Алексей Толстой
Насильники (Лентяй)
Нина. Я плохо поступила…
Клавдий. Все хорошо… Это они… я им еще выговорю. Пойдемте в кабинет… Там никто не тронет…
Уходят.
Нил (выбегает из-за кустов). Вот, выкуси! Так я тебе и попался… Откуда у нее прыть взялась… По аршину сигает, проклятая, и при этом так смеется – мороз меня продрал.
Из кустов ворочается Квашнева.
Нет, нет, Катерина Ивановна, лучше не подходите, у меня кирпич!
Квашнева (выходит). Батюшки мои, что делать… Нил…
Нил. Что случилось, Марья Уваровна?
Квашнева. Клавдий Петрович спятил… Беги на конюшню да пошли трех верховых… Сейчас записки напишу… Первым долгом, послать к Вадиму Вадимычу Тараканову. Потом за дядьями – за Носакиным и Кобелевым… беги, беги…
Нил. Позвольте, доведу!..
Квашнева. Оставь, не пойду я в дом, – боюсь, убьет.
Нил уходит.
Я на тебя, изверг, нажалуюсь. Мошенник, по кустам, как солдат, бегает. Да что же это за дети пошли!
Занавес
Действие четвертое
Позднее утро. Обстановка второго акта. Все шторы спущены; в столовой светло, кипит самовар. За столом сидит Квашнева, пьет чай; рядом с ней Сонечка. Нил протирает чашки.
Квашнева. Так и не спал?
Нил. Всю ночь не спал, на ларе сидел около кабинета.
Квашнева. Значит, шельма в кабинете дрыхнет.
Нил. Да.
Квашнева. Фу, чай какой у вас противный.
Нил. Не знаю, чем противный у нас чай.
Квашнева. Верховые давно вернулись?
Нил. Часа два, как вернулись.
Квашнева. Что же Тараканов сказал верховому?
Нил. Сказал, что к обеду приедет; скоро быть должен.
Квашнева. А дядья что сказали?
Нил. Да ведь я вам уж докладывал.
Квашнева. И двадцать раз спрошу – двадцать раз ответишь.
Нил. Не угодно ли котлет холодненьких; горячего не варили, Катерина совсем плоха…
Квашнева. Давай попробуем котлет… (Пробует.) Противно, не хочу… Живописец скоро придет?
Нил. Живописец на кухне дожидается.
Квашнева. Так беги позови его.
Нил уходит.
А ты чего уткнулась, подними голову, рёва-корова.
Сонечка (поднимает голову). Уедемте отсюда, мамаша.
Квашнева. Я тебя непременно отколочу, пока ты еще не барыня… (Идет в залу, поднимает штору.) Молчи лучше. Что прикажу, то и сделаешь…
Сонечка заплакала.
Перестань реветь, сейчас тебя живописец писать будет (Из-за шкафа вытаскивает портрет.) Действительно, с этой шельмой большое сходство. (Соне.) Покажи-ка нос. Ну откуда у тебя такой нос противный?.. Кажется, у нас в роду все носы были, как носы, а у тебя – кверху… Уж не в дедушку ли Африкана пошла… Он раз по комоду носом проехался, так всегда и жил с изъяном… Поди сюда, сядь…
Сонечка идет, садится у окна.
Слушай… Вы сколько раз поцеловались?
Сонечка. Мама!..
Квашнева. Отвечай! Мне нужно, коли спрашиваю.
Сонечка. Несколько раз, не помню…
Квашнева. А говорили громко или тихо?
Сонечка. Тихонько, да…
Квашнева. Ну, значит, он и половину не слышал… Только бы шельма ему всего не рассказала. Я дело поверну умно.
С подносом входит Нил.
Нил. Пришел живописец…
Квашнева. Подавай его сюда…
Живописец входит из столовой в залу и кланяется.
Квашнева. Ты кто такой?
Живописец. Дворянин.
Квашнева. Ах, несчастный! До петухов напились, я чай…
Живописец. Это вас решительно не касается.
Квашнева. А вы, может, совсем не живописец?
Живописец. Любимый ученик Маковского…
Квашнева. Кого? Ну, да мне все равно… мазать-то умеете?
Живописец. Учитель всегда говорил – ты, брат, талантище.
Квашнева. Так и сказал?
Живописец. Да, так и сказал. В тебе, говорит, в одном, братец, гордость наша, надежда. Силища. Нутро…
Квашнева. Как же вам не стыдно довести себя до такого безобразного вида?
Живописец. Изучение бытового жанра привело меня в настоящий вид. Послан Константином Маковским изучать быт, так сказать, на лоно. Пылкость натуры и художественный темперамент дозволил мне проникнуть в суть жанра глубже других… изучаю самое нутро…
Квашнева. Мы, батюшка, не виноваты, не рычите басом.
Живописец. Вы толпа, вы требуете от артиста красивых ботинок, а до искусства какое вам дело!
Квашнева. Не требую, я с просьбой…
Живописец. Ну, это дело другое, – просите…
Квашнева. Вот портрет… (Показывает.)
Живописец. Кисть недурна; помыть, что ли, надо, или копию?
Квашнева. Вот моя дочь…
Сонечка. Здравствуйте…
Живописец. Сударыня, извиняюсь, проклятая рассеянность; ведь хотел надеть фрак и забыл. Однажды я вот так же в общество пришел, извините, совсем раздет…
Квашнева. Ну, ладно, глядите сюда. Устроить надо так, чтобы портрет остался таким же самым, но сделался похож на мою дочь. Можете исхитриться?
Живописец. Носы не те.
Квашнева. Кабы не носы, не позвала бы. А вы уж как-нибудь устройте, на то, сударь, и художеству учились. Заплачу.
Живописец. Деньги, ха-ха… Пожалуй, можно запустить тень под носом… (Соне.) Повернитесь-ка. Сделаю; через месяц.
Квашнева. Ах, мошенник! Виновата, простите… Нам сегодня понадобится, через час.
Живописец. А искусство?
Квашнева. Какое там искусство. Мой Ванюшка, пастух, в два дня целый забор выкрасил вохрой. Идите, а то ведь я добра, добра, да и рассержусь.
Живописец. Маляр!
Уходит с Сонечкой, унося портрет.
Квашнева. Нил!
Нил появляется на лестнице.
Позови Артамона Васильевича…
Нил уходит.
Ну, Клавдий Петрович, побушевал – теперь будет! Шелковым станешь, как угодно согну.
Входит Артамон.
Ну?
Артамон разводит руками.
Квашнева (встает и угрожающе приближается к Артамону, который пятится). Ну?
Артамон. Ничего. Виноват.
Квашнева. Нил, принеси чернил и бумаги. Садись. (Показывает на стул.)
Артамон садится.
Пиши: «Обожаемая Нина».
Артамон. Как?
Квашнева. Пиши, что говорят… Хуже будет…
Артамон. Марья Уваровна, я дворянин, я человек свободный, я не позволю издеваться… Вы меня с кучерами по саду ловите; я домой поеду…
Квашнева. Пиши: «Если ты можешь, прости меня…» Дома тебе жрать нечего, я знаю… «Я терплю глубочайшие страдания». Глубочайшие зачеркни. «Мой поступок не имеет названия, он подлый…»
Артамон. Может, это не писать?
Квашнева. «Он подлый и гнусный, но все же я люблю одну тебя».
Артамон. «Люблю одну тебя».
Квашнева. «Я молод и глуп».
Артамон. Так…
В правую дверь стучат; слышны шаги и голос Клавдия.
Квашнева. Собирай, собирай бумагу, внизу допишем… (Хватает Артамона за рукав, тянет к столовой.) Скорее ты поворачивайся, все дело погубишь.
Они уходят через столовую. Клавдий высовывает голову.
Клавдий. Нил! Где ты? Нил, отчего тебя не дозовешься? Иди! (Клавдий идет в столовую.) Нил, куда же ты провалился?
Голос Нила. Иду-с! (Появляется.)
Клавдий. Подай мне таз, кувшин и полотенце.
Нил уходит. Клавдий сходит в залу.
Проснулась, попросила воды… В кувшин необходимо налить розового масла, так делается. Вот только у нас нет ничего. Я всегда говорил – необходимо делать запасы… (Поднимает еще штору.) Изумительное утро. А ведь, пожалуй, поздно. (Глядит на стенные часы.) Полдень. Как она хорошо заспалась… Как вообще все хорошо…
Входит Нил с тазом и проч.
Нил. В кабинет отнести?
Клавдий. Я сам отнесу, не ходи за мной. (В дверях.) Ну что, ты рад?
Нил. Радуюсь, Клавдий Петрович!
Клавдий. То-то! (Уходит.)
Нил. Пустяки одни… Ерунда, какой еще никогда не было. Ведь это прямо сражение. А кому попадет? кто со страху и нашим и вашим – Нилу.
Клавдий (возвращается). Отворила дверь, просунула ручки и взяла. Я спросил: хотите чаю? Ответила – пожалуйста! Грустно так. Ничего, я все устрою. (Задумался.) А что Марья Уваровна?
Нил. Марья Уваровна действует.
Клавдий. Ей все объясню… Знаешь, Нил, я ночь не спал, и теперь еще многое точно туманом подернуто – ужасно приятно; главное – страшная радость… Так и подмывает рассмеяться. (Смеется.) Ты меня не разочаровывай, пожалуйста. Чай-то, чай надо приготовить. Вот здесь. (Ставит столик у окна, накрывает.) Принеси две чашки получше. Только подумай, я всегда здесь один сидел, мечтал об ней, и вдруг сидим вдвоем, пьем чай, друг на дружку смотрим… Это гораздо лучше снов. Эту ночь я прямо уснуть боялся, чтобы опять не увидать себя одиноким.
