Наталья Александрова
Выстрел в прошлое

Вера промолчала. Они сели за стол, уставленный разными вкусностями. Но все было из магазина, ничего самодельного. Чувствовалось, что хоть Вера и сидит дома, готовить ей абсолютно не хочется. Они поели молча, причем Вера только поклевала, у Надежды же, наоборот, несмотря на неприятности, аппетит был хороший, как всегда.

– Вот что я тебе скажу, Вера, – начала Надежда, отпивая кофе. – Ты, как я погляжу, в таком состоянии, что еще одна плохая новость хуже тебе не сделает. Так вот, я тут поразмыслила вчера ночью и пришла к выводу, что эта Людмила Шитова, твоего мужа хахальница, заняла, так сказать, твое место. Это тебя хотели в машине взорвать.

– Ну уж! – усмехнулась Вера. – И с чего ты так уверена?

– Во-первых, я не очень-то пока уверена, – призналась Надежда, – а во-вторых, вот послушай, что вчера вечером со мной произошло.

Надежда подробно пересказала Вере вчерашнюю историю с Зинаидой и с похожей курткой.

– Тебе это ничего не напоминает?

– У Любы так же было.

– Верно! И вот стала я думать: конечно, возможны совпадения, но все же с чего это вдруг на нас троих такая напасть одновременно? Что нас всех связывает, раз именно в это время мы кому-то помешали?

– Ты считаешь, это один и тот же человек орудовал или группа? Почему же тогда такие сложности со мной – бомбу в машину подкладывать?

– Потому что в лифте тебя никак не убить! – Надежда решила отбросить всякую дипломатию и называть вещи своими именами. – Дверь железная, внутри этот тип в «пятне», вся лестница светом залита – прямо первый бал Наташи Ростовой! Музыки только не хватает. Где уж тут тебя по голове стукнуть! И на улице тоже через каждые сто метров милиционер попадается, уж такой у вас район. Пришлось пойти сложным путем, привлечь технику.

– А зачем?

– Что – зачем?

– Ну раз уж ты все знаешь, то зачем ему нас убивать? – ехидно спросила Вера.

– Вот! – обрадовалась Надежда. – Очень правильно мыслишь. Значит, на чем мы остановились? Что нас связывает? И получается, что связывает нас роддом, потому что там мы все познакомились и две недели вместо положенных шести дней провели. С Любой мы еще потом несколько лет дружили, пока я из того района не переехала, с тобой долго встречались, а с остальными связь потеряли. Значит, звоню я вчера Любиной дочке Маше, она медсестрой работает в том самом роддоме на Огородникова, теперь это Рижский проспект, а я никак не привыкну. И сообщает она мне удивительные вещи. Во-первых, кто-то влез к ним в архив и украл все папки с медкартами за 1975 год.

– Интересно!

– Молчи пока. А во-вторых, помнишь детскую сестру Клаву, она в нашем отделении больше всего работала. Помнишь, мы еще в ужас приходили, как она новорожденных носила – по трое на одной руке, все боялись, что она их уронит?

– Конечно, помню!

– Вот, недели три назад нашли ее убитой за городом. Возвращалась она с дачи, ее задушили и бросили в пожарный водоем. Убийцу, естественно, не нашли.

– Ужас какой, что ты говоришь, Надежда!

– А доктор Алексей Иванович…

– Что – тоже убили?

– Нет, умер он своей смертью лет пять назад, пожилой уже был. И вот я тебе сейчас предлагаю посидеть спокойно и вспомнить, кто еще вместе с нами эти две недели в палате лежал и что такого серьезного могло тогда случиться, что теперь, через двадцать шесть лет, так страшно откликнулось.

– Да что можно вспомнить через столько лет? – вяло возразила Вера. – И к тому же знаешь, Надя, мне уже все равно.

– А мне не все равно! – вскипела Надежда. – Я жить хочу, хочу по улицам спокойно ходить, не оглядываясь. Внучку хочу вырастить, с мужем мне жить еще не надоело! Вера, ну скажи, неужели тебе неинтересно выяснить, что за сволочь на тебя покушалась, и доказательства твоему благоверному в физиономию бросить, чтобы он точно знал, что не ты его девицу взорвала?

Расчет Надежды был верен, Вера оживилась, глаза ее заблестели, но ненадолго.

– А что потом? – вздохнула Вера. – Ну докажу я ему, что ни при чем, а толку? Все равно никому я не нужна.

– Потом уедешь спокойно к тете Варе. Или разменяешь эту квартиру, жизнь свою устроишь худо-бедно. Муж ее бросил – что ж теперь, повеситься? У тебя хоть детей маленьких нет, а я когда с мужем развелась, Алене шесть лет было. И ничего, прожили как-то. Поживет твой муж один, через месяц грязью зарастет, желудок заболит от полуфабрикатов – и прибежит за тобой как миленький с извинениями! Привык на всем готовом, избаловала ты его. Все мужчины одинаковы! – присовокупила Надежда, самодовольно подумав в глубине души, что, конечно, верная мысль, что все мужчины одинаковы, за исключением ее мужа Сан Саныча, который все умеет – и убирать, и готовить, и вообще он очень умный и хороший, а самое главное – очень любит ее, Надежду, и никогда не поступит с ней так, как поступил с Верой ее муж.

Сидя на кухне за удобным столом, попивая кофе, они с Верой стали вспоминать все события, которые произошли с ними в роддоме номер 17 двадцать шесть лет назад.

В роддоме было два послеродовых отделения, первое и второе – для нормально родящих женщин, у которых дети появлялись на свет как положено, без осложнений, а в третье послеродовое попадали бедолаги со всевозможными отклонениями. И держали там рожениц не менее двух недель.

Надежда попала туда потому, что у нее плохо заживали послеродовые швы, у Веры девочка шла не головкой, а ножками, поэтому Вера промучилась родами чуть ли не двое суток, у нее считались трудные роды. Любиному ребенку занесли легкую инфекцию и две недели лечили гноящиеся глазки.

– Вера, нас в палате было шесть человек. Мы попали туда одновременно и ушли все в один день. Там была еще Софа, помнишь, доктор Алексей Иванович все шутил про Веру, Надежду, Любовь и мать их Софию, а Софа обижалась, она и постарше нас была всего-то лет на семь-восемь.

У Софы тоже была девочка, второй ребенок, держалась она от их троицы особняком, она вообще была сдержанна, суховата и казалась старше своих тридцати лет. В третье отделение Софа попала из-за повышенного давления, ее кололи лекарствами две недели, а с ребенком у нее было все в порядке. И дальше, еще две соседки по палате – Эльвира, Эля, и…

– Вера, как звали ту девочку?

– Кажется, Маргарита, – неуверенно вспомнила Вера.

– Точно, Маргарита Зеленцова. А эта Эля… нет, не помню фамилии.

Опять они замолчали, вспоминая Элю. Очень худая, высокая женщина с ввалившимися глазами. В первые дни прошел слух, что ребенок у Эли в тяжелом состоянии. Его не приносили кормить, и Эля во время кормления выходила в коридор, не в силах выносить воркования мамаш, лицезреющих своих чмокающих сокровищ. И вечерами, когда уходили врачи, Эля все ходила и ходила по коридору, не вступая ни с кем в разговоры, а ночью стонала во сне.

Надежда вспомнила, что ни разу за две недели с Элей не разговаривала. Эля избегала их, молодых, счастливых и беспечных. Они общались втроем или с такими же, как они, молодыми мамашами из других палат.

Как-то вечером, когда Эля опять монотонно ходила по коридору, к ним в палату забежала детская сестра Клавочка. Люба угостила Клаву фруктами, которые ей в изобилии приносил муж, но доктор Алексей Иванович Любе их есть временно запретил, потому что у ее девочки началось расстройство. Клава съела грушу, яблоки и гранаты забрала с собой, а в благодарность рассказала им все сплетни об Эле, что этот ребенок у нее третий, что остальные двое умерли – один в утробе на шестом месяце беременности, а второй родился и прожил два дня. И теперь это у Эли последний шанс родить ребенка. Клава слышала, как Эля приходила к доктору Алексею Ивановичу и умоляла его сделать все, что в его силах, чтобы ее девочка выжила, на что доктор ответил, что все уже сделано и теперь можно надеяться только на Бога.

Клаву позвали в детское отделение, они все втроем поахали, посочувствовали Эле, а потом выбросили ее историю из головы, не потому, что были такими жестокими или равнодушными, а просто принесли детей на кормление, и все проблемы отступили на задний план, кроме одной: возьмет ли ребенок грудь и не мало ли ему молока?

И была у них еще одна соседка по палате – девочка пятнадцати лет, Маргарита. Это сейчас пятнадцатилетние мамы никого не удивляют, а тогда это была редкость. Девчонка была хорошенькая, и глазки умные, но вот пошла по кривой дорожке. Про отца ребенка не промолвила ни слова. Родила она тоже с какими-то осложнениями и сразу же сказала врачам, что от ребенка отказывается и чтобы кормить не приносили. Нужно было вызывать юриста и оформлять документы, но Алексей Иванович все тянул, надеясь, что Маргарита одумается. Приходила ее мать или тетка и скандалила в ординаторской, чтобы не принуждали девочку и не давили на психику, так что Алексей Иванович рассердился и сам закричал на тетку, что надо было раньше девчонку держать в ежовых рукавицах, чтобы не шлялась черт-те где и в подоле не приносила.

Вся их троица Маргариту презирала, та это чувствовала и откровенно хамила, так что прямая Люба однажды не выдержала и назвала Маргариту неприличным словом. Та побледнела, вскинулась было, но тут вмешалась Софа и с трудом погасила скандал.

На следующий день в палату пришел Алексей Иванович и сухо сказал Маргарите, что оформлять отказ от ребенка не нужно, так как ее дочка ночью умерла. Он принес какие-то справки и документы и сказал, что сама Маргарита здорова и ее выпишут хоть сегодня. Та молча собрала вещи и вышла из палаты, ни с кем не попрощавшись. Все, кроме Эли, опять поахали и немножко посудачили на тему, что дети, хоть и новорожденные, чувствуют, когда они никому не нужны, а потом снова выбросили все из головы.

А еще через день Эле впервые принесли кормить ее дочку. Все очень радовались за Элю, что кризис миновал, что девочке лучше и все наладилось. Эля тоже выглядела счастливой, но все равно была малоразговорчива. Так прошло время, и их всех выписали, только Элю оставили еще ненадолго.

– Вот, Вера, все, что могли, мы вспомнили. И хоть убей, я не пойму, что же мы такого знаем, за что нас надо убивать? Надо искать координаты Софы. Если и с ней что-то не так, тогда в милицию пойдем.

– Типун тебе на язык, Надежда, еще накаркаешь про Софу-то!

После ухода Надежды Вера машинально вымыла посуду, вытерла стол, потом переоделась, прошлась по квартире и наметанным хозяйским глазом увидела, что покрывало на кровати с одной стороны изжевано Маком, что занавески на кухне некрасиво провисли и на кафеле у плиты появились какие-то странные разводы и сама плита давно не мыта.

– Господи, как же я запустила квартиру!

Вера вымыла плиту, вылизала пол в кухне, перетрясла собачью подстилку в коридоре, прошлась пылесосом по коврам на полу. В комнатах был относительный порядок – в гостиной, у дочки, в спальне, где спала теперь одна Вера.

Она приоткрыла дверь кабинета. Со времени гибели своей любовницы муж ночевал в кабинете и вообще проводил там все вечера и выходные. Первый раз Вера решилась туда зайти. Она встала на пороге и ужаснулась. Разобранная постель на диване, кругом пыль, валяются галстуки и носки, пахнет дымом, потому что муж много курит и не проветривает. На письменном столе липкие пятна от кофе и спиртного: после случившегося муж много пил и не скрывал этого.

«Как он может существовать в таком свинарнике?!» Вера ощутила прилив энергии и взялась за работу.

«Вера, запомни: от всех неприятностей спасайся работой, главное – не сидеть и не жалеть себя», – учила ее бабушка, и Вера твердо усвоила это правило.

Она открыла форточку, вытерла пыль, выбросила окурки и пустые бутылки, неодобрительно покачав головой. Виктор никогда не увлекался спиртным, зачем же сейчас он так невоздержан… Переживает, но ничего, время все лечит.

Виктор Петрович Вересов сидел в кабинете следователя и тоскливо ждал. Следователь разговаривал по телефону, потом повесил трубку и машинально сказал:

– Слушаю вас.

– Нет, это я вас слушаю! – начал Виктор Петрович, постепенно закипая. – Прошло уже три недели, а вы ничего конкретного мне не можете сообщить. Отчего погибла моя… женщина, на которой я собирался жениться? Кто ее убил? Кто подложил в машину взрывное устройство? Если моя бывшая жена, то сделайте же наконец что-нибудь! Дайте определенный ответ на все мои вопросы.

– Успокойтесь, Виктор Петрович, – мягко сказал следователь. – Чтобы дать ответ на ваши вопросы, я должен задать вам свои. Вы в состоянии сейчас отвечать?

– Задавайте, – угрюмо пробормотал Вересов.

– Когда и где вы познакомились с Людмилой Шитовой?

– В июне этого года, я уже говорил. Это случилось в Париже, я был там с коллегой в командировке, ну и в воскресенье мы гуляли на Монмартре и у церкви Сакре-Кер, там такие ступени и вечно молодежь тусуется. Так вот, слышим вдруг крик и видим, что какие-то арабы, черные, в общем, сумочку выхватили у женщины и бегут. Там вообще-то часто такое бывает – место неспокойное, нас предупреждали. А женщина кричит по-русски: «Паспорт, паспорт!» Мы подошли к ней, все-таки соотечественница, неудобно. Тут из-за угла люди бегут, несут ее сумочку, те арабы деньги взяли, а сумку с документами выбросили. Она и плачет, и радуется – паспорт цел, осложнений на границе не будет, а деньги все взяли, да у нее и было-то их впритык. Она сама небогатая, накопила денег, хотела Париж посмотреть. Купила путевку в «Селене» и поехала. Вот так мы и познакомились с Людмилой, – грустно заключил Вересов. – А потом домой вернулись, здесь встретились, она мне хотела деньги вернуть, что я ей одолжил, ну так все и пошло…

– А где она работала?

– В одной организации, вот забыл название, что-то «гидро» и «проект» там есть.

– «Гидропроммостпроект»?

– Точно, в центре где-то. Только она говорила, что там все плохо и денег в последнее время не платят.

«А на что же она тогда в Париж поехала?» – хотел было спросить следователь, но пока промолчал.

– Продолжайте, Виктор Петрович.

– Да что продолжать? – вздохнул тот. – Стали встречаться, а к осени решили пожениться.

– А ваша жена?

– Она ничего не знала до последнего момента, я ее поставил перед фактом, – неохотно ответил Вересов.

«Хорош гусь!» – невольно подумал следователь.

Он представил, как приходит к своей жене и сообщает ей, что решил развестись и жениться на своей любовнице и чтобы жена выметалась из квартиры, потому что отказываться от привычного образа жизни он не хочет, а только хочет поменять жену. От этих мыслей следователь поежился. Спокойно могла бы Ксения придушить на месте!

– И где вы встречались все это время?

– У нее, у Людмилы. У нее была однокомнатная квартира у метро «Удельная».

– Ярославский проспект, дом пять?

– Да, это там.

– Что она вам рассказывала о себе?

– Она говорила, что сама из Витебска, родилась там и окончила школу, у нее там родня. А потом она приехала сюда, окончила здесь институт, вышла замуж, но быстро развелась и осталась тут, квартиру как-то выменяла. Я не понимаю, – опять раздраженно заговорил Виктор Петрович, – какое отношение все это имеет к…

– Сейчас поймете. Дело в том, Виктор Петрович, что Людмила Шитова не работала в «Гидропроммостпроекте».

– Она уволилась оттуда два месяца назад по моему настоянию!

– Она не могла оттуда уволиться, потому что никогда там не работала.

Вересов сделал было протестующий жест, но следователь продолжал твердо:

– Далее, в однокомнатной квартире на Ярославском проспекте, дом пять, Людмила Шитова никогда не была прописана.

– Ну и что? Сейчас это не важно.

– Может быть. Но слушайте дальше. Квартира эта приватизирована и оформлена на одну старушку, которая живет за городом и понятия не имеет, кто в ее квартире время от времени проживает.

– Меня это не интересует!

– Напрасно вы не даете мне договорить. Так вот, соседи по дому заметили молодую интересную женщину, кстати, вас они тоже помнят и дают совершенно четкий ответ, что поселилась Шитова в этой квартире в мае месяце этого года, то есть незадолго до вашего с ней знакомства. А вам она говорила, что живет в ней несколько лет после развода с мужем, так?

– Я не понимаю, – растерянно сказал Вересов, – зачем же? И я вам не верю, – сказал он более твердо.

– Зря, Виктор Петрович, не верите, мы все-таки люди компетентные, такие вещи можем точно установить. И последнее, Людмила Алексеевна Шитова, 1972 года рождения, действительно родилась в городе Витебске, окончила там школу, но никуда оттуда не выезжала, вышла замуж и жила там все время.

– Это путаница, совпадение! Документы могли напутать!

– И самое главное, Людмила Шитова никак не могла в это время побывать ни в Париже, ни в Санкт-Петербурге, потому что 12 мая 1997 года она трагически погибла в автомобильной катастрофе, о чем и сообщают нам коллеги из Витебского ГУВД. Вот, почитайте.

Вересов взял дрожащими руками лист бумаги. Буквы прыгали перед глазами.

«В ответ на ваш запрос от 10.10.02 сообщаем, что…» Он откинулся на спинку стула.

– Что же это такое? Кто она?

– Пока не знаю, Виктор Петрович, никакого определенного ответа вам дать не могу.

Вера с удовлетворением оглядела кабинет. Вот теперь вполне прилично, только на люстре пыль. Она встала на стул и начала протирать люстру мягкой тряпочкой. Мак зашел в комнату и, увидев хозяйку в необычном положении, вопросительно гавкнул.

– Сейчас, Макушка, сейчас, мой дорогой, вот тут закончу и покормлю тебя, а потом пойдем прогуляемся, погода хорошая.

Тут она заметила, что в дверях кабинета стоит муж и смотрит на нее.

– Ой, Витя, ты уже дома, а Мак даже не гавкнул, сторож, называется.

Муж по-прежнему молча смотрел на нее с каким-то странным выражением. Вера соскочила с табуретки.

– Есть будешь? Ты сегодня пораньше, но обед готов.

– Обед всегда готов, – медленно проговорил он, странно растягивая слова. – Что бы ни случилось, всегда должен быть обед и чистая квартира. Тебе не страшны любые катаклизмы, ты как непотопляемый крейсер. «Главное – это порядок в доме», – передразнил он ее интонацию. – Ты программируемый робот, идеальная домашняя хозяйка. Пожар, наводнение, атомная война – ты все равно будешь мыть и чистить, убирать и готовить.

– Опять… – с тоской произнесла Вера.

А она-то надеялась, что раз она сумела взять себя в руки, то и он попробует как-то наладить их совместное существование. Прошлого не вернуть, это верно, но ради детей и семьи они могли бы сохранить видимость добрых отношений. Но Вера опять ошиблась. За что он ее так ненавидит? Что она ему сделала?

– Что значит – опять? – Муж уже кричал. – Ты думаешь, все будет как раньше? Раз ее нет, то я все забуду? Таких женщин не забывают! Она… она необыкновенная! С ней как ни с кем и никогда!

В волнении Виктор Петрович не понимал, что, произнося все это вслух, он пытается убедить самого себя. После разговора со следователем он находился в шоке. Он не поверил в то, что тот ему сообщил, но факты… И потом, в голову лезли непрошеные мелкие несоответствия, которые он неосознанно замечал во время знакомства с Людмилой. Тогда он не обращал на них внимания, но все это откладывалось в дальнем участке мозга, а теперь вылезло наружу. Действительно, она никогда не рассказывала о своих родных, о детстве, он даже не знал, живы ли ее родители, есть ли братья и сестры. И о своей семейной жизни она не рассказывала, и о работе тоже. О чем же они говорили? Говорил в основном он, а она больше слушала. Да и времени для разговоров у них было немного, у него все же была семья. Им некогда было тратить время на разговоры. Одно он понимал твердо: эта женщина послана ему свыше, лучше, чем с ней, ему не будет никогда. Он торопился на ней жениться, потому что боялся ее потерять, и вот все-таки потерял.

Виктор Петрович перевел глаза на стоящую напротив него жену. Она была мертвенно-бледна и смотрела на него сузившимися глазами.

– Извини, дорогой, что все так вышло. Если бы все было, как задумано, меня бы сейчас не было и ты жил бы со своей необыкновенной любовницей долго и счастливо в этой квартире. Всем было бы хорошо и удобно. Но я непредсказуемая женщина. Это случайность, что я решила не брать машину. Иначе взорвалась бы я. Я точно знаю, что пытались убить меня.

– Откуда ты знаешь? – машинально спросил он.

– Тебе это неинтересно! – отмахнулась Вера. – Тебе про меня знать ничего не хочется, ты оплакиваешь свою любовь и жаждешь отомстить за ее смерть. А поскольку никого на примете у тебя нет, ты решил мстить мне. Хотя, видит Бог, в ее смерти виновата не я, а ее собственная жадность. Ей все надо было сразу и целиком – не только тебя, но и квартиру, машину, дачу. Ей бы немножко терпения. Немножко подождать, я бы погибла, и все были бы довольны. Так что прости меня, дорогой, что умерла не я, а твоя подлая жадная стерва, которая сумела так тебя ублажить в постели, что ты потерял не только голову, но и всякую совесть.

– Не смей так о ней! – срывающимся голосом закричал муж.

– При чем тут она?! – закричала, в свою очередь, Вера. – Ты посмотри на себя! В кого ты превратился! Живешь в свинарнике, напиваешься по ночам в одиночку, скоро мыться и бриться перестанешь! От тебя уже перегаром несет, никаким одеколоном не отбить!

– А какое тебе дело? Что ты ко мне вяжешься! Я без нее жить не могу, все готов отдать, чтобы она была жива! – Он уже не соображал, что говорит, и очнулся только от Вериной пощечины.

Он замолчал удивленно, потрогал щеку и ушел в ванную. Когда он вышел оттуда через полчаса, приняв душ и побрившись, Вера ушла гулять с собакой. Он поел через силу, только чтобы потом не встречаться на кухне с женой, потом заперся в кабинете и достал из бумажника клочок бумаги с записанным на нем телефонным номером. Ответил ему интеллигентный пожилой голос.

– Алло, могу я поговорить с Анатолием Ивановичем?

– Его сейчас нет, оставьте свой номер телефона, он вам перезвонит.

– Пожалуйста, но как скоро это будет? Мне очень срочно.

– Хорошо, я попробую его найти.

Через час, когда дома по-прежнему никого не было, раздался телефонный звонок.

– Виктор Петрович? Вы мне звонили.

– Да, я хочу с вами встретиться как можно скорее.

– Вам известен приблизительный размер моего гонорара?

– Известен.

– Тогда завтра в час дня в скверике у Казанского собора, возле памятника Барклаю де Толли. Я вас сам найду.

Вера отстегнула поводок.

– Мак, не убегай далеко, мы недолго.

В центре города гулять с собакой было негде, напротив – Таврический сад, туда нельзя, во дворе один асфальт. Маклай был псом добродушным, никогда никого не то что укусить, а и пугать-то не собирался, но из любопытства подходил к прохожим, а намордник люто ненавидел. Вера беспокоилась, что кто-нибудь пожалуется, но в этот раз ей было все равно. Хотя, казалось бы, что еще ее может удивить? Муж был не в себе, это ясно, но всему есть предел. Нет, так дальше продолжаться не может. Надо разъезжаться. У Ирины своя жизнь, она последнее время редко бывает дома, ночует у своего друга, Андрей не собирается возвращаться из Англии. Мака только жалко, никому он не нужен. Может быть, муж позволит ей забрать собаку к тете Варе? Она не будет против. Но милиция не разрешает Вере уезжать, и сколько это продлится, никто не знает. А может, они так и не найдут никого?

В задумчивости Вера не заметила, как прошла мимо сада. На повороте к Неве Мак остановился и вопросительно на нее посмотрел.

– Ладно уж, идем на берег, погуляем подольше, все равно дома тоска.

У Невы был кусочек набережной без гранита, где можно было подойти прямо к воде и собака могла спокойно побегать.

Все время, от подъезда до самой Невы, за Верой следили внимательные глаза убийцы. Увидев, что женщина с собакой свернула к берегу, убийца оживился. Может быть, сегодня удастся осуществить задуманное? Она никуда не выходит без собаки, только днем ненадолго в магазин, в подъезд не попасть – подъезд заперт и охранник следит. Сейчас может подвернуться удобный случай. Пес отбежит в сторону, можно спрятаться за кустами и… Но Вера с Маком встретили у Невы большую собачью компанию, Вера была рада отвлечься пустыми разговорами. Мак тоже поиграл с колли. Он не спешил домой, дома в последнее время было плохо. От хозяина противно пахло, он все время кричал на хозяйку и даже однажды ночью пнул Мака в коридоре ногой, а это уж ни в какие ворота…

И в этот раз убийцу постигла неудача.

В назначенный час Виктор Петрович прогуливался у памятника. Шел дождь, но он не раскрывал зонта, он волновался, и холодные капли успокаивали его разгоряченную голову. Человек, которого он ожидал, был частным сыщиком. Про него мало кто что знал, но говорили, что в своем деле он мастер. Работал он всегда только в одиночку, офиса своего не имел, добраться до него было сложно, но тем, кому, что называется, приперло, обычно это удавалось. Гонорары он брал астрономические, но никогда никого не подводил. Его тоже никто никогда не обманывал, такой уж это был человек. Обращались к нему люди солидные, обладающие большими деньгами, кидать по мелочи в их среде было не принято.

Человек возник неожиданно, Виктор Петрович даже вздрогнул. Вот только что он стоял один и от нечего делать рассматривал Барклая, а теперь уже рядом с ним неприметный человек среднего роста, одет скромно – словом, ничем не выделяется, вот только глаза…

– Здравствуйте, Виктор Петрович!

– Здравствуйте, а как мне вас называть?

– Зовите Анатолием Ивановичем. Документы, я полагаю, вам мои не нужны?

– Конечно. Пойдемте в кафе, а то дождь.

– Нет, зайдем в собор. У вас, я так понимаю, дело конфиденциальное, так что лучше не сидеть за столиком у всех на виду.

Они вошли в сумрачный Казанский собор. Там было пусто.

– Итак, излагайте ваше дело.

Виктор Петрович рассказал вкратце свою историю.

– Мне желателен подробный отчет о том, кто она такая, кто ее убил и за что. И как можно скорее.

– Вы настаиваете на подробном отчете?

– Категорически!

– Это будет стоить дороже, – усмехнулся человек, называющий себя Анатолием Ивановичем.

– Это не важно, – твердо ответил Вересов. – Через сколько времени я получу информацию?

– Обычно три-пять дней, но в вашем случае мне потребуется неделя. А теперь ответьте мне на некоторые вопросы.

По окончании беседы сыщик бросил: «Я вам позвоню!» – и исчез. Виктор Петрович задумчиво побрел к выходу, разрывая на ходу какую-то бумажку. Свежий воздух взбодрил его, и он с изумлением обнаружил, что только что разорвал и выбросил в урну тот самый клочок бумаги с телефоном, по которому он связывался с Анатолием Ивановичем. Посмотрев на часы, он с неменьшим изумлением обнаружил, что беседа их продолжалась без малого два часа. Странно, а ему показалось, что говорили они минут пятнадцать. О чем же они беседовали два часа? Виктор Петрович прислушался к себе и с тревогой ощутил, что ничегошеньки не помнит.

Надежда вернулась домой от Веры не поздно, поздно вечером она теперь вообще старалась из дома не выходить. Она вошла в квартиру с твердым намерением найти телефон Софы, но сначала надо было убрать за Бейсиком, потом он срочно потребовал есть, потом надо было нарезать овощи для винегрета и поджарить кабачки – с августа по ноябрь Надежда с мужем питались почти исключительно овощами, причем Сан Саныч это делал из соображений здоровья, а Надежда – из экономии, ведь все свое, с огорода на маминой даче. Естественно, для кота покупались рыба и консервированный корм, муж ни за что бы не допустил, чтобы животное голодало, хотя нахальное животное весило девять с половиной килограммов и курс недельного голодания, по мнению Надежды, ему бы не помешал.

Пока она возилась с овощами, пришел муж, они долго ужинали на кухне, рассказывая друг другу, как прошел у них день, причем Надежда внимательно следила за собой, чтобы не проговориться ни о Вере, ни о Любе, ни вообще о той свистопляске, что творится вокруг них.

Весь следующий день на работе Надежда пыталась припомнить, может ли у нее быть телефон Софы. Когда они уходили из роддома, все четверо в один день – она, Люба, Вера и Софа, – у Эли никто телефона не попросил, никому это и в голову не пришло. Они все трое договорились встречаться, и в самый последний момент, уже внизу в вестибюле, Софа все-таки сунула Надежде бумажку с номером. Да, припомнила Надежда, это не случайно, действительно, среди них троих Софа только с ней была немного близка. У них были общие интересы – обе закончили вузы, Софа уже давно работала, а Надежда еще не успела, и ей было интересно узнать, как там, на работе.

А что было потом? С Любой они часто встречались во дворе, а Софе Надежда позвонила тридцатого сентября – поздравила с именинами. Софа говорила с ней вежливо, но суховато, и Надежда решила больше не навязываться. Телефона у них тогда не было, Надежда звонила знакомым обычно из автомата днем, когда гуляла с Аленой. Бумажка с телефоном лежала в боковом кармане коляски, да так там и осталась, когда по прошествии года они отдали коляску сестре мужа, которая к тому времени как раз родила мальчика. Значит, Софин телефон потерян и незачем перерывать антресоли и стенной шкаф. Но не в характере Надежды было отказываться от задуманного так просто. Она тихонько сидела у себя в уголке за компьютером и напрягала память так, что заболела голова.

Значит, так. Она родила Алену и села с ней на год дома. Муж к тому времени только-только устроился на работу, после защиты диплома его распределили в заводское КБ. И однажды он рассказал ей, что, похоже, в том же отделе работает Софин муж. Фамилия та же, Сергеев, тоже только что жену привез из роддома. Надежда тогда не придала значения этому факту – мало ли какие бывают совпадения, но потом муж сказал, что уточнил, это действительно муж Софы Володя Сергеев, что мужик он хороший, характер имеет спокойный, помогает ему советами. Через несколько месяцев Софин муж с работы уволился, там была какая-то любовная история, Надеждин муж был тогда молодой специалист, да еще мужчина, местные дамы не посвящали его в подробности.

Размышления Надежды закончились с концом рабочего дня. Домой она вернулась пораньше. По всему выходило, что надо звонить бывшему мужу, а этого Надежде очень не хотелось. Нельзя сказать, что у них были очень плохие отношения, нет, в последнее время отношения стабилизировались. Они встречались, когда с Севера приезжала дочка Алена с семьей. Они встречались бы и раньше, Надежда в общем-то не препятствовала его общению с дочерью, но его вторая жена заочно почему-то невзлюбила ее, Надежду, хотя, видит Бог, Надежда ей ничего плохого не сделала. Можно было бы объяснить все это ревностью, но с Надеждиным замужеством неприязнь второй жены ее первого мужа не уменьшилась.

Надежда немного побродила по квартире, собираясь с духом, и набрала номер бывшего мужа. Ей повезло, он сам снял трубку.