Александр Владимирович Хвостов
Я стала снова мамой! Из записок одинокой женщины
«Я твоя мать».
Рассказ.
Осень стояла удивительно яркая и погожая! Деревья, одетые жёлтыми листьями, напоминали огромные свечки, которые природа зажгла к встрече с осенью, будто бы с самой красивой гостьей на земле! В такое-то время я ехал домой, отдав долг родине. На душе было хорошо! «Слава тебе, господи! – думаю себе. – Наконец-то отбегался на своей заставе, наконец-то домой, к родным, которые тоже, небось, заждались!». И в то же время было слегка грустно уезжать от тех ребят и командиров, с которыми уже сроднился что ли.
Надо сказать, ехал я не один, а вместе с сослуживцем Сашей Кутузовым. Мы пришли в один призыв на заставу, где и познакомились. Что за парень был Саша? Внешне он чем-то похож был на любимого мной поэта Лермонтова, разве что безусый и подстриженный. А так те же большие, тёмные глаза, тонкие брови и тонкие губы, прямой нос, чуть оттопыренные уши… Да и роста Саша примерно такого же невысокого. Если же говорить о характере Саши, о внутреннем его портрете, то он такой: Саша парень общительный, но общается лишь с теми людьми, которые ему интересны и участвует в тех разговорах, в которых сочтёт нужным; обычно спокоен, но с хамами крут (видел сам, как он одному нашему за его весьма хамское высказывание о нашей службе дал в зубы. Думали, тот шакал командиру всё сольёт – но, слава богу, обошлось! А на вопрос командира, что с лицом – наврал, что трахнулся о табуретку, когда пол мыл); наконец, Саша любит юмор, но глубоко презирает тех, кто под ним маскирует всякую глупость и пошлость. Вот вам ещё момент: однажды мы играли в КВН. Наш 1-й взвод и сценки, и шутки делал на довольно приличной высоте, там было, что посмотреть и над чем похохотать; у 2-го взвода тоже было, что глянуть, хотя он был чуть слабее; а 3-й взвод нёс такую гадость, что Сашка просто плевался от злости и, не выдержав даже минуты, ушёл курить.
Вот сидим мы в купе и потягиваем чай. И я смотрю, какой-то он невесёлый, хотя должно быть наоборот, парень должен радоваться, что едет домой, к родным… Я осторожно спросил его, в чём дело?
– Тебе, Андрей, хорошо, – начал он, – тебя мама ждёт, ты знаешь, к кому едешь. А к кому я еду, я не знаю.
Тут он запел слова одной старой песни Высоцкого: «Кто меня там встретит? Как меня обнимут? И какие песни мне споют?». Последние слова были пропеты с грустной усмешкой.
– Что это значит? – спросил я. – Ты сирота?
– Отца нет точно, – сказал Саша, – а вот мать… Я даже не знаю, есть ли она у меня, мать-то? И кто моя мать?
– Не понял, – говорю я, думая, что Саша бредит. И он мне поведал свою, весьма печальную историю, которая мне всё объяснила.
***
–Отец мой, Фёдор Александрович Кутузов, мог бы быть военным в третьем поколении, ибо его дед воевал в гражданскую войну за новую власть, потом служил ей… слава богу, помер сам, хоть и в сорок лет, иначе б эта власть его сама в могилу свела. В 43 году пришла пора его отцу, то есть, деду моему идти бить фрица. До Берлина он не дошёл, но повоевал довольно. Дед был лётчик. После войны он пошёл служить в лётное училище, готовить молодых военных лётчиков. Отца бог как-то уберёг от войны. Отслужив срочную, он собирался поcтупать в военное училище. И всё бы было как надо, не встреть отец свою любовь. Ему было 22 года, когда, будучи на побывке дома, он встретил девушку. Она была красивая блондика с милым лицом и серыми глазами, из хорошей семьи. Её отец главврач в городской больнице, мать учитель в школе, оба люди образованные и интеллигентные. Звали девушку Дарья Ивановна Арбатова. Впрочем, коли так, и отец мой уродом не был.
Высокий брюнет с зелёными глазами, и лицом не хуже вышел, и дед его по матери, то есть, прадед мой по бабушке, был тоже из таких же интеллигентов, работал архитектором. И бабуля-покойница моя была той же породы. Как её мать, она была круглолицей и пышнотелой красавицей с карими глазами и волосами того же цвета, и как отец, была тихой и спокойной, даже мата себе не позволяла. Книги любила, от того и работала в библиотеке. Так что отец мой был добрый и красивый в мать свою, и с характером и принципами в отца. Вот как познакомились мой отец и Дарья Арбатова: это был день рождения школьного приятеля отца с параллельного класса, а Арбатова одноклассницей того приятеля. И хотя приятель её охарактеризовал, как ветреную, ленивую, малообразованную девицу, потому что она после школы нигде не училась и работала техничкой в той же школе, где училась, девицу, цель жизни которой муж-буржуй и чьи интересы лишь в кино, вещах и журналах. Но что это всё значит, когда влюблён! – Кутузов отпил ещё чая и продолжал.
– В тот вечер она сидела в углу тихо, одетая в чёрное платье, и смотрела журнал. Отец подошёл к ней, заговорил и сразу же влюбился. А дальше всё по известному сюжету: прогулки, кино, кафе, первый поцелуй…
И вот плод любви моего отца сидит перед тобой. Дарья Арбатова была, как говорят в науке и врачи, моей биологической м-матерью, – злобно протянув последнее слово, сказал Кутузов. – О своей беременности она написала в письме отцу в училище, спустя месяц, как он уехал. Отец был человеком чести, настоящим мужиком, не чета вашей братии, рыцарем, пожертвовавшим военной карьерой ради любимой.
Он оставил училище, женился и пошёл в милицию опером работать… одним словом, хотел всё по-людски сделать. Однако, спустя полгода после моего рождения, нас с отцом бросили. Я бы сказал лучше – предали. Понятно дело: я – нежеланное дитя, отец – не Рокфеллер, да и что ей шалаш в три комнаты… ей же виллу или дворец надо.
Отец тяжело переживал развод, болезненно. Ведь любил её, с-сучку, – опять зло протянул Кутузов. – И вот тут проявилась ещё одна его черта, достойная мужчины, которая у меня вызывает уважение: сила духа. Он отдавал себя всего работе и мне, чтоб не запить. Слава богу, его старики нас не бросили, помогали, как могли – нечужой ведь я им. Отец во мне видел продолжение своих дел, хотел, чтоб я был военный, даже в Суворовское меня отдал. И я решил после службы пойти в военное в память об отце.
Вскоре душа отца была исцелена от тоски и печали, хотя память ничего не забыла. Он вновь встретил любовь на своём пути, женился и был счастлив. Зоряна Николаевна Петровская – белолицая красавица с чёрными глазами и волосами- была отцу самой любимой женой, а мне самой нежной матерью. Она была тоже из семьи интеллигентов – юристов, врачей и учителей, хотя и с более строгим взглядом на жизнь. Там порядок царил весьма конкретный, скажем, выучись, встань на ноги и далее живи как хочешь. Или вышла замуж, будь с мужам до конца. Одним словом, там не место гулящим и дармоедам, хотя любые проблемы решали мирно и жили, уважая друг друга. Вот из такой семьи была моя мать. Она работала учителем в школе.
Что касается наших отношений, она любила меня, отдавая всю свою душу, ласкала. Могла наказать за провинность, но всё же прощала. Зоряна не умеет злиться и быстро отходит. Я её тоже очень люблю. Но самой лучшей минутой для нас бывало, когда мы обнимемся, хотя бы раз за день, поцелуемся… Правда, я почему-то это делал всегда тайком, боясь, что, если отец эти нежности увидит, засмеёт. Отец, конечно, шутя, меня поддразнивал, потому что он был весёлый человек, но в то же время он понимал, что без материнской любви совсем плохо, и шутки его были безобидными.
– А откуда ты всё узнал, о чём мне рассказал? – спросил я Сашу, и он сказал, что знает, – всё из отцовского дневника, который он случайно нашёл в шкафу, между книг. Ответ его был так лёгок, будто он свалил с себя тяжесть.
– Если я в чём и виноват перед отцом и богом, – сказал Кутузов, – то лишь в том, что хотел знать правду. Мы были счастливы. Но этому счастью скоро пришёл конец…. За полгода до моего призыва отец погиб при исполнении. Хоронили его все…
Не было лишь той, которую он любил. А через месяц после его похорон объявилась она. Помню тот день, как сейчас, когда, придя домой от подруги, вижу в гостиной такую картину – На креслах сидят моя мать и эта особа… Хорошо одетая,
Ухоженная, увешанная, как ёлка, украшениями.
Они, видать, о чём-то говорили, ибо когда я вошёл, она подняла на меня свои глаза и заговорила со мной.
– Здравствуй, Саша, – начла она.
– Здравствуйте, с кем я говорю? – спросил я. Хотя узнал её.
– Я твоя мать, – сказала она.
– Кто! – взорвался я. – Моя мать? А где вы 18 лет были? Почему меня другая тётя растила?
– Саша, пощади, это жестоко, – сказала она и зарыдала. Это меня ещё сильнее злило.
–Жестоко? – говорю я. – А нас с отцом бросить и променять на буржуя – не жестоко? Значит так: если вы думали, что я вам поверю, обниму, поцелую и пойду за вами, ошибаетесь. Вы – никто и звать вас – никак. Вот кто моя мать, – сказал ей я, указав на Зоряну. –А вы уходите вон из нашего дома!
Она попыталась молить о прощении, но я ей сказал, что знать её не хочу, что предавший один раз может предать снова и ни о каком прощении и речи нет. Она ушла. Всё простить могу, но предательства не прощу никому и никогда, – сказал под конец Кутузов. – И с той поры я, нет-нет, да спрашивал себя: а правильно ли я тогда поступил?
Рассказ Саши поразил меня до глубины души, и я думал о нём все два дня, что мне надо было ехать. А утром третьего дня, прощаясь, я сказал ему:
– Знаешь, Саша, у тебя есть мать: это та, которая тебя растила, любила и которая тебя сейчас очень-очень ждёт. Вот и езжай к ней! Ты поступил абсолютно правильно.
– Спасибо, – сказал со сдержанной улыбкой Саша, мы пожали руки и расстались.
2006-16гг.
«Письмо моим родителям».
Здравствуйте, мамочка и папочка! Меня зовут Света, мне десять лет, и я живу в детском доме. Что я больше всего люблю? Я больше всего люблю рисовать, играть в нашем театре, петь и танцевать. Вот недавно совсем мы с моим другом Дениской играли в спектакле «Красная шапочка». Денис так хорошо и страшно играл волка, что даже наша воспитательница, Валерия Юрьевна, немножко испугалась его. Я тоже хорошо сыграла Красную шапочку. А ещё я очень люблю играть с ребятами в разные весёлые игры, например, в футбол… Бывает, что иногда во время этого я могу шлёпнуться не раз, но зато мне бывает весело!
О чём я больше всего мечтаю? Я мечтаю быть знаменитым художником и показывать везде мои картины. А ещё я мечтаю, что когда-нибудь вы за мной приедете и заберёте меня домой, где нам будет хорошо всем вместе; я мечтаю, как мы будем ездить в разные интересные места, гулять там, купаться в речке или ещё что-то весёлое делать; или же я мечтаю о том, как мы с тобой, мамочка, словно лучшие подружки, будем болтать долго-долго о наших секретах; а также я мечтаю о том, что мы вместе встретим самый мой любимый праздник – Новый год! Мамочка, папочка, приезжайте поскорее! Я очень вас жду. До свидания.
21 11 2016г.
«Портрет моей матери».
Если спросить меня, какие из своих стихотворений я люблю больше всего, то я отвечу, не думая: стихи о матери. Причём, даже если по условию сюжета я писал не о моей матери конкретно, то всё равно её тень могла там быть: если это были стихи о войне – я воображал себе, как бы моя мама ждала меня с фронта, молясь богу дни и ночи, или плакала, скорбя по моей гибели; если это детские стихи – я воображал себе, скажем, как мы бы с мамой сидели на диване, она бы мне рассказывала сказки, а я бы тихонько припал к её плечику и задрёмывал… И там, и там в результате картина выходила невероятно убедительной! Почему я так делал? Тут, пожалуй, может быть лишь один ответ: мама для меня была и останется самым любимым и родным человеком – и мне просто хотелось таким образом отблагодарить за то, чему она меня научила и как воспитала.
Какой мама была? Самое главное – она была добрым человеком, светлым и весёлым. В тоже время эта доброта, свет и весёлость удивительно сочетались с настойчивостью и упорством. Например, ей говорили, что я не жилец, что лечить меня бесполезно, а она (как и папа!) в это не верила и совместно с отцом возила меня по всему Союзу, добиваясь от врачей лечения. Про то, что и мама, и папа сами мне делали мне массажи и гимнастики, я молчу! И тот факт, что я живу в боле-мене нормально – могу ходить, разговаривать, поесть какие-то продукты сам, – это в большей степени заслуга мамы: она умела настоять на том, что это надо сделать – и ты к этому всё же придёшь. Да, иногда мы могли из-за этого поссориться в дым и дня два не разговаривать друг с дружкой… Но, слава богу, я всё-таки понимал, что мама была права – и делал по её. Например, после одного из таких конфликтов я и пошёл сам ногами. Почему? Я вроде бы всё так-то понимал, но проклятая лень была сильнее моей воли; и в какой-то момент маме это надоело – и она мне сказала: «или ты будешь жить, как человек, или живи, как «овощ» и делай всё под себя!». За точность цитаты не ручаюсь, так как прошло много времени. Но я в тот же день пошёл. Словом, мама была моим ведущим по этой жизни. Та же картина была с учёбой в школе и в университете: бывало так, что я натурально и бессовестно балбесничал, не желая делать уроки до тех пор, пока мама не давала мне волшебного пендаля и не направляла своего любимого отпрыска на правильный путь. К слову об учёбе: тут маме тоже говорили, что я необучаем – но она стояла на своём. Наконец, ей врач-психиатр по фамилии Поснов сказал: «найдёшь учителя – учи!». И мама находила мне учителей – да каких! С иными до сих пор ещё общаемся.
Но я ещё запомнил маму, как удивительно интересного собеседника и невероятно артистичного человека. К слову говоря, вот эти качества мне нравились у мамы больше всего! Мама удивительно ярко умела рассказать о чём-нибудь или о ком-нибудь и этот рассказ иногда украшался вспомнившимися цитатой или стихотворением, а то просто маминым комментарием, да таким, что я катался по полу со смеху. А какие она при этом гримасы делала! Ей-богу, пишу сейчас об этом – и хочется захохотать во всё горло, вспоминая и эту живую, яркую, артистичную речь, и эти физиономии. Нам всегда было друг с другом интересно. Не помню темы, которой мы не могли бы обсудить: начиная от прочитанной мной книги или увиденного нами фильма и кончая последними новостями, услышанными по телевизору. И почти по любому поводу мы спорили, отстаивая каждый своё мнение… И хотя опыт зачастую одерживал победу над молодостью, но охоты беседовать и спорить с мамой у меня это не отбивало. Да и мама в этот момент была со мной деликатной, что ли… Не пришибала меня своим опытом, не давала понять: «Я всегда права! Если я не права – смотри пункт первый!», а предоставляла мне вполне равные шансы в беседе. Самое главное – мама умела выслушать и быть терпимой к твоему мнению, даже если она с ним не согласна. К слову, в последний наш с мамой обед мы говорили о Маяковском и о Твардовском. На Маяковского маму вывел я, попросив её найти мне вечером его пьесу «Баня» (очень было интересно её прочесть), ну, и под это дело пошёл разговор и о поэзии Маяковского, во время которого мы читали друг другу его стихи, а потом мама, рассказывая о своей студенческой поре, незаметно переключилась на Твардовского и неповторимо читала фрагменты из «Тёркина»… Вот таким был наш последний разговор. Так и просятся слова Лермонтова: «последний подарок на память».
Может быть, отчасти эти наши разговоры и привели меня к тому, что я стал писать, так как через общение развивается и мышление, и речь. И мне очень не хватает мамы, как первого ценителя моих опусов… Да, между нами порой были настоящие баталии по поводу моих творений, мы спорили почти до ругани из-за того, что я видел написанное мной сочинение вполне нормальным, а мама постоянно находила какие-то недочёты и просила переписать, чего я ненавидел. Я, конечно, бунтовал, на что слышал: «Не хочешь переписывать – подписывайся Васей Пупкиным и не позорь фамилию!». Впрочем, бывало и так, что маме некоторые мои тексты нравились: например, стихотворения по пьесе Ростана «Сирано де Бержерак», Памяти Гагарина, Вечерняя прогулка… Грустно, что теперь я больше не покажу маме ничего и не поспорю. Но, надеюсь, что она смотрит на меня с небес, видит мои новые сочинения (в том числе и это!) и ей за меня стыдно не будет.
31-го мая 2017г.
