Александр Амфитеатров
Страждущие мужевладелицы

Г-жа Вербицкая очень умно избавила отъ порока ревности самого Чарницкаго. Онъ не могъ, не долженъ былъ ревновать Ольгу – не по самоувѣренности и не потому, что мало любилъ, но потому, что любилъ съ презумпціей ея честности. Думаю, что было бы очень трудно вложить въ него сомнѣнія о вѣрности Ольги, а, буде они и явились бы, то не поддался бы онъ имъ на одни слѣпые слухи, безъ доказательной, строгой провѣрки. Ольга любитъ Чарницкаго, наоборотъ, – съ презумпціей его мужского коварства. Поэтому, когда своекорыстные людишки сообщаютъ ей сплетни и намеки насчетъ похожденій Чарницкаго, она моментально и чисто «по-бабьи» принимаетъ на вѣру то, о чемъ «кричитъ весь городъ», не требуя иныхъ доказательствъ, кромѣ собственнаго чутья. не изслѣдуя ни дѣйствительности, ни причинъ, ни обстоятельствъ вины. Она объявляетъ Чарницкому письмомъ полный разрывъ и исчезаетъ съ такою же быстротою, какъ Нина Безпалова отравляется.

– Конечно, исчезаетъ на «дѣло»? на медицинскіе курсы?

То-то и бѣда, что Семеновъ былъ правъ. Хотя дѣло и не медвѣдь, однако и его можно переутомить отсрочками и переожиданіями до того, что оно махнетъ на васъ лапою и уйдетъ въ лѣсъ. И, покуда Ольга любила и привередничала на мужевладѣльческой стезѣ, столь громко обѣщанное, общественное дѣло ея, и впрямь, ушло въ лѣсъ: медицинскіе курсы были закрыты. Ольга осталась безъ любви и безъ дѣла, въ глупомъ положеніи синицы, которая надѣлала славы, a моря не зажгла.

Но г-жа Вербицкая слишкомъ любитъ свою красавицу-героиню, чтобы оставить ее въ «трагическихъ дурахъ». Она заставляетъ Ольгу увѣровать въ моднаго соціальнаго проповѣдника Семенова. Послѣ поцѣлуя съ нимъ, – весьма скораго по разрывѣ съ Чарницкимъ изъ-за слуховъ о поцѣлуйномъ снѣ этого послѣдняго, – Ольга будто бы совершенно переродилась и вся ушла въ передовое общественное движеніе, которое въ ней, по словамъ Семенова, страшно нуждалось… Зачѣмъ? Ну, ужъ это опять секретъ Семенова и г-жи Вербицкой. Я склоненъ думать, да и недавняя лѣтопись событій тысячекратно подтвердитъ намъ, что русская прогрессивная сила семидесятыхъ и восьмидесятыхъ годовъ слишкомъ изобиловала женщинами твердыхъ убѣжденій и рѣшительной идейной стойкости, чтобы наряду съ ними оказалась драгоцѣнною находкою слабонервная, чувственная, вздорная барышня, которая, въ поцѣлуяхъ и ревнивыхъ капризахъ, ухитрилась прозѣвать даже завѣтную мечту свою, медицинскіе курсы. По словамъ Семенова, то-то и хорошо въ Ольгѣ, какъ будущей обществевной дѣятельницѣ, что она потерпѣла полное крушеніе въ прихотяхъ личнаго счастья. Я смѣю думать, что г-жа Вербицкая черезчуръ поспѣшила этимъ необоснованнымъ положеніемъ: оно звучитъ напраслиною по адресу прогрессивныхъ женщинъ. Ужъ какая обществкнная дѣятельница, если – съ отчаянія, что любовникъ измѣнилъ? Развѣ можно разсчитывать на твердость и постоянство подобной героини? Ну, одинъ измѣнилъ, a другой утѣшитъ, – стало быть, тогда и ау, прощай, прогрессивная дѣятельность? Г-жѣ Вербицкой хорошо извѣстно, что именно поколѣніе Ольги было богато женщинами высокаго и чисто-идейнаго, безъ всякихъ заднихъ причинъ и двигателей, подвига, женщинами совершенно исключительной нравственной силы, самоотверженной работы на пользу ближняго, героинь, чуждыхъ хвастливости и показныхъ эффектовъ: сама же она показала читателямъ, рядомъ съ Ольгою Девичъ, такой мощный и величественный типъ, въ лицѣ Ганецкой (зри выше пару вторую). Гдѣ дѣйствуютъ Ганецкія, тамъ Ольгамъ Девичъ трудно играть замѣтныя роли. Г-жа Вербицкая говоритъ, что общественная дѣятельность Олъги была знаменательна и не обошлась безъ тяжкихъ жертвъ. Пожалуй, и тому можно повѣрить. Вь способностяхъ Ольги Девичъ къ страстному энтузіазму, а, въ порывѣ его, и къ жертвѣ, и къ подвигу, не слѣдуетъ сомнѣваться. Но откуда берется y нея самый энтузіазмъ? Изъ фанатическаго проникновенія гордымъ сознаніемъ своей полезности общественному прогрессу, какъ y Ганецкой? Боюсь, что нѣтъ: источника надо искать опять-таки въ новой влюбленности – въ Семенова, что ли, или въ другого носителя и глашатая прогрессивныхъ идей. Идеи-то вѣдь всегда были однѣ и тѣ же, и Ольга отлично ихъ знала отъ того же Семенова, но, что называется, и ухомъ не вела на нихъ, пока на умѣ y нея были отчасти медицинскіе курсы, а, главнымъ образомъ, офицеръ съ цыганскимъ профилемъ. Офицеръ измѣнилъ, курсы закрылись, Семеновъ объяснился въ любви не то къ Ольгѣ, не то къ сліянію идей съ Ольгою воедино, – ну, «не съ чего, такъ съ бубенъ!» – Ольга улеглась къ Семенову на плечо и говоритъ: теперь я вся ваша. Ради пріобрѣтенія въ собственность офицера съ цыганскимъ профилемъ, Ольга перенесла массу житейскихъ лишеній, тяжкаго труда, нравственныхъ самоистязаній. Весьма возможно, что, пріобрѣтая въ собственность Семенова, она проявила не меньшую выносливость и смѣлость. Но проявила – ради Семенова, a совсѣмъ не ради тѣхъ прогрессивныхъ задачъ, въ служеніе которымъ ударилась не по собственному нравственному позыву, но только съ горя о потерѣ Чарницкаго, о прозѣванныхъ курсахъ, о нѣсколькихъ годахъ жизни, убитыхъ напрасно для себя и вредно для множества близъ стоявшихъ людей. Еще одно недоумѣніе. Почему это принято многими писателями изображать русское передовое общество какою~то больницею для физически и нравственно изломанныхъ калѣкъ, послѣднимъ пристанищемъ, пріютомъ отчаянія для людей съ исковерканною жизнью и измыканною волею? Неужели къ сознанію честной общественной мысли, къ готовности на идейное и дѣльное служеніе обществу женщина не въ состояніи придти иначе, какъ, докапризничавшись въ любви чуть не до чахотки, мужа замаявъ до аневризма, уморивъ ребенка и опостылѣвъ всѣмъ добрымъ людямъ своимъ безпросвѣтнымъ эгоизмомъ? Сдается мнѣ, что г-жа Вербицкая опять впадаетъ въ непріятную ошибку и жестокую напраслину, которую опять же сама и опровергаетъ и исправляетъ, затѣняя Ольгу представительницами здоровой, бодрой, сознательной энергіи, въ лицахъ Ганецкой, Колпиковой, Литвиновой и др. Общественный прогрессъ никогда не выходилъ, да и не можетъ выйти ни изъ госпиталя, ни изъ богадѣльни. Онъ созидается руками «бодрыхъ съ юными лицами, съ полными жита кошницами», a не инвалидами съ ревматизмомъ во всемъ тѣлѣ и съ пустыми мѣшками за спиною.