Алексей Гришин
Цена возвращения
Часть I
Изгнанница
Глава 1
К полудню 26 января 1626 года от рождества Спасителя суета в замке владетельного графа Амьенского достигла апогея. Слуги сбились с ног, моя, чистя и протирая еще с вечера тщательно прибранные залы, кабинеты и господские комнаты. При этом все боязливо оглядывались, пуще божьей кары опасаясь, что вот сейчас появится прекрасная и ужасная Зухра, рабыня хозяина замка, и гневно глянет темно-карими, цвета горького шоколада глазами из-под густых, сросшихся на переносице бровей и выскажет свое недовольство. Хорошо, если просто накричит, а может для убедительности и кулаком в глаз засветить. Могучим, самой природой призванным внушать окружающим уважение и чувство ответственности.
Некогда, лет эдак тридцать назад, граф, который еще не стал владетельным, отправился в Магриб, чтобы купить себе рабыню. Подобный шопинг, доступный лишь избранным мажорам Европы, престижен и, что греха таить, приятен во всех отношениях. По дороге юношескими мечтами богатенького молодца уже завладела некая обворожительная одалиска самых соблазнительных форм в самой соблазнительной позе, случайно подсмотренная на одной из картин в спальне родителей. Лишившая будущего рабовладельца сна в предвкушении неземных удовольствий.
До того момента, пока юноша не оказался на невольничьем рынке Туниса.
И тут случилось неожиданное.
Приятели по экзотическому путешествию уже вовсю торговались за приглянувшийся товар, придирчиво оценивая округлости и конечности обнаженного движимого имущества, а юный граф де Бомон не мог отвести взор от глаз девушек. Где, казалось, навеки поселились отчаяние и ужас. С каким страхом они смотрели на будущих хозяев, как вздрагивали от взмахов кнута надсмотрщика, который не бил – зачем портить товар? – хватало и щелчков.
Сладкие фантазии? Они исчезли без следа. Осталась лишь растерянность и… жалость? Сострадание? Или что-то еще, недостойное дворянина, разумеется. Но оно было, и с этим ничего нельзя было поделать.
Вот бич торговца взвился в очередной раз и вдруг опустился на тело одной из рабынь, пожалуй, слишком крепкого для одалиски сложения, оставив после себя кровавую полосу на смуглой спине. Остальные взвизгнули, бросились к краям помоста, но под грозными взглядами надсмотрщиков вовремя остановились.
А получившая удар девушка даже не пошевелилась. Лишь бросила на своего мучителя недопустимый здесь презрительный взгляд.
Тот ответил взглядом, полным ненависти. Но, как деловой человек, все же предпринял еще одну попытку сбыть некондиционный товар. Может быть, последнюю.
– Обратите внимание на эту необъезженную кобылку, господа! Дочь воеводы с предгорий Арарата! Женщины из тех краев славятся темпераментом и искусностью в любви! Поверьте, тот, кто сумеет ее укротить, получит незабываемые впечатления!
Несмотря на профессионально-бодрый тон работорговца, его исказившееся лицо и побелевшие на рукояти кнута костяшки кулаков ясно показывали, что, если прямо сейчас не найдется покупатель, участь рабыни будет ужасной. Скорее всего, ее забьют до смерти, на страх остальным экземплярам.
Тогда-то и была совершена сделка – галлийский граф купил себе рабыню.
Когда корабль шел назад, гул парусов, скрип вантов и ругань боцмана заглушались доносящимися из кают благородных отпрысков криками, мольбами и стонами. В этом громком хоре было великое разнообразие тональностей и обертонов. Не было одного – любви.
И лишь из каюты графа де Бомона не доносилось ни звука. О чем говорили молодые люди, что между ними происходило – навеки осталось тайной.
Известно лишь, что по возвращении в замок рабыне была выделена отдельная комната, порога которой впоследствии не переступил ни один мужчина. Кроме некоего сержанта внутренней стражи. Этот статный, широкоплечий красавец, на которого заглядывались многие невесты Амьена, однажды вошел в покои Зухры… и все последующие ночи проводил только там. Много раз предлагал… просил… умолял выйти за него замуж, и всякий раз получал отказ. Мол, рабыне, пусть, как и он, последовательнице Спасителя, не пристало иметь мужа. А четверо детей? Так они, во-первых, любимые, во-вторых, вольные, как и положено родившимся в великой Галлии. А, в-третьих, имеют не только маму, но и папу. Сам отец Симон это подтвердил! Или ты с ним поспорить хочешь, дорогой?
Вначале управляющий замка приставил женщину к уборке, потом… Никто как-то и не заметил, как рабыня забрала в свои крепкие смуглые ручки все хозяйство, став непререкаемым авторитетом для слуг. Независимо от должности… да, в общем-то, и от статуса. Во всяком случае, сам господин управляющий, между прочим – шевалье, даже не пытался отдавать приказы. Лишь советовался, максимум – просил.
Единственным человеком, чей авторитет Зухра признавала безоговорочно, был граф. Став графом владетельным, он оформил документы на освобождение рабыни, но, попытавшись сообщить ей «радостное известие», впервые увидел в ее глазах слезы. И вовсе не радости. Пришлось срочно уверять несчастную, что пошутил неудачно, что и мысли никогда не держал о таком безобразии. Мол, надо же такое придумать, рабыне дать вольную.
С тех давних уже пор подготовка всех самых главных мероприятий в амьенском замке ложилась на крепкие плечи – бывшей? да какая, собственно, разница! – рабыни.
Но вот этот день был особенным даже для нее. Шутка ли – ожидался приезд дочери графа, да еще и с внучкой. Пока единственной и всеми любимой.
Так уж сложилось, что в Париже мадам де Ворг графиня де Бомон, устав от провинциальной тоски, с упоением бросилась в яркий и азартный мир светской жизни и дворцовых интриг. Потому редко гостила у отца и всегда приезжала внезапно, не давая возможности слугам достойно подготовиться к встрече.
Однако в этот раз предупредила заранее и о дате визита, и о сроке. Ровно неделю сможет она пробыть в кругу семьи, после чего, согласно монаршей воле, ей следует покинуть Галлию до того момента, когда его величество изволит сменить гнев на милость. То есть, видимо, навсегда.
Так что готовились к этому приезду с особенным тщанием, чтобы хоть воспоминание о нем надолго осталось в душе.
Даже младший граф Филипп вырвался с воинской службы, чтобы повидаться, а может статься, и проститься с сестрой. Лейтенант разведки Пикардийского корпуса ужом извернулся, но все же убедил начальство предоставить отпуск в самый разгар зимних учений. Или командир корпуса, старинный приятель владетельного графа, позволил себя убедить? Какая разница? Главное, что сейчас вся семья собралась в ожидании.
Каждый нашел себе важное занятие. Кто-то читал давно прочитанные письма, кто-то разбирался с давным-давно разобранными документами. Главное – все господа были при деле. Как иначе – слуги ни на мгновение не должны усомниться в их спокойствии, абсолютной отстраненности от простых человеческих слабостей.
В конце концов графы не выдержали, не сговариваясь вышли во двор и стали обсуждать какой-то, по-видимому, очень важный вопрос прямо посреди дворцовой площади. Почему не в кабинете? Ну, это-то уж точно их право. Может, прохладно там, а может, наоборот, захотелось проветриться на ледяном, безжалостно обжигающем январском ветру.
Вот наконец с улицы донеслось цоканье копыт и стук колес по мощенной булыжником мостовой. Сердца сжались, но никто из господ даже не повернул головы.
Лишь когда подбежал охранник и, вытянувшись в струнку, доложил о прибытии ее сиятельства графини де Бомон (фамилию по мужу солдат и не подумал назвать), владетельный граф изволил отвлечься:
– Открывайте ворота.
И степенно пошел к центру площадки, с расчетливой небрежностью поправив роскошный фиолетовый бархатный плащ, подбитый соболиным мехом. Встал туда, где и должна была остановиться карета. Сыновья также неторопливо последовали за ним.
Аккуратно ступившая на землю высокая белокурая двадцатипятилетняя женщина, как и приличествует дочери знатного вельможи, присела в изящном реверансе. Однако чинность церемонии была грубо нарушена шестилетней растрепанной девчонкой в мягком и теплом полушубке.
С криком «Деда!» это кудрявое русоволосое чудо бросилось к графу, раскрыв объятия. Пришлось совсем не по протоколу, но с удовольствием подхватить ребенка на руки, обнять, поцеловать и пригласить гостей во дворец. Чтобы сохранить хотя бы видимость бесстрастия.
И лишь в кабинете дать волю чувствам – еще раз поцеловать внучку и крепко обнять дочь.
Потом был долгий разговор. О жизни, об общих знакомых. И о судьбе, что привела дочь к изгнанию.
В зале, несмотря на ярко горящий камин, было прохладно, полузадернутые тяжелые шторы создавали уют. Все сидели в мягких креслах, установленных вокруг невысокого, украшенного изящной резьбой круглого стола. Вино, фрукты и неспешная беседа.
О нестерпимых этой зимой холодах, о здоровье, слава богу – превосходном, и прочих, никого на самом деле не интересующих пустяках. Пока, наконец, не заговорили о главном.
– Итак, Адель, мы все, – граф указал на сыновей, – хотим понять, как случилось, что ты умудрилась попасть в такую немилость к его величеству?
Та наигранно легкомысленно пожала плечами.
– Ну, не в такую уж и немилость, по сравнению с моими знакомыми, которые считали себя счастливчиками, если им просто отрубали головы. Участь многих была гораздо хуже.
Граф лишь осенил себя знаком Спасителя.
– Не надо так шутить. Просто расскажи, что случилось.
Дочь глубоко вздохнула и, став серьезной, продолжила:
– Так бывает при дворе, отец. Ты с кем-то сходишься ближе, от кого-то стараешься держаться подальше.
В какой-то момент мне показалось, что младший брат короля – это сильная фигура, протекция которой может оказаться полезной. Да и сам герцог был со мной приветлив, возможно, и неравнодушен. Впрочем, совсем уж близко мы так и не сошлись. Во всяком случае, в заговор я посвящена не была, что и спасло мне жизнь. Но мы общались на виду у всего света – он прекрасный собеседник и галантный кавалер…
– То есть основания для такого решения все же были. И что же дальше? В какое изгнание вы намерены направиться?
– Мы?
Графиня внимательно посмотрела на отца, на братьев.
– Не считайте меня плохой матерью, отец, но Иветте лучше остаться здесь, в Амьене. Во всяком случае, пока я не устроюсь на новом месте. Ее-то в изгнание никто не отправлял, а в Лондоне могут возникнуть сложности. Уж в первое время – так точно…
– Лондон?! – резко подавшись вперед, перебил сестру Филипп. – Вот уж где не будут рады графине Амьенской после той неудачной для островитян осады нашего города. Какого демона ты именно туда собралась?
– А почему нет? – Она улыбнулась уже задорно и вновь надела маску разбитной авантюристки. – Святое учение велит искать друзей своих именно среди врагов своих. Кто мы такие, чтобы спорить с великими? К тому же я хорошо знакома с послом Островной империи, лордом Баттенбергом. Он, узнав об изгнании, проявил искреннее сочувствие и даже снабдил рекомендательным письмом к своему кузену, казначею Имперской канцелярии, между прочим. Кстати, предполагается, что именно в его доме я остановлюсь на первое время.
Филиппу осталось только развести руками. Мол, всякого я от тебя ожидал, сестренка, но такого…
– Ты и вправду считаешь, что одно из знатнейших семейств империи примет участие в судьбе родной дочери Амьенского графа? Ты в курсе вообще, что именно Баттенберги активно подталкивали императора к недавней войне?
– Ну… как сказать, братик… Парижский свет давно уже обмусолил эту сплетню. Подумаешь, какая-то война, которая закончилась целых полтора года назад. Мало ли кто тогда кого и к чему призывал. Так что легкомысленной женщине вполне допустимо забыть об этом пустяке. А вот женщине серьезной, к тому же хорошо знакомой с пусть и опальным, но братом короля…
Мадам де Ворг замолчала, наморщила лоб, словно собираясь с мыслями, и продолжила деловым тоном, более приставшим торговцу при обсуждении предстоящей крупной сделки:
– По моим сведениям, дела Баттенбергов идут не слишком хорошо. Их поместья обширны, но расположены на севере Острова, где урожаи не столь богаты, а пастбища могут прокормить меньшее количество овец. Пока семья у власти, можно получать льготы по налогам и пошлинам, но милость нового императора переменчива. И вот на этот случай они рвутся заполучить контроль над торговыми путями из империи в Галлию. Поэтому-то они и вложились в ту войну. В случае победы к ним перешли бы права нашей семьи.
Во время всего разговора владетельный граф сказал от силы пару слов – его будто бы и не интересовала болтовня детей. Сидел в кресле молча, и, если бы не взгляд, который переходил с одного собеседника на другого, могло показаться, что глава семьи спит. Но в этот момент он вступил в разговор. Голосом негромким, неторопливо, словно о каком-то пустяке, он спросил:
– Я правильно понимаю, что после поражения в войне Баттенберги начали искать торговых партнеров в Галлии?
– Да, отец. Во всяком случае, у меня появилась именно такая информация. И я решилась ей воспользоваться.
– Ну что же, тогда нам, очевидно, следует обсудить эту ситуацию. Сегодня – в своем кругу, а уже завтра – с шевалье де Ренардом. – Граф привычно усмехнулся над недавно купившим дворянский титул главой купеческой гильдии.
– А деверя его доченьки пригласить не желаешь? – язвительно поинтересовалась мадам де Ворг.
Граф понимающе улыбнулся.
– Не обижайся, Адель. Виконт де Камбре и так навлек на себя немилость его величества, когда заступился за тебя на Королевском Совете. Сейчас встреча с тобой будет откровенным вызовом. Не стоит требовать от него более возможного.
Глава 2
Сказать, что пять дней, проведенные мадам де Ворг в кругу семьи, были посвящены лишь будущим сделкам с островитянами, было бы в корне неверным. Да, эта тема обсуждалась горячо и очень подробно, но молодая красивая женщина просто не могла постоянно сидеть в стенах замка. В конце концов, она не в монастырь приехала!
Да, отец не может устроить в честь нее бал, чтобы не поссориться с королем. Но принять вассалов, желающих нанести визит вежливости своему феодалу, он может! И что плохого в том, что вассалы приезжают группами, в сопровождении жен и уже взрослых детей? А потом все вместе едут на охоту или просто прокатиться верхами по зимним дорогам? И уж было бы просто невежливо, чтобы они не пригласили с собой детей владетельного графа. Сыновья заняты важными делами? Бывает. Но уж дочь точно может принять приглашение!
Ах, она в опале? Ну так до Парижа далеко, и просто невозможно представить, чтобы его величество изволил прогневаться по такому пустяку. Тем более что, хотя Галлией и правит сюзерен, но правило «вассал моего вассала не мой вассал» еще никто не отменил.
Потому каждый дворянин Амьена желал остаться в памяти молодой графини как лучшее воспоминание о родине. И неважно, делалось ли это от чистого сердца или в расчете на будущую благосклонность ее отца. Впрочем, кто сказал, что одно противоречит другому?
А маленькая Иветта? О, за эту юную графиню можно было не беспокоиться! Ее взяла под свою опеку сама Зухра, обрушив на малышку всю мощь самой трогательной заботы.
Знойная красавица, к величайшему удовольствию прислуги, полностью забросила дворцовое хозяйство, целыми днями играла с девочкой, рассказывала непривычные, но безумно интересные сказки, привезенные еще с той, давно покинутой родины. И, разумеется, гуляла. По дворцу, по городу, иногда выезжая в пригород, но тут уж в сопровождении охраны. Не от разбойников, боже упаси. Об этой напасти в Амьене год как слыхом не слыхивали. Просто так всем было спокойнее.
Так что вечером у девочки едва оставались силы на ужин. А уж засыпала она, едва выйдя из-за стола, поэтому в кровать ее приходилось нести на руках.
Четвертый день пребывания молодой графини в Амьене веселая компания решила посвятить спорту – молодым дворянам не терпелось поразить дам своим искусством игры в мяч, напоминавшей знакомый виконту де Камбре по прошлой жизни большой теннис.
На самой окраине города близ местного аббатства, известного на всю страну строгостью своего устава, добрые монахи построили лучший в Пикардии спортивный зал. Местный аббат, державший чад божиих в поистине ежовых рукавицах, все же считал вполне пристойным для слуг Спасителя сразиться на арене в эту простонародную игру, которая, однако, пришлась по вкусу не только людям благородным, но и, по непроверенным, но упорным слухам, самому королю Галлии.
В этот день зал был отдан в полное распоряжение господ, что позволило, может быть впервые за всю историю аббатства, войти в него женщинам. Галантные кавалеры, словно львы, метались по площадке, не забывая, однако, почаще принимать элегантные, или скорее картинные, позы, желая сорвать аплодисменты с нежных ручек очаровательных дам.
Те же, не имея возможности самим выйти на корт, но захваченные спортивным зрелищем, начали делать ставки на игроков, так что пара монахов, отряженных для обслуживания гостей, демонстративно сплюнули и покинули это сборище грешников, лишь по чьей-то ошибке называвшихся последователями Спасителя.
Впрочем, на их уход особо никто и не обратил внимания. Да что там, сама графиня, раскрасневшаяся от азарта, поднимала и поднимала ставки на некоего юношу, выигрывавшего одну партию за другой. Ну до упреков ли святош тут было, в самом-то деле!
Мяч летал над сеткой с такой скоростью, что зрители едва могли за ним уследить. Как игроки умудрялись не просто отбивать, но направлять его точно и сильно в неудобную для противника часть площадки, вообще невозможно было понять. Магия? Ничего подобного, ее дворяне заметили бы сразу.
Только мастерство, безупречная координация, хладнокровие и точный расчет. Тяжелые тренировки и отмеренный природой талант.
Вот фаворит в каком-то невозможном прыжке дотянулся ракеткой до снаряда и переправил его в дальний угол. Туда, где противник уже никак не мог его перехватить. Все! Партия практически выиграна! Остался последний розыгрыш, но, собственно, всем уже все ясно, и без пяти минут… да какое там – без пяти секунд победитель поворачивается к зрителям, галантно раскланивается. И не видит, как соперник подает. Пущенный пусть и не столь умелой, но сильной и верной рукой тряпичный мяч с зашитым в нем камнем летит со скоростью пули и попадает фавориту прямо в голову, рассекая кожу на лбу.
Глухой удар, и молодой человек падает на песок арены, зажимая рану и обливаясь кровью.
Все вокруг растерянно замерли, и лишь графиня, совершенно не по-женски перепрыгнув через ограждение, подбежала к несчастному и приложила в его голове лечащий амулет. Некую пикантность этой сцене добавило то, что заговоренный камень был извлечен из декольте. То ли заключенная в амулете магия, то ли еще сохранившийся на нем запах разгоряченного женского тела почти мгновенно излечили несчастного. Во всяком случае, на разочарованном лице соперника откровенно читалось желание поменяться местами с пострадавшим.
Тут же компания дружно решила, что произошедшее – знак свыше, однозначно указывающий на необходимость сделать перерыв в спортивных экзерцициях и отдать должное вину и закускам. А те уже были разложены проворными слугами под навесом на живописном склоне холма, с которого можно любоваться на причудливый изгиб покрытого льдом Авра, разрезающего долину, отделяя изумрудные поля озимых от густого леса, мрачного даже в лучах яркого январского солнца.
Молодые люди удобно расположились на кое-как сколоченных из грубо струганных досок лавках, начисто игнорируя опасность испачкать дорогую, специально для этой встречи надетую одежду. Вино разлили по бокалам, и пострадавший на правах спасенного провозгласил первый тост. Разумеется, в честь прекрасной спасительницы.
В иной ситуации дамы недовольно поморщились бы, но сейчас, когда всем известно, что графиня уедет из этих мест уже через три дня и навсегда, а с ее отцом надо поддерживать самые лучшие отношения, ревность была задавлена на корню. Так что улыбки всех присутствующих были вполне искренними.
Вот только выпить было не суждено.
На поляну верхом на кауром жеребце влетел граф Филипп.
– Адель, Иветту похитили!
Дамы дружно, словно по команде, ахнули. Кавалеры вскочили, кто был при шпагах – схватились за эфесы, остальные сжали кулаки… и все замерли. Надо куда-то бежать, что-то делать, но куда и что?
И лишь графиня неспешно поднялась, совершенно спокойно, как всем показалось, подошла к брату.
– Как это произошло?
– Зухра вывела ее из дворца на прогулку. Прямо на ратушной площади налетели всадники. Зухру зарубили, девочку схватили и увезли, никто даже не успел ничего понять.
– Ясно.
Она неторопливо подошла к коновязи, отвязала первого попавшегося под руку скакуна.
– Господа, я вынуждена вас покинуть.
И, вскочив в мужское седло, начисто проигнорировав нелепо задравшееся платье, оголившее стройные ноги, так ударила лошадь пятками по бокам, что та сразу ушла в галоп. Филипп едва успел догнать сестру.
Они буквально влетели на площадь. Графиня, резко осадив лошадь, ловко спрыгнула на землю, немного запуталась в длинном платье, но устояла. Подошла к стоявшим в стороне отцу и старшему брату.
– Как это произошло? – повторила она свой вопрос.
Отец посмотрел на дочь и удивился ее спокойствию. Ровный голос, ровное дыхание, никаких дрожащих рук и приличествующей ситуации бледности лица. Лишь губы сжаты плотнее обычного, словно у бойца в смертельном поединке.
– Три всадника, стояли в том переулке. – Он указал на дальний угол площади. – Как только Зухра с Иветтой вышли из ворот, они налетели. Один ударил шпагой Зухру… Как только она после этого умудрилась сдернуть нападавшего с лошади? Да, двое других схватили Иветту, ускакали в том направлении.
Граф указал на улицу на другой стороне площади и продолжил:
– Коней похитители бросили, куда делись потом – неизвестно. Розыск ведется, но пока… Да, а тот, кого перехватила Зухра, мертв. От чего – пока не знаю.
– А поисковый амулет? Дочь же с ним не расставалась?
– Валялся на мостовой, эти сволочи о нем наверняка знали.
Демон! Что же делать?
Графиня осмотрела площадь.
Стража замка бесцеремонно вытеснила толпу. На мощенной булыжником мостовой лежат два тела.
Мужчина и женщина. Под мужчиной лужа крови. Мертв. Это ясно. Над женщиной склонились люди.
В стороне – группа мужчин, что-то обсуждающих. Среди них интендант полиции и его правая рука – Гурвиль. Да, виконт де Камбре тоже с ними. Стоит с умным видом, что-то говорит. Вот посмотрел на нее, на мгновение задержал взгляд… и вновь продолжил разговор с полицейскими. Неспешный такой, вполне себе мирный, словно ничего особенного и не произошло.
К ним подходят еще какие-то люди, что-то говорят, что-то выслушивают и уходят. Это спокойствие буквально взбесило графиню, у которой, казалось, вот-вот разорвется сердце. Хладнокровие? Если бы!
Внутри все клокотало, хотелось плакать, кричать от боли и страха! И лишь высокий статус да уроки, полученные от предавшего, давно не виденного, но тогда еще любимого мужа, удерживали от банальной бабской истерики. Как он говорил? «Крики и слезы никогда и ничему не помогут. Лишь ясность мысли, выдержка в любой, самой безнадежной ситуации, дают, пусть часто и мизерный, но шанс на победу».
Значит, руками, зубами сжать бешено колотящееся сердце и… Что делать? Чем помочь? Вон на булыжниках мостовой лежит женщина. Зухра? Над ней склонился врач… Жива? Туда, быстро!
– Как она?
– Пока жива, но без сознания, – врач даже не поднял головы, продолжая колдовать в попытке затянуть страшную рану. – И то только потому, что ваш отец и братья отдали лечащие амулеты – моих сил не хватает. Вашим можно воспользоваться? – Он не глядя протянул руку, уверенный, что ему не откажут.
Графиня передала свой не раздумывая и лишь потом вспомнила, что недавно полностью израсходовала его на лечение совершенно не опасной раны пусть и симпатичного, но совершенно постороннего человека.
Осталось только уйти. Как учил муж: «Если ты здесь ничего не можешь сделать, значит, тебе не следует здесь находиться. Наблюдатели лишь мешают тем, кто действительно работает».
И она пошла в замок. Жесткой, резкой походкой злого на собственное бессилие человека.
Вечер, ночь… Она даже и не ложилась – какой тут сон… Разговаривать с родственниками? Да о чем, господи? Новости ей сообщили бы сразу. Оставалось вышагивать из угла в угол по опостылевшим, еще вчера уютным покоям. Одиннадцать шагов по диагонали в зале. В спальне обойти кровать – двадцать два шага. Одиннадцать, двадцать два… одиннадцать, двадцать два…
Можно еще постоять у окна, посмотреть, как галопом подъезжают всадники, бегом мчатся во дворец… Нашли? Что-то узнали? Нет. Через короткое время они выбегают назад и, вскочив в седло, уносятся куда-то в город. Пусто. Страшно. Вновь одиннадцать шагов, двадцать два… одиннадцать… двадцать два.
Забрезжил рассвет… светает… Первый солнечный луч прорезал утреннюю серость, сверкнув меж шпилями амьенского собора, даря надежду… или… или все же?!
Ворота замка открылись без положенного доклада! Впервые на памяти графини часовой даже не подумал доложить о прибывшем. Значит…
По усыпанной гравием дорожке к парадному входу во дворец ехал незнакомый всадник, прижимавший к груди… Иветта!!!
Она бросилась в коридор, не помня себя сбежала по лестнице… Вперед, вперед, во двор! Степенность, размеренность? Да видала она их! Там же дочь!
Отец и братья выбежали чуть раньше. Вполне одетые, лишь дублеты застегнуты не на все пуговицы.
А девочка уже стояла на земле. Рванулась к деду, но, увидев маму, побежала к ней. Обняла за ноги, расплакалась… растрепанная, дрожащая… родная.
– …мне просто повезло. Вы знаете, девочку искал весь город, но повезло мне.
Графиня только сейчас услышала голос всадника. Он говорил на хорошем галльском языке, но с сильным островным акцентом.
– Я с двумя охранниками решил проверить один подозрительный дом неподалеку от нашего ночлега. Он неделю стоял пустой, но этой ночью я увидел в выбитых окнах отсвет огня. Нас встретили пистолетными выстрелами, мои люди погибли, но девочку удалось спасти.
Одетый в добротную дорожную одежду худощавый высокий мужчина. Жилистые руки бойца. Вообще-то не красавец, но в этот момент для счастливой матери он был самым лучшим человеком на земле. Наплевав на этикет, она бросилась ему на шею и поцеловала! Впрочем, в щеку. Но и от этого поступка остолбенели и родственники, и слуги. Даже солдаты на постах, пусть на мгновение, но забыли свои обязанности, пораженные небывалой в замке сценой.
– Кхе… м… с кем имею честь? – поинтересовался первым пришедший в себя владетельный граф.
– О, простите, я не представился. Сквайр Гиллмор, к вашим услугам, господа! – Несмотря на торжественность фразы, сказана она была голосом бесконечно уставшего человека. – Прошу простить мою невежливость, но, – он тяжело вздохнул, немного помолчал и виновато развел руки, – я сильно устал. Позвольте откланяться.
– Ни в коем случае! Располагайтесь у нас, отдыхайте. Эй, кто там! Покои нашему гостю!
Управляющий сорвался с места, разом забегали слуги, и уже через пять минут в распоряжении сэра Гиллмора была светлая и уютная комната с растопленным камином, с застеленной свежим белоснежным бельем кроватью.
