Алексей Витальевич Мекка
Здесь никогда не ходили трамваи
– Ты не должен был его бить.
– Почему?
– Потому что это неправильно.
– Что неправильно?
– Бить людей.
– Но он ведь ударил.
– Он совершил ошибку, которую тебе не следовало повторять.
С каждым днем я все чаще вспоминаю о своих ошибках, бродя по этому городу. Идя мимо здания школы. Смотря на асфальтированную дорогу за западным крылом. Видя, как он лежит и хрипит, задыхаясь. Захлебываясь собственной кровью. Моя ошибка. Недопустимая вольность, которой я дал ход.
Предавшая меня.
Бестолковый гнев, выпущенный наружу, подобен дикому зверю.
А зверь голоден.
Прожорлив и беспристрастен к любым влечениям. Лишь естественные инстинкты движут зверем.
– О чем задумался?
– Что?
– О чем ты думаешь?
Отец спрашивает, хоть и сам знает ответ.
– Просто вспоминаю.
– Школу?
– Школу.
5
Когда меня покусала собака, жирная врачиха из этой больницы зашивала мне ногу.
Я был еще совсем мал и постоянно тянулся к ребятам, что были куда старше. Отчего-то, они не гнали меня из своих компаний, а наоборот – всегда охотно принимали. Быть может, их интересовал мальчик на побегушках, которого они видели во мне, или тот факт, что я без труда мог пролезть в узкое окно цокольного этажа своей будущей школы, чтобы вытащить оттуда связку медной проволоки, которую они впоследствии сдавали греку из гаража в другом районе. Деньги непременно спускались на пиво и сигареты – неизменные атрибуты, сопровождающие подрастающее поколение. Порнографии тоже была, но всё же не пользовалась такой популярностью как «стартовые» наркотики, ведь была Саша.
Круглолицая и дородная.
Низкорослая, немного полноватая.
С маленькой грудью и большим сердцем.
Она жила в красном общежитии недалеко от моего дома и часто вытаскивала меня на улицу погулять.
Когда она звонила в дверь, открывать всегда шла Мама. Отчего-то ей было приятно видеть на пороге не взрослого парня с засаленными волосами и в рваных кроссовках, а невысокую девочку.
Я собирался, одевался и выходил с ней на улицу, бредя по каменной дороге через заброшенный парк к больнице, где ждали все остальные. Мы проходили через боковой вход, с которого давно уже сняли железную дверь, оставив каменную арку. Полов внутри не было, поэтому можно было легко упасть на мерзлой земле.
Саша брала меня за руку и спешила по лестнице без перил на третий этаж, где уже распивалась четвертая бутылка на троих, а на подходе была пятая. Я боялся высоты, поэтому ступал осторожно, и просил ее немного притормозить. Она не слушала и бежала вперед.
Здороваясь со всеми неизменным:
– Приветики!
Ей протягивалась открытая банка и зажженная сигарета.
Она хмелела.
Быстро.
Быстрее, чем все остальные.
Я не пил. Боялся скандала с матерью, но наблюдал. Смотрел как парни осторожно подходят к Саше. Обхаживают ее. Окружают. Так волки охотятся. Рычат от возбуждения
Я вижу, как постепенно расстегивается ее куртка и поднимается кофта. Вижу ее маленькую неказистую грудь, которую охотно трогают. Щипают соски. Сжимают. Я стою в стороне и чувствую нарастающую эрекцию. Слышу металлический лязг пряжек ремней. Слышу, как расстегиваются ширинки. Мне не хочется это видеть. Жмурюсь. Недолго. Ровно столько, сколько нужно для того, чтобы страх осел внизу живота и перестал плескаться, омывая меня изнутри. Вижу, как Саша уже обрабатывает одно из них, помогая рукой другому, пока третий просто стоит и дрочит. Саша не против. Саше все нравится. Саше слишком не хватает тепла.
Парни зовут меня. Манят рукой. Я не хочу идти. Не хочу становиться животным, поэтому продолжаю лишь наблюдать. Смотреть представление, в котором Саша была настоящей звездой.
Я сам не заметил, как началась истерика. В носу начало жечь, выступили слезы, а руки тряслись. Я и сам весь дрожал, глядя, как Саша заглатывает, пока один из ее друзей приходует ее сзади.
Пусть, стекол давно не было, мне не хватало воздуха.
Срочно.
Бежать.
На улицу.
На воздух.
Бежать к жизни.
Я побежал.
Я сорвался.
Я упал.
Это не остановило.
Раззадорило и сразу же подавило.
Я закрываю лицо руками, сидя на подоконнике на первом этаже. Штанины испачканы в земле. Песок забился под ногти. Он стоит рядом. Стоит и наблюдает, как я стоял и наблюдал.
– Опять вспоминаешь?
Не могу ответить, ведь знаю, что если открою рот, то не узнаю свой голос. Хлюпающий. Нечеловеческий. Проглатываю то, что скопилось в горле.
– Зачем ты все это мне показываешь? Почему ты вообще здесь? Почему таскаешься за мной? Ты ведь давно умер!
Отец усмехается. Вопрос кажется ему смешным. Стандартным. Словно слышит он его уже не в первый раз и всегда ждет, когда его зададут вновь.
– А ты еще не догадался?
Давно догадался, только никак не признаться в этом. Во всяком случае, себе.
Я чую, как тянет гарью. Отвратительный запах паленой синтетики. Так пах наш ковер. Я вижу, как запах материализуется. Становится черным. Превращается в дым. Вижу, как горит наша квартира. Как я стою на улице, глядя на полыхающие, жутко задымленные окна. Как приезжает большая красная машина и рвется вперед. Разбивая стекла, высаживая оконные рамы. Вынося тело. Они просят его дышать, но он уже не дышит. Его уже бесполезно о чем-то просить.
Я вижу это, но ничего не могу сделать!!!
Ничего! Беспомощно! Бесполезно!
– Я видел твой труп!
– А я вижу твой.
