Алексей Будищев
В неприятной компании

– Идите, ваше благородие, туда и почивайте с Богом. А ты, милюга, сними с их благородия все лишнее.

Я сидел бледный и жалкий, улыбаясь искривленными губами.

– За что? – прошептал я. – Отпустите меня, братцы!

Помпей пожал плечами.

– Никак нельзя, обязанность.

«Милюга» подошел ко мне и тронул мое плечо.

– Пожалте, ваше благородие!

Я взглянул на него. Если Помпей не был страшен, то «милюга» был положительно жалок. Он был мал ростом, худ и одет в какое-то рванье. Его лицо, лишенное на подбородке растительности, было сморщено, как печеное яблоко. Два передних зуба были у него выбиты. Порою казалось, что он держал во рту потухший уголь.

– Пожалте, ваше благородие, – повторил он.

Я последовал за ним в самый дальний угол и опустился на земляной пол, а «милюга» снял с меня сапоги, охотничью блузу и шаровары, нежно и деликатно, как прислуживающий лакей, прикасаясь к моим рукам и ногам. Затем он ушел от меня, захватив с собою мою ягдашку и папиросницу. Помпею он отдал мою блузу и сапоги, а себе взял, шаровары, которые тотчас же и надел поверх своего рванья. Затем они оба уселись около тлеющих угольев и, доставая из ягдашки захваченную мною холодную закуску, поедали ее с жадностью, чавкая и высасывая мозг из бараньих костей. Вскоре они уписали все до последней крошки и, закурив мои папиросы, стали перебрасываться непонятными для меня фразами должно быть, на воровском наречии. На коленях Помпея сверкали стволы моей двустволки. А я лежал на сыром полу землянки в одном белье, щелкая зубами от ужаса и холода и напрягая мысль чтобы найти какой-нибудь выход из этой проклятой ловушки; но мозг мой был бессилен, и холодный пот выступал на моем лбу от напряжений и ужаса. Я прислушивался к вою бури. Она точно вопила, но не горько и жалобно, а злобно и торжествующе, как опьяненная нечистыми страстями ведьма. Частые капли падавшего дождя сверкали перед входом в землянку, как металлическая сетка. В землянке было сыро, как в могиле. Мои стражи все так же сидели у тлеющих углей, покуривая мои папиросы. Порою они подбирали с полу обглоданные бараньи кости, дробили их зубами, как собаки, и высасывали мозг.

Я встал на ноги.

– Послушайте, – сказал я, – я дам вам тысячу рублей, я сам принесу их вам сюда из дома, – отпустите меня!

Я приплясывал; мои ноги плохо стояли на холодном полу.

– Обманете, – отозвался Помпей, улыбаясь.

– Клянусь Богом! Хотите? Я дам две, три, семь тысяч!

Я хотел опуститься на колени.

– Ложитесь, ваше благородие, на свое место, – крикнул Помпей, – или я пристрелю вас сейчас!