Алексей Часов
Огненные чайки

Синица

Дочке Маше

В этот день Машенька гуляла недолго. Подружек во дворе не оказалось, потому что на улице было очень морозно. И вот она, как говорится, явилась – не запылилась.

– Ой, папочка, чего я принесла, – восторженно защебетала она.

– Что, дочка..? Ах, птичка!

– Да, папа. Только она не живая. Она на меня с дерева упала. Прямо на голову. Но не больно. У меня шапка толстая.

Я помог дочке раздеться. А потом мы стали разглядывать птичку. Это была синица: грудка жёлтенькая, а спинка, крылышки и хвостик – чёрненькие. Глазки были плотно прикрыты. И я невольно подумал, зачем дочке понадобилась эта мёртвая птичка. Что делать-то мы с ней будем?

И вдруг… Или мне показалось? Глазок у птички медленно приоткрылся, блеснув на мгновение какой-то белесоватой поволокой, и закрылся вновь.

Я взял её в руки и почувствовал слабое сердцебиение. Никаких сомнений не оставалось: она была жива. Только, видать, окоченела от холода. Вот и упала, не в силах держаться. Тут её дочурка и подобрала.

Я объяснил это Машеньке, и она, узнав, что птичка будет жить, когда отогреется, очень обрадовалась. Мы достали коробку из-под обуви, положили в неё ваты, а сверху – птичку, предусмотрительно закрыв коробку крышкой.

Потом пошли обедать.

А когда вернулись в комнату и Машенька сняла крышку, увидели, что синица ожила. Она сначала потрепыхалась в коробке, затем выскочила из неё и побежала, мелко-мелко семеня ножками.

Дочка хотела поймать птичку, да не тут-то было: синица подпрыгнула, взмахнула пару раз крылышками и взлетела на стол, со стола на шкаф, а со шкафа – на гардину, и, усевшись там поудобнее, наблюдала за нами.

Я видел, насколько велико желание дочки взять в руки ожившую птичку.

– Давай попробуем дать ей пшена, – предложил я Машеньке.

Дочка обрадовалась, думая, что этим она подкупит синицу и та даст ей хотя бы погладить себя. Мы достали блюдечко, насыпали в него пшена и поставили на пол. Но синица даже глазом не моргнула, по-прежнему оставаясь на облюбованном месте.

Тогда я переставил блюдечко на шкаф, куда дочка не могла дотянуться. Так что синице, казалось бы, бояться нечего. Но птица не реагировала и на это. Так до самого вечера и просидела на своём месте.

На следующий день перед уходом на работу я обнаружил синицу сидящей на гардине. Пшено в блюдце осталось нетронутым.

«Странная птица, – подумал я, – ведь голодная, наверно, а не ест».

А когда вернулся домой, увидел, что синица летает, перепархивая с одежного шкафа на книжный, а потом на гардину, и покрикивает, словно обеспокоенная чем-то. А дочка с удивлением следит за нею.

– Ожила наша птичка, – сказала Маша. – Только вот не ест ничего.

– А может, она не привыкла есть из блюдечка, – решил я и насыпал пшено прямо на шкаф.

Но синица так и не дотронулась до корма. А всё продолжала летать по комнате, отдыхая лишь на гардине у окна. И я, вспомнив, что сегодняшний день теплее вчерашнего, подумал: наверное, птичка почувствовала ослабление мороза, и ей хочется на волю.

Я предложил Маше выпустить птичку, но она скривила личико. – Понимаю, – настойчиво продолжал я. – Конечно, хорошо, когда дома птичка. Но что делать, если она привыкла к воле. Тем более что она ничего не ест у нас. Погибнет, как в одной сказке.

– Какой? – заинтересовалась дочка.

– Расскажу, – с готовностью предложил я. – Только давай выпустим птичку.

– Ну ладно, – согласилась Маша, немного подумав.

Мы открыли форточку и вышли из комнаты, оставив её проветриваться перед сном. А когда вернулись, синицы уже не было. Дочка с сожалением вздохнула. Но я успокоил её, закрывая форточку:

– А сейчас будет сказка.

– Про синичку?

– Про синичку. Раздевайся и укладывайся.

Когда Машенька улеглась, я подсел к ней поближе и начал рассказывать:

– Один человек поймал синицу и посадил её в клетку. А она ему и говорит:

«Отпусти меня, я тебе за это дам серебряных пёрышек, которые превратятся в серебряные монеты».

Человек не поверил. Тогда синица встряхнулась – из неё выпали серебряные пёрышки и сразу же превратились в монеты.

«Вот видишь, – сказала синица. – А теперь отпусти меня. Я буду прилетать каждое утро и приносить серебряные пёрышки».

Но человек не поверил птице. Он боялся, что она улетит и больше не вернётся. Одолела его жадность, и он не выпустил птицу.

А потом как-то человек узнал, что есть на белом свете журавль, который сбрасывает золотые перья, и они превращаются в золотые монеты.

Оставил человек свой дом и отправился на поиски этой невиданной птицы. Долго блуждал он по свету, но так и не встретил её. А когда вернулся домой, синица уже умерла. Кормить её было не ком у.

Вот как вышло: погнался человек за большим, меньшее потерял. Недаром говорят: не желай журавля в небе, а подержи хотя бы синицу в руках. Вот ты её и подержала.

– Да, только немного, – вздохнула Машенька.

– Ничего, – улыбнулся я. – Если хочешь, давай завтра сделаем кормушку, вывесим её на балконе, засыплем пшена, и прилетит твоя синичка.

– Давай, – оживилась дочка. – Только вот прилетит ли?

– Обязательно, – успокоил я её, погладив по голове. – Уж если побывала у тебя в руках, значит, непременно прилетит опять, чтобы не огорчать тебя. А там и до журавля недалеко.

– Какого журавля? – удивилась Машенька.

– Какого? Большого, с длинным клювом. Красивого очень. Вот какого.

– Неужели и он может прилететь?

– Может. Встретишь ты своего журавля. Обязательно встретишь. Всё у тебя впереди. А теперь засыпай.

Дочка ещё долго лежала с открытыми глазами. И я даже не заметил, как она уснула.

Уж не знаю, всё ли она поняла из нашего разговора. Может, поняла, но по-своему.

И, возможно, снилось ей, что стоит она под тем самым деревом, с которого на неё упала вчерашняя синица, стоит и ждёт, когда на неё свалится, наконец, журавль. Большой и красивый. И даже держится за голову ручками в тёплых мохнатых варежках, чтобы было не очень больно.

Соловей

Неподалёку от одного посёлка жил Соловей. Жил и радовался жизни – и об этом пел. Пел он для Соловьихи, которую очень любил. И в песне своей выражал любовь к ней.

А что может быть приятнее песни о любви, любви высокой и чистой, где каждый звук полон нежности, щемящего восторга и светлой искренности? Такую песню можно слушать бесконечно.

Соловьиха очень любила эти песни и была благодарна своему избраннику. Чарующие звуки нежной трели кружили ей голову, полонили сердце, и вся она находилась во власти певца, перед талантом которого даже тишина была бессильна оставаться тишиной и в паузах наполняла воздух соловьиной трелью. И песня казалась непрерывной, и некуда было деться от неё.

И вот однажды любитель певчих птиц поймал Соловья. Это сделать оказалось нетрудно такому опытному ловчему. Он был не злой по натуре, любил природу и птиц, хорошо знал их повадки и собрал большую коллекцию лесных певцов.

Он понимал, что соловьиная песня могущественна и очаровывает не только слушателя, но и самого певца, который забывает об осторожности и весь находится во власти своей песни. Оттого она и прекрасна.

Итак, Соловей был пойман и посажен в клетку. В такую же, каких оказалось довольно много в большой комнате, где проживал ловчий. В этих клетках находились Клёст, Дрозд, Снегирь, Иволга, Синица, Пеночка, Чиж, Малиновка, знакомые Соловью по родному лесу. Были здесь и заморские птицы – Канарейка и Попугай.

Все они прыгали, суетились, свистели на разные лады. А Соловью было не до того. Тесная клетка не давала простора, а стены комнаты ограждали его от привычного дуновения тёплого ветерка, шёпота листьев, а главное – от той, кого он любил и кому посвящал свои песни. Соловей робко съёжился и замер, прижавшись к тонким металлическим прутьям клетки.

Его лесные знакомые сразу же заметили нового пленника. Поначалу они пытались заговорить с ним, но Соловей или молчал, или отвечал рассеянно и односложно. И лесные птицы отступились от него.

– Ишь ты, какой гордый! – окончательно заключил Дрозд, который считал себя самым умным из певчих птиц.

С этого момента все старались не обращать на Соловья внимания. Однако, посвистывая и пощёлкивая наперебой, они как бы пытались раззадорить его и приобщить к участию в общем концерте. И действительно, не век же сидеть молча, когда есть возможность показать свои способности?

Но время шло, а Соловей упорно молчал. Он думал о своей подруге, и острая тоска по ней сжимала маленькое сердце. Ему не было никакого дела не только до окружающих, но даже до еды и питья. Он по-прежнему сидел неподвижно, уткнувшись в дно клетки клювом, и лишь иногда встряхивался и поднимался, чтобы размять затёкшие лапки.

Клетка его располагалась между клетками Попугая и Канарейки, которые никогда не видели соловьёв, и поэтому им не терпелось поскорее узнать, что же представляет собой грустный пленник.

– Ты бы хоть поел чего-нибудь, – участливо предложила Соловью Канарейка. – Ведь так можно и ноги протянуть.

Соловей лишь вздохнул.

– Смотри, как остальные птицы радуются пище, – поддержал Канарейку Попугай. – Ведь надо же есть, чтобы жить.

– Да, – печально отозвался Соловей, – надо есть, чтобы жить, но не жить, чтобы есть. Зачем мне такая жизнь?

К разговору прислушались другие птицы. А Дрозд, услышавший ответ Соловья, воскликнул:

– Так что же, я, по-твоему, живу для того, чтобы есть? Чем ты лучше меня? Глядите-ка, какой гордый – есть не хочет. Ну и не ешь! Нам больше достанется.

Соловей вздохнул и умолк. Но как ни старались разговорить его Попугай с Канарейкой, ничего у них не получалось.

«Странная птица, – размышлял Попугай, – не ест, не поёт. И зачем только понадобилась она хозяину? Да хоть бы вид какой был, а то так себе – серенькая замухрышка».

Однажды к хозяину пришёл товарищ. Ловчий показывал ему птиц и рассказывал о каждой что-нибудь интересное. И вот они остановились у клетки с Соловьём.

– А это пополнение моей коллекции, – не без гордости сказал хозяин. – Смотри, какой красавец! Только не поёт. Не знаю, что делать с ним.

– А почему не поёт? – поинтересовался гость.

– Да, наверное, потому, что одинок. Жаль мне его. Вот добуду Соловьиху и тогда, возможно, услышу его пение. А пока потерпеть надо. Так ли? – тронул он ласково клетку пальцем.

Но Соловей ничего не ответил. Да и что он мог ответить, зная, что человек не поймёт его?

А Попугай заинтересовался услышанным разговором и, когда люди ушли, спросил у Соловья:

– Это правда, что ты поёшь только для Соловьихи?

Соловей внимательно посмотрел на Попугая и, вздохнув, кивнул головой.

– Ты очень любишь её? – спросила Канарейка.

– Да, – ответил Соловей.

– Наверное, она очень красива, – предположил Попугай, – раз для неё слагают и поют песни.

– Очень, – выдохнул Соловей. – Она красивее всех птиц на свете и, конечно же, лучше меня.

– Да, красота достойна воспевания, – подтвердил Попугай. – Хоть бы одним глазком посмотреть на твою подругу.

– Увы, это невозможно, – сказала Канарейка. – По крайней мере, пока. Вот если хозяин поймает её, то увидим.

– Лучше бы этого не произошло! – воскликнул Соловей. – Я не вынесу. Пусть уж я один пропаду здесь.

– Так-то оно так, – заметила Канарейка. – Только ведь хозяину не прикажешь не делать того, что он замыслил.

Время шло, но Соловьиха не появлялась. Да и откуда было знать Попугаю с Канарейкой, что поймать Соловьиху намного труднее, чем Соловья. Она не поёт и потому никогда не забывает об осторожности. Наконец у них лопнуло терпение.

– Знаешь что, – сказала как-то Попугаю Канарейка. – Не могу я видеть, как этот бедняга чахнет. Как бы помочь ему?

– Что же тут сделаешь? – отозвался Попугай.

– Тебя хозяин выпускает из клетки. Ты можешь быть какое-то время свободным. К тому же форточка открыта.

– Неужели ты думаешь, что я могу отправиться на поиски Соловьихи? Где найдёшь её? Она же откликается лишь на соловьиное пение. Я не могу ему подражать, так как никогда его не слышал.

– В таком случае, – предложила Канарейка, – надо выпустить Соловья на волю. Он сам её найдёт. И мы услышим его песню. А возможно, и увидим Соловьиху.

И вот однажды хозяин выпустил Попугая из клетки. Он был уверен в своём любимце, так как тот ни разу не заставлял ловчего в себе сомневаться.

Попугай, выждав, когда хозяин выйдет из комнаты, принялся за дело. Крепким клювом он открыл дверцу клетки, в которой находился Соловей, и выпустил его на волю.

Возмущению птиц не было предела. Как же так – выпустить этого гордеца! Да чем он лучше их? Но Попугай не обращал внимания на их гневные писки. Он думал о песне, которую хотел услышать.

Ждать ему пришлось долго. За это время хозяин успел излить досаду на пропавшего Соловья. Он долго и внимательно рассматривал запор на дверце его клетки, задумчиво потирал подбородок и недоумевал, каким образом дверца могла сама открыться.

Попугай с Канарейкой молчали. И хотя остальные птицы пытались, как могли, рассказать хозяину о происшедшем, он всё равно ничего не понял.

И вот наступил вечер. Когда совсем стемнело и хозяин уже крепко спал, через открытую форточку в комнату влетели звуки необычайно нежной мелодии. В ней слышались переливы и дробные всплески, неповторимые в своей красоте.

И Попугай с Канарейкой догадались, что это была она – соловьиная песня. Мелодия быстро наполнила комнату, и все птицы притихли перед торжествующей песней любви.

Конечно же, Попугай попытался воспроизвести соловьиные звуки. Только ничего из этого не вышло. Даже Канарейка заметила, чтобы он оставил свою затею и не мешал слушать волшебное пение.

И Попугай затих. Он представил себе Соловьиху самой прекрасной птицей на свете и радовался тому, что способствовал рождению этого гимна любви.