Александр Ведров
Амурская сага

Олень – настоящее богатство инородцам, он поставляет им все необходимое для жизни. Верхнеамурские тунгусы приручали диких оленей, учили их стоять у костра для спасения от таежного гнуса. Их и доили, и использовали в качестве верховых и вьючных; тут и лошадь, и корова в одном животном, которое кормилось самостоятельно, был бы мох да листва. Летом полудомашние олени жили в согласии с человеком, а на зиму уходили в леса, на моховые пастбища, кочевали по Хингану, Яблоновому хребту, пока не перешли Лену-реку, углубившись в тундру. Там и прижились; тунгусы, конечно, за ними.

В Забайкалье тунгусы смешивались с монголами и бурятами и так постепенно перешли к оседлому образу жизни, занялись скотоводством. Из клубней сараны научились готовить муку, из квашеного кобыльего молока – вино и араку. Жить стало веселей. До соприкосновения с русскими аборигены сохраняли патриархально-родовые отношения. Самый сильный и смелый охотник становился вожаком. И выборов не надо. Взаимопомощь была основным законом, вот и вся конституция. Имущество не копили, все имелось под рукой. Нравственность строилась по шаманизму, жизнь – по коммунизму, и без всяких на то революций.

* * *

Город, оживившийся с прибытием дальних гостей, располагался на правом берегу Шилки. В 1652 году отряд Петра Бекетова приходил на Шилку с заданием строить остроги и ставить под государеву руку аборигенов. Казаки – первые проводники русской культуры на окраинах России. Под их защитой велась колонизация новых земель, возникали города и поселения. В 1851 году стараниями генерал-губернатора Муравьёва-Амурского было образовано Забайкальское казачье войско в составе пятидесяти тысяч человек, в него входили бурятские полки и отряд тунгусов. Так строилась единая для заселяющих ее народов Россия. Позже, когда Столыпин дал полный ход освоению Сибири, в Сретенске был создан переселенческий пункт и налажено судоходство, а что было делать прибывшему обозу? Совет решил плыть до Благовещенска, конечного пункта, предписанного Департаментом переселения, на плотах. Что и говорить, смелое решение смелых людей.

Зима была отпущена амурским поселенцам не для пустого времяпровождения. К весне надлежало заготовить лес, пригодный для вязки плотов, а эта работа оказалась не шуточная. Стволы строевой сосны следовало подбирать длиной на пятнадцать-двадцать метров, одинаковой для каждого плота. Таких бревен-великанов для вязки нижнего яруса плота требовалось до сотни штук да столько же на верхний ярус. Шестиметровые рулевые весла – носовые и кормовые – тесались из цельной березы. На каждое весло ставилось по четыре мужика, обладавших большой силой и способных направлять плот по безопасному фарватеру.

Для пассажиров намечалось ставить шалаши для каждой семьи, посреди плота – очаги для приготовления пищи. Очаг мастерили из дощатой рамы, прикрепленной к бревнам. По дну рамы выкладывали слой мокрой глины, которую поверх засыпали речным песком. Над костром в таганках крепились чугунки для варки пищи. Требовалось собрать восемь плотов из расчета по четыре семьи на каждый. Строителей сплавной флотилии ожидала большая и сложная работа.

Кроме основной задачи, у зимовщиков имелись другие неотложные дела. Взять хотя бы проблему с жильем. Под поселение им выделили четыре солдатские казармы, покинутые гарнизоном в ходе китайских военных событий. Заброшенные казармы оказались непригодными к жилью, тем более к зимовью. Окна выбиты, в крышах и в полах зияли дыры. Колонии блох и клопов своим невозмутимым поведением давали понять, что даже не думают уступать спорные территории в пользу прибывших новоселов. Вдобавок начались осенние затяжные дожди вперемежку с поземками, от которых некуда было укрыть скотину. Начали с ремонта крыш, одновременно сооружали общие стайки для животных.

В тайге организовали распиловку сосен продольными пилами, распуская их на доски и плахи для ремонта полов и потолков. Казармы перегородили стенами, устроив некое подобие семейных квартир. Мужики строили и плотничали бригадами, ставили плиты и даже русские печи из кирпича-сырца, изготовление которого наладили из глины. Женщины замазывали глиной щели, белили стены и потолки. В развернувшейся суматохе и от едких запахов кровососущие насекомые расползались и разбегались по сторонам, покидая обжитые покои. Для пущей мотивации к отступлению их окатывали кипятком.

Атаман Забайкальского войска тоже подсуетился, издав приказ сретенскому отряду оказывать всестороннюю помощь новым постояльцам, прежде всего выделить из войсковых запасов фураж для лошадей. Переселенцы и сами не плошали, накашивая погожими днями отаву, то бишь подросшую при дождях после основного покоса траву. Эта молодая трава, побитая ночными заморозками, уже не нуждалась в просушивании на солнце, которое еле пригревало, а потому ее сразу копнили и вывозили к стайкам, складывая по крышам, где она окончательно досыхала. В погожие дни лошади на пастбищах были разборчивы, выбирали траву повкуснее, с удовольствием поедали вязель, а в ожидании дождя торопливо хватали все подряд, наполняя желудки про запас. При первых каплях дождя неслись в укрытие.

Работа кипела на всех фронтах. С жильем в основном справились, окна застеклили на две рамы, печки готовы, дровами запаслись. На Покров, с первыми снегопадами, многие сходили в церковь с молитвами за успешное прибытие и завершение тяжелого таежного перехода, ведь православная вера одна – что в Сибири, то и на Украине. Дети школьного возраста стали ходить в местную школу.

* * *

С зимой дошла очередь до заготовки леса на плоты, для чего снарядили опытных лесоповальщиков, к ним – крепких молодых парней. Бригады каждодневно уходили на лесоповал, поволоку и трелевку бревен к речному берегу. Работа спорилась, вся община была воодушевлена духом борьбы за место под сибирским солнцем, навстречу которому они вышли без малого год назад из теплой Украины в холодную Сибирь. Но главное было уже не в нынешних и предстоящих трудностях и преградах, а в них самих. Люди поняли, что за долгие месяцы изнурительного похода они стали другими, не теми, что раньше. Они стали смелыми, закаленными и несгибаемыми, научились своими руками вершить свою судьбу. Потому и работа спорилась в этих руках.

Зима полноправно вступила в свои права, утверждая их снежными метелями и крепкими морозами. В один из таких метельных дней бригада лесоповала в составе трех человек направилась с участка домой, да только в снежной круговерти бес подшутил над ними и дорогу попутал. Люди подняли тревогу и вместе с казаками ринулись в ночь на поиски пропавших. Казачий наряд шел наметом, ему ли помеха густой снегопад! Лошади знали дорогу в любых потемках, ощущали копытами ее твердь.

Снежные вихри со стонами и дикими завываниями кружились в ночи путаными траекториями, швырялись тугими пучками белых хлопьев, слепили глаза, мешая вглядываться в белые наносы. Сплошной белый покров на земле, белесая пелена над головами, сквозь которую не угадывалось даже нахождение луны. Где искать? Казаки спустились с коней, придерживая их на поводу, и шли в поисках следов заблудших.

Нашли! Едва приметные на местности следы вели от заметенной дороги на невысокий косогор. Замерзающих лесорубов обнаружили под сосной, их сознание угасало, уходило в предсмертную дрему. Тем бы оно и кончилось, но не в этот раз. На другой день спасенных людей отвезли в госпиталь, где военные медики еще долго боролись за их здоровье. Крещение морозом заставило поселенцев со всем уважением относиться к строгой сибирской зиме, где сорокаградусные морозы были не в диковинку. Невольно вспоминались теплые зимы милой Украины, которые не угнетали, а только баловали людей, словно малых детишек.

К новому году Шилка покрылась толстым льдом, по которому открылись зимники – дороги на речные острова. На них бригада заготовителей приступила к рубке тальника – речной кустарниковой ивы, необходимой для вязки плотов. Длинные и ровные по толщине тальниковые ветки предстояло отпарить в больших чанах непосредственно перед сборкой плотов. Такая процедура придавала плетям дополнительную гибкость и удобство в изготовлении вязочных колец, прочно стягивающих бревна. Но то будет весной, а пока надо было запастись прутьями.

* * *

Зима стояла в разгаре, когда жильцы казарменных строений, облаченные в легкие одежды, ощутили бедственность своего положения. С завистью поглядывали они на местных жителей, приодевшихся в овчинные полушубки, а то и тулупы с полами до пят, ватные штаны. На ногах – пимы или катанки. А казарменные постояльцы не имели даже стеганых фуфаек и теплых рукавиц, их кожаная обувь на морозе превращалась в железо. В казармах было не легче: наспех отремонтированные, они не держали тепло, хотя печи топились едва ли не круглосуточно. Фундаменты и стены бараков промерзли. Начались повальные болезни. Целые семьи лежали с простудами и воспалениями. Встали работы по заготовке леса, в некоторых семьях люди даже не могли управляться со скотом, кормить и убирать за ним.

Держаться дальше не было сил, тогда и направил совет обоза делегацию за помощью по известному адресу – в Читинский переселенческий комитет. Помощь была оказана немедленно! Прибыла бригада врачей с полным запасом медикаментов. Завезены сто пар валенок разных размеров и полсотни овчинных полушубков, а также мясная продукция и соленые овощи для подпитки витаминами. С холодами и болезнями более-менее управились.

Наступил новый, 1887 год. Первый Новый год на чужой стороне, которая пока что благосклонно относилась к переселенцам. Дальше бы так. Леса было уже заготовлено на пять паромов, оставалось набрать еще на три. В феврале морозы поутихли, но участились бураны, затрудняющие работу в лесу. Порывы ветра могли завалить спиленную сосну в неожиданную сторону, создавая опасность для заготовителей. Уже случилось такое, когда лесина рухнула на коня, переломав ему хребет и ноги. Пришлось добить животное, поделив мясо между семьями. С наступлением теплых мартовских дней приступили к вязке плотов – самому ответственному делу, от которого зависела безопасность плавания, для чего наняли профессиональных плотогонов, выходцев из исконной сибирской народности, именуемой гуранами или еще чалдонами.

Тут подоспела еще одна беда на всех, с которой многие недосчитались зубов. Повышибала их не банда налетчиков, а цинга – первая подруга витаминной недостаточности, заявлявшаяся по весне. Спастись от нежелательной гостьи помогли местные жители, знавшие надежное антицинговое средство. Ранним летом они собирали черемшу, дикий чеснок с длинными сочными листьями, и солили целебный дар природы из расчета на годовую потребность семьи. Еще и рыбалка открылась, другая витаминная аптека от болезней, подсобившая поправить расшатанное здоровье. Возникающие беды и незадачи одолевались одна за другой.

Часть 2. По амурской волне

Плавно Амур свои волны несет,

Ветер сибирский им песни поет.

Тихо шумит над Амуром тайга,

Ходит пенная волна,

Пенная волна плещет,

Величава и вольна.

Из песни «Амурские волны»

Глава 1. Сплав

С теплом все силы были брошены на сборку плотов, для чего назначено восемь бригад, по одной на каждый плот. Бревна вязали исключительно гураны, в подчинении которых находились плотницкие бригады. Связанные между собой продольные бревна стягивались в единый каркас с помощью ронжещ – трех поперечных бревен на плот, крепившихся на верхнем ярусе по торцам плота и его середине. Носовой торец крепился стальными канатами, за которые можно было осуществлять буксировку. С завершением строительства паромов гураны провели с рулевыми курс обучения речной навигации с учетом местных особенностей.

Переселенцы настороженно поглядывали на чудо кораблестроения, беспокойно обсуждали предстоящее плавание по могучему Амуру. Да и Шилка река непростая. Привыкшие к спокойным рекам и мирным декорациям украинской природы, они не уставали поражаться неистовому размаху сибирского края, где все по-другому, сурово и неприступно. Вот и грозный Амур, где не всегда видать другой берег, – что ему стоит разметать плоты по бревнышку, разорвав тальниковые нити всего-то в палец толщиной? Женщины по обычаю всплакивали, мужики хмурились.

Бойся – не бойся, а наступил день и час отплытия. На берегу собрался местный люд, напутствующий сплавщиков пожеланиями доброго пути и удачного плавания. Батюшка прочитал молитву и окропил святой водой команды и их плавательные средства. На первом плоту укреплена икона Святого Николая, покровителя путешествующего и плавающего люда. На первые два плота поставлены опытные лоцманы из гуранов, не раз водивших плоты по Амуру. Своим невозмутимым видом они вносили некое успокоение народу. Началась погрузка, где первыми повели лошадей, боязливо ступавших по качающимся трапам. Их привязали к телегам со свежей кошениной, лучшим средством для успокоения.

Наконец солнечным майским днем вереница плотов отчалила от берега и, плавно покачиваясь, в едином кильватере устремилась по быстрому течению реки. От них не отставали лодки, прикрепленные к плотам короткими фалами. Шилка, зажатая крутыми берегами, имела большую скорость течения, особенно на многочисленных перекатах. Только держись и успевай ворочать рулевыми лопастями. Гураны были решительны и сосредоточенны, какими их не видели на берегу. До устья Амура – триста верст. На флотилии – полторы сотни человеческих душ, которым Шилка предоставила свои плечи, чтобы передать могучему Амуру. Благовещенск, где он там, впереди? И каким окажется путь по водной стихии со всеми ее отмелями и перекатами, наносными косами и островами, представляющими немалую опасность для судов всех типов и категорий? Амур и сам по себе готов был разгуляться на просторе и показать свой буйный нрав на страх речникам и рыбакам.

Путешествие складывалось благоприятным образом. Солнце, большое и приветливое, поднималось над горизонтом, указывая курс речному каравану. Пассажиры неказистых сооружений освоились с обстановкой, послышались оживленные переклички, и над сибирскими водами сильным мужским голосом разнеслась родная и до боли знакомая песня:

 
Реве да стогне Днипр широкий,
Сердитый витер завива,
Додолу верби гне високи,
Горами хвилю пидийма…
 

Умолкли кругом голоса, и люди, выросшие на Днепре, перенеслись сердцами в покинутый родной край. Пусть не бывать им больше на родных днепровских берегах, но никогда не сотрутся они в памяти и ярко вспыхнут в последний жизненный миг. И как там сейчас, год спустя после отъезда? Что с Харитиной? Снова благоухает в белом цвету вся Украина? Но только без них и не для них…

Жизнь на воде входила в повседневное русло. Вместе с людьми и лошади впали в благодушие, мирно похрустывая сочной зеленью. Доились коровы, выдержавшие поход от самой Бурятии. Их молоком поддерживали всех обозных детишек, на причалах сообща готовили корм рогатым кормилицам. В коровьем стаде появилась пара телят, создававших теплую, домашнюю обстановку. Кухарки потчевали народ галушками и варениками из муки тонкого помола. Если по-полтавски, то для начинки следовало укладывать вишню, творог, мак, сливы, но в походных условиях не все имелось под рукой. Угощения подавали горячими, под сметаной, в масле или в меду. Походное меню пополняли рулетами, запеканками, кручениками с мясным фаршем. Были еще и вергуны типа хвороста.

Но вот Шилка сошлась с Аргунью, и сплав продолжился по широкому Амуру. Доброму настроению людей способствовала природа, наконец-то распустившаяся в сибирской красе. Амур расправил богатырские плечи, на побережье благоухали поля, тайга и перелески. Острова проплывали облитые белым цветом черемухи и диких яблонь, боярышник вносил в гамму природных красок зеленоватый колорит с желтыми вкраплениями. Течение было спокойным, и казалось, так будет всегда. С очередным причалом, ко всеобщей радости, обнаружили черемшу, пользу которой переселенцы сполна оценили в Сретенске при массовом заболевании цингой. Какая же она ладная на корню и даже приятная на вкус при свежем срезе! Набирали, сколько могли, добавляли в пищу, где надо и не надо, а больше солили на зиму, чтобы уберечь оставшиеся зубы.

Но вот за поворотом реки открылся косогор, при виде которого люди обомлели, неотрывно уставившись на него. Немало чудес встречалось им в Сибири, но такого они еще не видывали. Наваждение! Вроде не пожар, но огромная плантация, уходившая по взгорью к горизонту, полыхала под солнцем ярким красным покрывалом. И ни пятнышка на нем на сотни сажень, словно Божье творение украшало огнем земную поверхность.

– Что там горит? – обратился Иван, стоявший рулевым, к гурану.

– Дак то багульник, и не горит, а цветет, – ответил всегда невозмутимый абориген с черными как уголь глазами.

– И долго он так цветет? – последовал новый вопрос.

– Почитай што круглый год.

– И зимой тоже? – усмехнулся ответу Иван.

– Ишо как. Отломи в лесу голу ветку да ткни ее в воду при тепле, она и зацветет. А то как же?

«Вот тебе и Сибирь, – размышлял Иван. – Сколь по ней идем, столь и чудес открывает. И что еще предстоит? Вон и медведи лакомятся на рыбалке», – приметил он медведицу, цеплявшую когтистой лапой крупных рыбин и выкидывающую их на берег, где копошились два малых медвежонка.

Чуть ниже по течению на крутом яру волчья пара разглядывала неведомое скопление проплывающих мимо людей.

В июне зачастили дожди, разгоняя людей по палаткам. С июля новое препятствие, спускавшееся на плотогонов густыми утренними туманами. Приходилось отчаливать с задержками, когда рассеивалась пелена. Для удобства причаливания еще зимой в сретенских мастерских было заказано восемь лодок-плоскодонок, пополнивших речную флотилию. При швартовке поначалу вывозили на берег лодками канаты для привязи плотов к береговым тумбам или к деревьям, затем подтягивали плоты за стальные крепежные тросы. Там, где было возможно, лошадей выводили на берег, треножили и под наблюдением молодых парней, владевших оружием, отпускали на ночь пастись.

Отоспавшаяся за день молодежь при погоде сходила на берег, где при костре веселилась до утра. Некоторые парубки и девчата всерьез приглядывались друг к другу. Степан Карпенко и Надя Барабаш не могли обойтись один без другого. Деревенская любовь – особого свойства, не чета городским ухаживаниям, во многом показным и построенным на корысти и расчете. В крестьянской среде все ценности, жизненные и духовные, идут от земли, от труда и благочестия. В деревне любовь не броская и яркая, когда вспыхнет и сгорит, а скромная и долгая, такая, что ее хватает поднять большое потомство, воспитать его и поставить на ноги.

Вот и Давиду нравилась Парася, землячка по Полтавке, девочка скромная и совсем неграмотная. Судьба перечила ей сызмала. Мать, родная и горячо любимая, умерла рано, и отец женился на женщине, которая оказалась настоящей Бабой-ягой – та была даже добрее – и скорее сама оженила на себе вдовца. Мачеха всячески издевалась над сиротами, словно эти издевки и злобствования доставляли ей удовольствие и смысл жизни. А может, она была помешана на ненависти к миру и вымещала ее на беззащитных приемышах, которых было трое – Парася, Марина и братик Ваня.

Ненависть мачехи к детям была настолько лютой, что за всю дорогу, пока обоз шел по Украине, она не разрешила девочкам хоть на минуту присесть на телегу, наслаждаясь их мучениями. Братик был совсем малым и пользовался привилегиями беспомощного существа. Отец, человек больной и безвольный, не мог заступиться за детей, которым оставалось искать утешение в слезах. Ему и самому доставалось от злодейки. Но Бог наказал безбожницу, обратив ее безмерную злобность против самой. На очередной ночной стоянке ведьма в людском обличье, утратив рассудок, ушла на местное кладбище, бродила среди могил и выла всю ночь, а под утро свалилась без чувств и отдала Богу душу, если, конечно, он ее принял. Там и схоронили усопшую.

* * *

Наутро, с восходом солнца, речной караван пускался в путь и проходил за день до тридцати километров. Не обошлись сплавщики и без приключения, едва не обернувшегося полной трагедией. Флотилия шла по Амуру, реке географически особой и примечательной. Если другие великие сибирские реки, Обь, Енисей, Лена, едва вильнув хвостом по освоенным землям, устремляются по меридианам на север, то Амур-батюшка несет полноводье в согласии с устремлениями человека, по южным параллелям и всегда на восток, навстречу солнцу.

Три могучие сибирские реки, пробившись через гористые преграды, вырываются на равнинный простор, в тундру и наперебой несутся со взгорий к Северному океану. По водным артериям, как по указующим путям, оседали мигрирующие народности, а за ними русские артели. По ним же на парусниках и стругах казачьи отряды и ватаги промышленных людей проникали в глубь материка и трудными волоками от одной реки до другой достигали Тихого океана. С прокладкой Сибирского парового пути баржи и пароходы подвозили грузы на рельсовые станции, где шла перегрузка в вагоны. Железнодорожные и водные пути составили единую транспортную систему Сибири.

Задачи транспортировки грузов и пассажиров представлялись настолько острыми, что при Столыпине работала особая комиссия, которая разработала проект Сибирской водной магистрали от Волги до Приморья прокладкой невиданного и неслыханного канала с системой шлюзов. Водный аналог Транссиба! Амур хотя бы отчасти, в пределах своего русла, исполнял роль грандиозного водного проекта. Проект остался на бумаге, но каков размах смелой мечты и русской инженерной мысли!

…Рыбаки готовили снасти перед весенним ходом рыбы, которая вот-вот пойдет несметными стаями на икромет в речные верховья. Рыбакам было раздолье и без рыбного нереста. Сомов, огромных бесчешуйчатых хищников, брали на переметы, стало быть на веревку с набором крючков. Однажды видели, как среди утиной стаи вынырнул сом и проглотил беспечную утку. Хищник есть хищник, даже подводный. Ему насаживали на перемет бурундуков, брал хорошо.

Под стать другой хищник – таймень, прозванный речным волком за упорное преследование добычи. Попадался и налим – рыба немалая, из семейства тресковых. Удивительны амурские эндемики. Змееголов распугивает сородичей змеиным нарядом, в засушливый сезон зарывается в ил на полметра в ожидании дождя, далеко переползает по суше из одного водоема в другой. Верхогляд всегда смотрит наверх, глаза на переносице. Желтощек привлекает золотистыми окрасами, у него мясо розового цвета, деликатес. Уже отловленный, этот хищник длиной до двух метров способен выплюнуть блесну и выпрыгнуть через борт лодки в родную стихию.

Еще и с амурами загадка. Почему существуют две разновидности этих рыб, белый и черный амур, а не одна из них или хотя бы серый амур? Что заставило природу поступить так, а не иначе? Предмет для размышления… А уж о калуге, царице амурских вод, и говорить нечего. Живет полвека, вес до тонны, поедает все, что попадается. Шестиметровый гигант и плот за собой потянет, лучше не связываться.

Так и плыли день за днем. То ли переселялись, то ли на экскурсию попали. Ладно, что вода несла экскурсантов вместе с конями и телегами, поила и кормила, плыви себе и радуйся новоявленному земному краю. Ландшафты, флора и фауна. Осадки умеренные, муссонные. Растительный мир в прибрежной полосе представал путникам в роскошном виде. Кедровые рощи производили неизгладимое впечатление. Кедрачи, высокие, тенистые, с густой и мягкой игольчатой бахромой, встречались и раньше, в Восточной Сибири, но здешние шишки-паданки и сам орех были много крупнее.

Необычно привлекательны были лиственные деревья – клен, береза обыкновенная, потому как росла и черная, а также ильм породы вязов, яблоня Палласа мелкоплодная и грецкий орешник. Попадались причудливые невысокие деревца с пальмовыми верхушками и пробковые деревья, что совсем в диковинку. В кустарниках тоже невероятные открытия – дикий виноград, барбарис и местная вишня, украшенная нежными соцветиями. Можно упомянуть жасмин, а ближе к реке Уссури в изобилии произрастал женьшень, ценное лекарственное растение. Черноземье, субтропики и Божья благодать… В лесах большое разнообразие зверья, одних млекопитающих за тридцать видов да птиц свыше полутора сотен, даже японский журавль и голубая сорока. Множество водоемов – озер и рек, богатых ценными породами рыб: линь, хариус, сиг, налим.

…Ничто не предвещало беды, когда первый паром с полного хода налетел на отмель, скрытую под водой. Причина оказалась в том, что в тех местах в Амур втекало несколько рек, наносивших ил и песок на новые отмели. Даже гураны не успевали отследить изменения донного рельефа. Носовая часть парома глубоко врезалась в песок, весло переломилось, как спичка, а корму сильным течением стало поднимать и разворачивать поперек реки. Стала реальной угроза полного развала плота, но хуже того: задние плоты неслись на передний, и казалось, уже не избежать месива из бревен, телег, тонущих людей и животных. Здесь и сработала подстраховка, когда команду рулевых второго парома возглавил опытный лоцман-гуран. По его командам восьмерка рулевых увела паром от столкновения, а следующим уже было легче повторить маневр второго плота.

На первом плоту поднялась паника. Бились на привязи лошади, раздавались крики и вопли испуганных людей, но лоцман не подкачал.

– Мужики! Сигай в воду! Все до едина в воду! – подал команду кормчий и первым прыгнул на отмель.

– Что делать-то? – кричали мужики, посыпавшиеся с плота.

– Подымать надоть! С носа руками подымать баржу! Бабы, толпись на корму! – раздавал команды гуран. – Взялись! Подымай разом!

– Эх, родимая! Сама пойдет! – распалялись мужики, понявшие замысел гурана.

Решение оказалось верным. Корма развернулась, плот сорвало с мели и понесло кормой вперед. Мужики едва успевали запрыгивать на него. Двое все-таки остались на отмели; за новыми Робинзонами после отправляли лодку. Заменили поломанное весло и поплыли в караване последними, пока к вечеру не пристали к берегу.

Последствия аварии оказались настолько серьезными, что ремонтные работы велись при луне и кострах всю ночь. Пришлось заменить несколько порванных связочных колец, используя запасные заготовки. Постепенно страхи улеглись, люди увидели, что даже при сильном столкновении плот сохранил основу крепления. Дальше лоцманы строже держались середины реки, да и она заметно раздвинула берега. По воде имелось заметное движение: шли купеческие баркасы, баржи с казенными грузами, казачьи плоты с домашней кладью. Стали попадаться пароходы.

На китайской стороне, совсем безлесной, – повырубили китайцы за тысячелетия, – мелькали частые поселения; оттуда иногда подплывали к плотам рыбаки на утлых джонках, предлагая на продажу рыбу. Некоторые из них поднимались на паромы, выражая восторг от их устройства, а узнав, куда и откуда добирались переселенцы, отдавали рыбу в подарок, задарма. Украинцы, в свою очередь, угощали китайцев пышками да галушками. Прощались выходцы разных частей света крепкими рукопожатиями, чрезвычайно довольные друг другом. По левобережью, на русской стороне, напротив, лишь изредка среди глухой тайги виднелись мелкие деревушки да казачьи заставы. Встречались племена удэгейцев, называемых также гольдами, живших природой, рыбалкой да охотой, держали скотину.

Где-то к завершению сплава начался праздник для рыбаков и любителей рыбных блюд. Кета и горбуша пошли стеной в речные верховья, чтобы там на мелких заводях дать жизнь потомству. Рыбу ловили всеми подручными способами: запускали с кормы небольшие неводы и мордуты, плетенные из ивняка, другие, не мудрствуя лукаво, кололи рыбин железными вилами, накалывая сразу по несколько штук. Но проще всех к рыбалке приспособились кухарки, подбиравшие свой улов прямо с палубы парома. Ошалевшая рыба, сталкиваясь с комлями бревен, принимала их за валуны, преграждавшие путь на перекатах, и перемахивала преграды поверху, попадая кухаркам в суп или на жареху.

Молодежь ставила непотрошенных рыбин «на рожна» над углями костра, сохраняя в них аппетитные жиры и соки. Рыба была хороша. Крупная и жирная, богатая икрой, она внесла щедрое разнообразие в меню из надоевшей каши. Ее солили и вялили впрок. Народ опять повеселел, видать, такая участь была ему отведена – то в радость, то в печаль.