Наталья Александрова
Услуги маленького дьявола

Я собралась с духом, открыла дверь в кабинет Гюрзы, положила статью ей на стол и пошла на выход, ожидая предательского выстрела в спину.

Но Гюрза на мою статью даже не взглянула. Она была в обычной истерической запарке, прошипела что-то невразумительное и схватила телефонную трубку – звонил Главный. С ним она разговаривала совсем другим голосом. Надо будет как-нибудь поговорить со специалистом по змеям – наверняка у ядовитых змей в период спаривания тоже появляется совершенно другое шипение, нежное и воркующее.

Переговорив с этим небожителем, Анфиса переключила голос на свою обычную тональность и подозвала меня:

– Петухова! Что ты там принесла?

– Статью о намечающемся переделе в сфере…

– Я тебя русским языком спрашиваю, – прервала она, не дослушав, – сколько строк ты принесла?

– Тридцать! – отчеканила я, как дисциплинированный солдат на плацу.

– Давай! В газете окно, как раз на тридцать строк – была статья на правах рекламы о корме для попугаев, а рекламодатель не оплатил.

Вот так у нас всегда. Если статья из нашего отдела попадает в номер – то только потому, что кто-то вовремя не заплатил за рекламу.

Но на этом, естественно, неприятности не кончились.

Когда газета уже ушла в печать, Гюрза наконец соизволила прочесть статью в гранках и прямо позеленела:

– Петухова! Тебе что, надоело у нас работать?

– Да как вам сказать… – протянула я уклончиво.

– Ты не стесняйся, если надоело – так и скажи, мы тебя удерживать не станем. Ты скажи мне, Петухова, откуда у тебя такая информация? Это же полный бред! Ты же меня подставила перед руководством! Хоть бы дала прочесть свою писанину, прежде чем отдавать в печать!

Ну вот это уже действительно полный бред. Мало того что моя статья лежала у Гюрзы на столе, так ведь она сама ее и отдала в печать! Да иначе у нас и не бывает – любые материалы в печать идут только через нее! Но она – начальник, а значит, спорить с ней нельзя. По уставу не положено. Поэтому я стою и молчу. К счастью, снова позвонил Главный, и Гюрза упорхнула в высшие сферы на летучку. Метла у нее для таких целей всегда в коридоре стоит, припаркована.

Карина была очень скрытной девушкой.

Когда в разговорах с подругами заходила речь об источниках ее благосостояния, об источниках тех денег, которыми Карина оплачивала свою квартиру и ее обстановку, роскошные тряпки из дорогих бутиков и посещение престижных клубов, элегантный маленький «Рено» и поездки на Канары или Мальдивы, – когда речь заходила о ее деньгах, Карина загадочно улыбалась и давала понять, что это – ее тайна, ее маленький девичий секрет.

Слегка раскосые глаза Карины, ее экзотическая восточная красота наводили любопытных подруг на мысли о башкирской нефти или якутских алмазах, но дальше таких туманных предположений дело не шло.

С другой стороны, судя по загадочности, которой обставляла Карина свою жизнь, по немногочисленности и осторожности ее романов, по тому, как она строго избегала наркотиков, тяжелых безобразных попоек и публичных скандалов, подруги предполагали, что деньги у Карины не от родителей, а от «папика» – немолодого богатого содержателя, которого Карина тщательно скрывает и который требует от нее соблюдения определенных правил поведения.

Действительно, те девушки, которые существовали на родительские деньги – например, Катя Нурепова, дочь бензинового магната, или «мукомольная принцесса» Рената Агапова, отказывались от кокаина только ради «звездной пыли», трезвыми бывали не чаще раза в год, любовников меняли чуть ли не ежедневно, а в громкие скандалы попадали и того чаще – родители все простят и вытащат из любой лужи.

На их фоне Карина выглядела тихоней и скромницей. На версию «папика» работало и то, что очень часто в клубе или в бутике, на престижной тусовке или на крутой вечеринке в сумочке у Карины звонил мобильник, она слушала несколько секунд и тут же срывалась с озабоченным видом, отвечая на вопросы любопытных подруг только загадочным взглядом своих раскосых восточных глаз.

«Труба зовет! – ехидно переглядывались подружки, как только Карина исчезала из поля зрения. – Папик стосковался и бьет копытом!»

А Карина, несколько секунд послушав сообщение на своем мобильнике, ехала всего лишь в круглосуточный универсам на проспекте Просвещения.

На мобильный ей звонил не загадочный богатый покровитель, а скромная старушка, которая за небольшую добавку к пенсии выполняла роль диспетчера. Ей звонили по домашнему телефону и сообщали, что поезд из Минска задерживается на двадцать, тридцать или сорок минут. Старушка должна была немедленно перезвонить по мобильному телефону и повторить ту же самую фразу. Услышав это сообщение, Карина приезжала в универсам через час двадцать минут, или через полтора часа, или через час и сорок минут соответственно.

В назначенное время она должна была взять на полке в супермаркете крайнюю справа коробку кукурузных хлопьев. Дома, открыв эту коробку, она находила внутри флешку, содержавшую очередной заказ.

Раз в три месяца вместо заказа флешка содержала новый порядок связи – менялся супермаркет, менялся тип коробки, служившей контейнером для передачи сообщений. Неизменным оставалось одно: надежность и анонимность связи.

Карина ни разу не видела заказчика. Флешку, содержавшую информацию о заказе и порядке расчетов, тщательно запомнив все необходимое, она уничтожала.

Вот и сейчас, сорвавшись из-за столика по звонку мобильного телефона, Карина доехала до проспекта Просвещения, в точно назначенное время вошла в магазин, взяла с полки коробку хлопьев, прихватила для себя йогурт и поехала домой.

Дома она вынула из коробки флешку, вставила ее в ноутбук.

На экране монитора появилось невзрачное женское лицо, адрес и имя: Алевтина Ивановна Фадеева.

Алевтина Ивановна Фадеева работала в отделе нежилого фонда. Этот отдел занимается учетом помещений, непригодных для жилья – допустим, слишком темных, или неотапливаемых, или лишенных необходимых каждому современному человеку бытовых удобств. В некоторых случаях недостатки, присущие этому самому нежилому фонду, превращаются в огромные преимущества. Помещение, непригодное для жилья, тем самым становится «коммерческой недвижимостью», то есть в нем можно открыть магазин, или кафе, или маленький, но очень рентабельный цех по производству высокосортного индийского чая из дешевого грузинского сырья и ярких упаковок, напечатанных в соседней типографии.

Короче, нежилой фонд может приносить большие прибыли.

Поэтому множество людей постоянно пытается перевести помещение из жилого фонда в нежилой, то есть признать его непригодным для жизни.

Вот тут-то на сцене и появлялась Алевтина Ивановна. Она осматривала помещение, и с ее органами чувств происходили какие-то чудеса. Особенно подводили ее глаза: им определенно не хватало света, и помещение признавали слишком темным для проживания; также глаза Алевтины Ивановны в упор не замечали санузел и прочие удобства, оборудованные владельцем. Кроме того, Алевтина Ивановна ужасно мерзла – и помещение оформляли как неотапливаемое.

Конечно, все эти чудеса приходилось оплачивать, и оплачивать довольно щедро – иначе в помещении становилось светло, как в операционной, и тепло, как в машинном отделении «Титаника».

Само собой разумеется, Алевтина Ивановна делилась полученной контрибуцией с вышестоящими товарищами, и те в свою очередь закрывали глаза на ее временную слепоту. Помещение благополучно признавали непригодным для жизни, открывали в нем ночной клуб или обувной магазин, и все расходились, довольные друг другом.

Алевтина Ивановна очень дорожила своей работой. Чтобы не сглазить и не привлечь к себе ненужного внимания, она говорила всем окружающим, какая у нее тяжелая и нервная работа и как она плохо оплачивается – действительно, официальная зарплата ее составляла всего пятнадцать тысяч рублей. А неофициальная, значительно более впечатляющая, понемножку накапливалась в уютном тайничке, который предусмотрительная Алевтина Ивановна оборудовала у себя в подоконнике. Этот подоконник был съемный и пустотелый.

Иногда, когда наступал знаменательный момент пополнения сокровищницы, Алевтина Ивановна задергивала плотные занавески, отвинчивала два потайных винта и снимала подоконник с его законного места. Перевернув пустотелую доску, скромная сотрудница отдела нежилого фонда вытряхивала на ковер груду зеленых бумажек, пересчитывала их и прикидывала, сколько на эти деньги можно купить квартир, машин или норковых шуб, сколько месяцев или даже лет можно прожить на Канарах…

Ее согревало само наличие денег, их количество, возможность подержать их в руках, пересчитать, представить себе все открывающиеся возможности…

Алевтина Ивановна своих денег не тратила. Она боялась. Ей казалось, что стоит ей купить хоть что-то, превышающее ее официальные возможности, хоть что-либо выходящее за рамки скудного пятнадцатитысячного бюджета – ее тут же схватят за руку, посадят в черную машину, привезут в какое-то ужасное место и потребуют ответа: откуда у вас эти деньги? Или еще хуже – ее скромной персоной заинтересуются бандиты и придут к ней, вооруженные паяльниками и утюгами…

Такие страшные истории Алевтина Ивановна слышала от знакомых не раз и ужасно боялась, что это может коснуться и ее непосредственно.

Правда, о ее неофициальных доходах все равно знало слишком много людей: во‑первых, те, кто платил ей деньги за временную слепо-глухо-немоту, во‑вторых, то начальство, с которым она обязана была делиться… Но об этом Алевтина Ивановна предпочитала не думать.

Жила она одна. Замужем когда-то побывала, и этот период жизни оставил у нее такие неприятные воспоминания, что повторять неудачный опыт она не захотела. Да собственно и желающих больше не нашлось. Детей Бог ей не дал, и она рассматривала это как большую удачу. В самом деле, какие уж тут дети при зарплате в пятнадцать тысяч рублей и при нежно лелеемом тайничке в подоконнике!

Короче, Алевтина Ивановна Фадеева работала в отделе нежилого фонда и очень дорожила своей работой.

Придя с работы домой, она в прихожей сняла осенние сапоги, с грустью подумав: они требуют ремонта, а лучше бы купить новые – но где уж тут при такой зарплате!

Потом она включила чайник и поставила на плиту разогреваться вчерашние макароны.

Но тут в квартире погас свет. Такое иногда случалось в их доме, когда в сильные холода многие жильцы одновременно включали электрические обогреватели, но сейчас было совсем не холодно.

Алевтина Ивановна очень расстроилась: без электричества не только телевизор не посмотришь, но даже и поесть не удастся, поскольку в ее доме и плита, и даже чайник были электрические.

С трудом пробравшись по темному помещению в прихожую, она открыла входную дверь, чтобы позвонить в дверь соседей и узнать, отключился ли у них свет, или авария ограничена ее квартирой и нужно просто сменить пробки.

На лестничной площадке царила кромешная тьма. Прикрыв входную дверь, но не запирая ее – иначе пришлось бы в темноте на ощупь вставлять ключи, – Алевтина Ивановна дошла до соседской двери, нашарила кнопку звонка и надавила на нее. Звонка она не услышала. Тут же до нее дошло, что если отключили электричество, то звонок тоже не работает. Можно было, конечно, постучать в дверь соседей, но это было неудобно, да собственно уже и не нужно, она уже получила ответ на вопрос, который хотела задать соседям: у них света тоже не было.

В это мгновение ей почудилось в темноте за спиной какое-то движение.

Алевтина Ивановна оглянулась и испуганным дрожащим голосом спросила:

– Кто здесь?

Ответа не последовало, и она, всерьез перепугавшись, сочла за лучшее вернуться в собственную квартиру. Скорее всего, свет выключен во всем доме, и десятки людей сейчас звонят в аварийную службу.

Алевтина Ивановна, стараясь не натыкаться в темноте на мебель, пробралась на кухню, с трудом нашла в ящике кухонного стола толстую хозяйственную свечу и продолжала рыться в ящике, где у нее должен был храниться коробок спичек. При этом Алевтина Ивановна мысленно пожалела, что у них в доме электрические плиты, а не газовые – был бы у нее газ, и без ужина не осталась, и спички лежали бы на видном месте.

В это мгновение ей снова почудилось в темноте за спиной какое-то движение. Женщина судорожно напряглась, волосы у нее на голове зашевелились от страха.

Неужели, пока она выходила на лестничную клетку, к ней в квартиру успел забраться злоумышленник и теперь осуществятся наяву все те ужасы, которые она так часто представляла себе, пряча в заветный тайник очередную пачку зеленых бумажек?

Наконец под руку ей попался спичечный коробок. Алевтина Ивановна схватила его, обернулась и чиркнула спичкой, чтобы хоть на мгновение осветить страшную темноту, в которой мог притаиться неизвестный, невидимый враг.

Яркое пламя вспыхнуло на мгновение, но женщина ничего не успела разглядеть, как огонек погас. Причем он погас не сам собой. Его кто-то задул.

– Кто… кто здесь? – проговорила Алевтина Ивановна заплетающимся от страха языком.

Ей ответило только молчание, но она больше не сомневалась в том, что на кухне, кроме нее, еще кто-то есть.

Трясущимися руками она снова попробовала зажечь спичку, но не удержала коробок, уронила его на пол.

Нагнуться, чтобы поднять его с пола, она не могла себя заставить. Женщина, мелко дрожа от страха, отступила к стене, пытаясь вжаться в нее, слиться со стеной, исчезнуть, раствориться во мраке…

И тут ее схватили маленькие сильные руки, и к лицу прижалась тряпка, пропитанная чем-то пахучим, душным, странно знакомым…

Алевтина Ивановна попыталась сопротивляться, но, дернувшись два-три раза, затихла и потеряла сознание.

Карина подхватила безвольно обвисшее тело женщины, включила закрепленный на головном обруче фонарик и потащила Алевтину Ивановну в ванную комнату. Здесь она раздела ее, перевалила через край ванны и уложила так, чтобы создать впечатление, что женщина задремала и захлебнулась в воде. Затем она открыла кран и занялась окружающей обстановкой. Разложила одежду в естественном беспорядке, поставила на видном месте открытую бутылочку с пеной для ванны. Ванна тем временем наполнилась водой. Карина нагнулась над бесчувственным телом и притопила голову Алевтины Ивановны. По телу пробежала предсмертная судорога. Карина выждала для верности еще несколько минут, убедилась, что женщина не подает больше признаков жизни, и вышла из ванной.

Заказ был выполнен, причем выполнен в полном соответствии с требованиями заказчика: убийству была придана видимость естественной смерти. Алевтина Ивановна была еще жива, когда Карина топила ее в ванне, поэтому при вскрытии в ее легких будет обнаружена вода и ни у кого не возникнет сомнений в том, что одинокая женщина задремала и захлебнулась в ванной. Такое происходит удивительно часто.

Ключи от квартиры были в дверях. Карина заперла двери снаружи и спрятала связку ключей в карман, чтобы выбросить их в безопасном месте. Здесь, конечно, слабое звено в ее инсценировке. Лучше было бы, если ключи остались на месте, но изготовить копии она не успела, заказчик поставил слишком жесткие сроки. Приходилось надеяться на то, что никто не будет слишком серьезно разбираться в несчастном случае с одинокой женщиной, а также на то, что в крайнем случае где-то в сумочке найдется запасной комплект.

На лестнице было темно, и Карина спокойно спустилась и вышла из подъезда, никого не встретив.

Через полчаса после ее ухода ванна, в которой лежала мертвая Алевтина Ивановна, переполнилась, и вода полилась на пол.

Можете себе представить мое удивление, когда на следующее утро меня разбудил разносящийся по квартире аромат кофе. Встав с дивана, я, едва продрав глаза, притащилась на кухню и увидела лежавшие горкой на тарелке мои любимые пончики с вареньем, которые продаются только в «Севере» на Невском.

– Мам, неужели ты с утра пораньше смоталась в «Север»? – не веря себе, спросила я.

– Ну, во‑первых, сейчас уже далеко не утро, – ответила мамуля, – двенадцатый час… Ты хоть помнишь, когда вчера вернулась?

Ну да, я вернулась вчера очень и очень поздно, потому что неожиданно поехала на вечеринку к одному кинокритику. Мы познакомились с ним лет пять назад в поезде «Москва – Санкт-Петербург», и с тех пор он изредка приглашает меня в гости. Вчера захотелось встряхнуться, тем более что Мишка Котенкин очень просил познакомить его с кинокритиком. Зачем это ему нужно – я не поняла. Критик вообще-то – довольно заурядный самодовольный тип. Но время мы провели неплохо, и Мишка завез меня на такси домой часа в два ночи.

– Мам, но сегодня же суббота, мне в редакцию не надо идти, – отмахнулась я. – А если ты сердишься, то зачем тогда пончики?

– Это Петр Ильич нас балует, – улыбнулась мамуля.

– Хм, а сам-то он где?

– Ушел по делам. И, Александра, все-таки ты достаточно грубо с ним разговариваешь…

Голос у мамули был непривычно неуверенный, так что я решила оставить ее замечание без ответа.

– Вот, смотри, – мамуля протянула мне газету, – твою статью напечатали.

– Не статью, а заметку, – машинально поправила я.

Действительно, напечатали. Слово в слово, никаких изменений. В газете статья выглядела совершенно не так, как на экране компьютера. Слова приобрели солидность и весомость. Несведущий человек, прочитав статью, не усомнился бы в ее достоверности.

Вчера Гюрза после совещания у Главного в отдел не вернулась, так что нагоняя мне не последовало. Что ж, напечатали так напечатали, на мой взгляд, это мало что меняет. А от Гюрзы как-нибудь отмахнусь, не в первый раз.

Раздался звонок в дверь, и мамуля пошла открывать. Услышав из прихожей голос Ираиды, я доела пончик и положила себе на тарелку еще два: Ираида и сама поесть не дура, мигом все подметет! На такие мелкие неприятности, как прибавление нескольких килограммов, Ираида никогда не обращала внимания.

Однако сегодня Ираида была явно не в своей тарелке: ненакрашенная, непричесанная и неголодная, во всяком случае на пончики она поглядела без всякого вожделения.

– Сашка, дай закурить! – обратилась она ко мне, забыв поздороваться. – У тебя есть, я знаю.

– Мамуля не одобряет, тоже знаешь, – протянула я.

– А мамуля мне коньячку нальет, – обратилась Ираида к вошедшей мамуле.

– Это в двенадцать часов дня? – удивились мы с мамулей хором. – Ираида, алкоголиком станешь…

– Не успею, – отмахнулась Ираида, – девочки, мне плохо…

Тут мы всполошились по-настоящему – сколько знаю Ираиду, она всегда всем довольна и весела.

– Ты не заболела? – опасливо спросила мамуля, наливая Ираиде коньяку.

Ираида хлопнула рюмку, закусила пончиком, после чего порозовела, закурила сигарету из моей пачки и только тогда соизволила объясниться:

– Черт знает что! Соседка у меня умерла. Утонула в собственной ванной.

– Да ну? – ахнули мы с мамулей. – Что, с сердцем плохо стало?

– Сердце у нее здоровое было, врач сказал – просто заснула в ванной и захлебнулась.

– Ничего себе! – вздохнула мамуля. – Вот так принимаешь себе ванну, задремлешь, а потом найдут чужие люди в голом виде…

Мамулю всегда в первую очередь будет волновать только то, как она выглядит, даже после смерти.

– Сплю я ночью, – начала рассказывать Ираида, загасив сигарету и немедленно прикурив другую, – слышу – будто капает что-то. Прихожу в ванную – батюшки! Весь потолок мокрый, и вода льется. А на часах – полвторого ночи. Я – наверх, стучу, звоню – никто не открывает. Нет, думаю, Алевтины Ивановны, уехала куда-то, а кран забыла закрутить. И еще ругаю ее по-всякому, потому что ремонт только недавно сделала, и вы знаете, сколько денег отдала!

Голос у Ираиды дрогнул, она налила себе еще коньяку и выпила залпом, как воду.

– На шум соседи выбежали, кто-то вспомнил, что видели, как Алевтина вечером домой шла. Да она вообще никуда не уезжала, всегда с работы – домой, утром – снова на работу…

– А где работала? – машинально поинтересовалась я.

– В нежилом фонде вроде бы… – неуверенно вспомнила Ираида.

– Да что ты? – заинтересовалась я. – А бабки хорошие получала?

– Ну не знаю, – задумалась Ираида, – вечно в одном и том же пальто ходила… Ой да что об этом теперь говорить!

– А как ее нашли-то? – напомнила мамуля.

– Вот тут самый кошмар начинается! – оживилась Ираида. – Значит, вызвали мы аварийку, приехали они, а краны в подвале заело, не могут они воду закрыть. От меня уже на нижних жильцов протекло, вызвали участкового – времени восьмой час утра – решились дверь взломать. Потому что сначала-то Алевтину все ругали, а после как-то нехорошо стало на душе – женщина она не слишком-то молодая, как бы чего не вышло. Решили жильцы, в случае чего, на новые замки скинуться. Пришел слесарь, зашли мы в квартиру – Господи помилуй! Воды по колено, а она сама в ванне мертвая лежит… – Ираида снова потянулась к коньяку, но под укоризненным взглядом мамули отставила бутылку подальше и закурила следующую сигарету.

– Меня, конечно, в ванную не пустили, да и откровенно говоря, некогда было – воду с пола собирала. Вожусь с тряпкой, а сама реву, как дура, – думаю, человек умер, а мне денег на ремонт жалко! Сволочи мы все, вот что!

– Не обобщай, – буркнула я, – что ты так расстраиваешься? Ну, несчастный случай, бывает же…

– Все от одиночества, – всхлипнула Ираида, – жила одна, некому было разбудить…

Как видно, вспомнив про одинокую соседку, Ираида вспомнила, что в данный момент она тоже одинока, и нужно с этим срочно покончить. Она приосанилась, обвела взглядом кухню и спросила совершенно иным голосом:

– А что это вы сегодня одни? Где же наш гость, а, Елена?

Мамуле явно не понравился игривый Ираидин тон, а еще ей не понравилось местоимение «наш». Гость был только ее, а Ираиде тут ничего не обломится, говорил ее взгляд.

Я сочла за лучшее ретироваться в свою комнату – пусть выясняют отношения на свободе, а меня ждет все тот же эротический рассказ, который нужно было сдать Кап Капычу еще вчера.

Я не успела вовремя и в качестве компенсации обещала еще Пете к воскресенью статью «Женщина и цветы».

Рассказ все не шел, как я ни старалась. И я подумала, что, возможно, Петр Ильич прав, когда упрекает меня в бездействии, возможно, так и нужно – стремиться наверх, чтобы заработать известность, тогда никто не заставит меня писать дурацкие эротические рассказы, в которых, если посмотреть, ничего эротического и в помине нет. Так, сладкая водичка для дам среднепреклонного возраста…

Сюжет всегда один – двое познакомились и полюбили друг друга. Он должен быть обязательно богатым и красивым, а она – тоже красивая, но богатство необязательно.

Неужели всю жизнь мне придется заниматься этой ерундой?

Чтобы не раскисать, я решила перекинуться на статью, а то время идет, а дело стоит.

Ираида убралась восвояси, и мамуля тоже засобиралась уходить на свой «Ленфильм». Леопольдовна по выходным не приходит, так что мамуля немного повозилась в квартире, подметая и распихивая по углам вещи. Я была благодарна, что она не дергает меня по пустякам, и начала:

«Всем своим знакомым женщинам я задаю один простой вопрос: какие цветы вы предпочитаете – гвоздики или розы? И получаю обычно такой же простой ответ: «или» – «или». Или – гвоздики, или – розы, реже – ни то, ни другое. Женщины, которая любит одновременно и гвоздики, и розы, в природе не существует.

Женщина, которая любит гвоздики, признается в этом с охотой, она гордится этой любовью. Такая женщина манерна, искусственна, капризна, очаровательна, она мучает своих поклонников бесконечными претензиями, которые нужно воспринимать как должное. Аромату любого цветка такая женщина предпочитает аромат французских духов и различает по запаху десятки сортов французского парфюма…»

Я писала и косилась на мамулю: конечно, именно она вдохновила меня на этот глубокомысленный пассаж. Изысканная и утонченная леди, воплощение стиля, она наполняла любое помещение легким ароматом французских духов и действительно предпочитала гвоздики любым другим цветам, прекрасно в них разбиралась, выбирая какие-то особенные, «усатые», и утверждала, что некоторые гвоздики замечательно пахнут, во что я совершенно не верю.

Усмехнувшись, я закончила свой пассаж о гвоздиках:

«Женщины естественные, милые, женственные не любят гвоздики или совершенно равнодушны к ним».

Будем надеяться, что мамуля эту статью не прочитает.

Надо было продолжать. Я вспомнила мамулину темпераментную подругу Ираиду и застучала по клавишам компьютера:

«Женщины, обожающие темно-красные розы на длинном черенке, живут сильными страстями, эмоциями, глубокими переживаниями. Именно такая женщина способна бросить в огонь пачку денег и спокойно смотреть, как они горят. Так что мужчинам, ценящим спокойную жизнь и собственную независимость, следует хорошо подумать, прежде чем связать свою судьбу с женщиной, у изголовья которой стоит букет красных роз…»

Я представила себе, как Ираида бросает в огонь толстую пачку денег, подумала, что это явный перебор, но тем не менее очень развеселилась и продолжила:

«Впрочем, розы, как и женщины, бывают разные. Одна маленькая девочка, рассматривая на выставке натюрморт Ренуара, остроумно заметила, что у этого художника розы такие же, как женщины – пухлые, рыжие и нахальные. Надо отметить, что женщины, признающиеся в любви к розам, делятся в свою очередь на две категории: те, кто их действительно обожает, и те, кто считает, что любовь к розам придает им респектабельности…»

Выйдя утром к завтраку, я лишилась дара речи.

Мамуля, и всегда придававшая несоразмерное значение внешнему декору, на этот раз превзошла саму себя. Стол был накрыт новой скатертью в красно-белую клетку, кроме того, перед каждым прибором походной палаткой красовалась отдельная крахмальная салфетка. Чашки из нашего лучшего парадного сервиза тускло отсвечивали темно-синими кобальтовыми цветами, посреди стола в плетеной корзиночке дымились горячие круассаны, и, конечно, не обошлось без знаменитого серебряного чайного набора.

– Ну, мамуля, ты даешь! – выразила я наконец свое восхищение в доступной мне вульгарной форме и уселась за стол.

Мамуля не обратила на мои слова никакого внимания. Ее глаза блестели, она подливала Петру Ильичу кофе и в полном восторге слушала какие-то его глубокомысленные рассуждения.

Не в силах спокойно смотреть на эту идиллию, я прибавила громкость радиоприемника и прислушалась к тому, что вещала женщина с занудным и нравоучительным голосом школьного завуча с тридцатилетним стажем:

«В заключение краткого обзора сегодняшних событий я хочу обратиться к вам, дорогие женщины, с призывом: будьте осторожны! Нас окружает в быту столько опасностей! Опасностью может грозить электроприбор и газовая плита, люстра и холодильник… Вчера сотрудница одной из библиотек Евгения Петровна Птицына, вымыв голову, захотела просушить волосы электрическим феном. Все мы проходили в школе такое понятие, как заземление. Все должны помнить, как опасно пользоваться электроприборами во влажном помещении. Тем не менее Евгения Петровна включила фен, находясь в ванной комнате, да еще и прикасаясь к корпусу стиральной машины. Результат плачевный: хотя «Скорая помощь» приехала довольно быстро, спасти пострадавшую врачи не успели.

Сколько раз уже говорилось об опасности курения в постели! Тем не менее до сих пор находятся легкомысленные люди, которые не обращают внимания на эти предупреждения. Так, вчера сотрудница одной из коммерческих фирм Ангелина Перепелкина прилегла после ужина отдохнуть с детективным романом Анны Мымриной и с сигаретой. Видимо, детектив оказался не слишком увлекательным, и Перепелкина задремала. К счастью, соседка Ангелины почувствовала запах гари и успела затушить тлеющий плед. Ангелина Перепелкина госпитализирована с диагнозом «отравление угарным газом», но, к счастью, жизнь ее вне опасности.

Помните, дорогие слушатели, что для смертельного отравления дымом достаточно, чтобы сгорело всего десять квадратных сантиметров одеяла!

Ангелине Перепелкиной спасла жизнь соседка. Тем же, кто живет в одиночестве, нужно быть особенно осторожными!

Вчера вечером одинокая женщина Алевтина Ивановна Фадеева, сотрудница КУГИ, решила принять ванну. Казалось бы, что тут опасного? Однако купание закончилось трагически. Алевтина Ивановна задремала в ванне и захлебнулась…»

– Ничего себе! – воскликнула я. – Ведь это про ту женщину говорят, Ираидину соседку! Вот это оперативность!

– Что такое? О чем ты? – удивленно спросила мамуля.

Мои престарелые голубки, естественно, не слушали радио, занятые исключительно друг другом. Я вкратце пересказала им содержание передачи, в особенности то, что касалось Алевтины Ивановны.

– Ну вот! – торжествующе заявил Петр Ильич.

– Что – ну вот?

Я совершенно не поняла причину его радости. Женщина утонула, а он выглядит именинником.

– Вода, в которой утонула Фадеева, льется на твою мельницу! – сказал он, безусловно, красиво, но непонятно.

Я даже не пыталась это осмыслить и просто ждала, когда старый демагог расшифрует свою тонкую мысль.

– Нужно писать следующую статью, – продолжил он командным голосом, как будто это все разъяснило. – Ты в первой статье намекала на какие-то известные тебе якобы махинации с коммерческой недвижимостью?

– Какое там намекала! Я чуть не прямо об этом заявляла, – напомнила я, – по вашей, кстати, указке. На месте директора этого самого «Домовенка» я бы подстерегла меня в темном переулке и набила морду! Устроила человеку неприятности ни за что ни про что!

– Как раз пока у него никаких неприятностей не будет, – хладнокровно заметила мамуля.

– Что значит – пока? – подозрительно спросила я.

– То и значит: пока ты не напишешь следующую статью, – невозмутимо заметила мамуля, а старый провокатор кивал из-за ее плеча.

– Ну, знаете! Мне и за ту-то статью от Гюрзы нагоняй был! Как бы вообще с работы не вылететь!

Но кипятилась я больше для вида, потому что и сама понимала, что одна статья никак не может прибавить мне популярности.

– Ладно, раз уж вы так просите… – я поднялась из-за стола.

– Что значит – мы просим? – возмутилась мамуля, но Петр Ильич дернул ее за руку и показал глазами, чтобы оставила меня в покое и не усугубляла.

Все их перемигивания я видела в зеркале, которое висит у нас в прихожей, в нем как раз отражается часть кухни. Как-то мне не очень понравилось, что они переглядываются за моей спиной, но в голове уже созрел план очередной статьи, и я устремилась к компьютеру.

«В прошлой статье я рассказывал вам об ограблении агентства недвижимости «Домовенок» и предсказывал, что за этим незначительным с виду событием последуют другие преступления, так или иначе связанные с переделом рынка коммерческой недвижимости. Конечно, мне хотелось бы, чтобы этот прогноз не подтвердился – меня, как я думаю, и всех вас, дорогие читатели, искренне огорчает, когда наш город называют «криминальной столицей России».