Александр Шляпин
Максимовна и гуманоиды

– Братва! Смотри на мою персону! Мы тут с Шумахером за «самогоном» катались. Смотрим, а там оно… Круглое, как тазик из деревенской бани лежит, – сказал Зек. – Шумахер монтировкой попробовал, а он толи с люминию, толи из титанию. Колька его зацепил и потащил его к Гутенморгену – в металлолом сдавать! Так что господа фермеры и граждане колхозники не расходимся! Гуманитарный конвой с напитками уже идет по месту нашего веселья!

– Ура! – что есть мочи орал, собравшийся народ.

Балалайкина, перехватила у Зека микрофон, и сказала:

– А сейчас господа, мы подведем итог конкурса карнавального костюма! Жюри присудило первое место, коллективу дома культуры сыроваренного завода. Смотрите, как парни потрудились – на славу! Представили нашему вниманию костюмы представителей внеземной цивилизации. Поприветствуем номинантов на первое место, – сказала Максимовна и захлопала в ладоши.

Тут Балалайкина вспомнила эти странные лица, которые занимались хищением капусты на её огороде. Она поняла, что гуманоиды вернулись ни с целью участия в конкурсе карнавального костюма, а с целью вернуть тот предмет, который стал её заслуженным трофеем. Желания возвращать «молодырь» у нее не было. Она считала, что это была компенсация за капустные кочаны, которые расплющил инопланетный «таз». Пока Максимовна была среди людей, пришельцы вряд ли могли на неё напасть. Влюбленный Коля Крюк в костюме деда мороза, был с ней рядом, словно телохранитель. В случае внезапной агрессии, он мог защитить Максимовну, если гуманоиды надумали бы прикоснуться к ней хотя бы пальцем.

– Жюри награждает представителей сыроваренного завода «Веселый молочник», ценными подарками. Так поздравим же номинантов бурными аплодисментами, – сказала Машка и захлопала в ладоши. Народ, последовав её примеру, зарукоплескал. Бурные аплодисменты уже через несколько секунд перешли в нескончаемые овации, и все, как один, обратили взор на представителей художественной самодеятельности заводского клуба.

– Ну, что стоим?! Кого ждем, – обратился Зек к «нубирийцам». – Салун «голубая устрица» ждет тебя… Он похлопал одного инопланетянина по ягодицам, и пригласил пройти на сцену.

Деда мороз вынес огромный красный мешок. Он артистично кряхтел по «Станиславскому», доставая из него коробки с часами китайского производства. Машка, не подавая вида своего беспокойства, вручила каждому гуманоиду по коробке. После чего обратилась к публике:

– А теперь старинной по русской традиции, номинанты на первое место, должны отведать нашего русского напитка. Клюквенную настойку в студию, – сказала она, расплываясь в улыбке.

На сцену вышла «Светка— пипетка» в эротическом костюме медицинской сестры. Её вид был настолько вульгарен, что видавшие виды деревенские мужики завыли, словно волки в морозную стужу. Фельдшерица держала на подносе три граненых стакана с красной, как кровь жидкостью, которая предназначалась гостям. Пришельцы переглянулись. По их наивному виду можно было понять – еще мгновение и они окажутся в западне, которую приготовила Балалайкина. «Пипетка», в образе медицинской сестры распутницы, могла очаровать любого, поэтому и была избрана на эту роль, чтобы снять подозрения пришельцев.

Зал вновь загудел. Из общей массы звуков, послышалось до боли знакомые слова.

– «Пей, до дна! Пей до дна! Пей до дна! Пей, до дна! Пей до дна! Пей до дна!» – призыв этот нарастал лавинообразно, подключая к многоголосию еще большее число участников. Даже стекла затряслись в клубе от подобного хорового исполнения традиционной русской мантры.

– «Пей, до дна! Пей до дна! Пей до дна!»

Пришельцы хлопали своими бездонными глазами, как бы собираясь с духом. В знак уважения к аборигенам они прильнули к стаканам и принялись пить то, что им поднесли. Приятная на вкус жидкость с привкусом хлебного самогона исчезла в инопланетных чревах и приступила там к расщеплению на молекулы и атомы. Максимовна, расплывшись в улыбке и не теряя нужного момента, взяла процесс под контроль.

– До дна- господа! До дна, – повторила она убедительно, мило улыбаясь представителям другой планеты.

Народ увидев, что гости осилили местный продукт, одобрительно загудел, и продолжил веселье.

ГЛАВА ПЯТАЯ

КАК КОЛЯ ШУМАХЕР ИНОПЛАНЕТНЫЙ КОРАБЛЬ НА МЕТАЛЛОЛОМ СДАЛ

Звук трактора и свет фар в окнах, заставил Семёна Гутенморгена оторваться от торжественного тоста, который он репетировал, целую неделю, по случаю наступления нового года. Поставив на стол, доверху наполненный бокал с шипящим шампанским, он нервно сказал:

– Да чтоб вас… Кого это еще там черт принес?

Не испытывая радости от появления нежданного визитера, Гутенморген, вылез из— за стола, и направился встречать гостя. Выйдя на улицу, Семён увидел счастливого Кольку Шумахера, который пребывал подшофе. Тот улыбался на всю ширину рта, стараясь хоть как— то возбудить деловой интерес инвестора.

– Во, видал! Принимай Сеня, железину! Такой добрины у тебя отродясь не было, – сказал Шумахер, густо пыхтя дефицитным «Беломором».

– Ты, что Колян, в своем репертуаре! Не мог потерпеть до утра? Новый год же! – сказал Гутенморген. – Я уже за столом сидел, слушал приветствие президента Путина, а ты, мне весь кайф испортил! Как я, на ночь, глядя, это корыто буду взвешивать? Его же сначала надо болгаркой или сваркой на куски порезать, а потом и оценивать по факту.

– Ты, Сеня, не волновайся! Тазик сейчас – деньги потом! Отдашь, как оприходуешь! А сейчас забирай! Спрячь в свой ангар! Не дай бог, кто—то кроме меня его в район утащит, там он будет больше стоить, – сказал торжествуя Шумахер!

– А, что это за хрень такая? – спросил Семён, откусывая моченое наливное яблочко.

– Это, Сеня, межгалактический дирижбабель, изготовленный из молочной ванны сыроваренного завода. Ты ведь Кулибина из Худолеевки знаешь?

– Ну, знаю! Он в моем металлоломе частенько себе детали разные выискивает! – ответил Семён Гутенморген, ощупывая блестящие бока огромной тарелки.

– Ну, так это он сделал! Решил нас перед Новым годом, как лохов развести. Карапузов своих типа в «инопланетные» тряпки нарядил, и на карнавал прикатил. Ну, типа они инопланетяне, а теперь мечтает первое место получить!

– Во, как, – сказал Гутенморген, – а наши «гуманоиды» чем хуже?!

– Ну, и я говорю, что наши мужики и бабы не хуже этих худолеевских! Митяй в репку нарядился. Приклеил к шапке банный веник, ходит по клубу и всем говорит, что это у него ботва из макушки растет.

– А, ну так бы и сказал – сказал Семён Гутенморген. – А я думаю, что это за хреновина такая? Я тебе сейчас для начала дам тысяч десять. А потом, когда разрежу его автогеном и перевешу, то получишь еще. Но это уже только после нового года будет. Сейчас тебе на самогонку хватит. Опохмеляться числа третьего приходи. Я раньше сам никак не оклемаюсь! – сказал Гутенморген, почесывая затылок.

– Заметано, братэла, – сказал Колян Шумахер и, выдыхая винные пары, крепко обнял партнера по бизнесу.

Сунув деньги во внутренний карман фуфайки, он запрыгнул в трактор. Нажав на газ, он с пробуксовкой полетел обратно к Канонихе за её фирменной самогонкой.

Несмотря на восьмой десяток Канониха, была бабой очень крепкой. Каждый день без всякого страха перед участковым полицейским, она гнала знаменитый на всю округу самогон. Ее младший сын, который когда— то работал на военном заводе, из стратегического ракетного сплава изготовил ей самогонный аппарат для дополнительного приработка к её скудной пенсии. Что было внутри аппарата, была военная тайна. По конверсии в период перестройки подобные самогонные аппараты были названы «мини спирт заводами». Хотя весь процесс перегона браги в спирт ничуть не отличался от древней деревенской технологии.

Канониха водку гнала, не только для продажи, но и для себя. Она любила и сама выпить «грамульку» для «настроя», но никогда не злоупотребляла спиртными напитками. Какие снадобья и корешки старуха клала в напиток, никто из сельчан не знал, поэтому её водка всегда была исключительного качества. Односельчане так полюбили её продукт, что прозвали дом Новиковой Татьяны – «оздоровительным центром».

Как – то в один из дней, когда вся полиция района съехалась в Горемыкино для ареста уникального аппарата. Народ с вилами, косами и обрезами встал стеной супротив законной власти. Решили односельчане защитить местного производителя «животворящего бальзама». Полиция, видя, что народ не простит им закрытие «спирт – завода», так и не исполнили служебный долг и подобру и поздорову, убрались восвояси. Напоследок, в знак примирения начальник полиции лично получил от Канонихи бутылку уникального напитка, который тогда и стал той «трубкой мира», испитой мужиками, окружившими хату Канонихи плотным кольцом.

Дабы не искушать судьбу и здоровье, в областном экспертном отделе начальник РОВД произвел полный анализ свежего продукта. Каково было удивление местной власти, когда данная экспертиза показала, что самогон производства Канонихи по качеству и содержанию полезных веществ, превышает знаменитый коньяк «Хенесси» в шесть раз и мог быть сравним только с лучшими сортами коньяков из Франции.

С тех пор заключение областной экспертизы, словно державный сертификат качества, висел у Канонихи в рамочке под стеклом. Сам начальник местного РОВД контролировал производство оздоровительного снадобья, взяв на себя всю ответственность за продукт и его уникальное качество.

Каждую неделю после трудов праведных, проходил он у старухи сеансы «бальзамирования». Как представителю районной власти ему было необходимо в свои сорок пять лет, держать тело и дух в полной гармонии с природой, как это некогда делали древние египетские фараоны.

Шумахер влетел в хату к самогонщице в тот момент, когда она, пристербывая из блюдца чай, смотрела сквозь очки новогодний концерт с участием Евгения Петросяна. В доме не было ни души. Самогонный аппарат за занавеской жалобно пищал парами и пукал через медный змеевик, изрыгая на волю, приятную на вкус жидкость.

– С Новым годом тебя баба Таня! – сказал Коля Шумахер, снимая с головы потертый заячий треух.

– Привет соколик, коль не шутишь! – сказала она, не отвлекаясь от телевизора, – Ты ноги веником обмети, а то снегу притащил кучу!

– Мне тут мужики поручили твоего «бальзамчика» приобрести! Есть у нас желание в честь нового года забальзамироваться, до поросячьего визга… Располагаем так сказать – страстным желанием присоединиться к гуляющим трудовым массам. А это, правда, что мужики говорят? Ходит слух, что ты баба Таня, в самогон виагру добавляешь. Уж больно от твоей горелки, стоит, как хвост у волка на морозе…

– Делать мне не хрен, в каждую бутылку виагру какую—то сыпать. Она и без виагры хороша! Напиток мой тогда на пользу, когда ты знаешь, сколько надо и с кем надо. А коли ты его будешь кушать, словно бормотуху, то никакой пользы от него не будет. Девок ни чем не удивишь. Они от тебя все разбегутся, шо зайцы по полю!

– Давай мне бабка бутылок десять. И спать, сегодня не ложись… Пущай завод твой фунциклирует. Я утром еще приду – если смогу. Я сегодня богат, словно той Ротфеллер! – сказал Шумахер, хвастаясь деньгами.

Канониха кряхтя встала из—за стола и выглянув в окно на огород, что—то прошипела под нос и прошла в чулан. Там, на полках в ожидании клиентов, стояли бутылочки с алкогольными напитками.

Все в этом доме было поставлено на широкую ногу. Даже этикетки на бутылках имели портрет Канонихи, как подтверждение высочайшего качества продукта. Не зря Земляникина собирала деньги с пенсии, чтобы у местного фотографа Зиновия Шнипельбаума изготовить тысячу этикеток. Зяма, так старался, что «брэнд» на разработанную этикетку узаконил нотариусом и гордился произведением своего искусства не меньше, чем Кулибин своей самобеглой коляской, которая работала на конском навозе.

Шумахер стоял возле двери, переминаясь с ноги на ногу, словно кастрированный мерин при виде кобылы, которая желала о породистом жеребце.

– А шевелить заготовками можешь быстрее? Мужики уже чай всю закуску поели… Давай живее! Душа горит, а сердце плачет! – запел он, предвкушая момент разговения.

Канониха, звякая посудой, вышла из чулана. В руках она держала корзину, из которой торчали бутылки.

– Держи соколик!

– И каков приговор? – спросил Шумахер, достав пачку денег.

– Штука, – сказала Канониха, стукая своим заскорузлым пальцем по кнопкам затертого калькулятора, который всегда висел на её шее.

– Держи старая, – улыбаясь, изрек Шумахер. – Спать не ложись, еще приеду.

– Приходи Колюня – приходи… Я хоть и засплю, ты родимый стучи в окошко, я открою. Один черт меня бессонница мучает окаянная!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПЕРВЫЙ ПОЛЕТ

Огромный блестящий, словно никелированный «тазик», лежащий во дворе, никак не давал Семёну Морозову покоя. Не смотря на новогоднее застолье и полный дом гостей, он не выдержал, и под видом «сходить до ветру», тайно вышел во двор. Обойдя с фонариком вокруг таза, он осмотрел его гладкие и полированные бока. Где— то в голове он уже набрасывал ту сумму, которая должна была получиться от продажи металла. Щупая со всех сторон внеземной «агрегат», он непонятно, как коснулся странной пластинки. Она слегка отличалась по цвету от всего остального металла и не вызывала никаких подозрений. Пластинка эта вероятнее всего была сенсорным замком и «почувствовала» тепло его руки. Она мгновенно передала эту информацию в недра НЛО и верхняя крышка, скользнув набок, открылась, выпустив облачко белого дыма. Семён не на шутку испугался. Он отскочил в сторону, выронив в снег фонарь. Впервые он увидел такое, чего его мозг переварить не мог. На вид этот таз был похож на молочную ванну с сыроваренного завода. Но то что находилось внутри его, потрясло Семёна до самых печенок.

– «Это что еще за хрень такая»? – спросил он сам себя. Сунув фонарь в зубы, он на четвереньках подкрался к «НЛО». Прямо перед ним крышка вновь зашипела, как змея и наглухо закрылась. Семён опять отскочил от греха подальше, при этом не теряя бдительности.

Страх и любопытство в его душе сошлись, словно два боксера на ринге. Страх бил любопытство, а любопытство уходило в глухую оборону. Как только страх немного стал сдавать свои позиции, любопытство переходило в контратаку, загоняя страх под канаты виртуального ринга.

Семён глубоко вздохнул, стараясь перебороть страх, и крадучись подполз к инопланетному звездолету. Увидев серую пластинку, он привстал и дотронулся до неё. Крышка снова открылась. Долго не раздумывая, Гутенморген проник внутрь. Рампа с шипеньем наглухо закрылась. Страх еще больше обуял Морозова. Его сердце забилось в бешеном ритме, поглощая огромные порции адреналина, который впрыскивался в кровь, словно из дизельной форсунки. Казалось еще мгновение, и оно порвется на куски.

– Э, э, эй! – проорал Гутенморген, – Есть тут кто живой?! Лю – ю – ю – ди, где вы?!

То ли от звука, то ли от присутствия человека внутри аппарата загорелся какой—то непонятный зеленоватый свет, который исходил отовсюду. Он не был ярким, а был достаточно приятным и совсем не раздражал глаза.

Три кресла, обтянутых серебристой кожей, стояли подковой посреди просторной круглой кабины управления. Испытывая сильнейшее любопытство одновременно с нервным напряжением, он набрался духа, и сел в центральное кресло. Что—то внутри него странным образом зашевелилось, и Морозов ощутил, как оно автоматически подстроилось под него. Семён осмелел. Он почувствовал, что его сердце стало успокаиваться.

– «Ах вот ты какой», – сказал он в голос, и поерзал задницей. – А мне нравится – черт, бы тебя побрал…

Из подлокотника жужжа, выкатилась лакированная под цвет черного дерева полочка. На ней располагался выступающий наполовину металлический шар – размером с апельсин. Ничего не подозревая, Гутенморген положил на него ладонь. В тот самый миг потолок над его головой исчез. Морозов убрал руку, и увидел, как вся заработавшая атмосфера внутри НЛО пришла в состояние «сна». Семён вновь приложил руку к шару и вновь на потолке возникли иероглифы, а металлический купол вдруг превратился в стеклянный.

– Как это они так делают, – сам себя спросил Гутенморген и убрал руку с шара. Двух раз хватило, чтобы понять принцип работы данного агрегата. И сколько Морозов не прикладывал руку к шару, всегда происходило одно и тоже. Таким образом он выводил инопланетное судно из режима «сна», и запускал работу всей электроники, которая управляла этой машиной.

– «Ну, ни хрена себе! Вау»! – сказал Семён сам себе, увидев двор сквозь купол.

Слегка надавив на шар рукой, Семён почувствовал, как «НЛО», плавно приподнялся над землей, приятно покачиваясь, словно на водяном матраце. Гутенморген не был бы Гутенморгеном, если бы не испытал на своей шкуре все до конца.

Кличка Гутенморген приклеилась к нему лет десять назад.

В один из жарких майских дней, будучи еще молодым трактористом местного леспромхоза, работал он на трелевочном тракторе в лесу со своим напарником. По заданию директора леспромхоза пробивал Семён по окрестным лесам противопожарные просеки, дабы сберечь легкие планеты от губительного пожара. Все шло хорошо, пока в один из рабочих дней трелёвочник своим огромным плугом не зацепил деревянный накат старого немецкого блиндажа времен войны. Гонимый любопытством Семён Морозов влез в тот блиндаж и обнаружил древний немецкий трофейный склад с обмундированием и вином. Переодевшись тогда в фашистскую униформу, он с напарником, забросив работу, стал одну за другой опустошать трофейные бутылки, наполняя организм выдержанным со времен войны вином.

Три дня гулял Семён на лесной поляне, пока его жена Анька не заявила в полицию о пропаже мужа. На поиски бесследно исчезнувших селян, бросились всем миром. На четвертые сутки, приехавший на место участковый с тремя полицейскими, обнаружил около сгинувшего трелёвочника, двух пьяных «немцев», которые бессознательно валялись в груде пустых бутылок. Сквозь пьяный туман Семён вдруг увидел лицо майора Бу— Бу, (так в народе звали местного участкового), приоткрыв свои опухшие от трехдневного пьянства глаза, он приветственно поднял свою руку, как в кино про немцев, и пробубнил:

– Гутенморген, гер официр!!! Хайль Гильтер!!!

И туже в пьяном угаре свалился на траву, окончательно потеряв оставшееся сознание.

С тех самых пор, Семён Морозов в одночасье стал для земляков Семёном Гутенморгеном, а жители села Горемыкино настолько полюбили его новое прозвище, что через год собирались номинировать его на титул «национального героя села Горемыкино».

Утопив ладонь в панель серебристого шара, он почувствовал, как «тазик» приподнялся еще выше. Сердце его затрепетало в груди, словно мотор у которого оборвало поршень. Восхищаясь возможностями внеземной техники, Семён с высоты птичьего полета созерцал все село от колхозных свинарников, до школьного сада.

Слегка провернув шар, он почувствовал, как «тазик» послушно начал набирать скорость, перемещаясь по воле его руки и мысли. Как—то совсем быстро, освоив технику пилотирования, Семён, словно Валерий Чкалов, начал выделывать в воздухе замысловатые пируэты. Любой заслуженный летчик—испытатель в тот миг, поседел бы от страха, а находящийся в легком опьянении Гутенморген, лишь радостно цокал языком, да крутил шар.

– Мы летим на последнем крыле… Мы летим, затерявшись во мгле… Хвост горит, нос разбит, но тарелка летит…

«Тазик» то пикировал к земле, то свечей взмывал вверх, то несся над селом Горемыкиным, словно угорелый, пока снова не плюхнулся обратно в огород Канонихе. Это было именно то самое место, откуда его трактором вытащил Шумахер.

Как ни старался Семён вновь поднять неземную машину, ничего у него не получалось. «Таз», словно прилип к земле. Стеклянный купол закрылся, а все линии и иероглифы ту же потухли.

Гутенморген выполз из «таза» на четырех конечностях. От таких необычайно экстремальных полетов его настолько укачало, что казалось земля, уходит Из—под ног. Так и пополз Семён назад домой, на карачках, проклиная Колю Шумахера с его инопланетным «дирижаблем».

Тем временем, испив в клубе весь самогон, Шумахер также выполз на четвереньках, но уже в обратном направлении. Не желая «ударить лицом в грязь» перед братьями по разуму, Шумахер решил показать пришельцам все наше земное гостеприимство. Несмотря на опьянение, он пополз включив «автопилот» за новой порцией алкоголя. Так и столкнулись Семён Гутенморген и Коля Шумахер на одной из улиц прямо лоб в лоб.

– О! – воскликнул Шумахер, увидев своего кредитора, – Ты, это откудова?

– Я? Я от Канонихи. Ползу домой! – ответил Семён, потирая лоб от столкновения.

– А я наоборот к Канонихе… Не спит еще старая? – спросил Шумахер.

– Я не знаю, – прошипел Гутенморген, – Я к ней не заходил.

– А ты, хочешь выпить? – спросил Шумахер. – Я наливаю! Я всегда и всем наливаю!

В тот миг в голове «Гутенморгена» проскочила мысль: «Для восстановления устойчивости необходимо было послушать совет Николая, и слегка выпить, чтобы уравновесить вестибулярный аппарат. Выдержав паузу, он сказал:

– Хочу…

– Тогда, тогда ползем вместе! Я точно знаю дорогу. Я Сеня, иду по нафигатору… Сейчас разбудим бабу Таню. Она мне еще должна пять флаконов, – сказал Коля, и провел ребром ладони по горлу.

Уже вдвоем, обнявшись, словно братья по разуму, Семён Гутенморген и Коля Шумахер направились к самогонщице:

– Земля в аккумуляторе, земля в аккумуляторе видна. Как сын грустит по матери, – запели они самодеятельным дуэтом.

Дойдя до дома бабки, Коля вновь увидел на её огороде, сверкающий в свете Луны холодным металлом, инопланетный «таз», который, был похож на тот – предыдущий.

– Во, Семён! Глянь еще один… Брать будешь?

Гутенморген сделав умное лицо, промолчал. Он не хотел, чтобы Шумахер узнал о тайне НЛО.

– А этот брать будешь? – спросил Коля, потирая руки, предчувствуя прилив Сениных капиталовложений в новый звездно – молочный проект.

– И этот куплю, – утвердительно сказал Гутенморген, – Только, как ты его притащишь, ты же пьян, как фортепьян…

– У меня трактор есть, – сказал Шумахер ощупывая бока летающего объекта. – Трактор мой возле клуба стоит. Он как в песне – на запасном пути. Типа на запасных рельсах наступающего коммунизма.

– Давай лучше вмажем, а потом вместе прокатимся, – сказал Гутенморген, надеясь, что за дозой самогона Коля Шумахер утратит свою бдительность и не заметит, что это один и тот же звездолет.

Коля постучал Канонихе в окошко. Уже через мгновение он исчез за открывшимся дверями. Семён весь сжался от холода. Он прислонился к забору, ожидая компаньона по «бизнесу». В его голове в тот миг поплыли радужные мысли: о полетах в новые солнечные системы, о новых знакомствах, о славе, которую принесет ему этот неопознанный объект. В мозге он даже представил, как будет куражиться над «Мерседесами» и «Поршами», обгоняя их на трассе.

Шумахер покачиваясь вышел из дома. Под подмышками и в каждой его руке было по бутылке самогона.

– Э, эй! Семён! Ты тут часом не околел?! – спросил он, видя, как тот подпирает забор, – Ты не боись, ща, греться будем!

Шумахер, откупорив зубами бутылку, подал её Семёну. Тот, раскрутив в содержимое, влил себе в рот, и сделал несколько глотков, будто это была последняя в его жизни выпивка.

– Э, эй, Семён, не гони каурых, не все сразу! Нам еще гешефты крутить с тобой, – проорал Шумахер.

Гутенморген оторвался от флакона и почувствовал, как от желудка к его замерзшим конечностям потекло живительное тепло. На душе стало хорошо и божественно приятно, будто неизвестная неземная благодать опустилась на него с небес и теперь всей своей живительной силой, растеклась по телу.

– Потрясно…

– Это ты про что, – спросил Шумахер.

– Это я про то, что самогон у бабы Тани супер… Его даже закусывать не надо…

– Да, горилка у Канонихи знатная, – ответил Коля, и приложился к бутылке. Оторвавшись, он тут же запел:

– Бутылочка вина, и не болит голова. А болит у того, кто не пьет ничего…

– Мне домой пора идти, – сказал Семён. – Меня Анька искать будет. Я вроде по нужде пошел…

– Правильно! Ты, Семён, мужик мировой! Как договорились – я пошел за трактором. А я ведь тебе уже его привозил, – сказал Шумахер, стараясь понять, что происходит.

– Это, брат, наверное, другой? – сказал Семён, прикидываясь дурачком. Ты мне его Коля, домой его не тащи, там уже ставить некуда. Гони к ферме! Я там буду ждать. Там спрячем— в старый телятник загоним. Сам понимаешь, металл— то цветной, дорогой же собака дикая!

– А— а— а ну, тогда я пошел, – сказал Шумахер. Вот только самогонку отнесу братьям по разуму…

– Каким братьям, – настороженно спросил Семён.

– Каким, каким – пришельцам, мать их! Это ведь их транспортное средство. В клубе они сейчас, с Ильичом лобызаются, – сказал Коля Шумахер. Он обнял Семёна, и на ухо прошептал: – Ты Сеня, никому не говори, что мы с тобой чужой звездолет сперли…

– Какой звездолет? Чего ты мелешь? Иди Коля проспись…

– Ты что Гутенморген, думаешь, что я ничего не знаю…

– Что не знаешь, – переспросил Семён.

– Что – это совсем не молочная ванна— это настоящий межгалактический летательный аппарат, – сказал Шумахер.

– Тс— тс, – приложив палец к губам сказал Гутенморген. – Если будешь молчать, я тебе дам пятьдесят тысяч рублей.

– Могила… – Ты Семён, настоящий друг! Ты друзей в беде не бросаешь! Я с тобой пойду в разведку! Я пойду с тобой в разведку, там, в разведке трахнем Светку— Пипетку! – запел Шумахер, и направился к клубу.

– Не говори никому, – крикнул в след Семён.

– Ты же знаешь – я могила, – ответил шатаясь Шумахер.

Семён подозрительно оглядываясь, еще раз обошел звездолет и направился в сторону фермы. Там вдали от основной усадьбы Горемыкино, было заброшенное здание телятника, которое Гутенморген арендовал у бывшего колхоза под склад. Оглядываясь, словно вор Семён, проскочил деревню с Востока, на Запад, стараясь никому не попасться на глаза. Где— то в лесу выли волки, и от этого по спине Семёна бежали огромные мурашки. Ночь была светла. Луна— словно огромная лампочка, повисла над деревней, наводя на волков магическое действие.

Ждать Колю Шумахера пришлось не долго. Еще издали Семён услышал, как возле сельского клуба, завелся тракторный стартер, а следом за ним затарахтел «Белорус». Примерно через полчаса, поднимая клубы снежной пыли, к зданию телятника, подкатил трактор. Он на тросе тащил за собой сворованный дважды «звездолет», который принадлежал неизвестной инопланетной цивилизации. Подкатив к ферме, Шумахер увидел Семёна, который, словно штырь, стоял возле колхозной кочегарки и нервно курил, пряча сигарету в кулак.

– Принимай барин, кастрюлю, – сказал Шумахер, выпрыгивая из трактора. – Ох, и тяжек же гад! Все кобыльи силы вытянул! – сказал он, и постучал валенком по блестящему от снега колесу.

Семён вытащил из— за пазухи деньги. Трясущимися от холода руками он протянул их Шумахеру.

– Окончательный расчет Коля, после праздников! Сейчас сам понимаешь, бабки на исходе, а печатный станок в ремонте!

– Заметано! Мне этих хватит. А после рождества, будь добр мне всё отдай. Ну, давай Семён – бывай! Я в клуб! Там сегодня, настоящий карнавал, – сказал Колька.

Он запрыгнул в трактор и газанув с пробуксовкой, покатил в сторону клуба.

Тем временем Семён, так обрадовался встрече со своей покупкой, что не сдержал эмоций. Решение поцеловать «звездолет» пришло быстрее, чем сработал мозг. Не успел он сообразить, что на улице мороз градусов двадцать пять. Его губы, словно намазанные суперклеем, мгновенно прилипли к холодному инопланетному металлу. Что только ни делал Семён, а отклеиться без посторонней помощи он не мог.

Достав мобильный телефон, он хотел позвонить домой жене. Телефон выскользнул из рук и нырнул в снег. Так и стоял он, вытянувшись в струнку, упираясь руками в инопланетный механизм.

– О, а кто это тут такой, – услышал Семён голос. – Ты, что ли Гутенморген? Народ в клубе веселится, а ты тут какой—то тазик лобызаешь, – сказала Нюрка, которая шла на утреннюю дойку, – И по что ты, цалюешь её?

Семён хотел что—то сказать, но лишь промычал, топая своими валенками на одном месте.

– Во, как тебя милок, пробрало— то! Это ж надо – как?!

Нюрка подошла поближе и запалив зажигалку, стала рассматривать посиневшие губы Семёна, которые в тот момент уже покрылись инеем.

– О, как табе, лихо! Ты, не боись Сеня, я сейчас принесу кипяточку, и мы в твои лизуны отпарим!

Нюрка ушла. Семён сжался весь в комок, ожидая её возвращения. Ему было настолько больно и обидно за себя, за свою дурь, что он, не скрывая чувств, заплакал. Ему в тот миг хотелось выть по— волчьи, но проклятая железка держала мертвой хваткой. Долго ли, коротко ли, но Нюрка пришла в тот самый момент, когда Семён почти распрощался со своей жизнью, потеряв надежду на спасение.

– Что родимый— стоишь? А куда ты на хрен с подводной лодки денешься – то? Вон, как рожа припаялась – хрен отодрать! Сейчас я, касатик, водичкой теплой полью, и ты отойдешь, соколик!

Нюрка из чайника стала лить воду в то место, где крепились губы Семёна с инопланетным «звездолетом». Он почувствовал, как теплая вода коснулась его «ротовых конечностей». Это нежное, словно материнское прикосновение живительной влаги, вселило в него потерянную надежду на жизнь. Рот Семёна Гутенморгена под действием теплой воды, постепенно отошел. Семён отлип. Не удержав равновесие, он завалился задом в снег. Его губы, распухли и напоминали в тот миг, два огромных украинских вареника с вишней. Он хотел Нюрке что—то сказать, но вместо звука своего голоса, он услышал странные звуки. Звуки эти напоминали бьющийся об воду рыбий хвост. Его обмороженные и вытянутые губы странно прыгали перед ртом, и от них исходил не звук – это было какое— то ранее неведанное ему губоплескание.

– О, милок, как твои вареники занемели! Ты Семён, теперь похож на самого Поля Робсона! Тот тоже был на весть мир знаменитый губошлеп! Может и ты, апосля таких стрессов, станешь знаменитым, как сам Поль? Может, в нашем деревенском хоре будешь петь? Ты же мужик видный, и красив – до безобразия, – сказала доярка. – Губы у тебя Сеня, похожи на станок для лобызания баб! Ты ж таперь своими грибами, всех девок деревенских зацелюешь до смерти, – сказала доярка и рассмеялась.

Семён осторожно трогал пальцами рот и удивлялся своему слабоумию. Раз от разу, он что—то старался сказать Нюрке, но губы не слушались его. Они болтались, и ими невозможно было управлять. Губы издавали такое шлепанье, что Гутенморген засмеялся сам. Сейчас ему было просто смешно. Рот не хотел слушаться, будто это был не его любимый рот. Он был – словно чужой. Будто— это был не тот рот, который час тому назад прикладывался к бутылке с самогоном. Будто бы это был не тот рот, который еще два часа назад целовал дома под елкой жену Анюту. Что теперь скажет она, когда увидит эти фиолетовые губы похожие на перезрелые сливы? Что подумает? Тревожные мысли закрались в голову Гутенморгена. Он даже представил себе, как войдя в дом, он получит удар скалкой по голове. И Анька заорет – заорет, на всю деревню, словно сирена гражданской обороны: