Александр Тамоников
Архив смертников
Глава вторая
Колдобистая дорога тянулась на юг. Алексей пролетел через Грязино, провожаемый взглядами выживших (и из ума тоже) старух. Дорога уходила в поля, забирала на восток. До Ложка, где находился штаб, 14 километров. Даже по рытвинам и буеракам – сорок минут езды. Он успевал до темноты. На западе усилилась канонада, работали дальнобойные гаубицы. Подобное по вечерам входило в норму – советские артиллеристы били по выявленным мишеням, приводя немцев в ярость. Изредка немцы отвечали. Стреляли реже, экономили снаряды. Военные объекты практически не доставали, но могли разнести деревушку вроде Грязино, мостик через речку, фильтровальную станцию. На этот раз канонада сопровождалась работой крупнокалиберных пулеметов. Алексей заслушался и проглядел крутую колдобину! Автомобиль влетел в нее на полном ходу, подмял передний бампер. Что-то затрещало в рессорах, крякнул двигатель. Он чуть не выбил головой стекло, спохватился, резко выжал заднюю передачу. Двигатель ревел, колеса крутились вхолостую. Запах гари окутал машину. Он ругался, как сапожник, – да что за день невезучий! Орудовал рычагом, педалями – бесполезно. Вышел из машины, забрался в яму. Даже с фонарем ни черта не видно, сплющиться нужно. Снова работал переключателем скоростей, пытался вытянуть машину на пониженной передаче. Разве это мощность – 60 лошадиных сил? Сам себя вытащить не может! Впрочем, и советский внедорожник «ГАЗ-64» избытком «лошадей» похвастаться не мог, максимально вытягивал 50. Зато маневренный, проворный и хорошо разгоняется – не то, что это американское барахло, которое по ленд-лизу закупили аж 52 тысячи!
Он нервно слонялся вокруг машины, курил, посматривал то на часы, то на небо. Двенадцать километров пешком по непонятно какой дороге, он только ночью явится в расположение! Стрельба на линии фронта затихла, лишь иногда постукивал пулемет. Невдалеке была развилка, там сходились прифронтовые дороги ужасного качества. В сторону Грязино прошла колонна, «виллисы» тянули пушки 45-го калибра. Алексей изобразил понятный жест – вытащи! Майор, сидящий рядом с водителем, сделал постное лицо и уставился в небо, как будто капитана «Смерша» тут вовсе нет! Колонна объехала «клюнувшую» машину, потащилась дальше. Алексей плюнул им вслед – занятые, чтоб их, трудно помочь человеку? Потом прогрохотал пятитонный «ЗИС» – и тоже с сопровождающим офицером. Автоматчик в кузове охранял затянутые брезентом ящики. Все трое, включая водителя, таращились на Алексея, как на конченого диверсанта. Какого черта? Была бы особая форма – как миленькие бы останавливались! Но, согласно приказу наркома обороны, всем бывшим особистам, перешедшим в контрразведку, присвоили общевойсковые звания (без приставки «государственной безопасности»), а униформу предписали носить ту же, что и в обслуживаемых ими подразделениях. Не махать же у них под носом красными «корочками». Только это и осталось…
Других машин в этот час не было, как отрезало. Он сидел на обочине, курил, уныло смотрел, как по дороге приближается подразделение красноармейцев. Их было человек двенадцать, оборванная пропыленная форма, многие перевязаны, один вообще ковылял на костылях. Судя по форме, какие-то ошметки войск НКВД по охране тыла. Эти люди недавно вышли из боя, тащились вяло, с какими-то равнодушными лицами. Впереди, прихрамывая, вышагивал капитан с серым от усталости лицом. За ним следовал невысокий усатый сержант – на каждом плече висело по «ППШ». Замыкал процессию молодой лейтенант с поджатыми губами. Солдаты ломали строй, но никто на них не покрикивал. Машина, застрявшая посреди дороги, не производила впечатления.
– Что кручинишься, капитан? – подмигнул офицер. – Сломался, что ли?
– Сломался. – Алексей скептически оглядывал доходяг в форме. В принципе, если навалиться на машину всем скопом…
– Думаешь, поможет? – Капитан правильно расценил его взгляд, остановился, почесал макушку, не снимая фуражки. Потом поднял руку: – Взвод, на месте стой!.. Разойдись, привал!
Бойцы медленно опустились на обочину, закурили. Простуженно кашляя, подошел молодой лейтенант, на его гимнастерке чернели брызги крови.
– Парни, помогите, – вздохнул Алексей, – ни одна сволочь не останавливается.
– Давай поможем, – невесело рассмеялся капитан НКВД. – Моим калекам больше всего на свете сейчас требуются физические упражнения. Садись за руль, капитан, вытащим твою американскую развалину.
Впятером навалились на передний бампер – оба офицера, сержант и двое бойцов, не обремененных бинтами. Остальные сидели на обочине, вяло пошучивали. «Раз, два, взяли! Еще раз взяли!» – хрипел усатый сержант. Машина раскачивалась, надрывался двигатель. Еще один рывок, и она выскочила задним ходом из рытвины.
– Ну, ты и угодил, – заметил капитан. – Как проморгал-то, приятель? Ворон ловил?
– Вроде того, – проворчал Алексей. – Спасибо, мужики. Сами-то откуда? Документы имеются?
– Во как! – удивился капитан НКВД. – Мы ему, значит, помогаем всей душой, а он… Ладно, без обид, прифронтовая полоса, мать ее… – Он извлек офицерскую книжку, сунул Алексею: – Капитан Маргелов Денис Петрович, отдельная рота НКВД, охраняли склады в Пятницком. Со мной лейтенант Аннушкин, сержант Васюков… и те, кто уцелел от второго взвода…
– Что случилось, капитан?
– Ты тоже документы покажи, – нахмурился Маргелов, – а то сидишь совсем один на прифронтовой дороге, помощи клянчишь. Времена-то, сам понимаешь…
– «Смерш», – вздохнул Алексей, показывая «корочки». – Отдел контрразведки гвардейской дивизии. Сижу не просто так, а по служебной необходимости.
– Ох, ни хрена… – Сержант Васюков опомнился, сделал отсутствующее лицо и как-то бочком начал отдаляться.
– Мы тоже не в одуванчиках валяемся, – оскалился Маргелов, – службу тащим, так сказать.
– Минуточку, прошу прощения, товарищ капитан… – У лейтенанта Аннушкина вдруг побелели скулы, он взял документ, начал всматриваться. Поколебался, вернул. Лицо расслабилось, снова сделалось вялым и аморфным.
– Не «липа», лейтенант? – улыбнулся Алексей.
– Виноват, товарищ капитан, – смутился Аннушкин, – бывали прецеденты. На днях у одного такой же документ конфисковали. А потом в кустах и кончили, когда он гранату пытался из штанов извлечь… Серьезно, товарищ капитан, простите.
– Да все в порядке, – отмахнулся Алексей. – Что случилось, Маргелов?
– Фрицы напали на склады в Пятницком, – мрачно объяснил командир отряда, – то ли заблудились, то ли с диверсией к нам шли… Ну, вы, если в «Смерше» служите, должны знать, что эти якобы арсеналы – форменная «пустышка». Снаружи все серьезно, охрана, вышки, а внутри – шаром покати. Один из элементов оперативной «липы», так сказать. Даром, что ли, их «рамы» над лесами кружат, высматривают, что тут у нас интересного.
«Рамы» – тактические разведывательные самолеты «Фоккевульф-189», похожие на воздушные катамараны, напичканные аппаратурой для аэрофотосъемки, – действительно летали, как над своим домом. Кружили над объектами, действовали на нервы. Когда на перехват поднимались «МиГи», спешили убраться, а если попадали в клещи, огрызались из пулеметов «MG-17», могли и бомбы сбрасывать – в каждой «раме» имелся боекомплект из четырех штук.
– Фрицы же не знали, – посетовал Маргелов, – шли на полном серьезе взрывать склады. Часовых посшибали с вышек, подорвали забор. Третий взвод моей роты там стоял, и я очень кстати прибыл с Васюковым. Пришлось оборону налаживать. – Тень легла на усталое лицо майора. – Отогнали, короче, фрицев, положили человек восемь, но и своих потеряли полтора десятка… Они и не поняли, что на фуфло напоролись… На шум прибыл взвод из Луковки, взяли объект под охрану, а нас, что осталось, – в тыл. Доложить комбату, да на отдых с лечением… Это все мое войско, – кивнул он на солдат, оседлавших обочину. – Пятерых зацепило, Шакуров ногу сломал, Яценко – вон тому, что забинтован, как Тутанхамон, – шрапнелью голову посекло, скальп срезало, но сильный мужик, на месте вытащили, вроде идет пока, отшучивается…
– Капитан, не поверю, что вас пешком отправили.
– Вон за тем леском наша полуторка, – снова кивнул Маргелов. – Сходи, проверь, если не веришь. Думаешь, сочиняю тебе на «голубом глазу»? Сломалась, как и твое полноприводное корыто. На всем ходу, колесная ось пополам… Усталость, видать, накопилась в железе, не только в людях она копится… Ну, ладно, капитан, бывай, дальше побредем, – небрежно отдал он честь. – Приятно было познакомиться, все такое. Хлопцы, подъем!
– Так давай довезу твоих тяжелых, – предложил Алексей. – У меня четыре места пропадают… Ну-ка, погодь минутку, капитан, проверим, жив ли еще агрегат.
Он забрался в машину, перевел рычаг трансмиссии. Машина задрожала, заволновалась. Педаль продавилась до пола, машина дернулась… и никуда не поехала. Солдаты, окружившие машину, разочарованно загудели.
– Ну, что и ожидалось, – махнул рукой лейтенант Аннушкин. – Дерьмо, а не техника.
Вторая и третья попытки тоже провалились.
– Прерыватель-распределитель зажигания сдох, – задумчиво покрутив ус, вынес вердикт сержант Васюков. – Даже не сомневайтесь, товарищ капитан, я эту буржуинскую технику наизусть знаю. Не проходит искра зажигания. На завод силенок достает, а для начала движения не хватает.
– Можешь починить, сержант?
– Давайте новый трамблер – починю, – пожал плечами Васюков. – Только хрен вы его, товарищ капитан, даже на матскладе найдете.
– И что же делать?
– Сочувствую, капитан, – вздохнул Маргелов. – Ладно, долбись со своим авто, а нам идти надо. Может, кто сжалится, возьмет тебя на буксир.
Побитое подразделение потащилось дальше. Начинало темнеть. Ни одной машины на богом проклятой дороге! Алексей снова дергал рычаги, проклинал вредителей-американцев и весь хищный оскал империализма в их лице. Шикарно выполняет задание командования! К стенке таких оперативных работников! В итоге он поставил рычаг в нейтральное положение, скатил машину в кювет, чтобы кто-нибудь сослепу не долбанулся, выключил двигатель, сунул в карман ключ зажигания. Он нагнал уходящую группу минут через пятнадцать, когда она втягивалась в лес. Бойцы спотыкались, вязли в колдобинах, вполголоса выражались. Работали несколько фонарей. Услышав топот за спиной, они обернулись, стряхнули оружие.
– Это капитан Макаров из «виллиса»! – выкрикнул Алексей. – Не стреляйте, товарищи!..
– Что, капитан, не вынесла душа поэта? – послышался насмешливый голос Маргелова, и брызжущий свет облизал его с ног до головы. – Страшновато ночью одному?
– Я с вами, – отдуваясь, сказал Алексей. – Примите в компанию, Денис Петрович?
– Присоединяйтесь, нам-то что? – пожал плечами капитан НКВД. – Допрашивать не будете? Расстрелом стращать не собираетесь?
– Можно подумать, ваше ведомство – такие ангелы, – огрызнулся Макаров.
– Мы всего лишь солдаты, выполняем приказы. Стоим в оцеплении, когда прикажут, ловим диверсантов и предателей Родины, прикрываем тыл наступающих частей в качестве заградительных отрядов. Ладно, не будем собачиться на ночь глядя. Сам-то откуда, капитан?
– Из Красноярска, – ответил Алексей. – Вернее, не совсем, учился там. Родом из Минусинска – есть такой мелкий городишко в Красноярском крае.
– Ничего себе! – присвистнул Маргелов. – Далеко же тебя занесло, капитан.
– Ничего особенного, – проворчал бредущий сзади боец. – Я из Хабаровска, это еще дальше. Заячья Губа на Амуре, может, слышали? Поселок Листвянский, у нас еще завод построили по производству авиационных комплектующих.
– Ну, и какого хрена, Дробыч, ты выдаешь военную тайну? – ехидно заметил лейтенант Аннушкин. – Завод у них, видите ли, построили…
– Так я-то что? – испугался Дробыч. – У нас про этот завод знает весь поселок до последней собаки…
«И все окрестные шпионы», – подумал Алексей.
– Возьмите на заметку, товарищ капитан, – шутливо посоветовал сержант Васюков. – Болтун – находка для шпиона.
Алексей обогнал растянувшуюся колонну. Дорога втягивалась в темный осинник и превращалась в едва очерченную загогулину. Передвигаться можно было только с фонарем. Солдаты спотыкались, глухо матерились. «Одному нужно было уходить, – думал Алексей, дожидаясь отстающих. – За три часа добрался бы до штаба. А с этими калеками и к утру не доберешься…»
– Связался ты с нами, капитан, – догнал его Маргелов, – теперь и сам, поди, не рад. Эй, не растягиваться! Шире шаг, товарищи бойцы! Иначе придется потом объяснять ответственным лицам, где нас носило, – добавил он тише. – А некоторым ведь и не докажешь, везде врагов видят – даже там, где их нет…
– Снова камень в мой огород, капитан? – проворчал Алексей. – Не волнуйся, уж объясню ответственным лицам, где вас носило… Был нелегкий опыт, капитан?
– В сорок втором было дело, – неохотно подтвердил Маргелов. – Старшим лейтенантом был, командовал заградительной ротой на Волховском фронте. Вторая ударная армия в болотах погибала, а ее командующий генерал Власов уже к немцам переметнулся. Получили приказ наступать под Антоновкой – прорвать участок фронта шириной четыре километра, чтобы нашим сделать коридор для отхода. Непродуманный приказ, и отдал его человек, плохо знакомый с ситуацией. Куда там наступать? Мы и отступать-то толком не могли, катились на восток, в болотах тонули. Собрали два потрепанных полка, ударили по отборным немецким частям. Те, конечно, удивились, на пару часов подвинулись – наши и вклинились на пару верст. Потом фрицы надавили с флангов – захлопнули капкан. Всю ночь шел бой, от полков по роте осталось. Наступать – нереально.
– То есть по своим из пулеметов вы уже не стреляли? – уточнил Алексей.
– Не стреляли, – согласился Маргелов. – Наша заградительная рота свой бой приняла. Отсекли нас от штурмовой группы, обложили со всех сторон. Танковая рота и до батальона пехоты – всё нам досталось. Бились, как проклятые, дважды за ночь в контратаку переходили, три танка подбили из шести возможных. Во взводах по шесть-семь бойцов осталось. Утром немцы отошли – тоже выдохлись. Нам тропинку оставили – в болота. Уходить пришлось. Могли бы еще повоевать, но боеприпасы кончились, а с саперными лопатками шибко не навоюешь. Три дня по болоту шли. Еще семерых потеряли. А только вышли – свои же и повязали. «Смерш» еще не придумали – особисты орудовали. Всех за колючку, и давай на допросы гонять. Картину боя восстанавливали. Почему не приняли мер для успешного наступления, почему не остановили бегущих бойцов, почему позволили немцам загнать вас в котел? Словно мы тут чертовы полководцы и способны переломить ситуацию на фронте. Несколько ночей пытали, ловили на нестыковках, инкриминировали измену и сотрудничество с немцами… Тогда я и понял, капитан, что этим людям плевать, кто на самом деле виновен, а кто нет. У них план по выявлению предателей, они работают, из кожи лезут… лишь бы привлечь кого-нибудь и к стенке поставить. Вздорные обвинения – ничего более вздорного я в жизни не слышал. Уши вянут, отчаяние берет – и ведь ничего не можешь доказать…
– Но ты же не расстрелян, капитан, – подметил Алексей. О том, что вытворяли особисты в сорок первом и сорок втором, он знал не понаслышке. Бесконечные допросы, подтасовка улик, фабрикация дел, а когда пришлось столкнуться с реальным врагом, многие спасовали, просто не знали, как работать. По привычке искали там, где «светлее». И от таких «работяг» приходилось избавляться в первую очередь…
– Так воевать оказалось некому, – хмыкнул Маргелов, – а может, адекватная голова нашлась. Признались сквозь зубы, что не нашли состава преступления в наших деяниях. Всех, кто выжил, из-за колючки в часть отправили, в бане помыли, новое обмундирование выдали. Ничего, воюем за Родину…
Разговаривать не хотелось, да и Маргелов потерял желание, пыхтел, волоча ноги. Они вязли, как в киселе, в этом чертовом лесу! Лейтенант Аннушкин покрикивал на раненых – не спать на ходу, граждане военные! Скоро придем! Это «скоро» как будто отодвигалось, превращалось в несбыточную химеру. За час пути они не встретили ни одной живой души.
– Товарищ капитан, мы глупостями занимаемся, – тяжело задышал в затылок запыхавшийся Аннушкин. – Не видно ни хрена, не идем, а на месте топчемся. Людям отдых нужен, раненым – перевязка… Где мы находимся – Хвалынский лес? Где Баратынка?
– Баратынка тут везде, – усмехнулся Алексей, – петляет, как змея, по району, дважды через Калачан протекает, Ревзино цепляет… До моста через Баратынку – километра четыре.
– Телячью балку проходим, – подал голос сержант Васюков. – Гадом буду, это она, товарищи офицеры. Здесь у товарища Станового резервная база находилась – в ста метрах от лесной дороги. Оборудовал лагерь для личного состава на случай отхода из Хвалыни, узел связи и запасной командный пункт. Грамотно расположил – вроде и дорога рядом, но никакая техника не пролезет, достаточно пары мин, чтобы заблокировать любой карательный отряд…
– Вы про майора Станового, сержант? – спросил Алексей.
– Он самый, – охотно отозвался Васюков. – Из окружения выходил летом сорок первого, да завяз в здешних болотах с остатками своего батальона. Штыков сорок у него осталось. Затаился, немцы мимо прошли. Добыл у фрицев рацию, связался с нашими – получил «добро» возглавить местное партизанское движение. Потянулся к нему народ – окруженцы, местные штатские… Хорошо он тут за два года покуролесил, натерпелись от него фашисты. Дважды немцы его окружали, разбивали отряд. Люди рассеивались, потом опять сходились. Неуловимым считался товарищ Становой. Несколько тайных баз имел в окрестных лесах. Пару месяцев назад покинул район, ушел со своими партизанами за линию фронта по приказу командования. Помните, товарищ капитан, наша рота принимала у них оставленное хозяйство, прочесывали базовые лагеря на предмет дезертиров и мародеров?
– Я и днем-то местность не узнаю, Васюков, – проворчал Маргелов. – Уверен, что это здесь?
– Так вот же она, Телячья балка, – лощина за опушкой тянется…
– Ладно, дорогой товарищ из контрразведки, – вздохнул Маргелов, – хочешь – иди своей дорогой, хочешь – оставайся с нами. Не выдержать моим доходягам этот ночной переход…
Алексей сдался – ладно. Не расстреляют, в конце концов. За что? С заданием справился, радист нейтрализован.
Маленький отряд ушел с дороги, углубился в лес. Лучики света прыгали по залежам сухого валежника, по старым деревьям с бугристой корой. Овраг оказался глубоким – сначала спускались здоровые, помогали раненым. Карабкались наверх, снова погружались в лес. Чаща расступилась метров через семьдесят. Возникла заброшенная партизанская база. В темноте выделялись дозорные гнезда на деревьях – с них еще свисали веревочные лестницы. Извилистые траншеи на границах лагеря, полузасыпанные землянки, кустарное подобие блиндажа. Несколько сараюшек, жмущихся к покатому холму, пятачок для построения личного состава, вымощенный бревенчатым настилом. Под деревьями – примитивные лавочки для курения, рукомойники, открытая печь. Красноармейцы неприкаянно блуждали по базе, кто-то падал в траву.
– Занять две центральные землянки, – скомандовал Маргелов. – Аннушкин, выставить посты, назначить смену. Васюков, проследить, чтобы перевязали раненых. Всем спать, подъем в пять утра.
– А как насчет спирто-водочной смеси, товарищ капитан? – пошутил кто-то. – Будут выдавать на сон грядущий?
– Дюлей вам выдадут на сон грядущий, – отрезал капитан. – Самым остроумным, разумеется…
Солдаты разбрелись по землянкам. Алексей потащился к крайней, ее замшелый накат выделялся неподалеку от подножия холма. С одной стороны завалился полупустой дровяник, с другой – землянку подпирал перекошенный сарай. У входа валялись заросшие грязью доски, ржавые ведра, в одном еще поблескивала вода, покрытая зеленью. Земляные ступени уперлись в скособоченную, срубленную из горбыля дверь. Конструкция рассохлась, не входила в створ. Внутри прибежище героических партизан выглядело еще плачевнее. Труба в потолке – буржуйка под ней фактически развалилась. Стены осыпались, а вот нары, сбитые из досок, стояли, как стальные. От мешковины несло гнильцой, но капитану было плевать. Он свернулся в позе зародыша, пристроил автомат между колен. Холод пока не ощущался, и он спешил уснуть, пока не замерз. В соседних землянках шумели солдаты. Ругался сержант Васюков, очень кстати обнаруживший нехватку медикаментов и перевязочных материалов, стучали ведра, лилась тухлая дождевая вода. Кто-то ворчал: ты еще портки свои дырявые сними – в баню, блин, пришел. «Они не дырявые, они заштопанные», – отшучивался боец. Сон пришел, как всегда, без оповещения…
Кошмарные сны давно превратились в элемент бытия. Черный «ворон» под окном, «каркает» двигатель, три демона в черном поднимаются на крыльцо. Уводят бледного отца – заместителя председателя минусинского райисполкома. Остальных не трогают, но дом перерывают основательно, ищут доказательства связи отца с врагами трудового народа. У матери отнимаются ноги, плачет младшая сестренка Лиза. Происходит невероятное: неделю спустя раздается стук в дверь, и на пороге возникает отец. Простуженный, сломленный, измученный побоями и непрерывными ночными допросами. Связи с троцкистами не выявлены, органы перестарались. В 37-м они действительно перестарались, кампания репрессий, получившая в народе название «ежовщина», обернулась против своих же создателей. Слишком рьяно взялись истреблять население собственной страны. Недолгое счастье в доме. Как просто сделать счастливым советского человека: отбери что-нибудь важное, а потом верни, как было. Но вернуться на рабочее место отец уже не смог, и жизнь покатилась под откос. Болели отбитые почки, харкал кровью. Замкнулся в себе, потом переселился в больницу, где и скончался через три месяца…
Черный «ворон», увозящий отца, сменили лучи прожекторов в ночном небе, хлопки зениток. Отблески света вырывают из темноты купол Исакия, затянутый маскировочными сетками. Пронзительный рев пикирующего «мессера», вспыхнувшая крыша пятиэтажки, на которую устремляются женщины с ведрами и баграми. Катается по крыше, крича от боли, загоревшаяся Лиза – младшая сестренка. Перед самой войной переехали в Ленинград – матери предложили работу на оборонном заводе. Да там и остались – в списки на эвакуацию не попали, жили, как могли, вносили свой вклад в общее дело… Он карабкается, задыхаясь, на эту проклятую крышу, где всё в дыму (совпала краткая командировка в героический город), в ужасе падает на колени перед обгорелым тельцем Лизы, которой едва стукнуло семнадцать… Бьется в истерике мать, безжалостный сердечный приступ – и ее, завернутую в старые одеяла, отвозят на окраину в район деревни Пискаревки, где в огромной братской могиле хоронят ленинградцев… Смеющееся лицо младшего сержанта Риты Пономаревой, вот она бежит к нему через поле, усыпанное ромашками, расстегивает на бегу гимнастерку, русые волосы переливаются на солнце. Он чувствует ее запах, знает, как пахнет каждый кусочек ее тела. Бомба падает рядом с зенитной батареей – орудие всмятку, разлетаются мешки с песком. Гибнет весь расчет – все четыре молодые девушки. Он снова на коленях, гладит каждый кусочек ее тела – слишком много их, этих кусочков, и все еще собрать надо, чтобы похоронить…
Очнулся Алексей на рассвете от какой-то безотчетной паники. Серая хмарь просачивалась сквозь дверную щель. Холод впитался в организм. Он сполз с нар, стуча зубами, вскочил, чтобы резкими упражнениями изгнать стужу и, ударившись головой о низкий потолок, выругался сквозь зубы. Время без нескольких минут пять, пора в путь. Еще не рассвело, но сизая полумгла уже витала. В девять утра нужно быть в расположении, пока не объявили дезертиром.
Лагерь просыпался, неподалеку бубнили люди, позвякивали ведра, оставшиеся в «наследство» от партизан. Затрещали ветки кустарника, кого-то выплюнули – по нужде человек ходил. Споткнулся, сдавленно выругался:
– Oh, Scheisse…
Словно водой из ведра окатили! Алексей застыл, не веря своим ушам. Что это было? Хрустели ветки под ногами, человек удалялся. Потом остановился, стало тихо. Руки онемели, но это не помешало подтянуть к себе автомат, ощутить гладкий перегиб приклада. Он перенес центр тяжести, сделал осторожный шаг к двери, опустился на корточки, чтобы лучше видеть. Вот уж точно дерьмо… В поле зрения возник напряженный профиль лейтенанта Аннушкина. Человек изменился, он был совсем не такой, как вчера. Лицо обострилось, стало мордой хищника, выперли скулы – такое ощущение, будто молодой офицер войск НКВД СССР собрался обернуться в волка. Ноздри раздувались, глаза шныряли. Он прислушивался, стоял, положив руку на кобуру – и, казалось, смотрел прямо в глаза капитану «Смерша»! Рука рефлекторно потянулась к затвору автомата. Нет, не мог его видеть лейтенант Аннушкин, или как там его. Тот поколебался, хотел направиться к землянке, но передумал, плавно развернулся и отправился к своим. Видно, не пришла еще пора раскрывать карты…
Обливаясь потом, Алексей попятился, перевел дыхание. Немцы? Ну, не станет советский офицер ругаться по-немецки. Споткнулся и невольно выдал себя. Аннушкин – точно немец, сотрудник абвера, остальные, скорее всего, нет. Не так уж сложно по речи и манере отличить русских людей. И Маргелов – русский. Больше того – не врал про Волховский фронт, про то, что случилось с его подразделением. Это было давно, год назад, сколько воды утекло, сколько народа переметнулось к немцам – кто по трусости, чтобы выжить, кто из ненависти к коммунистам и неприятия Советской власти…
Мысли худо-бедно выстраивались. Под Калачаном работала школа абвера, ковала кадры для заброски в советский тыл. Будучи офицером контрразведки, Алексей располагал этой информацией, правда, без подробностей. Раньше для немцев это был глубокий тыл, теперь – передний край. Но школу могли и не закрыть. И неизвестно еще, удастся ли Красной Армии прорваться в Калачан. У немцев тоже работает фантазия. Диверсионная группа под видом раненых. Кто докажет, что все не так? Не разматывать же с них окровавленные бинты? Очевидно, сами и разнесли тот склад, переоделись. А машина реально сломалась, другой под боком не оказалось, и на дороге ничего не встретили, кроме «сломавшегося» капитана контрразведки. Решили не размениваться, очевидно, имели задание важнее, чем жизнь какого-то офицера «Смерша». А с ним идти – еще лучше. В случае опасности прикроет, доведет, куда следует, а там можно и в расход… Куда они идут – в Ложок, где расположен штаб дивизии, непростительно оторванный от основных частей? Готовится крупная диверсия, убийство или похищение высокопоставленных советских военных? Можно не сомневаться, что с документами у них все в порядке. Секретные подразделения абвера – та еще «кузница советских военных и хозяйственных кадров»…
Время текло, секунды щелкали под темечком. Лагерь уже проснулся, бубнили люди. Кто-то ходил по веткам на опушке. Тянуть нельзя, любое промедление смерти подобно! Алексей решился. Главное, не подавать вида, что все знаешь. Он повесил автомат за спину, открыл дверь, широко зевая и растирая воспаленные глаза. Вскарабкался по осыпавшимся ступеням, потащился к ржавым ведрам, в которых было немного дождевой воды. Угол сарая прикрывал от «плаца» и центральных землянок. Очень кстати оказался завалившийся дровяник и остатки бревенчатого колодца. По лагерю расползался легкий туман. За углом шумели люди, кто-то посмеивался. Аннушкин пропал. Из кустов, застегивая штаны, вышел долговязый Дробыч, мазнул капитана мыльными глазами. Алексей приветливо помахал ему, нагнулся над ведром, зачерпнул воду. Водица была страшноватой и пахла соответственно. Он сполоснул лицо, распрямился. В поле зрения оставался только Дробыч. Он выбил из пачки мятую папиросу, долго щелкал зажигалкой и одновременно следил за капитаном – пусть не нагло, боковым зрением, но контролировал. На всякий, как говорится, случай. Алексей стряхнул воду с рук, вытер их о штаны. Снова зевнул и поволокся обратно к землянке, кожей на затылке чувствуя взгляд! Спустившись до двери, обернулся, негромко позвал:
– Слышь, служивый, помоги, если не трудно. Тут какой-то оружейный склад под нарами… – И, уже не оборачиваясь, с колотящимся сердцем втиснулся в землянку.
Дробыч озадаченно почесал щетину, посмотрел по сторонам. Только бы не позвал своих! – мысленно взывал к небесам Алексей. Дробыч не стал это делать, видно, не почуял подвоха. Он двинулся к землянке, поправляя ремень автомата, спустился вниз, протиснулся в дверь:
– Что тут у вас, товарищ ка…
Алексей схватил его за горло, втащил внутрь, стиснул шею сильными пальцами, чтобы не закричал, коленом ударил в промежность. Дробыч захрипел, руки обвисли. Алексей продолжал все сильнее сжимать его горло, пока глаза у того не закатились и не подломились ноги. Он осторожно опустил его на пол. Дробыч вздрагивал, пытался продохнуть. Алексей усилил нажим, чтобы окончательно умертвить, и вдруг засомневался. А вдруг ошибся? Вдруг никакие они не диверсанты – бес попутал, слуховая галлюцинация спросонья? Он ослабил удавку, стиснул кулак и хорошенько врезал в челюсть. Дробыч откинул голову и отключился. Макаров навострил уши – пока тихо. Проверять документы у этого доходяги смысла не было – уж «воспитатели» постарались, все у них в порядке, лучше, чем подлинные: научились талантливо рисовать вещевые и расчетные книжки комсостава, командировочные предписания, продовольственные аттестаты, выписки из приказов о переводе в другие части… Он вытащил из подсумка запасной диск для «ППШ», две гранаты «Ф-1». Неплохое приобретение. Конструкция автомата Судаева позволяла использовать диски от «ППШ». Лихорадочно рассовал боеприпасы по карманам, на корточках подкрался к двери, выскользнул наружу, быстро перекатился к дровянику и энергично пополз в жухлую траву. Теперь от посторонних глаз закрывал колодец. Нетерпение гнало – хотелось встать, пробежать последние метры. Но он заставлял себя ползти, не замечать, как впиваются в кожу корневые отростки, как последние в этом сезоне комары выедают лоснящийся от пота лоб…
Оказавшись на опушке, Алексей поздравил себя с маленькой победой. Теперь ничто не мешало отползти за деревья и припустить прочь. Сто метров до оврага, а там лесная дорога… Но вместо этого он лежал за кочкой, всматривался. Уже рассвело, рассасывалась туманная мгла. За спиной пролегала траншея, ее он мог преодолеть без сложностей. Партизанская база предстала, как на ладони. Диверсанты отлично ориентировались на местности, владели информацией, раз были в курсе об этом лагере майора Станового. Неясные фигуры возились в рассветном мареве. Солдаты строились на «плацу». Белели повязки «раненых». Доносились приглушенные русские матерки. Алексей стиснул зубы. Он все понимал – сам критически относился к системе и ее отношению к гражданам. Считал, что ничем нельзя оправдать массовые репрессии – никакой безопасностью единственного в мире социалистического государства. Можно быть обиженным, можно не любить (так обижайся себе где-нибудь в сторонке!), но чтобы переметнуться к фашистам, уничтожать свой же народ… Это было выше его понимания. Подобные люди заслуживали только одного, и даже пули на них было жалко…
