся с Эмилем к Викингу. Пока я вкратце пересказываю ему события последнего получаса, Райзингер безжизненно сидит на полу, опираясь спиной о парапет балкона. Совсем расклеился камрад. Ничего, – это только начало. Ещё четыре года впереди. Страшно подумать, – с момента начала войны не прошло ещё и суток! Да что там суток, – даже двенадцати часов!
Внезапно, вспыхнула перестрелка у обычно тихих Тереспольских ворот. Я кинулся к южному окну, где застал прибежавшего на звуки выстрелов Студента. Хотя, ему и бежать-то не нужно: от лестницы до окна буквально пару шагов. Дружески хлопнув друг друга по плечу, мы стали наблюдать за раскинувшимся перед нашим взором участком крепости. К сожалению, разглядеть что-либо было затруднительно: стрельба велась или внутри кольцевой казармы, или вообще на той стороне, у реки. Вскоре, выстрелы прекратились. Кто победил в этой короткой схватке, – осталось для нас загадкой.
Однако, через пару мгновений после окончания стрельбы, из дверей кольцевой казармы, недалеко от Тереспольских ворот, выбежала группа красноармейцев. Их было не очень много, – всего семь человек. Двое из них несли какой-то необычный пулемёт на станке. Издалека он напоминал уменьшенную копию ДШК, только станок без колёс и сиденья. Ещё четыре красноармейца бежали налегке, и один боец, – катил пулемёт Максима. Группа русских беспрепятственно пробежала от двери до поленниц. Ещё немного, – и они скроются в развалинах погранзаставы! Почему рота Гренца не стреляет? Или их выбили в результате этой короткой стычки, выстрелы которой мы слышали? Да ну, не может быть! Выбить роту с пулемётами, которая вот уже несколько часов занимается только тем, что укрепляет свою оборону? Нереально. Но почему же они молчат?
Группа красноармейцев мало того, что не полезла в подвал здания погранзаставы, – она нагло пересекла дорогу, идущую от Тереспольских ворот, и благополучно добралась аж до казарм 333-го полка! Это невероятно! Со стороны ворот по ним не прозвучало ни одного выстрела! Куда же делась наша 10-я рота?
Я спросил об этом подошедшего Хольца. Тот с недоверием выслушал меня, затем достал ракетницу и разрядил её в затянутое дымом пожаров небо. Буквально через минуту, от Тереспольских ворот взвилась ответная ракета. Не удостоив меня даже взглядом, Хольц молча развернулся и побрёл к радистам. Мда, неловко получилось. Значит, рота всё ещё там. Тогда почему они пропустили русских с пулемётами? И что за стрельба была поблизости от Тереспольских ворот? У Студента тоже на этот счёт мыслей никаких не было. Прикуривая одну сигарету от другой, Герхард посоветовал не забивать голову всякой ерундой. Может, он прав?
Немного ещё посидев со Студентом, поднялся. Пора менять Викинга. Заглянул по пути на лестницу: Вилли даже не шелохнулся. Как сидел отрешённо, без эмоций, глядя в одну точку, – так и продолжал сидеть. Мда. Практически полную копию Тиллеманна застал на балконе, только фамилия у копии была Райзингер. Викинг тоже не источал жизнерадостной энергии, но выглядел пободрее остальных.
Я занял позицию для наблюдения. В церкви всё по-прежнему, никаких изменений. Боже, как тянется время… Глядеть на апатичных камрадов противно, – они меня раздражают. Не знаю почему, но я бодр и относительно весел. Настроение такое, словно скоро должно что-то произойти волнительное и ты находишься в предвкушении. Однако, пока всё тихо. Эх, сколько же нам ещё здесь торчать?
Глава 5
В отличие от своих камрадов, унынию я предаваться вовсе не собирался. Сидеть киснуть со стеклянным взглядом, облокотившись об стену, – нет никакого желания. Поэтому, в свободное от наблюдения за церковным залом время, я постоянно перебегаю между окнами: там посмотрю, здесь погляжу. По большому счёту, ничего глобального на территории не происходит. Так, по мелочи: где-то временами вспыхнет перестрелка, где-то, наоборот, прекратится. Около 17:00 над крепостью воцарилась практически идеальная тишина. Это было довольно некомфортно, потому что мы уже привыкли к постоянной стрельбе и взрывам. А тут, внезапно, раз, – и всё затихло.
Почуяв неладное, из радио-тамбура показался лейтенант Хольц. Он тоже прошёлся по окнам, разглядывая крепость в бинокль. Ничего. Странно. Тишину разорвала очередь русского Максима откуда-то из района расположения казарм 333-го полка. Ну слава богу, а то мы уже испугались… Однако, очередь оказалась единственной и пулемёт замолчал. Причину стрельбы поведал нам радист гефрайтер Кюхлер. Он курил в будке киномеханика и всё видел.
– Там вон русские с белым флагом шли, и их свои же расстреляли.
– Где «там»? – переспросил лейтенант.
– А вон из тех ворот, – кивнул в сторону Тереспольских гефрайтер.
– Может, они всё-таки, в сторону ворот шли? – уточняю у радиста.
– Нет, – отрицательно замотал тот головой, – русские, два человека, двигались именно в крепость.
– И как их обер-лейтенант Гренц, интересно, мимо себя пропустил? – с сарказмом интересуюсь у Кюхлера.
– Это парламентёры, – бросает Хольц, опуская бинокль, – из русских пленных. Видимо, их отправили с предложением гарнизону сдаться.
– Ну, ответ гарнизона, в принципе, понятен, – усмехаюсь я.
– Да уж, предельно ясен, – задумчиво произносит лейтенант.
– Тишина в крепости связана с тем, что к русским выслали парламентёров? – спрашивает Кюхлер.
– Похоже на то, – кивает Хольц.
– О, вон ещё одного готовят! – вытянув руку в направлении Тереспольских ворот, крикнул радист.
Лейтенант быстро поднёс к глазам бинокль. Расстояние небольшое, так что мы с Кюхлером тоже вполне отчётливо видели парламентёра. К нашему общему удивлению, им оказалась девочка-подросток. Немецкий солдат винтовкой упирался в её спину, выталкивая из двери кольцевой казармы, что рядом с Тереспольскими воротами. Если не ошибаюсь, это та самая дверь, откуда, несколькими часами ранее, русские совершенно спокойно вышли с двумя пулемётами. Девочка идти не хотела, упиралась и что-то говорила солдату. Однако, тот был непреклонен и, вытолкнув её из казармы, захлопнул дверь. Оставшись одна, она расплакалась и прижала к лицу кусок грязной материи, который, судя по всему, должен был изображать белый флаг.
Твари! Это кто же там такой умный в 10-й роте? Гренц? Ребёнка под пули! В бессилии сжимаю кулаки. Гады!
Ого, – как меня это зацепило! Нужно бы контролировать свои эмоции, но я не могу… Внезапно, становится нечем дышать. Я рву воротник, с треском отлетает пуговица. Кюхлер и Хольц абсолютно спокойны и с интересом наблюдают за развитием событий. Эх, руки чешутся пристрелить этих двух уродов, но я пока сдерживаюсь. Сдерживаюсь? Чёрт, да что со мной творится-то? Голову словно кто-то рвёт на части! Неожиданно, пришло решение: если с девочкой что-нибудь случится, – Хольцу с Кюхлером не жить. Сначала завалю этих двоих из «люгера», потом радиста в тамбуре. Ну, и двух гранат на Викинга с Эмилем и Студента с Вилли вполне хватит. Хороший план? Прекрасный! Жаль, что не мой. И не Ланге тем более, – его вообще на горизонте не видно. Такое ощущение, что к нам в голову подселили третьего. И он нас просто подавил! Чувствую, что теряю контроль над ситуацией. Так не годится: нужно собраться!
Видимо, девочке что-то кричат из окон, потому что она испуганно делает несколько шагов в направлении погранзаставы. Но, пройдя буквально чуть-чуть, – снова останавливается и плачет. Из дверей выходит солдат, подходит к ней и поднимает винтовку, целясь ей в голову. Он что-то кричит ей, а затем стреляет. Сссука!
К счастью, выстрел был сделан в воздух. Девочка испуганно присела, схватившись за голову, а потом испуганной птицей метнулась в сторону развалин погранзаставы, исчезнув из нашего поля зрения. Солдат удовлетворённо закинул маузер за спину и вернулся в кольцевую казарму. Спустя буквально пару секунд, со стороны расположения 333-го полка, куда побежала парламентёр, хлопнул одиночный выстрел из «мосинки».
– Ого, – поднял брови вверх Хольц – они что, всех парламентёров стреляют? Даже детей?
– Русские свиньи, – зло сплюнул Кюхлер.
Я не верил своим глазам, вернее ушам. Неужели красноармейцы действительно убили эту девочку? Зачем? Перепутали с врагом? Но здесь же явно было видно, что это ребёнок! Она в цветастом платье, на ней нет формы! Хольц отвернулся от окна и, заметив моё состояние, отечески похлопал по плечу:
– Это война, Ланге. К бессмысленным убийствам тяжело привыкнуть, тем более, когда гибнут дети…
– Большевики – настоящие звери! – презрительно произнёс радист.
– Да, менталитет этих азиатов в корне отличается от нашего, европейского, – задумчиво ответил лейтенант, – Именно поэтому мы до сих пор и не взяли эту старую крепость.
Слов в защиту русских у меня не нашлось. Увиденное и услышанное настолько поражало, что кроме фразы «этого не может быть», как заезженная пластинка звучащей в моей голове, мыслей никаких не было. Кстати, я снова могу свободно распоряжаться собой: всё прошло, исчезла чужая воля. Словно и не было ничего. Как тучка, заслонившая было солнце: раз, – и пробежала. Что это было? Непонятно. О чём это я? А, о девочке-парламентёре! Господи, неужели это правда? И красноармейцы убили беззащитного ребёнка? Просто не укладывается в голове… А немцы? Ведь всего лишь минуту назад я был готов глотки перегрызть и Хольцу, и Кюхлеру! Это из-за девочки? Или из-за того, что ситуацию я видел своими глазами? Потому что на гибель красноармейцев, штурмовавших церковь, такой реакции не было. Хотя я и знал, что их убивают немцы, но лично не видел этого. А тут история другая… Впрочем, гибели девочки я тоже сам не наблюдал. Но воображение услужливо представило мне весь процесс в красках… Фух, что-то я совсем запутался. Казалось, всё предельно просто: «наши», – это русские; «враги», – это немцы. Так-то, оно, конечно, так… Но сейчас, они для меня одинаково омерзительны. Одни, – послали ребёнка на смерть, другие – убили его. Кто из них лучше?
Мысли мои, сумбурно скачущие, были самым бесцеремонным способом прерваны: на первом этаже, один за другим, почти слитно, внезапно раздались целых четыре гранатных разрыва! Что это? Я встрепенулся и помчался к Викингу с Эмилем. Не успел ещё последний взрыв затихнуть, как заработал MG-34, – этот звук ни с чем нельзя перепутать! Практически одновременно, в дело вступили МР-40, затем коротко татакнул и тут же замолчал русский ДП, словно подавившись очередью. Атака? Мои товарищи имели вид не менее ошарашенный, чем я. Викинг прильнул к прицелу и водил стволом пулемёта, выискивая цели в зале. Целей не было. Вместо этого, внизу раздалась последняя автоматная очередь, после которой всё стихло. Бой, если это был он, продолжался менее тридцати секунд. Мимо нас в сторону лестницы мчится Хольц, перезаряжая на бегу свой автомат. Вопросительно смотрю на Викинга: тот кивает в ответ, и я несусь следом за лейтенантом. У лестницы оживлённо: Студент с Вилли залегли по обе её стороны, держа под прицелом ступеньки, Хольц присел на колено, направив ствол в сторону подъёма. Я встал чуть правее и сзади лейтенанта в готовности его, в случае чего, подстраховать. Прошло несколько томительных мгновений, прежде чем снизу послышался осторожный голос обер-фельдфебеля Рауша:
– Эй, наверху! Есть кто живой?
Господи, я чертовски рад увидеть, наконец, наших ребят! После почти четырёхчасовой разлуки, показавшейся мне вечностью, обнять старину Отто, – можно ли мечтать о чём-то большем? Да я чуть не расплакался! Жив, чесночная душа! Рюдигер, подозрительно шмыгая носом, смущённо отводил глаза и смахивал несуществующую «ресницу, что попала в глаз».
– Чёрт, Макс, я ведь тебя уже похоронил!
– Отто, дружище, слухи о моей смерти сильно преувеличены, – я растроган.
– Как вы тут? Когда русские загнали нас в подвал и бой наверху прекратился… Мы думали, что всё: кроме нас никто не выжил!
– Да, они попробовали влезть к нам наверх разок, а потом успокоились. Иоахим вот только погиб, и с ним вся его группа…
– Ройс? Мы слышали, что работал пулемёт, но думали это Викинг… И, когда стрельба у вас совсем затихла…
– Иоахим прикрывал выход своих ребят до последнего, он настоящий герой.
– Жаль парней…
– Не то слово.
Из радио-тамбура показались Хольц и Рауш. Лица их были предельно серьёзны, взводный махнул нам рукой: спускайтесь вниз. В подвале собралась вся наша группа, за исключением дежурных наблюдателей. Оглядев своих солдат, Рауш, на правах командира, сказал:
– Камрады! По радио получена информация, что через 20 минут наши подразделения, штурмующие крепость, будут отведены назад, на линию блокирования.
В подземелье воцарилась гробовая тишина. Взводный продолжал:
– Новая атака будет произведена завтра утром, после артподготовки. До этого момента все попытки нас деблокировать прекращаются. Командование предлагает продержаться эту ночь здесь.
Слова Рауша прозвучали для нас как приговор. Русские не успокоятся и попросту вырежут группу! Их ночной штурм со стопроцентной вероятностью будет успешен! Мы не сможем их даже увидеть, пока они ползут в темноте!
– Я думаю, оставаться здесь, – смерти подобно. Нужно идти на прорыв. Идти, пока нас может поддержать огнём 10-я рота от Тереспольских ворот. Помимо почти наверняка последующей атаки русских, – у нас есть и другие причины как можно скорее выйти отсюда. Это, – раненые, которые умрут без квалифицированной медицинской помощи! – Рауш замолчал.
Солдаты жадно слушали взводного.
– Всем выйти не удастся, – кто-то должен остаться и прикрыть прорыв группы. Приказывать остаться я не имею морального права, – видно, что слова ему давались с трудом, – Поэтому, нужны добровольцы.
Я посмотрел на окружающих меня камрадов. Кто-то растерянно смотрел на своих товарищей, кто-то прятал глаза, уже приняв решение ни в коем случае не оставаться в церкви. Эх, была – не была! Если уж и погружаться в прошлое, то по самые помидоры!
– Я останусь! – произношу громко, чтобы все слышали.
Эмиль с изумлением посмотрел на меня, Викинг толкнул локтём, прошипев в ухо:
– Макс, ты что творишь?
По рядам пошёл гул, солдаты тянули шеи, чтобы увидеть самоубийцу. Рауш одобрительно кивнул головой и задал вопрос:
– Кто ещё?
– Я! – раздался чей-то до боли знакомый голос.
Ба! Да это Отто Рюдигер собственной персоной! Он предельно серьёзен и собран. В отличие от меня, на его лице нет и следа бесшабашности.
Больше добровольцев не нашлось.
Пока группа готовилась к выдвижению, Рауш отвёл нас в сторонку:
– Спасибо, парни, что вызвались нас прикрыть. Макс, – впервые он назвал меня по имени, – возьмёшь пулемёт Ройса. Ты, – первый номер, Отто, – помощник. Ленты вам дадут, от каждого расчёта получите по «сотке»: при прорыве они им не сильно пригодятся. Стрелять, – не жалея патронов, на подавление огневых точек. Позиция, – всё та же, в будке киномеханика. После нашего прорыва, – уходите в подвал. Это единственное место, где есть шанс дотянуть до подхода своих. Держите лестницу на мушке, – голову даю, что, потеряв несколько первых смельчаков, русские к вам не полезут. На всякий случай, – прощайте!
С этими словами, взводный пожал нам руки и ушёл руководить подготовкой к прорыву. Я взял пулемёт Ройса. Самого Иоахима, как и остальных наших солдат, убитых в церкви, перенесли к алтарю. Там они и лежали, девять человек. Парни принесли ленты. Они говорили какие-то слова, ободряюще хлопали по плечу. Мы, как два болванчика, кивали головами, пожимали протянутые руки. Подошёл Викинг, одел мне на плечи ленту-«двухсотку» :
– Давай, Макс, удачи. Надеюсь, всё у нас получится. Бей короткими, береги ствол. По возможности, – меняй позиции. Отто, – не мешкай, ленты должны быть всегда наготове.
– Ребята, вы… Вы, – настоящие герои! – срывающимся голосом повторял Эмиль, обнимая нас с Отто.
– Смотрите у меня! – погрозил Йенс пальцем, – не дай бог дадите русским себя подстрелить!
– Мы постараемся этого не допустить, – улыбнувшись, ответил за обоих я.
– Тогда, – до скорой встречи! – сжал нас в своих лапах Викинг и, резко развернувшись, зашагал к остальным солдатам. Эмиль, оглядываясь и махая нам рукой, засеменил следом.
Выставив пулемёт в окно, я прильнул к прицелу, осматривая лежащие передо мной полуразрушенные здания. Где-то внизу ждали команды на прорыв наши камрады. Несмотря на то, что крепость продолжала гореть, лучи вечернего солнца пробивали стелющийся дым и ярко освещали землю. Кроме того, сквозь огромное окно они нещадно светили мне прямо в глаз, не позволяя полноценно наблюдать за окружающей обстановкой. Ну, что там тянут? Время!
Под окном раздались пронзительные звуки унтер-офицерских свистков: вперёд! Невольно вздрогнув от неожиданности, я поплотнее прижал приклад к плечу, в готовности немедленно открыть огонь. Снизу раздался топот множества ног и, через несколько мгновений, в поле моего зрения показались бегущие немецкие солдаты. Спереди, во главе с Раушем, неслась ударная группа, вооружённая как МР-40, так и трофейными ППД. Потом шла первая волна стрелков, усиленная по флангам пулемётчиками. За ней бежали сапёры, которые несли на четырёх носилках раненых. Далее, – вторая волна стрелков, с пулемётом Викинга в центре, и замыкали строй лейтенант Хольц с радистами. Последние тащили рацию и ещё какое-то барахло. Пока всё шло неплохо, сопротивления со стороны русских никакого. От Тереспольских ворот открыли прикрывающий огонь солдаты обер-лейтенанта Гренца. Вот бегущие от церкви немцы миновали спортплощадку, достигли здания погранзаставы… Ещё чуть-чуть, – и они спасены!
Но, русские не собирались так просто дать немцам выйти: они подпустили группу Рауша поближе и обрушили на бегущих шквал огня! Захлёбывались злобным лаем пулемёты; слившись в умопомрачительный треск, били винтовки, рассыпали очереди автоматы… Стрелял, казалось, каждый камень, каждое окно и амбразура: в упор из погранзаставы, из кольцевых казарм, слева и справа. Строй немцев сломался: падали убитые и раненые. Сапёры, побросав носилки, пытались укрыться среди воронок и деревьев. Бежавший сзади Хольц присел на колено и что-то кричал, махая рукой с зажатым в ней автоматом. Радисты сначала залегли, потом вскочили и со всех ног бросились обратно, к церкви. За ними побежали ещё несколько человек. Несмотря на огонь, передовая группа, сильно поредевшая, почти добежала до здания погранзаставы.
Я и не заметил когда открыл огонь: помню только, что стрелял по вспышкам, перенося огонь с одного окна на другое. Расчётливо, короткими очередями. Подавил – не подавил, – даже не задумывался. Азарт боя захватил меня целиком. Внезапно, из дверей и окон начали выпрыгивать красноармейцы: русские пошли в атаку, стремясь любой ценой не позволить немцам вырваться из Цитадели. Стрелять по ним не мог ни я, ни солдаты Гренца: завязалась рукопашная. Огонь с обоих сторон стих. Мы с Отто смотрели на разворачивающееся перед нами побоище, не в силах как-то помочь своим камрадам. Среди мелькающих фигур я искал знакомые силуэты, но всё напрасно: разобрать в мешанине тел что-либо было практически невозможно.
Как всегда, русские в рукопашном бою одержали победу. Немногочисленные выжившие немецкие солдаты в панике отступали обратно, под защиту стен церкви. Откинув врага до спортплощадки, красноармейцы, под возобновившимся огнём немецких пулемётов, возвращались обратно в подвалы. Отчаянный прорыв второй штурмовой группы не удался. Раненых не было: только живые и мёртвые. От церкви и до погранзаставы земля была усеяна трупами в серо-зелёной форме.
Я, потрясённый увиденным, застыл у дымящегося пулемёта. Стрельба стихла. Рядом лежал Отто и, сжимая в руках оставшиеся ленты, плакал как ребёнок. Внизу раздавались возбуждённые голоса наших выживших товарищей. Я слышал их, но спуститься к ним… Боюсь, сердце разорвётся, если не увижу там Викинга и Эмиля. Нужно оттянуть этот момент. Господи, не сейчас. Пожалуйста, не сейчас. Пока ещё они для меня живы, сидят внизу и делятся подробностями неудавшегося прорыва. Почему нет?
– О, Макс, – перегрел всё-таки ствол… – доносится до меня знакомый голос. Я оглядываюсь. В дверях, устало оперевшись плечом о косяк, с верным MG в руках, стоит Викинг. Пулемёт пуст, – он расстрелял всю ленту.
– Ты даже не представляешь как я рад тебя видеть, Йенс, – слёзы предательски выступают на моих глазах и окончание фразы я комкаю, зашмыгав носом.
– И я, – просто отвечает Викинг.
– А Эмиль? Где он?
Йенс отводит глаза в сторону, – всё понятно без слов. Рюдигер, успокоившись было, вновь начинает плакать. Совсем тихо, сдерживая рвущиеся наружу рыдания. Викинг, глядя на него, говорит:
– Много наших парней там осталось. Много. А слёзы… Слёзы мужчины наравне с кровью ценятся. Мы отомстим!
– Господи, Эмиль! – шепчет Отто – наш Эмиль…
– В общем, дела такие: осталось от нашего отделения всего четверо, – глядя себе под ноги, произносит Лерман. – Мы с вами, да Студент.
– Он жив!? – вскидывается Рюдигер.
– Студента не так уж просто уложить, – уголками губ усмехается Викинг – он вёрткий малый.
– Сколько…осталось?
– Точно не скажу, – человек сорок, наверное. Два радиста, лейтенант Хольц, «лодочник» Вилли, – начинает загибать пальцы Йенс – огнемётчик Юрген, несколько парней из одиннадцатой, сапёры. Плюс отделение Шойнемана в столовой. Сколько их там, – никто не знает. Вот и всё. Из почти восьмидесяти человек! – горько усмехается пулемётчик.
– Рауш тоже… Погиб? – спрашиваю я, уже заранее понимая, что вопрос не имеет смысла: среди перечисленных Йенсом людей его нет.