Александр Амфитеатров
На заре

Но она зажала ему рот рукою.

– Неправда! Солнце, солнце, солнце!.. – со смехом твердила она.

Дарья Ивановна вздохнула… Как, однако, давно это было и как много воды утекло с того счастливого утра! Словно весь мир переменился: другой край, другие люди кругом, другие обстоятельства переживаются… И она совсем другая… Дарья Ивановна равнодушно посмотрела на свою увядшую грудь, на потемневшие плечи: где та Даня, хорошенькая, свежая, беззаботная, которую за смех и песни все знакомые звали «попрыгуньей-стрекозой»?..

 
Оглянуться не успела,
Как зима катит в глаза! –
 

с горькой улыбкой подумала Дарья Ивановна. Ах, как резко и рано изменила ей жизнь и обратила ее в нуль! Ни молодости, ни здоровья, ни денег… Любовь была, – муж уже вот пять лет лежит в могиле там, возле белой церкви, на высокой длинной горе, похожей на тушу допотопного чудовища, которому поручено охранять своей богатырскою мощью сокровища расположенного у ног его города. С того-то времени и начались для Дарьи Ивановны эти бессонные ночи, эта жизнь ночного привидения; тогда-то и появился у нее загадочный, притуплённый взгляд, полный угрозою близкого безумия. А ведь странно, когда муж умер, Дарья Ивановна не казалась слишком пораженною, – довольно спокойно распоряжалась похоронами, почти не плакала и не то чтобы сдерживалась, – нет, просто не хотела плакать; только голова у нее все время некрасиво тряслась, и отчего-то холодно ей было, несмотря на жаркую пору; и ее сильно смущало и раздражало, что она не в силах ни согреться, ни остановить этого непроизвольного дрожания головы. Впоследствии Дарья Ивановна не слишком часто вспоминала покойного мужа так, чтобы сосредоточить на его памяти все свои мысли; но ей не раз казалось, что со времени его смерти она чуть ли не совсем потеряла способность внимательно думать, подолгу останавливаться на одном и том же предмете и очень плохо запоминает текущую жизнь. Все по-видимому идет в порядке. Дарья Ивановна – и мать образцовая, и хозяйка отличная, и женщина честная; семья ее растет, развивается, кругом ключом кипит детский юный быт; но ей как-то безынтересно все это: она и обязанности свои выполняет, и в семейных радостях и волнениях участвует поверхностно, по привычке, машинально и потому лишь, что так надо, – втайне ко всему равнодушная, почти холодная.