Александр Варго
Дитя подвала

– Подвинься и поправь.

Мария ничего не ответила. Прикрыв лоб тыльной стороной ладони, она глубоко дышала, пыатясь унять сердце, колотящееся раненым зверьком.

Сергей вышел на кухню, набрал в рот водки. Прополоскав огненную жидкость во рту, он прыснул на грудь, испещренную порезами, оставленными острыми ногтями.

– Багира, копать-хоронить, – выдохнул он.

Вторую порцию водки Малышев отправил в желудок. Он быстро пьянел – отвыкший за столько лет от алкоголя организм, казалось, сначала впал в ошеломленный ступор и не сразу понял, что нужно делать с порциями сорокаградусной жидкости, которые раз за разом поступали в желудок.

Покачиваясь, Сергей вернулся к Марии.

– Я же сказал, поправь этот гребаный матрац, – раздраженно потребовал он.

– Тебе надо, ты и поправляй, – сонно отозвалась Мария.

– Ты ленивая сука. Знаешь об этом? – сказал Малышев, и на губах его заиграла хищная улыбка. Он шлепнул рукой по окровавленным ягодицам женщины:

– Подвинься.

Кое-как расправив матрац на топчане, он улегся рядом, с наслаждением вытянув ноги.

– Как дела на работе? – поинтересовался Сергей. – Не надоело мерить температуру всяким придуркам и выносить горшки с дерьмом?

– Можешь предложить что-то иное вместо должности медсестры?

– Над этим стоит подумать. Работа должна приносить радость и удовольствие, а не желание засунуть два пальца в рот.

– Мне надоела нищенская зарплата, – скривила губы Мария.

– Ну да, понимаю. Подработки у тебя нет. Не каждый же день старые пердуны глотают с соплями золотые зубы, а потом высирают их в горшки.

Женщина покраснела:

– К твоему сведению, я вернула этот гребаный зуб его владельцу.

Сергей весело рассмеялся:

– Ладно, не дуйся.

– Почему ты не разведешься, Малышев? – спросила Мария, решив сменить тему. – Ты ведь абсолютный псих. И кайф ловишь, только когда видишь кровь. Сомневаюсь, что твоя жена дает тебе такой адреналин. Зачем тебе эта несчастная развалина? Ты ведь превратил ее в конченую наркоманку.

– Оставь в покое мою семью, – отрезал Сергей.

– А твой сын? Артур? Я видела его. Парню явно нужен психолог.

«А если точнее, то психиатр», – про себя подумала Мария.

– Он хорошо учится, – возразил Малышев и зевнул. – Получит диплом, возьму его к себе… А насчет развода… Меня, Маша, все устраивает.

Зная наперед реакцию, она тем не менее осторожно сказала:

– А меня нет.

Сергей приподнялся на локте, уставившись на женщину. Он вдруг подумала, что его глаза были похожи на тлеющие угли, только вместо жара источали зыбкий холод:

– Показать, где дверь?

Мария печально рассмеялась.

– Угу. Это по-рыцарски. Вызвать ночью в заброшенный сарай без света и удобств, трахнуть во время месячных, а потом выгнать к херам собачьим.

– Ты знала, к кому едешь.

С ее губ сорвался вздох.

– Знала. Только на секунду задумайся вот о чем, прежде чем выставлять меня за дверь. Сегодня ночью, когда тебе было хреново, ты позвонил мне, Малышев. Не своей жене. Не своему сыну. Не своим приятелям, ментам. Ты позвонил мне.

Сергей лениво перекинул ногу через Марию, снова усевшись на нее сверху.

– Этим ты только еще больше возбудила меня, – признался он. – Взгляни, какой стояк. Прямо памятник Юре Гагарину.

Она коснулась пальцами головки его набухшего члена, липкой от собственной крови, и поморщилась.

– Слезь, Сережа.

– Бунт на корабле? – прищурился Малышев.

– Я не хочу. У меня внутри все хлюпает, как будто там прокисший борщ. Только попробуй сунься, я тебе глаза выцарапаю.

Помешкав, мужчина, нехотя подчинился.

– Про глаза сильно сказано, – пробурчал он, с досадой ощутив, как возбуждение мгновенно улетучилось – отлившая от пениса кровь превратила его в съежившийся сонный мешочек плоти. – Но вот борщом ты мне всю малину испортила. Я люблю грибной суп, ну рассольник… Борщи терпеть не могу. Как будто кто-то свои легкие выблевал.

– Я помню, – ухмыльнулась Мария. – Поэтому и сказала. Я знаю тебя как облупленного, Сережа.

– Думаешь, ты для меня загадка? – хмыкнул Малышев.

– О нет. Я все твоя с потрохами. О, великий эксперт по слюнявым ртам и влагалищам.

Она ожидала вспышки гнева, но Сергей лишь хрипло рассмеялся.

– Если тебе не нравится тут, мы можем спуститься вниз, – предложил он. – Я вздрючу тебя на электрическом стуле.

Мария плотно сжала губы.

– Ты имеешь в виду подвал? Там, куда ты привозил Артура?

Он ничего не ответил, но женщина и так знала, что именно это имел в виду Сергей. Она помнила, что он как-то рассказывал ей о своих «представлениях» с сыном. Мария не хотела вмешиваться в семейную жизнь любовника, хотя не одобряла методов «воспитания», которые Сергей применял к Артуру.

– Нет. Вниз я точно не пойду.

Мария встала.

– У тебя хоть какое-нибудь полотенце есть? – с надеждой в голосе спросила она.

– Посмотри в прихожей. Там на крючке какие-то тряпки висят, – зевнув, ответил Малышев. – Там же и подмойся, а завтра утром я все уберу.

Чертыхаясь, она взяла бутылку с минеральной водой и, подсвечивая дорогу мобильным телефоном, двинулась к выходу.

– Захвати сигареты и керосинку! – крикнул Малышев, когда шорох в прихожей утих и в проеме замаячил женский силуэт.

Мария безоговорочно выполнила просьбу и села на край топчана. Сергей закурил, глядя в серый потолок, сплошь затянутый рваными лохмотьями паутины.

– Знаешь, я недавно видела странный сон, – промолвила она, задумчиво глядя на кольца дыма, медленно растворяющиеся в воздухе. – Тебе снится Афган, Сережа?

Малышев сбросил пепел прямо на пол:

– Сегодня у меня нет настроения предаваться воспоминаниям.

– А я снова видела ту девчонку. Помнишь, недалеко от Фарьяба? Ей оторвало руку.

– Помню, – нехотя отозвался Сергей.

– Мне снилось, что она сидит у меня на постели, – тихо проговорила Мария. – Сколько ей было лет, Сережа? Восемь, десять?

Ответа не последовало.

– Я ничего не могла сделать. Я просто смотрела, как бедняжка умирает, и все. А она смотрела на меня своими огромными синими глазами. Я еще поразилась – откуда у ребенка такие чистые синие глаза? Словно бог, когда делал эту кроху, отщипнул для ее глаз кусочек неба. Она смотрела и дышала, часто-часто.

– Я сейчас расплачусь, – пробормотал Сергей.

– А прошлой ночью она пришла ко мне, – продолжила Мария. – Она что-то говорила, глядя на меня, но я не понимала. Я только видела ее окровавленную культяпку вместо руки и огромные глаза, и в них я видела себя. И мне стало нехорошо, когда я увидела отражение. На меня смотрела седая старуха, Сережа. Древняя жуткая старуха с трясущейся головой.

Сергей безмолвно разглядывал тлеющий окурок.

– Я сразу проснулась. И, не поверишь, сразу кинулась к зеркалу, – криво улыбнулась женщина. – Можешь себе вообразить?

– Вполне, – только и сказал Малышев.

Несколько минут прошло в молчании. Сергей докурил сигарету и, заложив руки за голову, невидяще смотрел перед собой.

– Какие у нас планы? – задала вопрос Мария, прервав затянувшуюся паузу. – Помнится, ты что-то говорил об одной семейной парочке алкашей из Павловска. Как насчет выходных? Я свободна.

– Нет. Планы изменились, – сказал Сергей, и на этот раз голос его прозвучал четко и жестко. Словно громадный тесак воткнулся в разделочную доску.

Мария выжидающе смотрела на любовника. Она подумала, что корректировка планов наверняка связана с сегодняшним происшествием, из-за которого Сергей срочно вызвал ее в эту заплесневелую дыру…

Он слез с топчана. Мерцающий свет керосинки играл размытыми бликами на его крепком, поджаром теле, сплошь покрытом шрамами и подсыхающей кровью женщины.

– Список в силе, спившиеся бичи не вычеркиваются из него, – промолвил Сергей. – Всему свое время. А сейчас – небольшой форс-мажор…

В двух словах Малышев кратко поведал ей о недавнем инциденте на трассе.

Мария ответила не сразу. Впрочем, Сергей не торопил ее. Пока она сидела, обдумывая план Малышева, тот быстро облачился в спортивный костюм, который она привезла.

– Я недавно слышала одну притчу, – вдруг произнесла Мария. – Один старик-философ плыл в лодке, размышляя о боге и смысле жизни. И вдруг почувствовал сильный удар. Разозленный, он взял в руки весло и обернулся. «Кто посмел отвлечь меня от моих мыслей?!» – возмущенно подумал он, горя желанием наказать обидчика. Перед ним на волнах покачивалась лодка. Пустая лодка. Ярость ушла, и мудрец со вздохом сел обратно.

«Это просто пустая лодка», – сказал он сам себе и вновь погрузился в медитацию. С тех пор, сталкиваясь на своем пути с какой-то неурядицей или конфликтом, он всегда мысленно говорил сам себе: «Это всего-навсего пустая лодка». Он просто перестал обращать внимание на эти мелочи жизни.

Малышев смерил ее холодным взглядом:

– Долгая прелюдия перед ответом.

Мария усмехнулась.

– Я просто хотела сказать, что эти жалкие шавки – не твой уровень, – пояснила она. – Да, им удалось надрать тебе задницу, и они спустили тебя с облаков, скинули, так сказать, корону с твоей башки. Извини за прямоту, но они прочистили тебе мозги, заставили понять, что ты не бог тут у себя в Каменске. В том, что случилось, отчасти виноват ты сам. Нужно было позвонить гаишникам и пасти этот джип, пока на помощь не прибудут твои коллеги. А ты решил в героя поиграть, за что и поплатился. Поэтому забудь об этом. Вся эта херня, что с тобой приключилась, – не что иное, как пустая лодка из моей байки. Не лезь в это дерьмо, Сережа. Наверняка у этих сопляков крутые предки. Мы всегда работали с теми, кто находится на дне, и никто особенно не разыскивал наших клиентов. У нас никогда не было осечек. Только небеса знают, что начнется, если мы возьмем в оборот твоих мажоров.

Все время, пока она говорила, лицо Сергея оставалось непроницаемо-каменным, и ей не нравилось это. Он напомнил ей жесткий комок из мускулов и костей, густо пропитанный исступленной ненавистью.

«Похоже, он не успокоится, пока не накажет этих обкуренных идиотов», – с тревогой подумала Мария.

– В конце концов… почему бы не пойти законным путем? – промолвила она. – Их связи против твоих… Ты – сотрудник милиции! У тебя авторитет, ты ветеран боевых действий, и даже если на их стороне будут богатые родители, в суде твоему слову поверят больше!

Сергей метнул на ее пронзительный взгляд.

– Маша, похоже, ты не всасываешь ситуацию. Если я пущу все на законные рельсы, начнется сопливая рутина, – процедил он. – Протоколы, задержание, адвокаты и прочая официальная муйня. Допросы, опознание, очная ставка, на которой я должен буду подробно рассказать обо всем, что они сделали. Ты понимаешь?

«Понимаю, – про себя произнесла Мария. – Он никогда в жизни не признается при ком-то, что его, ветерана Афгана, изваляли в пыли какие-то молодые отморозки, после чего обоссали с ног до головы…»

– Если будет суд, все придется повторять, – продолжал Сергей. – Весь город будет знать, что парочка ужравшихся говнюков уделали майора Малышева, начальника уголовного розыска. Их будут всячески отмазывать. Если у них влиятельные родственники, дело могу повернуть так, что виноватым окажусь я. Мол, как же так, помешал веселиться хорошим ребятишкам!

– Мне все равно не нравится эта затея, – упорствовала Мария. – Ты сейчас разъярен, переполнен эмоциями. Это объяснимо и понятно. Но слепая месть может сыграть с тобой злую шутку, Сережа. Я все равно уверена, что этих ублюдков нужно наказывать по закону.

Малышев наклонился, приблизив к ней вплотную свое разбитое, в кровоподтеках лицо. Мария буквально кожей чувствовала, как от него тягучими волнами исходит глухое бешенство.

– А по поводу притчи мой ответ будет таким, – хрипло прошептал он, и Мария неосознанно подумала, что если бы голос Сергея был лезвием, им можно было бы вспарывать плоть. – Между местью и наказанием есть разница. Знаешь, в чем? Наказание производится ради наказуемого. Мщение – ради мстящего, чтобы утолить его гнев^[2]. Нет никакой долбаной лодки, Маша. Есть пара-тройка зарвавшихся ублюдков, которые вообразили себя хозяевами жизни и которых я собираюсь проучить.

Он выпрямился, не сводя с Марии немигающего, как у змеи, взгляда.

– Это мой город, девочка. Мой. И если я позволю каким-то приезжим гандонам пачкать его своей слизью, а также безнаказанно ссать на меня… Тогда мне лучше сразу сунуть в рот ствол и нажать спусковой крючок.

Часть II

Мне по хрену, что ты ничего не знаешь, я все равно буду тебя пытать…

Бешеные псы

Пока в глубокой сковородке тушились куриные окорочка, худощавый юноша поставил на стол миску с очищенными овощами. Густые темно-русые волосы были тщательно расчесаны, тонкое лицо непроницаемо, взгляд сосредоточен. Несмотря на жаркий летний день, парень был облачен в теплую водолазку и вытертые до белизны джинсы.

Он положил перед собой разделочную доску, взял длинный нож с широким поблескивающим лезвием и, достав из миски помидор, принялся кромсать его на мелкие аккуратные кубики. Вслед за ним последовал желтопузый сладкий перец, крупная морковь и лук.

Изредка молодой человек поднимал голову, бросая безучастные взгляды на экран телевизора, пришпиленного к стенке над холодильником. Показывали очередной детективный сериал. Юноша не следил за сюжетом, впрочем, как и за всеми остальными программами, когда работал телевизор. Единственное исключение составляли новости, их он обычно смотрел с интересом. Во всех остальных случаях так называемый «зомбоящик» парень воспринимал не иначе как фон, вроде неотъемлемой составляющей кухонного интерьера.

От свеженарезанного лука в глазах защипало, и он поднял голову вверх, несколько секунд терпеливо глядя в потолок. Когда резь прошла, юноша быстро покончил с луком и перешел к петрушке с укропом, скрупулезно разложив пахучие веточки на доске так, чтобы их было удобнее крошить.

После рекламы начался очередной выпуск новостей, и молодой человек взял пульт, увеличив звук.

– Артур! – раздался из комнаты женский голос. – Артур, ты на кухне?

В коридоре показалась худая женщина неопределенного возраста. Бархатисто-розовый халат болтался на ее тощем теле, как тряпка на палке. Полуоторванный ремешок волочился следом по ламинату, словно истрепавшийся поводок за собакой.

– Доброе утро, мам, – сказал юноша, мельком оглядев мать.

Ольга Дмитриевна опустилась на стул, уставившись на разделочную доску с нарезанными овощами. На ее изжелта-бледном, усталом лице появилось выражение глуповатого изумления, как если бы ее сын мастерил самодельную бомбу.

– Молодец, – только и сказала она. Высохшая птичья рука с тонкой, практически прозрачной кожей неловко потянулась, чтобы погладить сына, но зависла в воздухе, даже не коснувшись его волос.

– Что… что ты готовишь? – спросила Ольга, убирая с лица прядь спутанных волос.

– Подливу, – ответил Артур. Закончив с зеленью, он вытащил из миски несколько зубчиков чеснока.

– Там на полке… – мать кашлянула, словно смущаясь, – на верхней полке есть бульонные кубики. Ты можешь…

– Бульонные кубики – отрава, – меланхолично перебил Артур мать. – Я использую обычную поваренную соль.

Женщина умолкла. Моргнув, она безмолвно наблюдала, как сын вылез из-за стола и направился к сковородке. С помощью вилки он аккуратно вынул все окорочка, положив их в глубокую тарелку, а внутрь высыпал ароматную горку мелко нарубленных овощей с зеленью.

– Я пожарил картошку, – сказал он, вновь усаживаясь за стол. Умело орудуя ножом и вилкой, Артур принялся отделять куриную мякоть от костей. – Ты ведь любишь картошку?

Ольга машинально кивнула.

«Как быстро он вырос», – потрясенно думала она, разглядывая сына. Пауза затягивалась, и она, запинаясь, спросила:

– Арчи, послушай… а папа… случайно не звонил?

Он медленно покачал головой, продолжая очищать кости от мяса. Из разломов тянулись струйки густого пара, воздух наполнился сочным ароматом тушеной курицы. Тем временем диктор перешел к региональным новостям.

«…как уже сообщалось ранее, на прошлой неделе город потрясло шокирующее убийство молодого человека, который, как полагает следствие, был заживо сварен в кипятке… Личность юноши установлена… Олег Тюрин, студент второго курса Аграрного института…»

Артур вздрогнул, лезвие ножа, соскользнув с куриной голени, мерзко скрипнуло об вилку. Он поднял глаза на экран.

– Олег Тюрин? – заторможенно повторила мать, тоже повернув голову в сторону телевизора. – Знакомое имя…

«…официальные представители правоохранительных органов скупы в своих комментариях… – между тем продолжал монотонно вещать диктор, – проводится комплекс оперативно-разыскных мероприятий, направленных на выявление всех обстоятельств дела и лиц, причастных к этому изуверскому преступлению… После всех необходимых экспертиз тело студента было выдано близким для захоронения…»

– Тюрин, – вновь произнесла Ольга, словно желая проверить, как фамилия несчастного звучит вслух. Ее увядшее, рано постаревшее лицо накрыла смутная тень.

– Разве ты не с ним ходил в один садик, Арчи?

Артур пожал плечами, снова сосредоточившись на окорочках. Но мать отчего-то решила во что бы то ни стоило узнать правду.

– Арчи?

– Я не помню, мам, – равнодушно отозвался юноша.

Она обиженно поджала губы.

– Папа не звонил? – неуверенно спросила она после паузы.

Артур внимательно посмотрел на мать.

– Нет. Ты уже спрашивала.

Ольга перевела тусклый взгляд в окно. Сквозь цветастые занавески в виде порхающих бабочек пробивался солнечный свет, оставляя на кафельном полу яркую полоску.

– Может, это и хорошо, – прошептала она, непроизвольно трогая сальные волосы. – Хорошо, что он не звонил.

Когда последний окорочок был очищен, Артур быстро порезал мясо на мелкие дольки и высыпал получившуюся горку в сковородку. Убавил огонь, сполоснул руки.

– Я точно знаю, что с тобой в садике был Олег Тюрин, – проговорила мать, и в ее надтреснутом голосе засквозили упрямые нотки. – Я плохо помню, что было позавчера… и даже вчера. Но твое детство я помню отлично, я его вижу, словно картинку. Кажется, у вас там однажды пропала одна девочка, да? Потерялась в лесу.

Лицо Артура оставалось безмятежным, и женщина внезапно подумала, что проще узнать, о чем думает нагретый солнцем булыжник, нежели ее собственный сын.

– Да. Что-то такое там было, – улыбнулся он краем рта, протирая раковину влажной губкой.

– Прости меня, – вдруг вырвалось у нее.

Артур снял с крючка клетчатое полотенце и спросил, не поворачиваясь:

– За что?

Она глядела на сына невидящим взором, чувствуя, как окружающие предметы нервно подрагивают и расплываются, словно огромные кляксы.

«Действительно, за что?» – мелькнула у нее тоскливая мысль.

Она всхлипнула, вытирая руками мокрые от слез глаза.

– Не уезжай больше с ним. Я… имею в виду папу. Он раньше всегда забирал тебя. Помнишь? Когда… когда ты был еще маленьким. Каждый раз после этого ты плохо спал… Пожалуйста, не уезжай. Папа… Он стал… – голос женщины дрогнул, – каким-то странным. Чужим.

Артур повесил полотенце на место и медленно повернулся к матери, разглядывая ее в упор. Он видел все, начиная от облезлого лака на ее неухоженных ногтях до глубоких морщин, так рано состаривших мать. От дрожащих обветренных губ до глубоко запавших глаз, окаймленных темными мешковатыми кругами. Он смотрел в эти глаза, осознавая, что жизни в них не больше, чем в старой змеиной коже, смятой и высушенной под палящим солнцем, и мать с невыносимой мукой понимала, о чем он думает.

«Ты тоже стала странная, – прочитала она в его взгляде, и Ольге стоило неимоверных усилий не отвести взор в сторону. – Особенно когда уже не можешь обходиться без своих чертовых таблеток…»

Несмотря на липкую духоту, обволакивающую кухню, ей стало холодно.

– Я… я боюсь за тебя, – чуть слышно промолвила женщина. – После этого случая с твоим приятелем… Как там его… Олег? Будь аккуратен. И… обещай, что не будешь от меня что-то скрывать. Если у тебя что-то случится…

И снова пронзительный взгляд, с которого, шурша, буквально сыпался колючий иней, и этот взгляд был красноречивей всех слов.

«Конечно, скажу, мама. Вот только чем ты сможешь мне помочь?»

– Я ненадолго уйду, – предупредил он вслух. Наклонился к матери, едва коснувшись губами ее впалой прохладной щеки. – Не забудь, пожалуйста, через двадцать минут выключить плиту. Не забудешь? Или мне тебе позвонить?

– Не забуду, – послушно ответила Ольга.

Артур улыбнулся, но улыбнулись лишь губы. Лицо юноши было невозмутимо-ленивым, почти сонным. Казалось, будто он дремлет на ходу.

– Иногда ты пугаешь меня, – глухо произнесла Ольга.

Молодой человек, уже намеревавшийся уйти, вежливо ждал, что дальше скажет мать.

Она вытянула подрагивающие пальцы перед собой, делая вид, что изучает необработанные заусеницы.

– Ты ведешь себя как робот. Тебя будто бы запрограммировали, Арчи. Знаешь, словно завели ключиком. Помнишь, у тебя в детстве был паровозик? Ты обожал играть с ним часами. Я часто думаю, что ты точно такой же паровозик. Да… сейчас ты послушно идешь по рельсам. Но почему-то мне кажется, что ты постепенно набираешь скорость. Да-да! Не делай удивленные глаза! Несмотря на то что ты всегда… всегда внешне спокоен, я вижу, что внутри тебя пышет самый настоящий пожар.

– Пожар? – переспросил Артур и раздвинул в улыбке губы. Правда, на этот раз это была даже не улыбка, а ухмылка. Недобрая ухмылка.

– …и я… Арчи, я даже боюсь представить, что случится, когда этот паровозик… – Ольга запнулась и торопливо убрала руку, словно наконец осознав, насколько непривлекательно выглядят ее узловатые пальцы с выпирающими венами и неухоженными ногтями. – То есть ты… ты сойдешь с рельс. Сойдешь с рельс и понесешься напролом… сметая все на своем пути… Я не хочу этого, Арчи. Понимаешь меня? Что ты так на меня смотришь? Думаешь, я сумасшедшая?!

– Конечно, нет, мам, – терпеливо ответил Артур. – Не беспокойся обо мне. Я не сойду с рельс.

Он шагнул вперед, погладив ее по плечу. Как и следует заботливому сыну, горячо любящему свою мать.

– Не забудь о плите. Я скоро вернусь.

С этими словами Артур исчез в коридоре. Спустя пару секунд щелкнул замок, и Ольга судорожно обхватила голову, мутным взором глядя прямо перед собой.

– Ты как паровозик, – пробормотала она. – Или заводная куколка… Но куколки тоже могут ломаться… Я ведь помню тебя маленьким.

Женщина продолжала невыразительно бубнить, словно ее сын все еще находился на кухне.

– … все твои… твои сверстники – чумазые мальчишки… с содранными коленками… Гоняли в футбол, бегали на речку… А ты месяцами сидел дома… Смотрел в окно или закрашивал альбом черным фломастером… Прости меня. Прости нас… Арчи…

Новости закончились, сменившись рекламой, после которой возобновился детективный сериал, но Ольга даже не взглянула на экран телевизора.

Бессильно опустив голову, она тихо плакала.

* * *

Юрию давно не снились кошмары. Пожалуй, последний раз, когда его посещали жуткие сновидения, имел место в веснушчато-незабвенном детстве, когда двоюродный брат как-то показал ему ужастик «Кошмары на улице Вязов» с легендарным Фредди Крюггером.

Но одно дело – плохой сон после просмотра страшного фильма, тем более когда речь идет о маленьком мальчике, по сути, ребенке. И совсем другое – проснуться посреди ночи с выпученными от ужаса глазами, взмокшим от липкого пота, с воплем, застрявшем в глотке ржавым крючком.

Во сне он возвращается домой после очередной гулянки со школьным приятелем Жоржем, который приехал в Каменск потусить с друзьями. Однако, к его изумлению, дома нет, он сожжен дотла, и от развалин в сумрачное небо поднимаются черные струйки дыма. Взгляд судорожно выхватывает в еще горячем пепле скрюченно-обугленные тела родных – мамы, папы и пятилетней сестренки Лизы. Глаза наполняются слезами, он что-то бессвязно бормочет, то и дело вытирая мокрое лицо.

Внезапно сквозь едкий дым появляется коренастая фигура, и Юрий отшатывается. Кто это? Кто-то из соседей, которому чудом удалось выжить после этого ужасного пожара?

«Эй, кто вы?» – хочет спросить он, но вместо слов из легких вырывается сиплый звук.

Последние клочья дыма рассеиваются, и к Юрию приходит осознание, что перед ним тот самый мужчина. Да-да, это он, тот самый милиционер, что допрашивал его и приятеля по поводу кражи автомагнитолы. Тот, которого его приятели отметелили на трассе.

На нем все те же джинсы и футболка – грязные, измятые, забрызганные мочой и кровью. Половина волос милиционера сожжена, остатки седой шевелюры тлеют, словно сонно помаргивающие угли. Казалось, он только что поднялся с обочины, где лежал секунду назад – избитый, беспомощный и униженный, воняющий ссаньем.

«Да вот только сейчас он не выглядит беспомощным», – думает Юрий, нервно кусая губы.

В крупной жилистой руке мужчина сжимает резиновую дубинку, сплошь утыканную гвоздями. Юрий смотрит на их хищно поблескивающие жала, чувствуя, как у него подгибаются ноги.

«Я – твой судья, – улыбается призрак. – Судья и палач. Я твой бог, Юра».

Его рот открывается еще больше, и молодой человек видит, что вместо зубов у этого чудовища тоже гвозди.

«Твой бог», – хрипло повторяет монстр, замахиваясь своим жутким оружием.

Комкая мятую простыню, Юрий сел, оцепенело глядя в черное, как деготь, окно. И уже не спал до самого утра, беспокойно ворочаясь на кровати.

А вечером этого же дня он уже снова сидел в компании Жоржа и его дружбанов. Гулянку было решено проводить в загородном доме Алекса – длинного как жердь двадцатитрехлетнего парня, одного из близких приятелей Жоржа. Предки Алекса улетели отдыхать на Мальдивы, предварительно взяв со своего отпрыска клятвенное обещание, что тот будет вести себя пристойно и не угробит дом к их возвращению.

Юрий потянулся к открытой бутылке пива со странным названием «Amma».

«Итальянское», – прочел он на этикетке и сделал глубокий глоток. Исподтишка разглядывая гостей, молодой человек с тоской подумал, что, если бы не их школьная дружба, вряд ли Жорж согласился взять его с собой на вечеринку. Он совершенно не вписывался в здешнюю тусовку.

Взять того же рыжего здоровяка Игоря, тот, что с громадными «туннелями» в ушах, как у папуаса. Всегда в шоколаде – при деньгах, своя машина, навороченный мобильник… Немудрено, он как-то хвастался, что его отец занимает какую-то высокую должность в администрации Кемеровской области… Тамаре, подружке Жоржа и любительнице потрясти сиськами при каждом удобном случае, тоже повезло – ее мать – директор крупной строительной компании, у них контракты по всей Сибири. А еще говорят, у нее какой-то бесбашенный братец по кличке Грот, который души в ней не чает и порвет задницу любому, кто на нее не так посмотрит…

И у Алекса все в шоколаде – один этот домище чего стоит! Даже его дружбан Рома, который в настоящий момент тискал двух сестер-близняшек, тоже, судя по всему, не из бедных (как и сами девчонки). Таня и Аня, хе-хе. Две совершенно одинаковые куколки-блондинки с вечно круглыми от удивления глазами. Алекс трахает Аню, а Рома дрючит Таню… К слову, отец этих одинаковых сосок – местный нотариус.

Да, ему в этом плане гордиться особенно нечем. Отец трудится шофером на птицефабрике, а мать продает журналы и газеты, весь день напролет ютясь в душной будке с вывеской «Пресса». На днях у отца от рака умерла сестра в Ангарске, из-за чего родители, заняв деньги, срочно вылетели первым рейсом. Пятилетняя сестра Лиза, понятное дело, осталась на его попечении и, нужно сказать, очень плакала, когда Юрий сообщил, что уходит по делам (на вечернику то бишь).

«Юла, я тебя любью! Не уходи!» – рыдала она, протягивая к нему свои тоненькие ручки.

Скрипя зубами, он позвонил соседке, попросив ее посидеть с сестрой до 23.00, и та согласилась.

Он вздохнул, вновь припав к бутылке.

Кто-то включил музыку, и пространство просторной гостиной взорвалось, завибрировав от хлестких аккордов Prodigy.

На некоторое время Алекс запустил в просторную комнату Джона – своего четырехлетнего питомца-далматинца. Пес, чуток обалдев и перевозбудившись от обилия гостей и грохочущей музыки, некоторое время лаял, затем беспорядочно тыкался в ноги молодым людям, пофыркивая и пачкая всех слюной, пока Алексу это не надоело, и он не выгнал собаку во двор.

Игорь, высыпав перед собой на чистый лист бумаги горку засушенной травки, сворачивал косяк. Тамара сидела на подоконнике, положив ногу на ногу и болтая в воздухе сверкающей глянцем туфелькой.

– …и когда этот дрищ мне снова начал названивать, я ему просто сказала: «Милый мой пусик…» – ворковала она, не забывая между делом делать маленькие глоточки красного вина из бокала. – В этом мире все покупается и продается…» А он мне так обалдело: «Это значит, мы все – товар?» На что я ему: «А то! Так вот, я – эксклюзивный и уникальный товар. И стою очень дорого…»

Таня с Аней залились визгливым смехом, сидящий между ними Роман, раскрасневшийся от выпивки, глупо улыбался.

В дверь позвонили, и Алекс, неуклюже переступая длинными ногами, вышел наружу. Вернулся он с несколькими коробками пиццы и огромным пакетом, который был набит упаковками суши.

Жорж выставлял на низкий стеклянный столик бутылки с крепким алкоголем. Заметив отсутствующий взгляд Юрия, он подсел к нему.

– Ты че надулся, как прыщ на жопе? А, Юрок?

Он пихнул молодого человека в бок, и Юрий выдавил напряженную улыбку.

– Так… Голова немного кружится.

– Накати вискарика, – посоветовал Жорж, доставая из пакетов пластиковые стаканчики. Он скривился, мотнув головой в сторону пива. – Че ты эту кислятину цедишь?

– Жорж, я все вспоминаю тот случай на дороге. Ну помнишь, когда мы в клуб ехали? – произнес Юрий.

На лице Жоржа появилось недоуменное выражение, затем он нахмурился, почесал затылок и лишь потом расплылся в ухмылке:

– Ты про этого ушлепка на «Форде» вспомнил? Чего это вдруг?

Юрий принялся ковырять заусенцы на пальцах.

– Меня напрягает, что о последствиях ничего не известно, – сказал он, не глядя на друга. – Ничего и нигде, как будто это было сном, понимаешь? Ни по ящику в новостях нет ничего, ни в Инете… Какая-то тишина нездоровая. По идее, этот мужик должен был обратиться в больницу. Он же мент, помнишь, я говорил? Что-то здесь не так.

– Не гони волну, Юрок, – ответил Жорж. Он плеснул себе в стакан виски, добавил колы и осушил половину. Поморщился от пузырьков, шибанувших в нос, затем самоуверенно заявил:

– Он просто понял, что был не прав. Так вот. Ему ничего не оставалось, как пердячим паром ползти домой – класть лед на свои фингалы и стирать обоссаные штаны.

Услышав последнюю фразу, Игорь засмеялся, но лицо Юрия оставалось напряженным.

– Да, кстати… – подала голос Тамара. – Жорж, слышишь?

Парень повернул голову в сторону девушки.

– Я сегодня в магазине одного чела видела странного. Вроде уж очень смахивал на того перца, что вы отделали… Ну, ты въехал.

Жорж весь подобрался, в глазах замерцал холод.