Олег Таругин
На взлет идут штрафные батальоны. Со Второй Мировой – на Первую Галактическую

– Это какая рота там действует? – не оборачиваясь, бросил Крупенников.

– 3-я, товарищ майор, – без запинки ответил Лаптев, продолжая помечать на электронном планшете продвижение штурмовых групп.

– Надо бы отметить вечером их. Хорошо работают.

– А у нас все хорошо работают, комбат, – ответил подошедший Харченко.

– Всех и отметим, – пробормотал Виталий, продолжая наблюдать за боем.

– Виталь! Ну, ты чисто Наполеон! – хихикнул особист, неожиданно запев себе под нос: – Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве! Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне – не остаться в этой траве. Пожелай мне удачи!

– Товарищ майор, что вы за хрень поете? – индифферентно поинтересовался начштаба, так и не оторвавшись от своих карт.

– Тебе не понять, мышь бумажная, – довольным голосом фыркнул особист. И продолжил уже другой песней, но, похоже, того же самого автора: – И две тысячи лет война, война без особых причин. Война дело молодых. Лекарство против морщин…

– Мля, Харченко! Не каркай, твою мать! – рявкнул Крупенников.

– Ну и ладно… – хитро глянув в спину комбата, пожал тот плечами. Но не удержался и добавил более тихим голосом: – Между землей и небом – война…

Крупенников, было, обернулся, но его прервал связист:

– Товарищ командир, Тюльпан-раз на связь вышел! Говорит, людей обнаружили! Живых!

– А ну-ка, дай связь на меня! – встрепенулся тот, разом позабыв про особиста-меломана.

В наушниках шлема едва слышно щелкнуло:

– Слушаю, Тюльпан-раз! Садовник на связи!

– Садовник, тут гражданские. Много.

– Откуда? Сканер ничего не показывает. Тюльпан-раз проясните ситуацию.

– Сам понять не могу! Тут толпа ящеров во дворе, а за ними люди!

– Сколько? Видишь их?

– Никак нет, не вижу. Слышу?

– Тюльпан-раз! Повтори, не понял!

– Поют они чего-то. Разобрать не могу чего. Откуда – сам не понимаю.

– Где находишься?

– Вошли в монастырь, Садовник. На карте – А-7. Тут открытая площадь, несколько зданий рухнуло, завалы. В завалах крокодилы, ведут огонь. И песни поют!

– Крокодилы песни поют? Не понял!

– Люди поют, Садовник, люди! Лариса, Юра, Дмитрий, Алексей!

– Откуда люди, Тюльпан? Ничего не понимаю!

– Да не знаю я, товарищ майор!

– «Воздушку» надо?

– На Харьков, Ульяну, Йошкар-Олу «воздушку», не надо! Людей положим! Гражданских! Сами попытаемся справиться, товарищ майор!

– Давай, родной, давай, справляйся! И без дураков там! Отбой, – связь отключилась, и Крупенников зло повернулся к Лаптеву: – Какие люди? Откуда? Почему биосканеры ничего не показывают?

– Не могу знать, товарищ майор, – спокойно ответил Лаптев, продолжая водить светодиодным карандашом по монитору штабного планшет-компа. – Монастырь, говорите? Так, может быть, стены не дают просканировать. Вот помню, мы на Северо-Западном, под Холмом, в сорок втором тоже по церкви долбали – не то что «сорокапятки», даже семь-шесть и те пробить не могли. На совесть строили предки, не то что мы, криворукие.

– Харченко?

– Ну и?

– Бери своих ребят, сгоняем до этого монастыря, посмотрим, что к чему. Лаптев, оптимальный маршрут!

Начальник штаба удивленно приподнял голову, чуть довернув планшет в сторону Виталия:

– Так вот он, маршрут-то. И монастырь там же. Прямо под нами, в овраге!

Взглянув, Крупенников тихо матюгнулся. Действительно. Вот их штаб на этой самой Кикиморской горе. А вот этот самый монастырь внизу. Он навел бинокль туда. Точно. Видно, как их бойцы ведут огонь по баррикаде, из-за которой десяток ящеров пытается отстреливаться. Иногда небезуспешно, и некоторые выстрелы достигают цели. Однако броня на бойцах хорошая, попадания вражеского оружия держит. Интересно, какой идиот послал этих зеленых крокодилов на операцию без тяжелого вооружения и техники? Или… его у них просто нет? Впрочем, какие же они зеленые? Вон как чешуя под солнцем переливается, даром что это самое солнце затянуто дымом пожаров. Крупенников внимательно следил за чужими, как иногда неофициально именовали офицеры противника после просмотра древнего фантастического фильма про членистозубых слизистых инопланетян, – комбату было интересно понаблюдать за тактикой и организацией ящеров. Ага! Вот, похоже, и кто-то вроде старшего. Рыкает чего-то, лапами больше всех во все стороны машет… Так…

– Харченко!

– Туточки я, комбат! – особист тоже рассматривал поле боя сквозь свой бинокль.

– В твоем взводе охраны снайпер есть?

– Я ведь и обидеться могу! – выпятил нижнюю губу Харченко, не прерывая наблюдения.

– Видишь у них офицера?

– Кого?!

– Ну, типа, командира?

– Снять?

– Снимай!

– Белогубов! Прокурор! А ну ко мне по-быстрому, – заорал особист так, что у Крупенникова несмотря на встроенный в сенсорный шлем аудиобуфер заложило уши.

Комбат удивился:

– У тебя что, наш прокурор в снайперах ходит?

– А что такого? Кстати, неплохо стреляет, – ответил начальник особого отдела.

Прокурор Белогубов даже возмутился таким недоверием:

– Между прочим, я второе место на соревнованиях по стрельбе занял! Куда бить-то?

– Погоди, а кто первое место занял?

– Ну, я… – покраснел Финкельштейн, дотоле сидевший со своим планшетом за спиной начальника штаба.

– Ай-яй-яй, товарищ майор, не следите вы за успехами личного состава! – не упустил возможность съязвить Харченко. – Сплошные перегибы на местах…

– Так… Оба… Вот того, крупного, видите? Возле входа в церковь? На корточках который сидит? Валите его! Кто первый завалит, тот… ну, молодец тот. Огонь!

Оба успели.

Рядовые ящерицы, увидев гибель старшего, несколько замешкались и тут же были наказаны шквальным огнем со всех сторон.

– Оба молодцы! А вот теперь… За мной! – скомандовал комбат.

Через несколько минут штабной взвод, исключая Лаптева с охраной, соединился с осаждавшей баррикаду штурмовой группой. Прыгая через наваленные как попало камни, двутавровые балки и какие-то обломки, из которых противник воздвиг импровизированную баррикаду, добили нескольких скулящих, ровно щенята, тяжелораненых ящеров. Пленных не было. Да, собственно, их никто и не собирался брать. И приказа не было, и вообще…

– Ну и где тут люди, Тюльпан? Или тебя белая горячка обуяла? – спросил тяжело дышащего комгруппы Крупенников, жестом показывая, чтобы тот отбросил защитный щиток шлема. – А, Махнов, разведка, помню. Герой дальнего космоса и добытчик пленных. Здорво…

Тот снял шлем, кивнул и вытер мокрый от пота лоб:

– Так точно, капитан Махнов. А насчет людей… Не слышите, разве?

Крупенников, пожав плечами, в свою очередь снял командирский шлем и прислушался. Точно.

Словно из-под земли доносилось странное, глухое пение. Слов разобрать он не смог.

– А капелла! – встрял особист.

– Ага, мычат откуда-то, – кивнул капитан.

– Ладно, посмотрим сейчас, кто там мычит, откуда и зачем. Лаптев, – он прижал к голове обруч приемопередатчика. – Ну, что там… вообще?

– Нормально, тащ майор. Город… то есть то, что от него осталось, наш. Еще часа два на окончательную зачистку – и все.

– А Западная группировка? Есть данные?

– Так точно. Добивают. Лес горит, но на открытое место никто не выходит, некому, видать. «Воздушку» отзывать?

– Валяй, – Виталий устало взъерошил короткие волосы на голове, усмехнулся: – Ну, вот и все. Не знаю, на что они надеялись, но вышло по-всякому, как мы хотели. Экологию попортили, но на то и война. Ладно, пошли наших певунов искать…

Глава 2

Земля, 2297 год

В затянутом дымом от горящего города монастырском дворе опустился скоростной флаер, откуда, не дожидаясь, пока полностью отъедет вверх боковая дверь, выскочил капитан Ильченко. Несмотря на полученную при разгерметизации челнока баротравму Василий уже вполне оклемался от нее и сам попросился в бой. Отказывать комбат не стал – ветераны такого уровня были на вес золота на любой войне, а уж на этой-то и подавно.

– Товарищ комбат, разрешите? – замерший в паре шагов Ильченко, держа под мышкой снятый тактический шлем, неуверенно переминался с ноги на ногу, с интересом оглядывая стоящих во дворе бойцов штурмгруппы Махнова и вышедших из монастырских подвалов гражданских.

– Давай, – нетерпеливо отмахнулся Виталий, обменявшись быстрым взглядом с особистом. – Докладывай, что там у тебя?

– Наедине бы, тащ майор?

– Говори, – нетерпеливо буркнул Крупенников. – Можно.

– Обидно будет, если уйдут, суки! – неожиданно выпалил тот, рубанув воздух ладонью.

– Кто?! – искренне не понял комбат. – Кто и куда должен уйти?

– Так эти, – Ильченко дернул головой в сторону небосвода. – Там ведь их десантный корабль на орбите. Прижучить нам его нечем, как я понимаю, а вот если б захватить… Пленных-то у нас – раз-два и обчелся, стыдно сказать, одни крокодилы. Был, правда, пилот с посадочного челнока, да и тот застрелился, тварь…

– Так, капитан, – майор начал кое-что понимать. – А теперь, вдохни-выдохни, как говорится, и давай подробно, о чем ты?

– Так о корабле ихнем!

– Это я понял. А пленных, значит, нет? – Виталий снова глянул на Харченко. Верно истолковав его взгляд, тот кивнул.

– Нет. Большинство челноков высадили десант… ну, ящериц в смысле, и убрались, штуки три наши сбили. Неповрежденный оказался только один, что-то у него там с движком случилось. Мы хотели захватить, так пилот своего борттехника застрелил – и сам тоже… Вот я и подумал, пока они не оклемались, может, нам на орбиту рвануть? Не крокодилы ж транспортом управляют?

– А почему ты считаешь, что не ящеры? – ничего более умного в голову комбата просто не пришло. Стоящий неподалеку Харченко же лишь криво ухмыльнулся: именно об этом они как раз недавно говорили. Конечно, не ящеры, с их зачаточным разумом и явно не приспособленными к точным действиям лапами.

– Так видел я их в деле, и там, на Гроте, и сегодня! Какие из них пилоты?! Люди там всем управляют, люди! Вот я и подумал, если мы быстренько кораблик их на абордаж возьмем да экипаж с пристрастием допросим…

– Капитан дело говорит, – неожиданно встрял особист. – Нам и самим, комбат, об этом подумать стоило бы. Ильченко, ты покури пока. Пойдем на два слова… – Сергей подхватил Крупенникова под локоть и потащил в сторону:

– Виталь, все, что он сейчас сказал – минус нам, огромный такой минус, сами должны были догадаться. Ведь поняли уже, кто тут всем руководит!

– Ну, не так, чтобы поняли, – пожал плечами тот. – Ты-то своих, с психоблоками которые, так и не расколол. Думаешь, он прав?

– Да прав, прав однозначно! – горячо зашептал особист. – Сам посуди: город очистили, а пленных нет. Ну, я не ящериц имею в виду, сам понимаешь. А людей пленных – ноль целых, ноль десятых. Короче, пока они не очухались и не поняли, что вторжение провалилось и пора сматывать удочки, предлагаю такой план: грузим в любой трофейный челнок абордажную группу и рвем на орбиту. Захватываем кораблик – и…

– Ты что, книжек про пиратов перечитал? – буркнул Виталий. – «Абордажная группа», понимаешь… А челнок ты где возьмешь?

– Челнок будет, и не один. Ильченко просто всей картины не знает. Есть у нас трофеи, есть, уж поверь мне. А вот пленных действительно нет. Кого наши сгоряча положили, кто сам себя порешил. Не принято у них, похоже, на милость победителя сдаваться. Только решать нужно быстро: если они поймут, что здесь, внизу, все кончено, то попытаются уйти.

– Думаешь, есть шансы?

– А почему нет? – Харченко вытащил сигарету, закурил. – Наши-то леталки они однозначно к себе не подпустят, а вот свои? Ну, типа, кому-то удалось вырваться, СОС, повреждения на борту, срочно разрешите стыковку… и так далее…

– А если нет?

– А если нет, – отрезал Сергей, сверкнув взглядом, – значит, наградим погибших при исполнении героев, вот что! Или тебе впервой разведгруппу за линию фронта отправлять? Мне – нет.

– Ладно, я понял. Кого?

– Инициатива наказуема, – ухмыльнулся особист, делая знак Ильченко: подойди, мол. – Василий, кого с собой возьмешь?

– Значит, разрешаете? – расплылся в улыбке капитан. – Да всех своих и возьму, почти полное отделение выходит. Вы не сомневайтесь, товарищи командиры, справимся! Нам бы только внутрь попасть, а уж там… Да и счеты у меня с ними…

– Слушай боевую задачу, – принял окончательное решение Крупенников. – Вам необходимо пробраться на трофейном челноке на борт вражеского корабля и захватить его, желательно неповрежденным, еще более желательно – с командой. Ящеров в плен не брать, только людей. При невозможности выполнения операции корабль уничтожить.

И, предвосхищая незаданный Ильченко вопрос, ПОЯСНИЛ:

– С собой возьмете боевую часть одной из противометеоритных ракет. Коды активации детонатора получите у товарища майора. Если что, взорвете эту лоханку к известной матери. Вместе с экипажем. Ясно?

– Так точно, – просветлел лицом капитан. – Сделаем в лучшем виде. Разрешите идти?

– Да не спеши ты, капитан, – Виталий кивнул в сторону особиста. – На время проведения операции поступаешь в ведение товарища майора. Так вроде?

– Ага, именно так, – довольно кивнул Харченко. – Пошли, Василий, я тебе еще пару умных слов напоследок скажу. Заодно и челнок тебе и твоим бойцам подберем, есть тут у меня парочка на примете…

* * *

…Вечером того же дня смертельно уставший, несмотря на гидромассаж и ионный душ, комбат сидел и звякал чайной ложкой по стеклянному стакану. Он так и не полюбил чай в одноразовых пластиковых стаканчиках. Что ж это за чай, который даже и размешивать не нужно?! Профанация одна, а не чай! Эрзац, как у фрицев в сорок втором, никак не иначе. Было дело, пробовал. И трофейный кофе из цикория, и гороховую колбасу и kriegsbrot^[1] тот знаменитый!

Рядом сидел майор Харченко. Лаптев, сославшись на дела, заперся в своей комнате, отмазавшись мудреной фразой, что «анализ прошедшего боя, как водится, залог успеха боя будущего». Впрочем, никто и не спорил. Финкельштейн же, как обычно робко, притулился в углу со своим знаменитым планшетом, о содержимом матрицы памяти которого не знал даже вездесущий особист.

А перед Крупенниковым сидели двое.

Отец Евгений, снова сменивший форму на рясу, и…

«Недостойный отца своего блудный сын Михаил» – как представился комбату здоровенный мужик с окладистой бородой, когда добровольцы раскопали завал над входом в монастырский подвал. Раскопали, выворотили покореженные кованые двери и… и оттуда начали выходить люди. Бабы, старики, дети, мужики… Нет. Пожалуй, даже не «люди», а именно – бабы, старики, дети, мужики. В какой-то момент наблюдавшему за ними Крупенникову даже показалось, что он вернулся обратно, на Ту Войну, уж больно похожи оказались эти степенные, странные человеки на тех, кого он когда-то освобождал в сорок третьем и в сорок четвертом.

Они совершенно не походили на рафинированных, изнеженных потомков, с которыми им пришлось последнее время общаться. Вообще, если честно, не походили.

Бойцы батальона были удивлены не меньше. Какая-то уверенность светилась в лицах этих людей. Даже заплаканные мордашки детей были… Нет. Не несчастные.

Уверенные.

Вот только в чем?!

Еще больше удивились офицеры, когда вышел вот этот вот «Михаил сын Иванов» и сказал:

– Знатные мечи у вас! Поди, поделитесь?

– А что? Есть способные держать оружие? – в шутку ответил ему тогда комбат.

– Дык все и способные, – спокойно пожал плечами Михаил Иванович. – А как же иначе, а? Ежели Родина в опасности?

Вот и сидели они сейчас на базе. И Михаил Иванович рассказывал…

…Тьма пришла незаметно, никто и не понял, что она пришла. Да и какая ж это Тьма, если принесла она избавление от болезней? Если люди стали жить дольше? Если сытость и благость опустилась на землю? Какая ж это Тьма? Просто прогресс. Сходи в клинику, и через час выйдешь добрейшим из ангелов. Тебе и в ум не придет кутенка утопить, не то что человека убить. Да только сможешь ли ты сам себя после этого человеком называть, коли добрым тебя искусственно сделали, научным то есть путем?

Ведь главный дар человеку каков? Свобода – вот главный дар. Без свободы человек в обезьяну превращается или ящером становится. Что стоит добро из-под палки?

Мир в тюрьму превратился.

В добровольную тюрьму. Сытую такую, со всякими-разными развлечениями, житейскими радостями и приятностями. С гарантированным будущим и настоящим.

Кто смог себя тогда пересилить – ушли в скиты да на заимки потаенные. Ждать, когда архангелы придут, мир антихристов разрушить. Да не шли они, те ангелы-то. Поколение сменялось поколением, деды детьми. Три с половиной года тремя с половиной веками обернулись. Да что год в Лице Божием, когда Ему день, что нам вечность? Но они хранили память о былом. О плохом былом, но – своем. Человеческом, не бесовском. Все меньше становилось их, но каждый год – в день Исхода — они собирались на краю Великой Тайги и шли к последней своей Святыне. К монастырю Трифона Преподобного. Здесь была обретена икона Спаса Нерукотворного. Икона, под которой когда-то шло ополчение Христово на Москву православную от шляхты ее спасать. Вот и пришли остатки смешного, чудаковатого воинства Христова на очередной праздник свой. Тайком пришли. Татями невидимыми по лесам. А когда пришли, демоны из неба вынырнули. Люди Божии заперлись в подвалах древнего монастыря – всем числом двумя тысячами. Готовились к смерти, а вместо смерти ангелы в сияющих доспехах пришли. И сказали ангелы…

– Стоп! – сказал Крупенников. – Дальше я сам знаю.

И переглянулся с особистом. В глазах того читалось… непонятное что-то читалось, вот оно как! Вроде и знал его Крупенников, а вот сейчас ничего прочесть в тех глазах не мог, как ни старался…

Интерлюдия

Научный центр, внеплановое заседание Ученого Совета, Земля, 2297 год

Из окна открывался прелестный вид. Море и скалы. Точнее – океан. И тишина, прерываемая только вздохами волн да тоскливыми криками чаек.

Немногие жители Эйкумены могли насладиться этим видом, ибо попасть сюда было практически невозможно, поскольку на всех картах это место отмечалось как «крайне опасное для жизни». Что эта метка означала? А то, что никакие службы спасения даже не будут пытаться вытаскивать заблудившихся туристов из зоны радиационного заражения – наследия одной из последних техногенных катастроф, случившейся незадолго до Объединения. Поэтому никто и не мог помешать им собираться здесь и обсуждать текущие проблемы. Кому какая разница, что люди пропадали здесь вовсе не благодаря мифической радиации, а благодаря… впрочем, об этом ли речь?..

После дежурного отчета начальника Службы собственной безопасности – происшествий нет, электронный периметр работает в обычном режиме – приступили к обсуждению.

– Мое мнение таково: эксперимент необходимо немедленно сворачивать. Цель его достигнута. Мы сумели доказать, что вмешательство в генотип не исключает коррекции поведения через привнесение сторонних стимулов. Каких именно – не суть важно.

– Хм… Достаточно ли доказательств, Фил?

– Достаточно, Бархус! Контрольные эксперименты показали, что человечество утратило способность к агрессивным реакциям.

– Фил! Вы противоречите сами себе.

– Отнюдь, Бархус! Повторю схему эксперимента. Выборка соответствует генеральной популяции. Привнесение внешнего стимула показало, что люди утратили способность к сопротивлению на уровне инстинктов. Однако когда мы добавили социум, способный агрессивно сопротивляться угрозе, выборка поддалась внешнему социуму. В итоге мы получили группу, которая вышла за рамки эксперимента. Мы не можем контролировать ее.

– А что, когда вы планировали эксперимент, такой вариант не предусматривался? – удивился один из сидящих за столом.

– Конечно, предусматривался, Карл. Потому и есть возможность одномоментного устранения инструментов воздействия.

– Это вы про предков? – поднял брови Карл. – Не считаете, что это несколько… гм… жестоко?

– Ваша схема, конечно, привержена гуманизму, однако хотелось бы напомнить, что вы голосовали за эксперимент, даже зная о некоторых вероятных осложнениях. Так?

Карл слегка смутился:

– Я не считал и не считаю этот эксперимент совершенно необходимым. Но, тем не менее, не думаю, что расходный материал так легко можно уничтожать.

– Карл, я прекрасно понимаю логику вашей школы, но вы сами голосовали за его проведение. Посему считаю ваши замечания несколько неуместными. Кстати, Фил, есть какие-то новые данные от Стива?

– Стив и его группа продолжают вести включенное наблюдение. Как вы знаете, по условиям двойного слепого правила, наши добровольцы не имеют полной картины происходящего для минимизирования влияния на течение…

– Фил! – неожиданно рявкнул строгий седобородый мужчина, дотоле прятавшийся в тени. Седобородый стряхнул пепел сигары и встал из глубокого кресла:

– Не надо нам разжевывать прописные истины. Мы не студенты третьего курса.

– Прошу прощения, Зиг, – смущенно поправился Фил. – Увлекся…

– Мы не на стэнфордских лекциях. И даже не на тавистокских. Продолжайте.

– Спасибо. Так вот, сегодня утром Стив послал очередной отчет. Эти «штрафники» вместе с экспериментальной группой обнаружили популяцию, которая не прошла генетическое кодирование и модуляцию.

– Что, простите? – не понял Карл.

Фил вздохнул:

– Они нашли религиозных фанатиков, вера которых не позволяет вмешательство в генотип. Тело как храм Божий и прочая религиозная ересь. Мне хотелось бы получить консультацию у культурологов и антропологов, но тогда придется привлечь посторонних людей, а это может вызвать утечку информации.

– Хм… По фанатикам у нас есть свой специалист. Густав! Вы можете охарактеризовать ситуацию?

– Конечно, нет, – развел длинными руками еще один участник научного совещания. – Слишком мало информации. Я даже не знаю, к какой конфессии относятся эти… гм… найденыши.

– Но ведь в истории было что-то подобное? – пыхнул сигарой Зиг и подошел к камину, в котором потрескивали настоящие дрова. Не какая-то примитивная 4Е) – иллюзия, а самые настоящие. Дубовые.

– Отдельные группы маргиналов, как правило, исламского толка. Старокатоликов мы локализовали и размыли еще в прошлом веке.

– А кто в этой, как ее? Старой Вятке? Да, Старой Вятке. Кто там жил до Умиротворения?

– Если не ошибаюсь, большинство – агностики и атеисты, небольшая часть исламистов, совсем немного христиан ортодоксального направления. Но как они могли сохраниться в центре Евразии?!

– В центре Сибири, говорят, до сих пор снежные люди бродят, – хихикнул Бархус.

– До Сибири оттуда далеко. Это окраина Большой Москвы. Правда, после нее экологический заповедник начинается, «Северные Планетарные Легкие». Южные, я напомню, в Амазонии…

– Карл, вы заткнетесь, наконец? По-моему, у вас профессиональная деформация! Нет?

Карл замахал руками перед собой и сел в кресло, словно показывая: молчу, молчу!

В кабинете повисла тишина, пронизанная синим табачным дымом и запахом коньяка.

Зиг медленно зашагал по кабинету. Остальные члены Ученого совета молча следили за ним.

– Власти в курсе произошедшего?

– Наверняка уже в курсе, – ответил Фил.

– Тогда мое предложение будет таково, – медленно сказал Зиг. – Эксперимент пока продолжить. Тем самым мы выявим маргинальные популяции, если таковые будут. Лишний материал для исследований нам не помешает. В то же время приготовить все необходимое для свертывания эксперимента, если будет угроза его окончательного выхода из-под контроля.

– А что с отработанным, материалом? – поинтересовался Густав.

– В корзину, – резко махнул сигарой Зиг. Пепел ссыпался на полу пиджака. Зиг с неудовольствием посмотрел на белые пятна, попытался смахнуть их, но еще больше растер по ткани. Потом добавил, исподлобья посмотрев на гуманиста Карла:

– Голосование необходимо?

– Я – за! – торопливо ответил тот. – Но с включением в протокол заседания моего особого мнения! Эксперимент прекратить немедленно, материал переправить на место постоянного пребывания в соответствующую эпоху!

– К Автарку пойдете лично вы?

– Э-э… Зачем?

– Объясняться по поводу трат энергии! И получать… – он поморщился, закончив с нескрываемым сарказмом, – И получать его драгоценный вердикт,

– А я-то что? Автарком у нас Милтон и Фриц заведуют! Вот пусть они и…

Карл даже съежился под тяжелым взглядом Зига.

А тот, опять отряхнув пиджак, снова зашагал из угла в угол кабинета.

– Еще особые мнения будут?

Молчание.

– Тогда – единогласно!..

Орбита Земли, 2297 год

Несмотря на то, что в десантном отсеке трофейного челнока находилось восемь бойцов в тяжелом штурмовом снаряжении и несколько герметичных контейнеров, огромный бот был заполнен едва на треть. Видимо, эта угловатая, с мощной внешней броней, машина изначально и разрабатываясь для перевозки объемных грузов… или ящеров. Никаких удобств и противоперегрузочных ложементов внутри не предполагалось, лишь широкие складные лавки вдоль бортов, оснащенные примитивной привязной системой, и все. Груз, буде возникала необходимость его транспортировки, закреплялся прямо к палубе и бортам. По самым скромным прикидкам, сделанным Ильченко при осмотре бота, «этот летающий хлев» мог без труда вместить десять, а то и куда больше крокодилов. Ассоциация с хлевом была, между прочим, вовсе неслучайной: даже несмотря на распахнутые при посадке люки и опущенную аппарель, воняло внутри… сильно, короче, воняло. Да и лавки с полом были покрыты какими-то подозрительными влажными пятнами и слизистыми потеками, что немедленно породило среди разведчиков множество предположений, одно другого скабрезнее. Забота о жизнях рептилий-десантников во время полета, судя по всему, ограничивалась поддержанием герметичности отсека и не более того: никаких следов систем жизнеобеспечения или хотя бы отопления не обнаружилось и в помине. Посадочный челнок явно не был приспособлен к длительным перелетам в пространстве, в противном случае его экипаж просто вымерз бы. Зато нашлось объяснение теплым комбинезонам пилотов, поддетым под легкие пространственные скафандры – словно летчики далекого прошлого, они попросту мерзли во время полета. В общем, захваченный летательный аппарат поразил собственной аскетичностью даже видавших виды разведчиков, отнюдь не привыкших к особым удобствам…

Никакого бортового вооружения неведомые конструкторы не предусмотрели, прикрывать боты во время высадки должны были истребители – или их вовсе не предполагалось защищать. Да и зачем, собственно, если ген агрессии у тех, кому отводилась роль жертв, остался в прошлом? А если вдруг и найдется, кому пустить зенитную ракету или выстрелить из плазменной пушки, так ящеров много, этих собьют – другие благополучно приземлятся…

– Размещаемся согласно купленным билетам, товарищи, не толкаемся, уступаем места пожилым людям и беременным женщинам, – балагурил Ильченко, проверяя, надежно ли закреплены привязные ремни у его бойцов. – Перцев, ты куда винтарь пристроил? Совсем сдурел? Если вдруг болтанка в верхних слоях атмосферы начнется, ты ж первый шлемом на свой ствол и насадишься! А мягкости хода я от этого летающего хлева как-то не ожидаю. Это и остальных касается, мужики. Оружие коленями не зажимать, вертикально не ставить, закрепляйте вон ремнями, так оно всяко надежнее и безопаснее. Махнов, капитан, ты где?

– Тут я, – капитан поднялся на ноги, выглянув из-за контейнера с боеголовкой. – Крепеж проверял. Вроде надежно, а то неохота как-то, чтоб эта дура начала по отсеку кувыркаться. Еще рванет с перепугу…

– Рвануть не рванет, – усмехнулся Василий, похлопав себя по армированному карману скафандра, куда положил выданный Харченко пульт управления детонатором ядерного заряда. – Она, в принципе, тихая и ручная, как граната. А вот помять нас может – мама не горюй, контейнер-то свинцовый. А то и вовсе борт пробить. Остальные ящики тоже проверил?

– Ага, – кивнул Махнов, занимая свое место и разбираясь с привязной системой.

Во втором контейнере находилось запасное оружие, боеприпасы и запас регенерирующих дыхательных патронов для системы жизнеобеспечения скафандров, а в третьем – баллоны с нервно-паралитическим и усыпляющим газом, которые предполагалось использовать при захвате корабля. Идея принадлежала, как ни странно, Финкельштейну – особист с Крупенниковым поначалу предполагали обычный силовой захват звездолета мобильной штурмовой группой. Яша же подошел к задаче куда более творчески и гуманно, предложив подать в вентиляционную систему корабля снотворный газ, который, как выяснилось, одинаково действовал и на людей, и на рептилий. Этим обеспечивался и быстрый захват корабля, и «сохранность» пленных, настроенный на самоликвидацию психоблок которых во сне оказался бы беспомощен. К сожалению, газ этот, хоть и действовал мгновенно, оказался чрезвычайно летуч, поэтому уверенности в том, что удастся создать необходимую концентрацию во всех корабельных помещениях, не было. Потому решили обработать снотворным лишь помещения управления и жилые отсеки экипажа, а все остальные – боевым OB нервно-парализующего действия, тем более, что при наличии и быстром использовании антидота, WX9 не обязательно приводил к гибели.

Из оружия с собой взяли лишь маломощные безгильзовки G-55 и укороченные десантные электромагнитные винтовки, и то, и другое – с уже отлично зарекомендовавшими себя в борьбе с ящерами тридцатимиллиметровыми подствольными гранатометами. Стрелять же внутри корабля из плазменного оружия не казалось хорошей идеей.

Всего в штурмовую группу вошло восемь десантников под командованием двух капитанов, Махнова и Ильченко: четверо успевших отличиться во время недавней разведки боем на Гроте и Мелиссе разведчиков – Чердыклиев, Перцев, Углов и Броско и двое танкистов, временно оставшихся «без работы», суть – лишенных боевых машин. Пилотировали челнок, разумеется, местные, самолично отобранные Харченко добровольцы, до того служившие в спасательном Флоте и, по мнению особиста, с психологической стороны подготовленные куда лучше большинства летунов-курсантов Добровольческого корпуса. По крайней мере, тайгу они бомбили будь здоров, вроде бы не испытывая при этом никаких особых моральных комплексов и чувства вины…

Наконец, все сборы были завершены, и затянутые привязными ремнями десантники ощутили, как мелко завибрировал дюралевый пол под ногами, отзываясь на включение взлетных двигателей. Погоняв движки на разных режимах, привыкая к незнакомому аппарату (впрочем, по мнению одного из бывших спасателей, челнок был всего лишь конструктивно-упрощенной и более дешевой в производстве копией грузового транспортника «орбита-поверхность» М228, снятого с производства еще полтора столетия назад), пилоты сообщили по внутренней связи, что готовы взлетать.

Оглядев товарищей, Ильченко коротко кивнул:

– Все, мужики, погнали. Удачи нам. Скафы загерметизировать, с этой минуты и до окончания операции шлемы должны быть наглухо закрыты, никакого контакта с атмосферой корабля противника. Проверьте связь, подключитесь к бортовой системе бота. Выполнять!