Александр Смирнов
Как закалялась корпоративная культура

Часть 4
И на дальнем пограничье…

Весной 1971 года, когда я учился на первом курсе вечернего отделения института, мне пришла повестка из военкомата – «явиться 3 мая 1971 года на призывной пункт с вещами». Уходить служить, не окончив даже первый курс института, не очень-то хотелось, и я сам пошел в военкомат попросить отсрочку на полгода. Мне ее благополучно дал капитан 4-го отдела, но с условием, что с отрывом от производства я пойду учиться в Краснопресненскую танковую школу на механика-водителя танка. Я согласился и четыре месяца исправно учился в школе, после окончания которой получил корочки «механика-водителя танка», а заодно и права категории «А» на мотоцикл, так как в программу обучения входила теория и практика вождения мотоцикла К-750В (войсковой) с дополнительным приводом на колесо коляски.

Получив корочки и благополучно окончив первый курс, я пошел в военкомат, чтобы сделать отметку в личном деле об окончании школы и получении воинской специальности. Но судьба распорядилась иначе. Офицер отдела был настолько занят и постоянно куда-то убегал, что я, просидев перед его дверью пару часов, плюнул и ушел. Благо военкомат находился недалеко от дома, на Таманской улице в Серебряном Бору. Отметка об окончании школы в моем личном деле так и не появилась.

Потом опять повестка – «явиться 28 ноября на призывной пункт», и опять «с вещами». Дальше – проводы с ночным гуляньем и погрузка в автобус для отправки на городской пересылочный пункт с досмотром личных вещей на стадионе «Октябрь». И только впервые в жизни сидя в салоне самолета Ту-114, полностью забитого одними призывниками, и видя вокруг себя офицеров и сержантов в зеленых фуражках, я понял, что танковыми войсками тут и не пахнет. В военном билете стояла команда «300», но что это, я тогда еще не знал.

Полет девять часов, посадка ночью при температуре минус 30 градусов в Хабаровске, пересадка в два самолета Ту-104, час полета – и мы во Владивостоке.

А команда «300» в то время обозначала пограничные войска, в которых я и прослужил два года за девять с половиной тысяч километров от дома. С аэродрома нас всех отвезли в комендатуру Владивостока, откуда в кузовах военных автомобилей развозили по воинским частям. В поселок Пограничный, где располагалась моя первая воинская часть, в которой я проходил двухмесячный Курс молодого бойца (КМБ), нас, москвичей, приехало 73 человека. За время сборов и перелета мы перезнакомились, и это дало нам прекрасную возможность бороться с дедовщиной, которая имела место в воинских частях. Два месяца КМБ наша московская команда сразу и на корню пресекала любые попытки «дембелей» поглумиться над молодыми пограничниками нового призыва.

По прибытии в часть нас сразу отвели в городскую баню, а после первой солдатской бани старшина учебной заставы стал раздавать нам форму, спрашивая размеры. Как ни странно, почти никто (и я в том числе) не знал размеров ни одежды, ни обуви. Нам дали то, какие размеры мы называли. На кого-то ничего не налезло, кому-то было велико. Я, например, носил обувь 41-го размера, а сапоги мне дали 45-го. Мы кое-как оделись, вышли на улицу и построились. Вышел на крыльцо начальник учебной заставы капитан Краснов, посмотрел на нас и говорит: «И это – москвичи?» После чего мы снова разделись и наш капитан лично раздавал нам обувь, одежду и сопутствующие аксессуары, прикидывая размер.

Четыре дня мы подшивали шинели, пришивали пуговицы, учили сразу четыре устава, после чего начальник заставы сказал, что утром в пять часов следующего дня у нас будет первая в жизни учебная тревога. С полной боевой выкладкой, но без оружия, так как нам его до присяги еще не выдали.

Всю ночь мы почти не спали, ждали сигнала, и ровно в пять утра рев сирены выгнал нас на плац. Задача была поставлена. Нам надо было пробежать первые три километра. Надо было видеть эту картину. Я «умер» метров через четыреста. Все остальное было как в тумане. Что было с остальными бойцами, мы узнали днем от сержантов. Кто-то пришел, кто-то приполз, а кого-то и принесли.

9 января мы приняли присягу, расписались в получении личного боевого оружия – автомата Калашникова АК-47, и начался полноценный КМБ. Целыми днями мы бегали по сопкам, выгоняя «условного противника», занявшего очередную из них. Раз в неделю – на стрельбище, где после пробежки километров шесть в мороз минус 28 градусов по четверо ложились на мерзлую землю и сквозь слезящиеся глаза пытались поймать мишень на мушку, что, как вы понимаете, удавалось не всем. А потом – опять по сопкам.

9 января 1972 года. Дальний Восток, поселок Пограничный. День принятия присяги.

Начальник учебной заставы, капитан Краснов, был кадровый пограничник и уважаемый всеми нами офицер. Старшиной заставы был старшина срочной службы Валера Горелов, который уже отслужил свои два года. Все его сослуживцы демобилизовались, а ему поручили «дембельский аккорд» – выпустить после КМБ две учебные заставы, одной из которых была наша. Валеру все побаивались – и солдаты, и сержанты. Кроме как «товарищ старшина» к нему никто не обращался. Он был строгий, но справедливый. Не признавал дедовщины, и наши сержанты слушались его беспрекословно. Сержанты были на полгода нас старше, все окончили школу сержантского состава в Вышнем Волочке, были командирами отделений и муштровали нас с утра до вечера. Мы научились подниматься и «отбиваться» за 35–40 секунд, ходить строевым шагом и «держать ногу»: стоя на одной ноге, вторую поднять почти под прямым углом и так стоять одну-две минуты.

Ровно через месяц службы ранним морозным утром нас в очередной раз разбудил рев сирены. По полной боевой с автоматами наша застава через полторы минуты стояла на плацу. Начальник заставы отдает приказ: кросс шесть километров, там условный противник. И застава побежала. Нас 45 бойцов, четыре сержанта – командиры отделений, сзади бежит старшина. А теперь – самое главное, ради чего я все это рассказываю.

Примерно километра через два бойцы начали задыхаться и падать. Рядом со мной упал мой друг, держась руками за печень. Я остановился и хотел подойти к нему, помочь. Но рядом с ним оказался наш сержант и начал сильно пинать его сапогом и кричать: «Встать! Пошел!» Парень корчился от боли, дыша широко открытым ртом, не имея возможности ничего сказать, а сержант все сильнее его бил. Подбежал старшина. Влепил сержанту кулаком в ухо и сказал: «Так солдат не учат. В части поговорим». Вся застава остановилась и замерла.

Старшина наклонился над лежащим бойцом. Взял его за руку и сказал: «Вставай, сынок. Давай мне свой автомат, я тебе помогу!» Сейчас, когда я пишу эти строки, вся картина встает перед моими глазами. Благодарность, уважение и безграничную преданность мгновенно ощутили в душе многие бойцы учебной заставы. Старшина взял из рук друга оружие, повесил себе на свободное плечо (на другом висел его автомат) и помог подняться. И они тихонько побежали вместе рядом, а мы все – за ними.

Метров через пятьсот картина повторилась. Паренек из соседнего отделения упал на дорогу, корчась от боли. Его сержант, который, по-видимому, так ничего и не понял, начал его поднимать ударами сапога. Старшина влепил и ему, а потом взял автомат и этого паренька, повесил себе на плечо, помог парню встать, и мы снова затрусили вперед. Еще метров через четыреста третий парень падает на землю, и уже четвертый автомат оказывается на плечах старшины.

Надо было видеть эту картину. Застава трусцой бежит по бесснежному морозному полю. Где-то посередине растянутой вереницы бежит наш старшина с четырьмя автоматами АК-47 на плечах – это почти 17 кило веса! А рядом с ним, как птенцы за уткой, семенят три пограничника, которые умоляют старшину отдать им их оружие, видя, как ему тяжело. Но он не отдает, а только говорит: «Когда отдохнете – отдам». И у бойцов возникает только одно желание: во что бы то ни стало забрать свои автоматы, чтобы их старшине стало легче. Они не хотят, чтобы из-за них страдал человек, который меньше всего этого заслуживает. А старшина с легкой улыбкой бежит впереди ребят.

Этот пример буквально врос в мое сознание сразу и на всю жизнь. Я четко понял, что значит личный пример человека, который показывает, как надо делать то, за что к тебе приходит заслуженное уважение.

Все эти ребята, да и мы все, считали за честь лично получить приказ или просьбу нашего старшины. Уважение к нему было сверхъестественным. У старшины даже не было необходимости приказывать, достаточно было сказать: «Я бы хотел…» – как мы летели исполнять его просьбу. Когда застава выпускалась и мы прощались с нашим старшиной, на глазах у многих пограничников были слезы. Слезы уважения, благодарности и грусти. Грусти от того, что нас покидает самый уважаемый и самый человечный пограничник на свете. Такие люди встречаются, наверное, раз в жизни, и мне реально повезло увидеть и понять, как рождается уважение и как становятся Лидерами. А наши четыре сержанта так и остались людьми неуважаемыми, и мы были рады, что больше их никогда не увидим. Да, они нас учили, но учиться у них не было ни малейшего желания, а в памяти всех нас, кроме неприязни к ним, ничего и не осталось.

Тогда я усвоил навсегда, что Учитель – это не тот человек, который стоит перед тобой и тебе что-то говорит, а тот, у кого с желанием учишься ты сам.

После завершения КМБ, где мы научились ходить строевым шагом, петь строевые песни, бегать и стрелять, нас рассадили по автобусам и развезли по пограничным отрядам Дальнего Востока. Я оказался в 27 километрах от Владивостока, в пригородном поселке Садгород, где служил оставшиеся 22 месяца в 11-м отдельном авиационном пограничном полку. Наши пограничные вертолеты кружили над воздушными границами Приморья, мчась в горячие точки и пресекая любые попытки нарушений.

Если вы знаете историю страны, то вспомните, что в марте 1969 года в тех местах был локальный военный конфликт за право владения островом Даманский. Там погибло много молодых ребят, но отголоски тех событий чуть-чуть коснулись и нашего призыва. Раз в неделю-две раздавался вой сирены, и полк мгновенно выстраивался на плацу. Нас везли на аэродром, который был совмещен с аэропортом города Владивостока, и даже сев в пограничный вертолет Ми-8, мы не знали, учебная это тревога или боевая.

Несколько раз в самом начале службы мне довелось побывать на линейной заставе, где вместе с опытными пограничниками я ходил в наряд на советско-китайскую границу. Когда ночью идешь вдоль заградительной системы С-100 по тропинке рядом с КСП (контрольно-следовой полосой), то тебе что только не мерещится. Я научился слышать и почти видеть в темноте. Тишина ночью на границе абсолютная, и ты не можешь пропустить ни звука. И еще – надежность напарника тоже должна быть абсолютной.

Способность замечать происходящие рядом события, невидимые большинству других людей, очень сильно мне пригодилась позже, во время работы в «Рольфе», когда я, формируя уникальную корпоративную культуру, обращал внимание на отношение сотрудников и коллег к клиентам.

6 августа 1972 года, в День ВВС (напомню, мы служили в пограничном авиационном полку и отмечали три военных праздника: День Советской Армии 23 февраля, День ВВС 6 августа и, конечно, День пограничника 28 мая), за примерную службу командир части объявил мне поощрение – отпуск на родину сроком на 10 суток, не считая дороги, которая занимала еще 14 дней. Это было неожиданно и крайне желанно для каждого пограничника. Дома, в Москве, меня ждала девушка, которая впоследствии стала моей любимой женой. 20 декабря ей должно было исполниться 18 лет. Я никому из родных не говорил о своем отпуске, но подошел к начальнику штаба подполковнику Чумакову (человеку, которого любили и уважали солдаты и побаивались все офицеры, потому что Чумаков никогда не давал в обиду солдат) и попросил разрешения перенести свой отпуск на 20 декабря. Узнав причину, начальник штаба разрешение дал, и почти пять месяцев я этого отпуска ждал.

20 декабря в 16 часов дня на Ил-62 я вылетел из Владивостока, а уже в 18 часов вечера по Москве приземлился в подмосковном Домодедово. Полет длился девять часов, а разница во времени составляла семь часов, вот почему я садился в столичное такси тогда, когда на циферблате стрелки отмерили всего два часа после взлета. Описывать радость моих родителей и девушки, которые лишились чувств, увидев свалившегося на них пограничника из Владивостока, я не буду. 24 дня абсолютного счастья и общения с самыми близкими мне людьми.

Что дала мне служба в погранвойсках в течение двух лет? Ушел я в армию, напомню, почти ребенком, который не знал даже размеров своей обуви и одежды, а вернулся в звании старшины (высшем для срочной службы). Я умел делать все: гладить, стирать, мыть, готовить, чистить селедку. Это, кстати, вообще особая тема. Когда на КМБ я попал в свой первый наряд на кухню, дежурный дал мне задание: я должен был один почистить 40 килограмм селедки на ужин для всей части. Килограмме на двадцатом я стал мастером по чистке и разделке селедки. Тем более что для офицерской столовой надо было еще и удалить косточки.

Так что вернулся я домой в 20 лет абсолютно самостоятельным человеком, который спокойно может жить один. Договорились с девушкой, что через год сыграем свадьбу, к которой должны подготовиться и материально. Мы становились самостоятельными людьми. Сообщили о своем решении родителям. Я восстановился в институте, поступил в ЦКБ «Алмаз» на должность монтажника радиоаппаратуры и приборов – и ровно через год, как и было задумано, мы с Мариной поженились. Со временем она родила мне двоих прекрасных детей: сначала дочь, чуть позже сына. Мы уже отметили сапфировую свадьбу – 45 лет совместной жизни.

Рекомендации автора

● Став или уже будучи руководителем, не теряйте уважения к своим сотрудникам. Ваши профессиональные качества очень важны, но людям гораздо важнее ваши личные, человеческие качества, которые и будут формировать их отношение к вам.

● Личный пример поведения – важнейший фактор понимания культуры вашей компании. Глядя на вас, люди видят, как выглядит корпоративная культура компании и как надо себя в ней вести.